Отсутствие внятной стратегии архитектурно-пространственного развития Москвы на ближайшие 25 лет и разностильность архитектурной практики в период с 2001 по 2010 год.

Явная неудача с разработкой Генплана развития Москвы до 2020 года и переработка его в более «актуализированный» вариант развития столицы до 2025 года способствовали в указанный период времени безудержному «стилевому расцвету» строительства, реконструкции и реновации крупных и значимо-прибыльных объектов в «злачных» местах города. Это давало возможность появлению различных стилевых направлений, и в большей мере «московско-лужковского стиля» (!) в архитектурной практике обновления застройки столицы. Но, прежде всего, способствовало дальнейшему активному деформированию и невосполнимому разрушению сложившейся, уникальной архитектурно-пространственной среды города.

С 2001 по 2010 год масштаб архитектурной застройки центральной части Москвы в очередной раз сбился в сторону радикального укрупнения. В маленьком районе «Якиманка» за эти годы построили десять (!) зданий высотой более 20 этажей. Над низенькими особняками исторического Замоскворечья нависли громады элитных жилых и офисных зданий. Былая «прозрачность» перспектив и панорам московской застройки окончательно ушла в прошлое.

В этот период времени в Москве фактически распалась устойчивая система доминант и ориентиров, градостроительных и архитектурных. ММДЦ «Москва-Сити» стал спорить со связкой Кремль - собор Василия Блаженного - Храм Христа Спасителя за роль композиционно-пространственного центра столицы, внося сумбур и диссонанс. «Сталинские высотки» потеряли свое прежнее градостроительное значение, растворившись среди десятков новых небоскребов, понатыканных тут и там без оглядки на общую архитектурно-пространственную ситуацию.

Даже в великолепное, уникальное панорамное пространство Воробьевых гор, где дотоле безраздельно господствовала «высотка» МГУ, агрессивно вторглись одиозные объекты корпорации «ДОНстрой»: три двусмысленных штыря жилого комплекса «Воробьевые горы» на Минской улице (А. Трофимов и др., 2004 г.) и лихо закрученный высоченный небоскреб на Мосфильмовской улице (С. Скуратов и др., 2011 г.).

Такое крупномасштабное вторжение архитектурных объектов «московско-лужковского стиля» в сложившуюся архитектурную ткань столицы стало происходить даже в самом ее историческом центре, практически рядом с Кремлем, потом принялось распространяться и далее: в пределах Садового кольца, ТТК и вплоть до МКАД. Эти объекты дорогой коммерческой недвижимости были достаточно разнообразны по функциям, по типу собственности, по местоположению. Но были и общие черты. Сначала в них использовались в качестве стилистических прообразов русская эклектика и модерн, потом сталинский ампир, затем модернизм брежневского времени, постмодернизм американского толка и т.д. И все это осуществлялось с изрядной долей российской провинциальности и московской прикольности. При этом невозможно было понять, чем одно произведение «московско-лужковского стиля» лучше другого, кто лидер направления, на что ориентироваться? Лучшие произведения и архитекторы определялись от объема заказа, поскольку повестку дня определял заказчик – власть или бизнес.

Большим минусом указанного стиля было то, что в нем не было критериев качества архитектуры, а доминировали неразвитые, маргинальные вкусы нуворишей и дельцов-обывателей.

В это же время, в среде столичной архитектурной оппозиции возникала своя версия развития архитектуры столицы, которая была современной, прогрессивной, европейской, и, одновременно, сохраняла особый дух Москвы конца XIX начала XX века. Так возник средовой неомодернизм, взявший свое начало от идей нашего выдающегося градостроителя А. Гутнова. Архитекторы-оппозиционеры даже сформулировали довольно понятные критерии архитектурного качества объектов. Это были: соответствие наиболее современным направлениям европейской архитектуры; всемерное сохранение исторического, культурного и архитектурного наследия города; создание любого архитектурного объекта как художественного произведения.