Луций Корнелий Сулла. Митридат понял, что римляне стремятся погубить его, и стал готовиться всеми силами к войне

Митридат понял, что римляне стремятся погубить его, и стал готовиться всеми силами к войне. Его обширные земли доставляли ему корабли, людей и деньги в изобилии. Во главе его войска стояли отличные полководцы, как, например, братья Неоптолем и Архелай. Немногочисленные римские отряды, размещенные в разных местах Азии, были разбиты. Азиаты и эллины повсюду с восторгом принимали победоносного царя, который провозглашал себя поборником и освободителем эллинской национальности. Они посылали к нему, как к «спасительному богу», своих вестников и приглашали его прибыть в города их; они захватывали римских офицеров и отправляли их связанными к царю. Вскоре царь издал в Эфбее всем подчиненным ему наместникам и городам приказ: в один день перебить всех италийцев, свободных и несвободных, кого им удастся захватить, без различия пола и возраста, трупы их бросить на съедение птицам, имущество конфисковать и одну половину его отдать убийцам, а другую – отослать царю. Таким образом, в один день умерщвлено до 150 тыс. италийцев, мужчин, женщин и детей; азиаты с наслаждением и жестокостью избивали римлян, которые так долго притесняли их и разоряли их страну (88 г. до Р.Х.).

Митридат был теперь единственным властителем Малой Азии, и флот его господствовал на Восточном море. Он послал затем полководца своего Архелая с войском и флотом в Грецию, чтобы сразиться там с римлянами. Афенион, афинский философ низкого происхождения, которого афиняне послали к царю при известии о его победах, возвратился теперь в Афины во главе 2 тыс. понтийских воинов и без труда добился того, что граждане отошли от Рима и примкнули к царю. Афенион господствовал в городе, как тиран, преследовал богатых и знатных как приверженцев римских притеснителей и отбирал у них имущество.

В то время как эти события совершались на востоке, в Риме и Италии свирепствовала гражданская война и обессиливала тех, кто должен был наказать царя Митридата. Только весной 87 г. Сулла с пятью легионами, около 30 тыс. человек, высадился у берегов Эпира, без денег и без единого военного корабля. Его средства для такой значительной и занимавшей такое большое пространство войны были, следовательно, крайне невелики; но он не падал духом и быстро двинулся на неприятеля, полагаясь на свое счастье. В Беотии он разбил Архелая и Афениона и затем завладел почти без сопротивления всем греческим материком, за исключением Афин и Пирея. Отделив небольшие отряды для защиты остальной страны от нападений неприятельского войска, он с главными силами своими расположился лагерем при Элевзисе и Мегаре, чтобы отсюда командовать Пелопоннесом и осадить Афины и Пирей.

В Афинах вскоре из-за осады начался голод и недостаток во всем; ели травы и злаки, произраставшие у крепостных стен; глотали сваренную кожу, вываривали пустые бутылки от масла для добывания остатков. При таком бедственном положении своих сограждан тиран Афенион предавался преступному разгулу; целыми днями кутил он и пировал; презрительно насмехался над другом и недругом; распорядился, за недостатком, масла, загасить священную лампаду богини Афины; верховной жрице, просившей у него полмеры пшеницы, он послал столько же перцу; членов магистрата и жрецов, моливших его сжалиться над городом, велел разгонять выстрелами из лука. После долгих колебаний он решился наконец вступить в переговоры и послал для этой цели некоторых из участников его попоек; но вместо того чтобы молить о пощаде города, они начали хвастаться деяниями афинян против персов. Сулла прервал их, сказав: «Ступайте, глупцы, назад с вашими красивыми речами. Римляне послали меня в Афины не в школу ходить, а наказать отделившихся». Так как Афенион, хорошо зная предстоявшую ему судьбу, медлил со сдачей города, то Сулла 1 марта 86 г. предпринял штурм и завладел Афинами. Многие в отчаянии сами умерщвляли себя, ибо все думали, что Сулла беспощадно уничтожит строптивый город. Однако униженные мольбы двух изгнанных афинян, Мидия и Каллифона, и заступничество римских сенаторов в его лагере смягчили гнев Суллы, и он заявил, что пощадит многих из уважения к немногим живущим ради их великих покойников. Афенион был отравлен. Некоторое время спустя Сулла овладел также Пиреем и разрушил не только возведенные там важные для торговли и судоходства постройки, но и существовавшие там сильные укрепления и длинные стены, соединявшие порт с Афинами.

После падения Афин война перенесена была в Беотию. Таксил, полководец Митридата, выступил из Фракии и Македонии с 100 тыс. человек пехоты, 10 тыс. всадников и 90 запряженными четверкой боевыми колесницами и отозвал к себе Архелая, стоявшего со своим флотом при Мунихии у Пирея. Архелаю не очень хотелось оставить море и воевать с римлянами на суше; он советовал избегать сражения, затянуть войну и преградить неприятелю подвоз припасов. Если бы последовали его совету, то понтийские отряды в скором времени, быть может, были бы свидетелями приятного зрелища, как два отряда римского войска сразились бы между собой на греческой земле. Дело в том, что народная партия в Риме, после отъезда Суллы снова приобретшая господство, послала в Грецию против Митридата своего собственного полководца М. Валерия Флакка, назначенного консулом на место умершего Мария, между тем как Сулла был отрешен от должности и лишен покровительства закона. Приходилось, таким образом, ожидать враждебного столкновения этих двух противников и войск их, причем Сулла из-за недостатка денег и припасов должен был бы опасаться неповиновения и измены в среде своего собственного войска. Для него поэтому было как нельзя более кстати, что Таксил, вопреки совету Архелая, хотел действовать быстро. Сулла выступил против него в Беотию и дал ему и Архелаю, с войском втрое менее значительным, битву при Хероне, в которой одержал полную победу. От армии Митридата едва 10 тыс. человек спаслись в Халкиде на Эвбее, между тем как собственную потерю Сулла в своих записках оценивает, конечно, слишком низко, только в 12 человек.

