Многообразие определений культуры

Что такое культура? Почему этот феномен породил такое множество разноречивых определений? Отчего культурность как некое свойство оказывается неотъемлемой чертой различных сторон нашего соци­ального бытия? Можно ли, вообще говоря, выявить специфику данного антропологического и обществен­ного явления.

Понятие «культура» относится к числу фундаменталь­ных в современном обществознании. Трудно назвать дру­гое слово, которое имело бы такое множество смысловых оттенков. Для нас вполне привычно звучат такие словосо­четания, как «культура ума», «культура чувств», «культура поведения», «физическая культура». «В обыденном созна­нии культура служит оценочным понятием и относится к таким чертам личности, которые точнее было бы назвать не культурой, а культурностью... В науке принято гово­рить о «культурных чертах», «культурных системах», раз­витии, расцвете и упадке культур...».

Американские культуроведы Альфред Кребер и Клайд Клакхон в их совместном исследовании, посвя­щенном определениям культуры, отметили огромный и всевозрастающий интерес к этому понятию. Так, если, по их подсчетам, с 1871 по 1919 г. было дано 7 определений культуры (первое, как они считают, принадлежит выдающемуся английскому этнографу Эдуарду Тайлору), то с 1920 г. по 1950 г. у различных авторов они насчитали 157 определений данного поня­тия. В отечественной литературе готовность сопоста­вить различные определения культуры позволила

Л.Е.Кертману насчитать более 400 определений. Сей­час число определений измеряется уже четырехзнач­ными цифрами.

Чем можно объяснить такое многообразие трактовок? Прежде всего тем, что культура выражает глубину и не­измеримость человеческого бытия. В той мере, в какой неисчерпаем и разнолик человек, многогранна, многоас­пектна и культура. Нас не должно смущать множество определений. Каждый исследователь обращает внимание на одну из сторон самого феномена. Кроме того, и сам подход к культуре обусловлен во многом исследователь­скими установками. Культура нередко оказывается объ­ектом изучения со стороны не только культуроведов, но и философов, социологов, историков, аксиологов. В за­висимости от теоретической методики вырастает и спо­соб, помогающий постигать феномен. Можно ли, одна­ко, вычленить некоторые проблемы, которые помогают обсудить сущность культуры?

«Вторая природа»

Культуру часто определяют как «вторую природу». Такое понимание восходит к античной Гре­ции, в которой Демокрит считал культуру «второй на­турой». Верно ли такое определение? В самом общем виде можно, разумеется, его принять. В то же время надо разобраться, действительно ли культура проти­востоит природе? Культуроведы обычно относят к культуре все рукотворное. Природа создана для чело­века, он же, неустанно трудясь, сотворил «вторую при­роду», то есть пространство культуры. В целом это самоочевидно...

Однако в таком подходе к проблеме присутствует некий изъян. Возникает парадоксальный ход мысли: для сотворения культуры нужна предельная дистанция от природы. Получается, будто природа не так важна для человека, как культура, в которой он сам себя вы­ражает. Не в таком ли воззрении на культурное твор­чество истоки хищнического, разрушительного отно­шения к природе? Не ведет ли прославление культуры к принижению природы?

Культура прежде всего — природный феномен хотя бы потому, что ее творец — человек — биологическое создание. Без природы не было бы культуры, потому что человек творит на природном ландшафте. Он поль­зуется ресурсами природы, он раскрывает собственный природный потенциал. Но если бы человек не пересту­пил пределов природы, он остался бы без культуры.

Культура, следовательно, есть прежде всего акт пре­одоления природы, выхода за границы инстинкта, сотворение того, что может надстроиться над приро­дой.

Культура возникает потому, что человек преодоле­вает органическую предопределенность своего вида. Многие животные могут создавать нечто такое, что похоже на культуру. Пчелы, например, строят велико­лепное архитектурное сооружение — соты. Паук без­ошибочно мастерит орудие лова — паутину. Бобры строят плотину. Муравьи воздвигают муравейники. Выходит, существа создают нечто такое, чего в приро­де не было.

