Постмодернистская эпистемология науки.

Теория познания является частью классической философии и у постмодернистов к ней отрицательное отношение. Вот этот развернутый нигилизм и можно считать постмодернистской эпистемологией.

«Постмодернистическая чувствительность»: предмет познания как бессмысленный хаос.Классическая гносеология исходила из идеи упорядоченноговнешнего мира, имеющего смысл или хотя бы таящего в себе скрытые смыслы. В религиозном мировоззрении источником структурного порядка выступал Бог. Объективные идеалисты постулировали гармонический разум внутри природного бытия. Материалисты признали закономерность природы и общества. Образ человека предполагал его организацию в виде системы разных уровней, где действует свой порядок. Любой объект науки устроен сложно, но его структура вполне способна поддаться усилиям рационального ума. Вот почему исследование является открытием, т.е. раскрытием ученым внутренней организованности объекта.

Всю классическую традицию познания постмодернисты оценили как «логоцентризм», подлежащий деконструкции. Здесь они развили тенденцию, начало которой положил иррационализм. А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, А. Бергсон и др. немало потрудились над демонтажем картины объективного порядка. В духе этой преемственности возникла «постмодернистская чувствительность», согласно которой былой гармоничный мир превратился в хаос. Природа, человек и общество стянулись в языковую среду, для которой характерны множественность автономно протекающих событий, лишенных каких-либо изначальных смыслов. Предмет науки не имеет определенной заданности, он пребывает в состоянии непрерывного становления.

Смерть субъекта науки.Если традиционный объект науки распался на фрагменты, то такая же участь постигла и субъекта. Былой автор научных произведений уже не может находиться вне языковой ризоморфной среды, он становится одним из ее элементов. Ученый как Я теряет свою определенность, превращаясь в безличное и анонимное событие языковой игры. Его содержанием выступает серия функциональных актов по приданию смыслов означающим. Среди них можно выделить вопрошание, интерпретацию, оценку и критику.

Допустим, что проводится научный эксперимент по генетической биологии. Обычно считается, что коллектив определенной лаборатории является субъектом. Но эта выделенность испаряется, если детально разбирать то, что делают ученые. На стадии планирования каждый исследователь имеет дело с формулированием цели опыта и ряда задач. Все участники моделируют схему опыта в виде создания кратких рассказов о планируемых действиях. Когда эксперимент начинается, то ученые оценивают его ход, интерпретируют показания приборов, обмениваются суждениями. После статистической обработки данных ведущие ученые пишут статью в научный журнал. Все это дает основание заключить – ученые растворены в действиях, где сквозными являются процедуры истолкования, перевода, формулирования и критической оценки языковых знаков (означающих).

Следует признать, что в рассуждениях постмодернистов есть свой резон. Действительно, способом существования ученого является его исследовательская деятельность, где доминируют языковые процессы. Критическое же возражение сводится к тому, что они нарушают правило разумной абстрактности. Все в науке связано и переплетено, но чтобы в этом разобраться, надо очертить контуры различий. Абстракции объекта и субъекта науки как раз и служат этой определенности, что позволяет создать рациональные и достаточно эффективные модели науки, т.е. двигаться от абстрактного (простого) к конкретному (сложному).

Вместо модели отражающего зеркала плюрализм языковых риторик.Здесь за основу можно взять книгу американского постмодерниста Р. Рорти (р. 1930) «Философия и зеркало природы». В ней ставится программная цель – деконструировать идеи классической методологии науки. Рорти начинает с того, что обычно сутью науки считается достижение объективной истины. Как раз это прокламировал Р.Декарт и другие представители Нового времени. Их философские взгляды вписываются в ту или иную форму реализма – наука исследует объективную природу, за которой скрывается Бог или мировой разум или материя. Реализм предполагает корреспондентную теорию истины, сформулированную еще Аристотелем: истина есть знание, соответствующее внешнему объекту. Разум ученого здесь уподобляется зеркалу, отражающему реальность. Реализм, корреспонденцию и метафору зеркала Рорти подвергает критическому устранению за игнорирование феномена языка.