Когда Сулла после битвы при Хероне направился в Фессалию навстречу войску Флакка, то получил известие, что новая армия царя, не уступающая прежней по численности, опустошает земли, лежащие в тылу его. Полководец Дорилай с флотом, в котором находилось 80 тыс. человек, и ристал к Халкиде и немедленно завладел оттуда Беотией. Он хотел заставить Суллу принять сражение; не обращая внимания на предостережение Архелая, он открыто высказывал, что в предшествовавшей битве многие тысячи погибли лишь вследствие измены. Сулла пошел назад в Беотию и при Орхомене наткнулся на войско неприятеля. Многочисленная азиатская конница с яростью ринулась па римскую пехоту; она заколебалась, и многие уже искали спасения в бегстве. Тогда Сулла соскочил с лошади, схватил знамя и прорвался к неприятелю сквозь ряды бегущих, восклицая: «Для меня, римляне, слава в том, чтобы умереть здесь; вы же, когда вас спросят, где вы изменили своему полководцу, скажите, что при Орхомене». После этого неприятель был отброшен и заперт в своем лагере, который на следующий день и был взят штурмом. Большая часть Митридатова войска пала под римским мечом или погибла в окрестных болотах; Архелай с немногими оставшимися спасся в Эвбее (85 г. до Р.Х.).

Греция была потеряна для Митридата; да и в Малой Азии положение его стало шатким. Жители Азии, которые сначала встречали его с ликованиями, как своего спасителя и освободителя, вскоре убедились, что иго деспотичного царя оказывается гораздо более тяжелым, чем власть римлян, и восстали во многих местах против войск Митридата. К этому теперь добавилась опасность со стороны римлян: римское войско под командованием Валерия Флакка переправилось у Византии и появилось в Азии, но уже под руководством К. Флавия Фимбрия, убившего полководца и принявшего на себя команду. Митридат оказался в опасном положении, ибо Фимбрия, дурной человек, но способный и дельный полководец, разбил войско царя в ночном сражении и вынудил царя к бегству из Пергама в Митидены. Равным образом и преобладание свое на море Митридат потерял к концу 85 г., с тех пор как Лукулл, помощник Суллы, составил флот и выдержал несколько удачных сражений с кораблями царя. Митридат попытался поэтому вступить с Суллой в переговоры. Зимой 85/84 г. полководец его Архелай сошелся на совещание с Суллой в Делионе, в Беотии, причем Сулла предъявил следующие требования: царь должен возвратить все завоеванные земли в Малой Азии, как-то: Каппадокию, Пафлагонию, Вифинию, Галагию и римскую провинцию Азию; уплатить 2 тыс. талантов за военные издержки; выдать пленных и дезертиров и 70 военных кораблей с полным вооружением; за что ему обеспечивается обладание остальными его землями, и от него не потребуется ничего унизительного или постыдного для его чести. Митридат отверг эти условия и требовал, чтобы ему, по крайней мере, оставлены были Пафлагония и корабли его и велел передать Сулле, что Фимбрия предлагал ему условия гораздо более выгодные; когда же Сулла прервал переговоры и со своим войском переправился в Азию, то царя убедили доводы Архелая, и он решил принять предложенный мир. В Дардане он встретился с римским полководцем для личных переговоров и заключил мир на вышеозначенных условиях (84 г.). Впоследствии Митридат жалел, что согласился на этот мир, так как полагал, что при большей выдержке ему удалось бы добиться больших уступок, и обвинял Архелая, своего лучшего полководца, в измене; последний бежал поэтому к римлянам, у которых нашел почетный прием. Впрочем, и войско Суллы было недовольно договором с Митридатом; оно роптало, что варвару, истребившему столько тысяч римлян, дозволено было безнаказанно удалиться с большей частью награбленного им в Азии добра, между тем как римскому войску оставалось только присутствовать при этом с пустыми руками. При других обстоятельствах Сулла сам после таких больших побед не показал бы себя столь уступчивым; но он должен был опасаться, чтобы Митридат и Фимбрия заодно не выступили против него, и, с другой стороны, ему было нежелательно медлить со своим возвращением в Италию, где необходимо было разделаться с демократией и оттеснить ее от правления.

После заключения мира с Митридатом Сулла выступил против Флавия Фимбрия. У Феатейри, неподалеку от Пергама, он расположился лагерем подле лагеря своего противника, и тотчас же солдаты последнего стали толпами переходить к Сулле. Фимбрий в собственном своем лагере не уверен был более в своей безопасности, бежал в Пергам и там, в храме Асклепиода, пронзил себя своим мечом. Часть его войска бежала к Митридату и морским разбойникам, остальная перешла под команду Суллы. То были два легиона, которых Сулла оставил в Малой Азии, под начальством Л. Лициния Мурены, так как не полагался на их верность в предстоявшей войне в Италии. После этого Сулла, насколько он мог, за короткое время установил в Азии порядок и произвел строгий суд над изменниками и убийцами римских граждан. Плательщики податей должны были немедленно внести наличными деньгами числившиеся за ними за последнее пятилетие недоимки. Сулла весной 83 г. выступил в обратный путь в Италию. Он отправился из Эфеса в Пирей, по суше прибыл в Диррахиум и отсюда морем пошел в Брундузиум. Войско его состояло из 40 тыс. человек.

