Глава 1. Рюриковичи

Главный вопрос любой монархической власти – вопрос её истинности, вопрос того, является ли правитель действительно Сыном Божиим или он таковым не является. У Сынов Божиих способность быть в связи с Богом и править от Бога передаётся по родовым линиям, и всё это люди когда-то прекрасно понимали и очень следили за тем, чтобы в правителях оказывались представители именно тех родов, о которых издревле было известно, что они есть роды истинных правителей. Особенно за этим следили в арийских и постарийских племенах, и у древних славян правившие ими крязья-русь по всем тогдашним представлениям просто не могли не принадлежать к Сынам Божиим (или, если не в каждом из них в то сложное время в полной мере проявлялся правитель от Бога, то, по меньшей мере, к родовым линиям Сынов Божиих).

Сквозь призму этого вопроса, вопроса об истинности правления, вопроса о праве на правление, и следует рассматривать княжение Рюрика и его потомков. Безусловно, мы сами сегодня об их родовых корнях мало что знаем, но нам стоит довериться в этом вопросе тогдашнему русскому народу. Тогдашний народ ориентировался в этих вопросах явно лучше нашего и очень серьёзно относился к вопросу об истинности княжеской власти.

Сегодня принято критически относиться к легенде из летописей о том, что новгородцы (или их предшественники) для управления собой пригласили варягов. Критика этой легенды в её прямом понимании, безусловно, правильна – легенда эта не согласуется со всем тем, что нам известно о мире тогдашних славян, и пришлые варяги Русью, со всей очевидностью, не правили (отдельный вопрос – были ли они вообще пришлыми чужеземцами, или это были свои же более северные славяне, но для простоты рассмотрения темы ограничимся устоявшейся точкой зрения о них, как о чужеземцах). Поэтому считается, что легенда эта была для чего-то сочинена из тогдашних политических соображений. Но когда я обращался к истории того времени и к летописным первоисточникам о том времени, то мне приходили какие-то раскрытия этой темы, и легенде о приглашении из варягов они не очень противоречат. Там надо только правильно первоисточники понять. Давайте попробуем это сделать.

Итак, новгородцы. Их проблема заключалась, вероятно, в самом расположении их города (или той местности, на которой в то время этот город выстраивался). Новгород располагался на перекрёстке двух важнейших торговых путей тогдашнего времени, был довольно оживлённым местом, и был – что проходной двор. Там сходились самые разные представители и представления, и в головах у новгородцев разброд шёл тоже довольно-таки оживлённый. Там было обилие самых разных точек зрения, ересей, несогласия с властью по любым вопросам вплоть до «хочу так, не знаю как», и потому часты были смуты, беспорядки и даже вооружённые восстания. Там отродясь порядку не было.

Чтобы поддерживать там порядок, нужна была усиленная дружина и, желательно, дружина не из местного населения, а из людей пришлых и незаинтересованных ни в чьей позиции, кроме позиции власти. Правившие Новгородом русские князья этих пришлых людей нанимали из варягов, поскольку те были под боком, и княжеские дружины были преимущественно дружины варяжские. Дружины же были задействованы в сборе дани, и с точки зрения непосредственного видения многих тогдашних людей это воспринималось, как сбор дани самими варягами. Так в легенду и вошло, что новгородцы платили варягам дань, хотя платили они эту дань не варягам, а собственному князю, использовавшему наёмных варягов для сбора тогдашнего государственного налога.

Потом, в одну из очередных своих смут, князя вместе с его варяжскими наёмниками изгнали, и решили править собой сами посредством народного вече. Куда было деться князю? Естественно, он ушёл со всем своим семейством вместе с дружиной в их варяжские земли. Мог ли он уйти на юг, в Киев? Судя по тому, что позже Олег свёрг киевских князей, отношения там были не лучшие, поэтому, кроме как к варягам, собственно, и идти-то было некуда.

Ну, а в Новгороде тем временем развернулись все прелести тогдашней демократии. «…И не было в них правды, и восстали род на род, и рати, и пленения, и кровопролития беспрестанно» (Никановская летопись). Побузив, сколько там надо было для их полного созревания, таки созрели к мысли о том, что с князем всё же лучше будет. И послали к варягам за князем.