Это и есть культура? Заметим, однако, что деятель­ность названных живых существ запрограммирована инстинктом. Они могут сотворить только то, что зало­жено в природной программе. К свободной творчес­кой деятельности они не способны. Пчела не может выткать паутину, а паук не сумеет 'взять взяток с цвет­ка. Бобер построит запруду, но не сможет изготовить орудие труда. Следовательно, культура предполагает спонтанный, свободный вид активности, преодоле­вающий видовую закрепленность.

Для того, чтобы создать культуру, человек должен был обрести некий дар, способность создавать то, что не закреплено в его видовой программе. Такое неожи­данное обретение выражено в древнем мифе об огне как первоначале культуры.

Миф о Прометее

Прометей — сын титана Иапета и богини Фемиды из океаниды Климены. Образ этого титана — одно из драгоценных творений греческой мифологии. Прометей стал воплощением отваги и стойкости, гор­дого упрямства и сопротивления старым порядкам, любви к свободе и к людям. Он относится к древней­шим и вечно живым символам борьбы за прогресс и счастье человечества. Мало кто из мифических героев удостоился такого внимания, как Прометей. Более двух с половиной тысяч лет он продолжает жить в произведениях поэтов и мыслителей от Гесиода и Эс­хила до Кальдерона, Гете, Байрона, Шелли, а в XX в. — А.Жида и Казандзакиса. Естественно, каждый истол­ковывал этот образ по-своему и в соответствии со своим временем. Однако главные черты этого образа, неизменные в любом изображении, стали «общим до­стоянием человечества».

Впервые Прометей появился на арене мифических событий, когда Зевс восстал против своего отца, титана Кроноса. Титаны защищали старый порядок, установлен­ный Кроносом, но Прометей стал на сторону Зевса, так как стремился к новому, более справедливому порядку. Он помог Зевсу советом и участием в боях и даже убе­дил богиню Земли Гею присоединиться к нему. Когда после десяти лет упорной борьбы Зевс одержал победу с помощью Промстея, он не спешил вознаградить своего союзника. Но Прометей не обращал на это внимания. Он отошел от Зевса лишь тогда, когда тот взял курс на жесткое, жестокое укрепление своей власти. Открыто Прометей разошелся с самодержцем еще позже, когда Зевс задумал истребить беспомощный земной род. Про­метей любил людей и к тому же всегда сочувствовал сла­бым. Он решил спасти людей, даже если это и навлечет на него гнев всемогущего бога.

Однако для спасения людей необходимо было, чтобы они захотели и сумели помочь себе. Поэтому Прометей вдохнул в них надежду и дал им в руки могучее оружие. Он украл огонь из священного очага на Олимпе (по дру­гой версии, из печи бога Гефеста в горе Мосихл на ост­рове Лемнос) и принес его в дар людям. Знакомство с огнем помогло им лучше осознал» жизнь, они поняли, что огонь не только угроза, но и помощь. Люди переста­ли зависеть от капризов природы, стали лучше питаться, окрепли физически и душевно. Но это было не все. Прометей научил их плавить в огне металлы и изготав­ливать инструменты, научил ремеслам, считать, писать и читать. Он укротил для людей дикого быка и надел на него ярмо, чтобы земледельцы могли использовать его для возделывания полей. Прометей запряг в повозку коня и заставил его слушаться человека, он построил первый корабль. Наконец, он познакомил людей с ле­карствами и с лечением больных и учил их жить счаст­ливо, раз они появились на свет.