Между тем Цинна, избиравшийся с 87 г. четыре раза консулом, мало сделал для упрочения своей власти в Риме. Только когда в 84 г. Сулла письмом к сенату возвестил о своем скором возвращении и открыто заявил, что не может простить врагам своим, что кара постигнет не массы, а зачинщиков, тогда только Цинна и другие вожди партии очнулись и решили отправить войско в Далмацию, чтобы сразиться с Суллой в Греции. Когда Цинна прибыл со своими отрядами в Анкону, произошел бунт, и он был убит. На следующий год (83 г.) партия Цинны избрала консулами К. Норбана и Я. Сципиона, двух совершенно неопасных для Суллы соперников.

Сулла со своим победоносным и преданным войском высадился в Брундизиуме. Чтобы хотя отчасти лишить своих противников поддержки со стороны италийских племен, Сулла объявил, что он признает все права италийцев, которые они приобрели в последние годы, и с некоторыми племенами заключил договоры; на пути своем через Калабрию и Апулию в Кампанию он щадил людей, города, поля и плоды. Близ Капуи выступил против него со своим войском консул Норбан и был разбит. Другой консул, Сципион, правнук Сципиона Африканского, вступил в переговоры, чтобы прийти к какому-либо соглашению; тем временем войска Суллы, 20 когорт, смешались с 40 когортами противника, подкупленного с помощью денег и обещаний. Покинутый Сципион с сыном своим попал в плен. Сулла отпустил его, впрочем, на свободу. Рассказывают, что по этому поводу Гн. Папирий Карбон, один из самых дельных вождей демократической партии, выразился, что в лице Суллы ему приходится бороться лисицей и со львом, но что больше хлопот причиняет ему лисица.

Кровопролитнее была война в следующем году (82 г.) когда консулами были Папирий Карбон и не достигший еще 30-летнего возраста Г. Марий, сын знаменитого Мария. Из них Карбон стоял к северу от Рима, чтобы прикрывать Этрурию и Умбрию, а Марий стал против наступавшего из Кампании Суллы для прикрытия Рима и Лациума, но при Сакрипорте потерпел полное поражение и был вынужден запереться в Пренестэ. Сулла приказал осадить его и, посетив затем на короткое время Рим, где для охраны города назначил гарнизон, повернул на север, чтобы опрокинуть Карбона. После нескольких кровопролитных битв с Метелдом Пием и Помпеем, а затем и с самим Суллой, Карбон был вынужден бежать в Африку. Между тем над Римом собиралась страшная гроза. Самниты и дуканы, сражавшиеся на стороне марианцев, после напрасной попытки освободить Пренестэ от осады направились под предводительством Понция Телезина и М. Дампония против Рима, чтобы искоренить «лес, в котором хищнические волки италийской свободы имели свои притоны». 1 ноября 82 г. у Коллинских ворот произошла отчаянная битва, кончившаяся тем, что предводительствуемый М. Крассом правый фланг Сулловой армии одержал победу, между тем как войска на левом фланге под командой Суллы были отброшены сильным напором неприятеля. При этом даже жизнь Суллы подверглась опасности: двое неприятелей, узнавших его по его белому коню, целились в него своими копьями, но его стремянной заметил это и ударом плети заставил коня своего господина побежать так, что копья попали не в господина, а только в хвост лошади. Сулла, видя свои отряды бегущими, схватил маленький золотой образ Аполлона, который он взял из Дельф и носил на груди у себя, поцеловал его и проговорил: «О, Аполлон Пифийский, неужели твой счастливый Корнелий Сулла, которого ты возвеличил и прославил в столь многих сражениях, будет ниспровергнут здесь перед воротами его родного города, которых он достиг с твоей помощью, чтобы позорно погибнуть со своими согражданами?» Он заклинал бегущих солдат остановиться, грозил им, некоторых удерживал своими руками, но все напрасно; наконец, он вместе с бегущими спасся в лагере. Уже поздней ночью люди Красса явились к Сулле и возвестили о победе. Тогда он снова на скорую руку собрал свои силы и пустился преследовать неприятеля. Битва продолжалась всю эту ночь и следующее утро. На каждой стороне насчитывали будто до 50 тыс. убитых и раненых. Самые выдающиеся вожди самнитского войска пали. Понций, тяжело раненный, лопал в плен к неприятелю и был умерщвлен. С ним пал и его народ, ибо Сулла поставил себе задачей стереть с лица земли враждебный римлянам народ самнитский. На третий день после битвы велел он в огороженном месте на Марсовом поле изрубить 3-4 тыс. самнитских и луканских пленников, в то время как он присутствовал на сенатском заседании в соседнем храме Беллоны. Шум оружия, крики и стоны несчастных испугали сенаторов. Сулла же успокоил их уверением, что он велел наказать только несколько бунтовщиков, и продолжал свою речь.