Рорти подчеркивает, что старые догмы о внешнем объекте и истине как отражении надо отбросить. Ничего этого в реальной науке не существует. В лабораториях, университетских библиотеках и на научных конференциях действуют ученые посредством языковых коммуникаций. Они интерпретируют показания приборов, производят записи в лабораторные журналы, пишут статьи и доклады, обсуждают их на симпозиумах. При столкновении множества различных гипотез и мнений вырабатывается консенсус в виде интерсубъективных теорий. Побеждает гипотеза того ученого, риторические приемы которого оказались самыми убедительными. Яркий пример – творчество итальянского физика Г. Галилея. На месте аристотелевской теории он решил утвердить свою гипотезу, разработанную в мысленных экспериментах с шаром, скатываемым по наклонной плоскости, и с маятником. В университетах и религиозных аудиториях он часто выступал с публичными лекциями, написал несколько книг и везде он мастерски использовал риторические фигуры: математические чертежи, образные сравнения, логическую аргументацию, диалог ученых, доступный всем итальянский язык. Именно эти средства склонили чашу весов в пользу галилеевской физики, победу одержало риторическое искусство ученого, продемонстрировавшего убеждающую силу. Рорти делает вывод о том, что научное знание формируется языковыми практиками и оно выражает солидарность социальной группы ученых.

Вместо идеала истины эффективные инструменты науки (прагматизм - инструментализм).Истина как соответствие знаний объекту Рорти не устраивает, ибо она «заражена» фикцией реализма. Он готов признать истину только в виде продукта конвенций и консенсуса, через которые проявляется языковая солидарность ученых. Такой субъективизм ведет к релятивизму (все теории в науке относительны и значимы только для определенного исторического этапа). Кроме того, гипертрофированное внимание к научному языку выдвигает на первое место прагматические аспекты. Ученые формулируют проблемы, активно их обсуждают, чтобы добиться решения посредством инструментального использования теории. Для ученых здесь важна эффективность знания, а не его истинность (инструментализм). К примеру, геоцентрическая астрономия из-за множества эпициклов считалась учеными явно искусственным построением, но ее развивали более 18 веков, так как она решала большой круг задач (предсказание появлений планет, затмений Солнца и т.п.).

Можно ли говорить о существовании научного метода? Здесь Рорти солидарен с «методологическим анархизмом» американского философа П. Фейерабенда (1924 - 1994). Его суть сводится к тезису «годится все». Это означает, что ученый может привлечь любую когницию из любой области познания, лишь бы она способствовала решению проблемы. В качестве источников идей может выступать практический опыт во всех его формах (бытовой, игровой, производственный), мифы, религиозные учения, искусство, философия. Если бы речь шла только о процессе заимствования внешних для науки идей, то ничего предосудительного здесь нет. Но Фейерабенд проводит мысль о том, что нет особого научного метода и граница между наукой и другими типами познания размыта. Вот с этим согласиться нельзя. Существуют достаточно универсальные нормы научного метода, приобретающие лишь некоторую специфику на каждом историческом этапе. К примеру, один из стандартов исследовательского метода требует, что если привлекается вненаучная когниция, то у нее должны быть устранены основные иррациональные значения. Когда немецкий математик Г. Кантор обратился к религиозному догмату троицы, то собственно на теорию множеств повлиял лишь тот фрагмент, который признает: «1 ≡ 3». Все, что связано с теологией, подверглось отвлечению. В. И. Вернадский был прав, когда утверждал, что все внешние заимствования проходят обработку научным методом и только тогда они приобретают научный статус.

Вместо образов и понятий симулякры, концепты, функтивы и проспекты.В философии Платона слово «симулякр» (лат. simulo – делать вид, притворяться; копия, не имеющая оригинала) обозначало «копию копии» и несло уничижительный смысл. В оборот постмодернизма термин введен Ж. Батаем и интерпретировался многими в положительном значении. Речь пошла не о каких-то малозначимых подделках и имитациях, а о маргиналиях, выходящих на передний край. Если референция как отношение знака к объекту-оригиналу отбрасывается, то невозможность подражания оборачивается автономностью симулякра и его выходом на первые роли. Такое перевертывание Ж. Бодрийяр находит в современной экономике, СМИ, индустрии моды и развлечений. Здесь денежные знаки заменяют товары, торговые и рекламные «брэнды» становятся самодостаточными, виртуальная реальность экранной и компьютерной культуры для многих более значима, чем природа и социум. Из подражания реальности симуляция превратилась в особый способ самостоятельного и искусственного бытия, который все более возвышается над всем естественным.