Таким образом, Прометей стал подлинным «твор­цом человека» по меньшей мере в том смысле, что вывел его из природного первобытного состояния и воспитал из него разумное существо. Этого Зевс стер­петь не мог. За многочисленные услуги, оказанные че­ловеческому роду, он приговорил Прометея к сурово­му наказанию. По приказу Зевса его верные слуги, Сила и Власть, схватили Прометея и увели на край света, а там богу Гефесту пришлось приковать Проме­тея к высокой скале.

Прометей был повержен, но не побежден: он не от­чаялся. Он знал, что тирания Зевса не будет продолжаться вечно. Так как Прометей унаследовал от мате­ри дар провидения, он знал, когда и как будет низ­вергнут Зевс, знал он и то, как может избежать этого верховный бог. Когда весть об этом долетела до Зевса, он тут же послал к Прометею бога Гермеса, чтобы тот дознался обо всем. Но Прометей отказался иметь дело с Зевсом и его послом: «Всех вас я ненавижу, о боги! Свои муки я не променяю на рабское служение тира­ну!» Когда Гермес принес этот ответ, Зевс одним уда­ром молнии низверг скалу с прикованным Промстеем в глубины Тартара.

Однако этим падением заканчивается лишь первая часть трагедии Прометея. Зевс поверг его в вечную тюрьму не для того, чтобы погубить и этим избавить от мук (он и не мог этого сделать, так как титаны бес­смертны). Он хотел сломать упорство Прометея. Когда из этого ничего не вышло, Зевс снова поднял Проме­тея на свет, чтобы подвергнуть его новым мучениям.

Много лет Прометей был прикован к скале на вер­шине Кавказа. Летом он страдал от палящего жара со­лнца, зимой — от леденящего мороза. И каждое утро к нему прилетал по приказу Зевса огромный орел и кле­вал своим острым клювом его печень, а за ночь рас­терзанная печень отрастала заново. Но и эти муки не сломили Прометея. Он оставался все таким же гордым и не раскаивался в своей помощи людям.

Между тем многое изменилось в мире. Зевс на­столько укрепил свою власть, что мог не бояться боль­ше за нее, поэтому его правление стало более умерен­ным. Он перестал быть подозрительным и мститель­ным тираном, амнистировал титанов и выпустил их из темного Тартара. Он даже стал ласков с людьми и за соответствующее вознаграждение в виде жертв стал охранять порядок в человеческом обществе. Лишь одно беспокоило Зевса: тайна, которую знал только Прометей. Снова послал он к нему Гермеса с предло­жением помилования — в обмен на тайну. И опять Прометей отказался. Тогда Зевс разрешил родным и друзьям Прометея, в том числе его супруге Гесионе и сыну Девкалиону, посетить осужденного. Все в один голос заверяли Прометея, что верховный бот сильно изменился к лучшему, что и боги, и люди им доволь­ны. Тогда и Прометей согласился признать его — какой смысл упорствовать, если для этого уже нет ос­нований. Одного лишь Прометей не хотел: обращаться к всемогущему владыке с просьбой о помиловании.

Долго Прометей надеялся, что помощь придет от людей — ведь это ради них он перенес столько страданий. Из их рук он был согласен принять помощь. И, действительно, в один прекрасный день под скалой появился человек. Это был герой Геракл. Увидев орла, прилетевшего на свое ежедневное пиршество, он тут же пронзил его стрелой. Затем своей тяжелой дубиной Геракл разбил оковы Прометея и выдернул из скалы огромный шип, которым был прибит к ней Прометей. В ту же минуту появился вестник Зевса — Гермес — и от имени верховного бога пообещал Прометею свободу, если он откроет тайну, не дававшую Зевсу покоя. «Ну что же, передай Зевсу, пусть он не вступает в брак с Фетидой, о котором он мечтает, так как сын превзойдет отца. Пусть он выдаст ее за смертного, тогда от ее сына не произойдет опасности ни для кого из богов!»

Итак, Прометей достиг свободы — с помощью че­ловека и примирения с Зевсом. Прометей не посту­пился своей гордостью и своими целями, хотя ради этого ему пришлось перенести столько страданий. И в довершение победы Зевс призвал его в сонм богов на Олимпе.