Битва при Коллинских воротах, в сущности, положила конец гражданской войне в Италии. Гарнизон города Пренестэ сдался при известии об этой битве. Консул Марий пытался спастись из города через подземный ход; когда же он увидал, что бежать невозможно, то вместе с Понцием Телезином, младшим братом вышеупомянутого, решил, чтобы они друг друга пронзили мечом. Телезин пал, но Марий был только легко ранен, так как он отвел удар рукой. Тогда, по его приказанию, он был умерщвлен рабом своим. Его голова была выставлена в Риме напоказ на ораторской трибуне. Жителей Пренестэ и остальное войско в городе, в количестве 12 тыс. человек. Сулла велел истребить поголовно. При известии о несчастной судьбе Пренестэ отдельные города Италии защищались еще некоторое время с упорством, но без успеха В провинциях восстание продолжалось благодаря бежавшим из Италии марианцам: в Испании благодаря Серторию, в Сицилии – Перперне и Карбону, в Африке – Домицию Агенобарбу, зятю Цинны. Последние трое были побеждены Гн. Помпеем; Карбона он взял в плен и казнил, а Агенобарб пал в битве. В то же время оставленный Суллой в Азии Мурена необдуманно начал войну против Митридата, но был разбит, и, по приказанию Суллы, война была прекращена. Сулла властвовал теперь в Риме и Италии, и он решил не выпускать власти из своих рук до тех пор, пока не отплатит врагам и друзьям своим и не установит в государстве порядка по собственному разумению. Он письменно объяснил сенату, что ему кажется необходимым, чтобы устроение республики было предоставлено одному человеку, облеченному неограниченным полномочием, и что он считает себя способным исполнить эту трудную задачу. И сенат объявил его диктатором на неопределенное время для составления законов и устройства общественного порядка (82). Первым делом его было – мстить и воздать должное врагам своим; через это он в то же время получал средства награждать своих друзей и войско. Наступили времена ужаса. В силу Сулловых проскрипций (опальных списков) были объявлены врагами отечества и лишенными покровительства законов все те гражданские и военные чиновники, которые, согласно признанному Суллой договору его со Сципионом, являлись еще деятелями революции, а из остальных граждан – те, которые видимым образом содействовали ей. Убивший кого-либо из этих проскриптов получал вознаграждение в 12 тыс. динаров; укрывавший же проскрипта, хотя бы то был ближайший родственник, подлежал смертной казни. Имущество лиц, попавших в опалу, становилось собственностью государства, подобно неприятельской добыче, а дети и внуки их объявлены были лишенными права на занятие каких-либо должностей и званий. И вот солдаты Суллы и охотники из низшего и высшего сословий начали страшную резню в Риме и по всей Италии. Везде, где только удавалось захватить несчастных, их избивали; ни храм богов, ни гостеприимный очаг, ни родительский дом – ничто не спасало: мужей убивали у жен своих, сыновей – у матерей. Плач по убитым считался преступлением; выслеживалось даже выражение лица. Так погибли тысячи людей; тогда Метелл Пий спросил Суллу в сенате, сколько времени он намерен еще так продолжать и когда можно ожидать конца этим порядкам. «Ибо, – сказал он, – мы просим не о милости для тех, кого ты решил умертвить, а об избавлении от неизвестности тех, кого ты хочешь оставить». Сулла ответил, что он не знает еще, кого он будет щадить, на что Метелл возразил: «Ну так объяви о тех, кого ты хочешь наказать». Г. Катул спросил, с кем же придется радоваться победе, если после вооруженных будут убиты и беззащитные, а Центурий Фуфилий предложил написать имена осужденных, для всеобщего обозрения, на доске. Сулла согласился; была вывешена доска с 80 именами, через два дня новая с 220 именами, затем на третий день новая с не меньшим числом имен. Этого мало; в речи к народу диктатор заявил, что предает опале тех, которых помнит; тех же, которые в настоящее время ускользнули из его памяти, он будет иметь в виду в другой раз. Таким образом, оглашение проскрипционных списков не принесло с собой успокоения и уверенности в безопасности, тем более что убийцы мало обращали внимания на списки, а друзья и пособники Суллы из мести и корыстолюбия записывали в списки кого хотели, даже тех, которые были совершенно неповинны. Многие погибли единственно из-за их имущества, и убийцы имели дерзость говорить, что одного погубил его большой дом, другого – сад, третьего – его теплые бани. Кв. Аврелий, человек, державшийся в стороне от всяких общественных дел, пришел на площадь и в списке проскриптов прочел свое имя. «Горе мне, бедному, – воскликнул он, – из-за моего имения у Албанского холма попал я в список!» И он прошел лишь несколько шагов, как пал от рук преследовавшего его. Некоторые вносили в список людей, убитых ими уже ранее. Так, Л. Сергий Катилина просил, чтобы Сулла объявил опальным его брата, которого он уже прежде умертвил из корыстолюбия. Катилина особенно отличался своей кровожадностью; он голову убитого им М. Мария поднес Сулле, когда он сидел на площади, и затем пошел в соседний храм Аполлона, чтобы в кропильнице умыть руки.

Отобранное имущество опальных большей частью растрачивалось попусту. То, чего Сулла не оставлял для себя или для своей супруги, Метеллы, он дарил друзьям своим, отпущенным и собутыльникам, женщинам, актерам и певцам, или продавал с молотка, причем превосходнейшие имения сбывались за ничтожную цену. При этих покупках нажился в особенности М. Красс, будущий триумвир. Сколько людей погибло из-за этих проскрипций, невозможно с точностью определить. Аппиан говорит, что опале подверглись около 40 сенаторов и 1600 рыцарей, а впоследствии еще другие сенаторы.