Летопись говорит, что перед этим даже выбирали, из каких бы земель князя пригласить. Ещё бы. «Что-то неудобно получается – сами прогнали, а теперь самим же и звать приходится. Может, кого другого позвать?» «Да ладно, свой-то всё же лучше будет» – на том и порешили. Понимаете ли, если бы перед этим прогнали оккупантов-варягов (или варягов, принуждавших их к дани в пользу своего чужеродного племени), то их в жизнь бы не пригласили потом собой править, особенно при том, что были родственные им, новгородским славянам, славянские племена и в поднепровье, и в подунавье, и в почерноморье, откуда куда как проще было бы пригласить своего же князя-русь. Но они пригласили ещё более своего. Только из ушедшего к варягам.

Да только идти назад прежний князь почему-то не захотел, и пришёл кто-то из более молодых. Звали его Рюрик. Спорят о том, уж не варяжское ли это имя? А если и так, то что это меняет? Разве не естественно было назвать сына, родившегося уже в варяжских землях, их варяжским именем? А разве не могли назвать его таким именем ещё при новгородском правлении в честь какого-либо варяга, обладавшего примерными достоинствами? Само по себе его имя мало что значит. Значимо то, что приглашали его как князя. А значит, он обладал правами на княжение. И он был своим же князем-русь. Из древнерусских княжеских родов. Иначе его правления не восприняли бы ни многие новгородцы, ни более южные киевляне.

А киевляне восприняли с лёгкостью приход Рюриковичей и к себе на княжение тоже. И даже, судя по всему, сами втайне призывали их прийти. Иначе те вряд ли позволили бы себе авантюру с убийством Аскольда и Дира (а причиной тому, очевидно, явилось тяготение этих киевских князей к христианству, что всеми вокруг тогда воспринималось как измена родной вере), и вряд ли они после этого так просто вошли бы в город, у которого была и своя дружина, и свои крепостные стены. А если и вошли бы, то вряд ли долго продержались бы у власти без возмущения киевлян, какой бы они не обладали военной силой. Они же и вошли, и княжили, и в походы ходили, уводя дружину из города – и киевляне воспринимали это как должное. И это при том, что к вопросу об истинности княжения относились в то время очень серьёзно.

Поэтому истинность правления династии Рюриковичей вряд ли может вызывать сомнения.

И как бы не относились мы сегодня к отдельным представителям того правившего рода, как бы не казались они нам успешны или неуспешны, хороши или плохи, но именно род Рюриковичей за семь веков своего правления превратил разрозненные племена в единый русский народ и сохранил и усилил мощь этого народа вопреки всем выпавшим на его долю испытаниям. А главное – сохранил в этом народе русский дух, то особое мироощущение, которое осталось в нас от древних ариев и которое проявляется в нас более, чем в ком бы то ни было.

Мы не будем перебирать длинную череду правителей рода Рюриковичей, остановимся только на особе последнего почти его представителя, на Иване Грозном.

Задолго ещё до того, как я дошёл до написания этих строк, тема эта, тема царя Ивана IV, открывалась мне, и сейчас, мне так казалось, остаётся только свериться с парой его биографов и вкратце изложить особенности того времени и того правления. Но ни пара, ни более биографов мне не помогли: чем более я их читал, тем муторней мне становилось и тем большая оторопь брала от написанного, и я даже начал сомневаться, стоит ли вообще о Грозном что-либо писать или лучше обойти эту тему стороной – уж больно зловещей и неприглядной представала его личность. Но то там, то там попадались мне места в этих описаниях, которые смущали меня своей неоднозначностью, и я продолжал изучать ту эпоху в надежде дойти до истины, и удивительная картина начала открываться передо мной: картина такого плотного и мощного ошельмовывания, такого неудержимого и яростного облаивания, которой, наверное, трудно подобрать прецеденты в мировой истории. Вплоть до впадения этих вдохновенных писателей в истерики вроде: пишешь, мол, и перо выпадает из рук, как могли допустить, чтобы такое исчадие ада, такая нелюдь… и т.д. И я понял – оно ведь очень показательно, это интеллигентское облаивание великого царя, это проявляющееся через них возмущение дьявольской материи, это неравнодушие дьявольских сил к царю Ивану, и оно как раз только подчёркивает и величие его личности, и величие его жизненного подвига.