В традиционной гносеологии единицами знания выступали образы и понятия. Считалось, что они так или иначе отражают объективную реальность и являются истинными или ложными копиями. Постмодернистская симуляция все это переиграла и вместо отражательной референции сделала ставку на самостоятельное функционирование единиц знания. Типичной здесь является позиция Ж. Делеза и Ф. Гваттари.

В 1991г. эти авторы выпустили книгу «Что такое философия?». В ней они предложили свое понимание того, чем занимаются философы, ученые и деятели искусства. Главный тезис свелся к тому, что философия познает посредством чистых концептов. Последние далеки от абстрактных суждений идей, ибо предполагают целые перекрестки проблем и три неразделимых составляющих: личность философа, язык и возможный мир (Другой). Каждый значащий философ создает свои концепты: Платон – эйдосы, Декарт – Я как cogito и т.п. Концепты творятся без референции, они автореференты, ибо характеризуют самопознание философов. В свою очередь ученые создают функтивы, так как занимаются функциями, посредство которых они конструируют объекты (геометрия - пространство). Как и философия, наука имеет дело с хаосом как виртуальным беспорядком, но если концепты вносят порядок, сохраняя бесконечное, то ученые от него отказываются в пользу различных пределов, чисел и констант. Научные переменные актуализируют функции в конечных условиях и потому имеют отношение референции. Вот почему научные функтивы можно увидеть в виде разных фигур на графиках и диаграммах. Здесь возможен опыт в виде мысленных экспериментов, где фигурируют идеальные наблюдатели: «демоны Лапласа и Максвелла», «человек Эйнштейна, падающий в лифте» и т.п.

Следует признать, что в трактовке науки Делез и Гваттари сохраняют элементы реализма. Хотя предмет науки у них не имеет закономерной структуры, все же в виде бесконечного хаоса он объективен. Активность ученого сводится к конструированию некоего порядка путем внесения в хаотическую среду разных форм предела. Функтивы как единицы знания референтно относятся к этим конструкциям и здесь применима оценка «истинно / ложно». Налицо явный островок классики.

Итак, постмодернизм является радикальным отрицанием классических идей. Его сквозная процедура – деконструкция – направлена против любой системной структурности, включая бинарные оппозиции и линейную логику. Здесь фигурирует многообразная и аморфная среда («ризома»), которая меняется подобно сложному и запутанному лабиринту с множеством потенциальных входов и выходов. Все это происходит в мире языка, независимом от других реальностей. В нем растворились все субъекты и авторы; смыслы возникают на той поверхности, где знаки – означающие устанавливают взаимные и кочующие отношения. Стихия письма живет маленькими рассказами, создаваемыми множеством читателей. Наука здесь является одной из областей повествования, где используется специфический язык: искусственные знаки, графики, идеальные наблюдатели.

Многие философы и ученые не принимают постмодернизм из-за его радикального нигилизма к традиции. Критике уделено значительное внимание и она во многом правомерна. И здесь естественен вопрос о наличии в постмодернизме какого-то положительного содержания. Нужно признать, что оно существует. В своеобразной форме постмодернизм уловил подземный гул перемен. Современная традиция обновляется намного быстрее, чем это было даже в первой половине ХХ в. Самые показательные факторы – информационная культура и наука. И в них решающая роль принадлежит новым формам языка (экранные картины, символические и приборные графемы). Современный человек живет кочевником по ТВ и компьютерным экранам, глубины микро и мега миров ученому представляют экраны приборов и математические кривые. Вот откуда номадология Ж. Делеза («смыслы кочуют на поверхности»).

Другой значимый источник постмодернизма – научная синергетика. Здесь речь идет о неравновесных средах, как из хаоса формируется порядок и т.п. Всем этим навеян концепт «ризома» и многие другие. То, что постмодернисты утверждают синергетический и вероятностный стиль мышления, это неоспоримо. Другое дело, что такую стратегию они реализуют радикально, не взирая на традицию и весьма эпатажно. Однако мера и гармония как раз у них не в цене, что и остается учитывать мудрому читателю.