После окончания этого страшного суда Сулла праздновал 29 и 30 января 81 г. свой триумф над Митридатом, причем за колесницей его следовали почетнейшие граждане, убранные венками, называя его спасителем и отцом, так как он ввел их опять в отечество и возвратил им жен и детей. В заключение торжества Сулла в речи к народу изложил историю своих деяний, превозносил главным образом счастье, как бывшее причиной его успехов. Он предложил народу называть его отныне Феликсом, т. е. счастливым. С тех пор и носил он это имя, равно как и прозвище Эпафродит, т. е. любимец Афродиты. Считая себя баловнем судьбы, он из рожденных ему Метеллой близнецов назвал мальчика Фаустом, а девочку – Фаустой, имена, обозначающие счастливых. Посвятив затем Геркулесу десятую часть всего своего имущества, Сулла несколько дней подряд угощал народ с неимоверной расточительностью, так что ежедневно приходилось бросать в реку множество кушаний, и подавалось сорокалетнее вино. Но среди этих пиршеств умерла его супруга Метелл а. Чтобы не омрачить дома своего трауром, он послал больной женщине разводную и еще перед ее смертью велел перенести ее в другой дом. Через несколько месяцев после этого дано было фехтовальное представление. В то время когда диктатор сидел в театре, одна красивая женщина, по имени Валерия, недавно разведенная с мужем, подошла к нему сзади, вытащила нитку из его одеяния и затем села на свое место. Когда Сулла с удивлением посмотрел на нее, она сказала: «Повелитель, у меня нет дурного намерения, я тоже хочу получить малую долю твоего счастья». Женщина эта произвела столь живое впечатление на Суллу, что он вскоре после того на ней женился. То была его пятая жена. Впрочем, и после этой женитьбы он продолжал водиться с актрисами, лютнистками, актерами и танцорами и целыми днями пировал с ними. Но ведя такую веселую жизнь, диктатор в то же время не забывал дел государственных. Очистив себе почву убийствами, он приступил к реформе государственного устройства, посредством которой господство сената и аристократии было снова восстановлено и упрочено. Число сенаторов он увеличил до 500-600 человек в силу закона, по которому впредь не звание эдила, но уже квесторство давало право на поступление в сенат и по которому число квесторов было доведено до 20. Сенат получил самые обширные полномочия, большую часть судебной власти, управление провинциями, право предлагать новые законы, отнятое у трибунов. Вообще выродившаяся трибунская власть была ограничена весьма тесными пределами. Право их сноситься с народом было поставлено в зависимость от дозволения сената, и дабы удержать честолюбивых демагогов от соискания этой должности, Сулла издал закон, по которому всякий бывший трибуном теряет право добиваться какой-либо высшей должности. В полномочие сената было также отдано право распоряжаться всеми военными силами. Отныне оба консула и преторы, число которых было увеличено до 8, могли быть, по определению сената, посланы проконсулами и преторами в провинции лишь по отбытии ими годовой службы в Риме. При выборах на должности был восстановлен закон относительно требуемого возраста, равно как относительно последовательного прохождения должностей (квесторство, преторство, консульство); между двумя неодинаковыми должностями должно было пройти по меньшей мере два года, для занятия вторично той же должности – по меньшей мере десять лет. Этим была предотвращена возможность того, чтобы одно лицо, облекаемое в течение нескольких лет подряд званием консула, присвоило себе род тирании. Ввиду усиления власти аристократов Сулла увеличил также число верховных жрецов, авгуров и смотрителей Сивиллиновых книг и постановил чтобы они не избирались более народом, а чтобы эти жреческие коллегии пополнялись путем собственного выбора, как то было прежде.

Кроме этих постановлений, относящихся к государственному устройству, Суллово законодательство (Leges Corneliac) охватывало еще множество распоряжений, касавшихся уголовного права и судопроизводства, полиции и нравов. Суллово законодательство, за исключением уголовных законов, существовало недолго, так как оно было слишком односторонним восстановлением старого, а аристократия, исключительно которой оно передавало правление, была слишком испорчена для того, чтобы быть основой и душой государства. Оплотом установленного им порядка и обеспечением господства его партии не могло служить то обстоятельство, что он в тех общинах Италии, которые за участие в революции были наказаны лишением прав гражданства и части земель, поселил своих ветеранов, чтобы они, как бы в качестве постоянного войска, поддерживали его учреждение, и что отпущенные им на волю и названные по его имени «корнелиевцами», рабы опальных граждан, в числе 10 тыс., сделались в Риме телохранителями олигархии.

Окончив задуманное им государственное устройство, Сулла сложил с себя в 79 г. звание диктатора, выразив в то же время готовность дать во всем отчет, которого, конечно, никто не отважился потребовать. Утомленный делами правления, он удалился в Путеоли, в имение свое, чтобы здесь спокойно предаться наслаждениям. В следующем году он умер, на 60-м году жизни, от болезни, порожденной его распутством и невоздержанностью. За два дня до смерти он окончил двадцать вторую книгу своих «достопримечательностей», похваляясь в ней, что осуществилось предсказание халдеев о том, что он умрет среди блеска счастья, после жизни, исполненной славы.

Консул М. Лепид, человек отважный и противник Суллы, и другие враги существовавшего порядка отказывали покойному в публичном погребении. Консул Катул, Л. Лукулл, Помпей и другие оптиматы поняли, что в случае если те настоят на своем, то всем учреждениям Суллы угрожала бы немедленная опасность, и при помощи призванных ветеранов добились того, что сенат решил похоронить покойного на Марсовом поле, что было высшей наградой отличных заслуг и доблестей. По-царски убранное тело в золотых носилках и в сопровождении ветеранов было перенесено из Путеоли в Рим, где было встречено сенатом, магистратами, жрецами и весталками и препровождено на площадь. После произнесенной здесь похоронной речи сенаторы понесли носилки на Марсово поле. Здесь труп был сожжен, и усопшему воздвигнут памятник, для которого он сам сочинил надгробную надпись, гласившую, что ни один друг не сделал ему столько добра, ни один враг столько зла, чтоб он не превзошел того и другого.

Квинт Серторий

Кв. Серторий был лучшим и замечательнейшим из сторонников Мариановой партии. Он родился в сабинском селении Нурсиа и, рано лишившись отца, воспитан был матерью, к которой он всегда, до ее поздней кончины, питал самую нежную любовь. В молодости он приобрел себе некоторую известность в качестве оратора и адвоката в Риме; но удачные дела, совершенные им на поле сражения, побудили его посвятить себя преимущественно военному поприщу. Его боевой путь начался с похода против кимвров, в Галлии. В роковой битве при Араузионе (105 г.) он, после потери своей лошади, бросился со щитом и панцирем в Рону и, невзирая на свои раны, благополучно переплыл на другой берег. В 102 г. он служил в войске Мария и своим умом, своей отвагой и хитростью снискал расположение полководца и разные отличия. В Испании он в качестве военного трибуна действовал столь успешно, что слава о нем распространилась по всей стране и он, по возвращении в Рим, был избран квестором в лежащую по эту сторону Альп Галлию. Получив там поручение набрать солдат и оружие для союзнической войны, он, наряду с другими медлительными молодыми людьми, выказал величайшее усердие и самую энергичную деятельность. В Марсийскую войну, выступая военачальником, он сражался с великой храбростью, хотя у него тогда был вышиблен глаз, Заслуги отважного мужа оценены были народом по достоинству; когда он появился в театре, то его приняли с рукоплесканиями и одобрительными возгласами – честь, которой редко удостаивались люди более старые и знатные. Зато аристократы, приверженцы Суллы, противодействовали быстрому возвышению молодого человека, который не мог похвалиться заслугами предков. На выборах народного трибуна он потерпел неудачу. Впрочем, это обстоятельство едва ли может считаться главной причиной, почему он перешел на сторону народной партии.

