Вершины аналитической философии науки.

Выдающимся представителем аналитизма стал британский логик, математик и философ Бертран Рассел (1872-1970). Основные труды: «Принципы математики» (совместно с А. Уайтхедом), «Человеческое познание: его сфера и границы», «История западной философии».

Надо различать имя и дескрипцию. Английский писатель Вальтер Скотт из предосторожности не подписал своим именем роман «Бэверли». Но роман имел успех и Скотт стал подписывать свои произведения «автор Бэверли». Король Георг IV вопрошал: «Является ли Скотт автором Бэверли?». На первый взгляд кажется, что Скотт и автор Бэверли – одно и то же. Но будет точнее, если их развести. Скотт – имя; автор Бэверли – описание. Имя только обозначает денотат, а дескрипция дает дополнительные сведения о денотате, в том числе указывает на существование автора.

Все парадоксы не различают объектный язык и метаязык. Издавна известен парадокс лжеца: «Я лгу». Здесь человек одновременно лжет и говорит правду (уличает себя во лжи). Для разрешения парадокса надо потребовать от лжеца ввести объектный язык. «Предложение «Я лгу» истинно (ложно) тогда, когда я лгу» (метаязык – объектный язык). Здесь уже нельзя одновременно лгать и говорить правду.

В 1931 г. австрийский ученый Курт Гедель доказал теорему о неполноте: в семантически замкнутых языках возникают противоречия, с которыми невозможно бороться (разрешать) средствами этих языков. Так, нельзя доказать отсутствие противоречий в арифметике средствами арифметики. Здесь надо данный язык оценить как объектный и искать соответствующий метаязык. Сам метаязык может стать предметом анализа, то есть объектным языком. В этой относительности есть важный критерий – метаязык всегда богаче объектного языка.

Множества, которые являются членами самих себя, дают парадоксы.

Имеются классы (типы) различных вещей. Класс может быть членом самого себя, иногда – нет. Класс чайных ложек не есть чайная ложка. Но класс вещей, который не является чайными ложками, сам есть вещь, не являющаяся чайной ложкой. Следовательно, он член самого себя.

Парадокс парикмахера: Единственный парикмахер в селении получил приказ брить всех тех, кто не бреется сам. И вот парикмахер бреет всех бородатых, ходит по домам. Он сам обрастает бородой. Может ли он сам себя брить? Если он будет бриться, то он должен себя брить. Но если он сам бреется, то он не должен это делать.

Истинное предложение ничего не может говорить о себе. В обычном разговорном языке предложение может говорить о себе и это недостаток, на который не обращают внимание. Но в науке надо ввести ограничения. Правило-запрет: «Предложения, которые относятся к некоторой совокупности предложений, никогда не могут быть членами этой совокупности».

Надо все предложения разделять на порядки – типы, учитывающие разницу объектного языка и метаязыка. Если предложения описывают внеязыковые явления, то их следует отнести к первому порядку. «Лед есть белый» (Р₁). Предложения второго порядка будут занимать некоторое отношение к предложениям первого порядка. «Предложение Р₁ истинно» (а). Уже отношение к (а) будет выражать предложение третьего порядка. «Предложение (а) написано на русском языке». Предложение первого порядка соответствует объектному языку, предложения второго и третьего порядков – уровни метаязыка.

Научное знание следует конструировать из атомарных предложений через молекулярные высказывания в систему исчисления высказываний.

Данный принцип получил название логического атомизма. Рассел полагал, что науке за образец надо взять структуру физического мира, где из относительно простых атомов строятся сложные молекулы. Атомарное высказывание («S есть Р») должно отражать атомарный факт. Из множества атомарных предложений посредством логических операций (конъюнкции, дизъюнкции, импликации и т.п.) составляется молекулярное предложение. «Сократ – гражданин Афин» (а₁) «Сократ – муж Ксантиппы» (а₂), «Сократ – афинянин и муж Ксантиппы» (м). Если к множеству молекулярных предложений применить правила (законы) логики, то это даст исчисление как систему взаимосвязанных высказываний. Таковы научные теории высокого уровня развития.

Логический атомизм способен устранить путаницу философских абстракций. Главная беда философской метафизики – чрезмерно большие ходы спекулятивной мысли. Как только мыслитель обнаруживает полюбившийся ему образ реальности, он сразу же приписывает его всему миру («все течет как река»). Здесь философу можно посоветовать перейти на микроскопические шаги, которые можно контролировать логикой. Другая типичная болезнь традиционных философов – смешение и переплетение разнородных понятий. Диалектика Платона и Гегеля призывает к сочетанию противоположностей: бытия с небытием, единого и многого, сохранения и изменения и т.п. Здесь нарушается главный закон логики – исключение противоречий. Спутанную бороду Платона надо сбривать «бритвой Оккама».

Визитной карточкой аналитической философии можно считать австро-британского мыслителяЛюдвига Витгенштейна (1889-1951). В его творчестве выделяют два этапа: а) логический (до 1933г.) – ранний. «Логико-философский трактат» (1921); б) философско-лингвистический (после 1933г.) – поздний. «Философские исследования» (посмертное издание).

Ранний Витгенштейнбыл озабочен следующими вопросами: Как показать «мухе», то есть философу выход из мухоловки? Как установить прозрачные отношения между языком и реальностью?

Структура логики и языка подобна структуре внешнего мира.

Витгенштейн следует по стопам логического атомизма Рассела.

Структура мира суть объекты и факты. Объекты – простые и постоянные элементы, факты же суть события, состоящие из объектов. Это подвижные конфигурации (то, что случается; то, что имеет место). Существуют не вещи, а факты.