Однако Зевс ведь поклялся, что Прометей будет на­веки прикован к скале. Чтобы эта клятва не была на­рушена, Прометею пришлось носить кольцо из своих оков, в которое был вправлен камешек из кавказской скалы. Затем в честь Прометея перстни с камнем стали носить люди и носят их до сих пор, хотя проис­хождение этого обычая давно уже забыто.

Таково сжатое изложение мифа о Прометее, кото­рое известно нам по трагедии Эсхила «Прикованный Прометей» (около 470 в. до н.э.) и из фрагментов «Прометея освобождаемого». Однако окончание мифа реконструировано по античным материалам, посколь­ку дошедшие до нас фрагменты не дают точного пред­ставления о том, как Эсхил решил развязку конфликта между Прометеем и Зевсом. Похоже, что он избрал компромиссный вариант, приспособленный к требова­ниям времени.

Первая часть «Прометеевской трилогии» Эсхила тоже не сохранилась, и мы можем о ней лишь догады­ваться. У Гесиода в его «Теогонии» (VIII—VII вв. до н.э.) этот миф начинается несколько иначе: конфликт между Прометеем и Зевсом происходит, когда боги во главе с Зевсом собираются в Сикионе (к западу от Коринфа), чтобы решить вопрос о порядке жертвоприношений богам со стороны людей. Прометей тогда разделил тушу жертвенного быка на две части и устроил дело так, чтобы Зевс выбрал худшую часть, а лучшая доста­лась людям. Тогда Зевс в отместку лишил людей огня, но Прометей похитил огонь на Олимпе и снова дал его людям, после чего был по приказу Зевса прикован к скале...

Согласно другим распространенным представле­ниям, отраженным и в «Метаморфозах» Овидия, Прометей был «творцом человека» не только в пере­носном, символическом смысле, но в самом непо­средственном: еще во II в. до н.э. Павианий пишет в «Описании Эллады», что видел в Фокиде затверде­лые комки глины, пахнущие человеческой кожей, — это, мол, остатки материала, из которого Прометей сотворил человека.

Какой смысл можно извлечь из этого мифа? Как и всякое произведение этого рода, сказание несет в себе неисчерпаемое содержание. В русле нашей темы при­ходится подчеркнуть, что люди издавна ощущали ин­туитивно, что культура родилась в результате какого-то дара небес. Природные создания обрели совсем другую жизнь. Она не могла родиться из чисто при­родных предпосылок. Произошел какой-то поворот в существовании людей.

Еще один штрих, выраженный в мифе. Культура вовсе не безоблачное приобретение человека. Ее рож­дение несет в себе и некое возмездие, расплату за при­обретение. Миф также подчеркивает, что развертыва­ние культуры сопряжено с известным драматизмом. Культура сулит людям не только добро, но и опреде­ленное воздаяние.

Понятие артефакта

Артефакт — образование или процесс искусст­венного происхождения. В культуроведении это понятие используется для противопоставления органике. Все природное — антипод артефакта. Культура — сокро­вищница созданных человеком объектов. Немецкий философ Карл Ясперс, обращаясь к предыстории куль­туры, подчеркивал: «Мы ничего не знаем ни о созидаю­щих моментах истории, ни о ходе духовного становле­ния, нам известны только результаты. И на основании этих результатов нам приходится делать выводы. Мы за­даем вопрос о том, что явилось существенным в превра­щении человека в человека в мире, который он создает; о том, какие открытия он сделал в опасных ситуациях, в своей борьбе, руководимый страхом и мужеством; как сложились взаимоотношения полов, отношение к жизни и смерти, к матери и отцу».

Существенным здесь является, по-видимому, сле­дующее:

1. Использование огня и орудий. Животное сущест­во, не имеющее ни того ни другого, мы вряд ли сочли бы человеком.