Когда Цинна в 87 г. выступил против учреждений Суллы, то к нему (Цинне) примкнул Серторий. Вместе они сражались против Октавия, подверглись изгнанию и затем снова с Марием возвратились в город. Он возражал против возвращения Мария, но безуспешно. В Риме Серторий старался положить предел свирепым неистовствам Мария и велел наконец избить его злодейскую шайку, численностью в 4 тыс. человек, в их лагере. Когда после смерти Цинны для борьбы с возвратившимся из Азии Суллой поставлены были во главе народной партии большей частью люди слабые и неспособные, как Норбан, Сципион, молодой Марий, и люди эти, не внемля увещеваниям Сертория, портили все дело своей неумелостью, то он, отчаявшись в спасении Италии, поспешил в Испанию, которую его единомышленники предоставили ему как провинцию. Он старался отстоять, по крайней мере, эту страну для своей партии и приготовить там своим друзьям убежище, если бы дело их было проиграно в Риме.

Как только Сулла полностью овладел Италией, отправил К. Аррия со значительными силами в Испанию против Сертория, и последний чувствовал себя слишком слабым, чтобы держаться против него. Он с отрядом приблизительно в 3 тыс. человек переправился в Африку и некоторое время скитался в сообществе киликийских гератов по мавританскому берегу и по островам между Африкой и Испанией, пока снова вступил на берег у Бетиды (Квадалкивира). Здесь он встретился с матросами, которые только недавно прибыли с Атлантических (Канарских) островов, островов блаженных, и много порассказали ему об их великолепии и плодородии. Тут в нем проснулось желание основать себе там жилище, чтобы вдали от суеты мира прожить дни свои в покое. Вследствие этого от него отделились киликийцы, заботившиеся не об успокоении, а о добыче, и его собственные войска также не одобрили его намерение, так что он снова пошел с ними на мавританский берег и принял участие в войне, которую вели между собой два претендента на престол этой страны. Он завоевал город Тингис (ныне Тангер) и утвердился в нем. В то время когда он еще раздумывал, куда бы ему отсюда направиться, пришли посланные от лузитанцев и просили его стать во главе их полководцем в войне, которую они вели против Сулловых войск. Серторий снова ободрился духом; он мог надеяться опять завладеть Испанией при помощи многочисленных тамошних племен. С отрядом в 2600 человек, названных им римлянами, хотя среди них было 700 ливийцев, он переправился в Лузитанию, где туземцы подкрепили его 4 тыс. человек пехоты и 700 всадниками. Так образовалось ядро того войска, с которым ему предстояло наводить страх на своих противников (81 г.).

В течение девятилетних войн, которые Серторий вел с тех пор в Испании против господствующей в Риме партии, он имел случай показать на деле свой блестящий талант полководца. Природа страны, степень образования и привычки испанцев вынудили его к усвоению особого способа ведения войны. Хотя он при случае и не задумывался вступать в открытое сражение, но по преимуществу, однако, придерживался так называемой малой войны. Со своим легким, привычным к маневрированию в горах воинством, которое он то собирал в большие армии, то распределял на отдельные отряды, он неустанно тревожил и истощал неприятельское войско, преграждал ему дороги, отрезал ему подвоз; он обманывал неприятеля поспешными переходами, поражал его внезапными подступами и нападениями. С мужеством и отвагой соединял он мудрую предусмотрительность и находчивую хитрость. Никто искуснее его не умел своевременно занять укрепленную позицию, устроить засаду. Так как неприятель в открытом поле чувствовал себя слабее, то тем более старался овладевать укреплениями; но при этом случалось нередко, что осаждающий вдруг сам оказывался со всех сторон окруженным. Искусное и удачное ведение дела приобрело Серторию полное доверие его войска, привело на его сторону многие племена. Тогда как римские правители обыкновенно слишком тяжело давали испанцам чувствовать гнет римского господства, Серторий, напротив, поступал во всем умеренно, снисходительно и мягко: уменьшил налоги, освободил обывателей от бремени военного постоя и т. п. Знатных испанцев он привязал к себе учреждением школы в Оси (Гуэска), в которой дети их обучались греческим и римским наукам; в то же время он имел при этом в виду удержать этих мальчиков в своей власти в качестве заложников. Солдат он расположил к себе отчасти тем, что дал им римское вооружение, блестящие, изукрашенные золотом и серебром шлемы, красиво расписанные щиты, вышитые одеяния. У испанцев, как у кельтских племен, существовал военный обычай, по которому вокруг предводителя собирался отряд посвященных, обязывавшихся не покидать своего вождя ни при жизни, ни при смерти. Такой отряд телохранителей несколько тысяч испанцев образовали вокруг Сертория. Особенное впечатление он производил на грубые умы варварских племен, демонстрируя самку оленя, которую он сделал ручной и доверчивой, так что она повсюду за ним следовала и являлась по его зову. Он выдавал ее за существо высшего рода и утверждал, что она дар Дианы, что она открывает ему вещи сокровенные, указывает ему, когда вступать в бой, когда нет и т. п. Таким образом, варвары полагали, что ими руководит не ум чужестранца, а само божество.