Останавливаться детально на критике этих болезненно воспринимающих всё с Богом связанное интеллигентов я не вижу смысла, но один характерный эпизод, думаю, может наглядно показать, на каком уровне вся эта критика происходит. От биографа к биографу повторяется фраза, должная якобы дать достаточно ясное представление о характере будущего царя: в детстве Иван уже занимался охотой на зверей, причём не только убивал, но и любил помучить несчастных животных. Но вот в биографическом очерке писателя Е.А.Соловьёва (послужившем, насколько я понимаю, первоисточником для этого мнения) несколько приподнимается завеса над тем, что стоит за этой фразой: «Например, любя охоту, он любил не только убивать диких зверей, но и мучил домашних…». – Ах, значит, убивал он диких, а мучил домашних, то есть речь идёт о сведении воедино разных событий. И знаете, как он мучил домашних животных? – «…бросая их с высокого крыльца на землю». Да, и ещё здесь же: «А бояре говорили: «Пусть державный тешится»». То есть, когда он бросал этих животных с крыльца, то это воспринималось как детская потеха. И вот скажите мне, перебрав всех домашних животных, кого из них дитяти могло бросать с высокого крыльца? Правильно, кошку. Да ведь это сплошь и рядом случается, это чуть ли не любимая детская забава – бросать кошку и так, и этак, и смотреть, как она из любого положения быстро переворачивается и падает всё равно на лапы. Лично мне доводилось видеть, как дети кошку и с заборов бросали, и даже с балконов на первых этажах. И вряд ли этих детей можно заподозрить в наклонностях к садизму. А в фильме «Гений дзюдо», например, это бросание кошки вообще преподнесено с положительной и даже с героической стороны: бросал её главный герой, бросал, а потом и сам уподобился и начал в любых борцовских ситуациях подобно кошке опускаться на ноги. (Хорошо, хоть Иван Васильевич дзюдо не занимался, а то такого бы понаписали.)

И вот представьте себе, как выглядела на самом деле ситуация. Бросает себе ребёнок с крыльца кошку, а нянюшки сокрушаются в воспитательных целях: «Ой, Ванюшка, не мучай кошечку, не бросай её с крылечка». А бояре посмеиваются: «Ничего, пусть державный тешится». Идиллическая картина. А потом, когда державный подрос и этих бояр прижучил за всё, за что надо было, вот тогда им и припомнилось: «А вы помните, как он дитятей кошку с крыльца кидал, да с такого высокого? Да он ведь с малолетства мучитель был!». Ну, а интеллигентам как всё это не подхватить?

И стоило в истории остаться воспоминанию, что как-то Ваню взяли с собой на охоту, как наши беспристрастные аналитики истории объективно отметили: «Да, царь Иван Грозный с детства любил заниматься охотой, и следует признать, что убивать он любил ещё в детстве». А все прочие популяризаторы истории хором завопили: «Да Грозный с самого детства только тем и занимался, что убивал и мучил, мучил и убивал! Да волосы дыбом встают и перо из рук выпадает – как всё это могло происходить!?». Па-ра-но-йя! У кого? Да у Ивана Грозного, конечно. Разве может быть иначе?

И вот так во всём практически. Чего не коснёшься в истории с Иваном Васильевичем, возникают дикие параноидальные картины. Начинаешь вникать, и возникают совершенно иные картины, иная история. Просто абсолютно иначе всё оказывается! Иногда даже кажется, что имеешь дело со святым. Впрочем, святым он, наверное, не был, но до уровня святости временами возвышался. Это имеет место быть.

Чтобы понять то время и самого царя, достаточно взглянуть на даты его жизни: 1530-1584. Да, это эпоха Смутного Времени. Малый ледниковый период. Время всеобщего разброда и вырождения. Время разгула тёмных сил. Гибельное для страны время. Время, когда только грозный царь мог удержать в железной узде норовивших пойти вразнос людей и события. Бог послал стране такого спасителя.

У общеевропейской империи личности, равной Ивану Грозному, не оказалось. Она рухнула. Последовавшая затем дичайшая Тридцатилетняя война почти полностью обезлюдила немецкие земли. Немцы как нация едва не исчезли в ходе той войны. Осталась их слабая тень. И опустошённые земли. Эти земли вновь заселялись самыми разными людьми, условно образовавшими новую немецкую нацию. Иван Грозный спас Русь от подобной участи.