2. Появление речи. Радикальное отличие от взаимо­понимания животных посредством спонтанного выра­жения своих ощущений составляет присущая только человеку способность выражать осознаваемый в речи и передаваемый ею смысл предметного мира, который является объектом мышления и речи.

3. Способы формирующего человека насилия над самим собой, например, посредством табу (запретов). В самой природе человека заложено то, что не может быть только частью природы; напротив, он формирует себя посредством искусства. Природа человека — это его искусственность.

4. Образование групп и сообществ. Человеческое сообщество коренным образом отличается от инстинк­тивно-автоматически созданных государств у насеко­мых. Основное отличие человеческого сообщества от групп и отношений господства и подчинения, образуе­мых приматами, состоит в осознании людьми его смы­слового значения.

Существует, по-видимому, специфически челове­ческий феномен — социальная жизнь людей заверша­ется образованием государства.

В то время как у животных обнаруживаются либо временные объединения в стада, разбредающиеся в каж­дый период течки, либо длительные сообщества, воз­можные благодаря асексуальности большинства особей, как, например, у муравьев, только человек был спосо­бен, не отказываясь от потребностей пола, создать муж­скую товарищескую организацию, напряженность кото­рой стала предпосылкой жизни людей в истории.

5. Жизнь, формируемая мифами, формирование жизни посредством образов, подчинение всего сущест­вования, семейного уклада, общественного устройства, характера труда и борьбы этим образам, которые в своем бесконечном толковании и углублении по суще­ству являются просто носителями самосознания и осо­знания своего бытия, дают ощущение укрытости и уверенности, — все это в своих истоках неразличимо.

Знаки культуры

Природа и культура действительно противо­стоят друг другу. Но, по выражению русского философа XIX в. П.А.Флоренского, они существуют не вне друг друга, а лишь друг с другом. Ведь культура никогда не дается нам без стихийной подосновы своей, служащей ей средой и материей. В основе всякого явления куль­туры лежит некое природное явление, возделываемое культурой. Человек как носитель культуры не творит ничего, но лишь образует и преобразует стихийное.

С другой стороны, по мнению философа, природа никогда не дается нам без культурной своей формы, которая сдерживает ее и делает доступной познанию. Природа не входит в наш разум, не становится достоя­нием человека, если она не преображена предвари­тельно культурною формою. П.А.Флоренский приво­дит такой пример. Мы видим на небе не просто звез­ды, а нечто, что уже имеет культурную форму. Звезды — это уже форма, приданная природе культурою. Здесь обнаруживает себя ряд предусловий созерцания — по­нятий, схем, теорий, методов, выработанных культу­рою.

Противоположностью культурного человека является вовсе не природный человек, а варвар. Никакого природного человека нет вообще. Есть лишь культурный человек или варвар. Если относить к культуре только все внеприродное, то многие феномены куль­туры окажутся как бы несуществующими. Представим себе для примера логическую культуру. В ней нет ни­каких артефактов. Йог развивает собственные психоло­гические и спиритуальные ресурсы. Ничего рукотвор­ного при этом не возникает. Однако достижения йогов несомненно входят в сокровищницу культуры.

Человеческие творения возникают первоначально в мысли, в духе и лишь затем объективируются в знаки и предметы. В культуре всегда есть нечто конкретное: это определенный род и способ творчества. И поэтому в конкретном смысле есть столько культур, сколько творящих субъектов. Поэтому в пространстве и време­ни существуют различные культуры, разные формы и очаги культуры. Культура вообще — понятие чисто аб­страктное. Если бы однажды на земле была установле­на единая форма культуры, то это была также некото­рая особая форма культуры, а не культура вообще. Од­нако из того, что существуют лишь различные формы культуры, а не абстрактная культура, не следует, что эти формы замкнуты сами на себя и недоступны чу­жому влиянию.