О том, как Серторий действовал на своих людей, свидетельствует следующий пример. Однажды его отряды, собравшиеся многочисленными массами, потребовали немедленной битвы с неприятелем. Не успев убеждениями отговорить их от этой затеи, он, чтобы заставить их раскаяться в этом, разрешил атаку, но устроил так, что участвовавшие в схватке, потерпев поражение, могли затем с его помощью безопасно отступить в лагерь. Чтобы снова воодушевить упавший дух их, он через несколько дней созвал общее собрание и велел вывести на середину двух лошадей, из которых одна была старая и хилая, другая – рослая и сильная с великолепным и толстым хвостом. К старой лошади был приставлен высокий и крепкий мужчина, к сильной – маленький и невзрачный. По данному знаку сильный человек принялся так горячо дергать хвост у своей лошади, как будто он хотел его вырвать, слабый же вырывал из хвоста своей лошади волосок за волоском. В то время как первый, к великой потехе зрителей, потратив много напрасных усилий, вынужден был, наконец, прекратить свои старания, последний, напротив, в короткое время и без труда выщипал из хвоста лошади все волосы. Тогда Серторий встал и сказал: «Вы видите, собравшиеся мужи, что терпение и настойчивость гораздо скорее ведут к цели, чем насилие. Многое, что с одного раза неосуществимо, может, однако, быть достигнуто мало-помалу, исподволь. Стойкая деятельность необорима, она с течением времени одолевает и превозмогает всякую силу. Для тех, которые с мудрым расчетом выжидают представляющиеся благоприятные моменты, время есть союзник, для тех же, которые чересчур спешат и торопятся, время оказывается весьма опасным противником».

После того как Серторий нанес нескольким полководцам Суллы значительные поражения, последний в 79 г. послал в Испанию К. Метелла Пия, который до того времени показал себя дельным полководцем. Метелл надеялся быстро покончить с «беглым проскриптом, остатком карбоновой шайки»; скоро, однако, превосходный противник поставил его в весьма затруднительное положение. Дело в том, что Серторий лишал своего противника воды и мешал ему добывать фураж; противник если намеревался двинуться против него, он уходил и исчезал; располагался ли противник лагерем, Серторий поднимал тревогу и сгонял его с места; осаждал ли противник какой-либо город, он вдруг сам попадал в положение осажденного. Солдатам Метелла такая война вскоре наскучила; они громко стали требовать, чтобы Метелл принял вызов Сертория на единоборство, и когда тот отверг вызов, то они насмехались над его трусостью. Силы Метелла были совершенно парализованы, и Серторий считался теперь повелителем всей Испании. Он устроил управление страной по своему усмотрению и обнаруживал во всем чрезвычайную деятельность, творил суд и расправу, принимал бесчисленные посольства, набирал войска и упражнял их в воинском деле, снабжал города запасами и гарнизонами.

В 77 г. Серторий получил, по-видимому, блестящее приращение своей силы в лице М. Перперны, бывшего легатом у М. Лепида. Когда Лепид, изгнанный из Италии, удалился в Сардинию и там погиб, то Перперна перевел его войска в Испанию, где посредством новых вербовок довел свою силу до пяти легионов. Кичась своим знатным происхождением, он хотел получить здесь главное начальство, но его войска принудили его подчиниться Серторию. Вместе с Перперной прибыли многие сенаторы и другие оптиматы, спасавшиеся от приверженцев Суллы. Из них Серторий составил себе сенат в 300 членов, в который испанцы допущены не были, и тем заявил, что местопребывание римского правительства в Испании, а не в Риме, утратившем свободу вследствие господства Сулловой партии. Соединение Перперны и Сертория возбудило в приверженцах Суллы в Риме большое беспокойство; опасались, что проскрипты перенесут свое оружие из Испании в Италию и здесь ниспровергнут все учреждения Суллы. Поэтому в 76 г. послан был в Испанию, для укрепления Метелла, Гн. Помпей, который считался самым дельным полководцем, с 30 тыс. пехоты и 1 тыс. всадников.

Как только Помпей прибыл в Испанию, он направился к южному берегу, чтобы отыскать своего противника, осаждавшего в то время город Лaypo (недалеко от Валенсии). Оба полководца считались до тех пор непобедимыми; их первое столкновение представляло потому для всех большой интерес. Помпею следовало бы поэтому быть осторожным; но его прежние удачи сделали его столь заносчивым и самоуверенным, что он счел осторожность излишней. Серторий занимал вблизи города холм, весьма удобно расположенный для атаки на город. Помпей устроил свой лагерь так, что Серторий стоял между ним и городом, и римский полководец уже отрядил туда послов, чтобы ободрить граждан и обратить внимание их на то, что неприятель им осажден, что голод скоро его обессилит и что Тогда одновременная атака со стороны римского лагеря и города уничтожит его. Когда Серторий услыхал об этом, он, смеясь, сказал, что скоро покажет ученику Суллы, что полководец должен более смотреть позади себя, чем впереди. Он устроил ночью сильную засаду в смежном лесу. Утром ближайшие когорты атаковали помпейцев и, отступая, заманили их в то место, где им в тыл ударили главные силы засады. Целый легион при этом погиб, лишь немногие спаслись; сам Помпей, расставивший тем временем свое войско для боя, не отважился предпринять нападение и отошел в свой лагерь. Но так как со всех сторон угрожали Серториевы отряды и отрезали ему подвоз, то он вынужден был бросить свой лагерь и отступить за Эбро. Город Лауро вскоре затем был взят, разграблен И предан огню. Эту жестокость Серторий допустил вопреки своему обыкновению, чтобы посрамить Помпея и его почитателей и напугать варваров; он рассказывал, что город сожжен из-за Помпея, который мог почти греться у огня.