Спас удивительно малой кровью. Все его чудовищные казни заключались в их чудовищном смаковании душевно нездоровыми людьми. На самом деле казней было не так уж и много. Точной цифры я сейчас не помню, но как-то в прессе известный современный историк приводил эту цифру и сравнивал её с цифрами казнённых несколько позже по приказам демократических европейских парламентов. Там, у демократов, цифры многократно, вплоть до десятикратной величины, большие! Но всё равно – долой кровавых царей и да здравствует мирная демократия! Паранойя, господа, паранойя. Горе от ума.

Что ж до Ивана Васильевича…. Безусловно, что в нём проявлялись и какие-то негативные черты, да в то время и не могло быть иначе. Он и сам должен, обязан был испытывать на себе воздействия полонивших всё вокруг негативных сил, и об этом свидетельствует уже то, что он был левоглазым: его левая бровь и даже сам глаз были несколько выше правых бровей и глаза. Это естественно, ведь правосторонние силы были тогда предельно слабы, а левосторонние предельно активны.

И Иван Грозный боролся не только с миром, но и с самим собой, и страстность и искренность этих борений вполне дошли до нас, но изображать этого царя, стоика и великомученика, теми красками, которыми он обычно изображается – надо принадлежать к той породе ничтожных существ, которые не только бороться с собой не способны, но даже не подозревают, что им более, чем кому бы то ни было, следовало бы именно этим заняться.

Весьма любопытен в этом плане очерк уже упомянутого Е.А.Соловьёва. Автор настолько неумело критикует царя, что кажется, будто он задался целью опорочить не Грозного, а себя лично. Вначале я даже думал, что имею в данном случае дело не с критикой, а с тонко продуманной пародией на критику. Да нет, вроде бы всё там всерьёз. Очевидно, остатки совести не позволили автору развернуться так, как того хотелось его замороченной голове. Ну, а если брать таких авторов, как Костомаров и ему подобных, то о них и говорить не имеет смысла, потому что то, что от них исходит, это в прямом и непосредственном значении этого слова костомаровщина – марание костей великого предка.

Об Иване Грозном неспроста пишут, что он находился в состоянии непрестанного нервного напряжения, в состоянии постоянного повышенного нервного тонуса. Он ведь не просто работал правителем – это было горение, самоотдача делу, самоотдача стране. Это было полное напряжение сил и личных, и родовых, в нём проявлявшихся в это сверхтрудное для страны время. И поэтому вполне естественны его срывы, от перенапряжения возникавшие. А напрягаться и перенапрягаться приходилось постоянно, потому что как царь он видел много более остальных людей, и то, что ему виделось, было мрачным донельзя. И он боролся. Перебарывал весь этот мрак, грозивший всё поглотить – и бывал грознее его. Так приходилось. И он сгорел в этой борьбе. Но он спас страну.

Когда четверть века спустя страну захлестнула великая смута, то это была уже не смута. Это был невинный лепет дьявола с обломанными рогами. Это была смута-пустоцвет. Потому что цветочки Иван Васильевич все пообрывал. Те самые цветочки, которые норовили заплодоносить дьявольскими ягодами раздора и уничтожения. Пообрывал с гениальной прозорливостью и интуицией настоящего Сына Божьего.

И вполне закономерна бешеная ненависть к грозному царю всей этой дьявольской материи. Так насолить…. И увести из под носа такую победу. Казавшуюся такой близкой и легкодоступной. Тут взвоешь.

Но как бы ни вылось этой нечисти, а именно царь Иван Грозный спас страну в её самое критичное время. Спас Русь и тем самым спас и весь остальной мир. А потому царь Иван Васильевич Грозный – одна из самых значимых и ключевых фигур в мировой истории. Славное и достойное завершение всего произошедшего от князей-русь рода Рюриковичей.

Глава 2. Романовы

Принадлежал ли избранный на царствование в начале семнадцатого века род Романовых к Сынам Божиим? Последовавшее правление этого рода однозначно показало – да, в этом роду присутствовал царский гений.