Если знания – картины актов, то язык имеет некартинный характер. Главное назначение знаний состоит в том, чтобы изображать факты. Это и делает теории набором идеальных картин, которые подобны фактам как предметам своего соответствия. Только здесь можно говорить об истинности. Язык уже не является картиной, ибо ему нужно представлять знания в некоторой чувственной оболочке. Единицы языка суть одежды разнообразных мыслей, которые лишь намекают на контуры тела, то есть сочетания слов являются знаками, но не истинами.

Логика есть не теория, а формальное выражение внутренней связности языка. Как форма знания язык представляет собой весьма обширное образование: слова, предложения, речи-тексты. Этнические языки возникли стихийно и функционируют бессознательно, что означает слепое формирование нормативных связей между элементами. В практической жизни норма поддерживается традицией и привычкой, но для науки этого оказалось недостаточно, что и породило логику. Она ни о чем не информирует, ее дело – наведение порядка внутри языка. Внутренняя связность достигается путем обнаружения противоречий и их устранения.

Философия должна стать не теорией, а деятельностью по логическому прояснению мыслей.Старая философия претендовала на описание фактов (метафизика, антропология и т.п.). Но это оказалось ошибочной стратегией, ибо философия далека от научного метода. Другой ее ориентир может быть связан с логической работой в отношении языка. В науке динамичное развитие знаний опережает возможности языковых форм, сложные теории нередко облекаются в ткань обыденных слов и это создает путаницу и неясность. Такие предметы вполне под силу философу-аналитику.

Не существует взаимно-однозначного соответствия между языком и действительностью. Поздний Витгенштейн уходит от своей наивной модели мира и познания. Он пересматривает их взаимоотношение, вводя понятие человеческой жизни. Не внешний мир как таковой, а богатство форм социальной деятельности – быт, труд, политика, искусство, общение – определяют положение языка. Бытие людей конституирует отношение между языком и миром.

В жизненных коммуникациях важны семантика и, особенно, прагматика языка. Семантика раскрывает систему отношений языка к внешней реальности. Но если Фреге в качестве основного знака выделял имя, то у Витгенштейна фигурирует предложение. Сами по себе имена суть неопределенные знаки, они понятны только в предложениях (пропозициях), где существует смысловой контекст и возможно истолкование значения. Предложение не обозначает факт, а описывает его в форме мысли. Оно показывает, как существует предмет, но не что он такое.

Роль языка непонятна без прагматики, которая выявляет, что значение предложения есть его употребление в фактической ситуации. Как нельзя ходить по идеально гладкому льду, так невозможно говорить на идеальном языке. Жизнь как передвижение требует отклонений от идеала в виде шероховатостей, дающих нужное сцепление подошвы с поверхностью. Так и в реальной языковой ситуации проявляются конкретные вариации значения. Здесь все определяет практический контекст жизни. Возьмем, к примеру, предложение «Надо взвесить один килограмм яблок». Одно значение будет вкладывать в это предложение ученик в школе и совсем другое значение будет предполагать продавец на рынке.

За иллюзией единого языка скрывается богатый спектр реальных речевых практик или языковых игр. Язык имеет игровую динамику, его акты весьма подвижны и вариативны. Разнообразие жизненных ситуаций дает богатый репертуар языковых игр: отдавать и выполнять приказы, информировать о событии, ставить научный вопрос и находить ответ и т.п. Как и любая игра, язык подчиняется системе правил, задающих нормативные образцы и получающих в языковой практике вариативные отклонения. Вариантность усиливается еще и тем, что речевые акты дополняются неречевыми действиями: жестами, мимикой, телодвижениями. В театре жизни вербальный язык – не единственное действующее лицо, хотя и самый главный актер.

Языковые игры обнаруживают «семейное сходство». Речевые акты пересекаются друг с другом по причудливым траекториям. В ходе такого взаимодействия правила некоторых практик объединяются и начинают порождать общие смыслы. Так возникает «семейное сходство». Известно, что многие русские купцы (до революции 1917 года) занимались меценатством. Покровительство искусству породило особую языковую культуру, где уживались термины эстетики с лексикой торговли.

Дело философии – лечить языковые болезни. Многие философские учения являются продуктами смешения разных языковых игр. В плане познания они негативны, ибо дают смысловую путаницу. Существуют типичные философские болезни: а) считать некоторые слова именем псевдосущности («идеи» Платона, «абсолют» Гегеля и т.п.); б) за общими словами предполагать универсальную реальность («монады» Лейбница); в) реальным процессам предлагать неподходящие контексты употребления (в апориях Зенона механическое движение сведено к математической операции деления отрезка на части).

Традиционный философ похож на муху, которая попала в мухоловку. Ей надо указать выход из нее, что весьма похоже на излечение болезни. Приемы аналитической терапии: 1. Скрытую бессмыслицу следует представить явным абсурдом. 2. Заменять запутанные выражения ясными и последовательными суждениями. 3. Именования псевдосущностей заменять типичными употреблениями слов в естественном языке.

Итак, аналитическая философия внесла ценный вклад в рефлексию научной теории и языка науки.

Задания.

1. Как вы поняли идею Г. Фреге о том, что мышление ученого не властно над «мыслями»?

2. Какую идею А. Тарского использовал Б. Рассел для разрешения парадоксов теории множеств?

3. Сохранило ли перспективу предложение Рассела о логическом прояснении языка философии?

4. Можно ли философию раннего Л. Витгенштейна признать «наивным материализмом»?

5. К каким проблемам гуманитарных наук лучше всего применима витгенштейновская концепция языковых игр?