В следующем, 75 г. война приняла более обширные размеры, так как в ней участвовал и Метелл, бездействовавший до того времени из ревности к Помпею. После того как подчиненные Серторию полководцы, поступавшие не так, как им было предписано, понесли довольно значительные потери, сам Серторий столкнулся с Помпеем при реке Сукро (Хукар) у города того же названия, к западу от Валенсии. Он начал битву только к вечеру, чтобы неприятель ночью в незнакомой стороне не мог его преследовать, если бы одержал победу, и не мог уйти от него, если бы потерпел поражение. Помпей был разбит на всех пунктах и потерял 10 тыс. человек. На другое утро Серторий снова взялся за оружие и готовился к новому бою; но, заметив, что по близости стоял Метелл, он отказался от своего намерения и удалился из той стороны, сказав: «Если бы не подоспела сюда старая баба, то я бы этого мальчика проучил хорошенько и наказанного отправил бы в Рим». Спустя некоторое время Серторий снова появился со своими воинственными отрядами у Сагунта и дал обоим расположившимся там римским полководцам двойное сражение. Сам он победил Помпея и лишил его 6 тыс. человек, между тем как Перперна был разбит Метеллом и потерял 5 тыс. человек. Таким образом, силы обеих сторон уравновешивались; но Серторий понемногу, небольшими схватками и заграждением путей подвоза, поставил Помпея в такое затруднительное положение, что последний, крайне недовольный, писал сенату в Рим, что он возвратится и Серторий последует за ним, если ему не пришлют войска, денег, оружия и хлеба; что он в борьбе за Италию уже истратил свое собственное состояние.

В 74 г. дела Помпея и Метелла шли не лучше прежнего, хотя Помпей получил из Италии деньги и два новых легиона, а Метелл назначил большую награду за голову Сертория. Этот последний шаг римляне оправдывали тем обстоятельством, что Серторий заключил союз с врагом государства, Митридатом. Понтийский царь предложил Серторию снабдить его для дальнейшего ведения войны кораблями и деньгами и требовал, чтобы ему, царю, было обеспечено обладание Малой Азией. Когда Серторий созвал по этому случаю свой сенат, то все члены были того мнения, что предложения царя должны быть приняты; Серторий же объявил, что он готов предоставить царю Каппадокию и Вифинию, так как эти страны издавна управлялись царями и римлянам до них дела нет, но что провинцию Азию он царю уступить не может; он, Серторий, не хочет достигнуть победы умалением могущества отечества, а его победа, напротив, должна возвысить это могущество. В этом смысле и был заключен договор с Митридатом. Серторий послал царю вспомогательный корпус под начальством М. Вария и получил за это от Митридата 3 тыс. талантов и 40 кораблей. Метеллу и Помпею пришлось в этом году так плохо, что последний был даже вынужден перейти на зимовку в Галлию.

Тем не менее с этого времени дело Сертория начинает клониться к упадку, благодаря, впрочем, не превосходству противников, а измене в собственном лагере. Перперна с несколькими оптиматами устроил заговор против Сертория, которому они, как человеку незнатного рода, подчинялись с неудовольствием. Они тайком, где только можно было, противодействовали планам Сертория, с умыслом плохо исполняли данные им поручения, так что под конец дело шло хорошо только там, где он сам был налицо. Несправедливостью и притеснениями Перперна и его сообщники возбуждали в среде испанцев неудовольствие и ожесточение, а ответственность за это возлагали на Сертория. Так возникли неповиновение и бунт, и один город за другим переходил на сторону неприятеля. Из-за этого и снисходительный характер Сертория мало-помалу ожесточился, и он позволял себе крутые меры и жестокости, которые прежде были ему чужды; между прочим, он велел казнить и продать сыновей испанцев, обучавшихся в Оске.

Наконец, Перперна со своими заговорщиками прибегнул к убийству. Они послали Серторию вымышленное письмо, в котором сообщалось о большой победе одного из его полководцев. Когда он по этому случаю принес благодарственные жертвы, то Перперна пригласил его на пиршество, которое он хотел устроить в ознаменование счастливого события. Серторий с большим нежеланием уступил настоятельным просьбам Перперны и отправился на пиршество с двумя своими секретарями. Обыкновенно на пирах в присутствии Сертория соблюдались приличия и благопристойность; ибо он ничего непристойного не мог ни видеть, ни слышать и приучил также других гостей избегать неприличных шуток и неумеренных выходок. Но в тот раз собравшиеся на пир заговорщики умышленно позволяли себе самые бесстыдные речи, прикидывались пьяными и старались раздражать Сертория нахальным обращением. Серторий оставался спокойным, но с презрением отвернулся от них на своем ложе. Тогда Перперна уронил со звоном на пол чашу, наполненную вином. Это было знаком к нападению. Заговорщики схватились за оружие, накинулись на Сертория и злодейски убили его.

В 72 г. был положен конец Серторианской войне. Большая часть испанцев разбежалась, отправила послов к Помпею и Метеллу и предлагала покорность; оставшихся же привлек на свою сторону Перперна, который теперь принял главное начальство и продолжал вести войну. Но он стяжал только стыд и позор и показал, что не умеет ни повелевать, ни подчиняться. При нападении на Помпея войско Перперны было полностью уничтожено, и он сам попал в плен. Для того чтобы спасти себя, несчастный предложил Помпею найденные в бумагах Сертория письма бывших консулов и других знатных лиц в Риме, вызывавших Сертория в Италию, чтобы вместе с ними ниспровергнуть существующий порядок. Но Помпей отказался видеть Перперну и велел его казнить; письма же он бросил в огонь, не читая их.

Сообщники Перперны были частью выданы Помпею и умерщвлены, частью бежали в Африку и погибли от рук мавританцев. Только один из них, по имени Ауфидий, уцелел; он жил до глубокой старости, в нищете и всеми презираемый, в испанском селении.