Другое дело, что с точки зрения преемственности правления это не так очевидно, потому что выбор проводился по формальному родству с правившей до того династией: первая жена Ивана Грозного Анастасия Романова была из этого рода, и наследовавший Ивану Грозному их сын Фёдор был, следовательно, наполовину Романов, а избранный затем всенародно царём Михаил Романов был племянником царя Фёдора, сына Ивана Грозного, но это родство по материнской линии, а не по линии рода Рюриковичей. На первый взгляд, логика избрания нового царского рода представляется очевидной: в истории так неоднократно случалось, что когда умирал царь, то правление брала на себя царица, а здесь – коль не осталось и рода царя, то правление решили передать хотя бы роду царицы. И всё же это сам по себе несерьёзный подход к выбору должного править рода, разве что можно понять тех людей, потому что ситуация была безвыходной, а Романовы пользовались уважением, очевидно, вполне заслуженным, и выбор естественным образом остановился на них.

Но когда знакомишься ближе с происходившими тогда событиями, то возникает явное впечатление, что избрание Романовых не обошлось без вмешательства и одобрения Высшей воли. Поэтому однозначно говорить о несерьёзности их избрания не получается, возникает желание быть достаточно осторожным в этом вопросе. В тех всколыхнувших страну событиях участвовали ведь не отдельные взбудораженные толпы, а сам массово поднявшийся народ, организованный и руководимый далеко не худшими сынами Отечества, искренне желавшими этому Отечеству наибольшего блага – и в выборе царя все эти люди неустанно молили Бога о помощи в этом важнейшем для судеб страны и мира вопросе, и руководствовались они в этом выборе не сумбуром стихийных побуждений, а напряжённо работавшим умом и обострённой интуицией, чутко внимавшей любым проявлениям духовной субстанции – и следует ли полагать, что Бог был настолько слаб и немощен, что не мог им и знака подать, не говоря уже о непосредственном направлении хода тех событий?

А, кроме того, вместе с народными массами там были и достаточно уважаемые народом люди, люди, к чьему мнению большинство старалось прислушиваться, люди и достаточно умные, и достаточно глубоко понимавшие жизнь, и достаточно правильно ориентировавшиеся в духовных материях – и наверняка эти люди неспроста остановили свой выбор, нет, не столько на юном царе, сколько на его роду, потому что их интересовал более именно род и передающееся в этом роду его родовое наполнение, чем сама по себе личность юного ещё избранника. А то, что род этот находился в отношениях формального родства с правившей до того династией – ну что ж, тем лучше, значит, не надо и повода искать.

И если первые два царя из этого рода, Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович, достаточно ярко как Сыны Божии в историю не вошли, хотя и были довольно добротными правителями, то, начиная уже с третьего состоявшегося царя, с Петра I, царский гений в роду Романовых проявляет себя во всей своей силе. Пётр Алексеевич со всей очевидностью был не просто «руководящий работник», а именно правитель от Бога, именно Сын Божий. И в особенностях правления, и в особенностях поведения Петра I явно проявляет себя Высшее начало – это было правление и поведение могучего духа, который, преодолевая все гнетущие Россию напасти, вырвал её из оцепенения и направил по пути активного развития, направил не просто горстку своих сторонников, а сам национальный дух – такая активизация духа всей страны немыслима для простого правителя, для этого надо было иметь в себе нечто большее.

Интеллигенция наша, нехотя признавая величие Петра I, любит находить недостатки и в нём самом, и в его деятельности – что ж, найти их, наверное, несложно, ибо абсолютно совершенные не посещают сей мир, оставаясь на небесах, а не ошибается тот, кто ничего не делает, но интересно другое: чем более вникаешь в ту эпоху, в сущность того, что и как тогда происходило, тем менее ошибок обнаруживаешь. Вплоть до кажущегося для многих нелепым внешнего уподобления Западу: исходившие от Бога потенции развития уже тогда активно перетягивались дьявольской материей на подконтрольный ей Западный мир, и приобщиться к этим потенциям на то время можно было только уподобившись человеку западного образца – это внешнее уподобление тогда и отрабатывалось, нисколько, кстати, не затрагивая самой сущности русского человека. Такое уподобление было отражением общего и хорошо известного в духоведении принципа «подобное вызывает подобное». Это позже можно было начать говорить об осознании национального своеобразия, а в то время при максимуме своеобразия был минимум осознания – необходимости активного развития, во всяком случае – и сдвинуть страну с мёртвой точки можно было, только во всём уподобившись странам, по пути развития уже пошедшим.

Царский гений Петра Алексеевича также был весьма своеобразен и не похож на типологию уже известных царствовавших родов – это была новая кровь, новый царский дух, заявивший о себе мощно и успешно*. Это был действительно гений, и гений даже не сравнимый с правителями западного образца: кипучая жизнедеятельная натура, совершенно мало озабоченный собственной персоной и полностью поглощённый судьбой страны человечище, искренне всё через своё сердце и сознание пропускавший, во всё вникавший, всё изучавший, всё своими руками осваивавший, всё с нуля создававший, всё со знанием дела направлявший – и делавший всё это не просто на своём личностном уровне, а заражавший всё вокруг своей кипучей деятельностью, в духе побуждавший всё вокруг к инициативе, к самостоятельной деятельности. Яркая личность демиурга, творца, вырывающего мир из темени и мощный высокий дух.

Естественно, что этот самостоятельный и деятельный дух, не имевший ничего общего с духом уже приглушенных и прирученных европейских правивших фамилий, весьма обеспокоил дьявольскую материю, и она стремилась приложить все усилия для его нейтрализации. Весьма показательна в связи с этим та свистопляска, которая развернулась после смерти Петра I и вокруг трона, и вокруг его прямых потомков. Пересказывать здесь всё это нет нужды, на то есть масса книг исторического содержания, но на личности Петра III, внука великого царя, стоит остановиться – она явилась ключевой как в передаче рода Петра I и всего родового духа, так и в дальнейшей судьбе Российской империи.

Пётр III (1728-1762) – внук Петра I, сын старшей дочери Петра I Анны Петровны, которую отец выдал замуж за некоего герцога именитых кровей в тамошних немецких землях. Так получилось, что внук этот оказался единственным продолжателем рода Петра и единственным наследником престола по Петровой линии, именно в которой родовой гений Сынов Божиих так ярко и вспыхнул. Многие историки любят подчёркивать, что в то время был ещё один наследник престола, но по родовой линии не Петра I, а его брата, представлявшего собой другую родовую линию от другой жены предыдущего царя Алексея Михайловича – да, это так, только, к сожалению, этот другой род проявил себя более с коварно интриганской, чем с созидательной стороны, и натерпелась от него тогдашняя Россия достаточно – но не потому ли этим интеллигентам так мила эта тема, что там есть сладкий для них душок раздора? То, что у царского рода были боковые линии, само по себе замечательно, особенно когда это ко благу, а то, что царствовавшая тогда бездетная Елизавета Петровна, дочь Петра I, закрепила право на престол за своим племянником, внуком Петра I, было вполне законно и естественно.

Всё оборачивалось против этого единственного наследника рода Петра I: с малолетства он остался сиротой, приставленный к нему воспитатель солдафонского покроя всячески измывался над ним, словно норовя выбить из него всё человеческое (это может показаться неправдоподобным, но факт есть факт – принца жестоко пороли, ставили для наказания коленями на горох, привязывали за ногу к столу, орали так, чтобы вогнать ребёнка в ужас и прочее, прочее, будто это был не то что не принц, а и не человек даже), взятый с тринадцати лет в Россию и избавившийся от кошмаров детства, он, тем не менее, не получал такого образования, какое следовало бы обеспечить принцу, женатый с шестнадцати лет на некоей немке вроде как благородных кровей (будущей Екатерине II), он получил в жёны распутную и коварную супругу, ни в грош не ставившую своего мужа, высший свет, должный стать опорой будущего императора, тяготил его своим беспутством и праздностью и он более любил уединение, а в самом высшем свете он тоже далеко не всем нравился, многим были не по душе его простоватость и наивность, детская непосредственность и мягкотелость, и хотя все эти признаки часто сопутствуют гениальности, но он казался окружающим глуповатым ребёнком-переростком, который никак не может оформиться наконец-то во взрослого человека. Принято было считать, что он запоздало складывается вследствие перенесённого им тяжёлого детства, но почему-то это вызывало не сострадание и желание быть более внимательным к будущему царю, а презрение к нему и неприятие его как последнего глупца. Но был ли он так глуп, как это многие пытались представить? Обучавшие его учителя отмечали его великолепную память и сообразительный ум, склонность к точным наукам, и если он в детстве и юности не получил желаемого образования, то во взрослом возрасте много читал, обладая неплохой и регулярно пополнявшейся библиотекой, и вполне освоил и многое из пропущенного и много более того, а кроме того, увлекался искусством и даже сам научился неплохо играть на скрипке – он был вполне развитым человеком. И человеком не праздным, а активно стремившимся ко всё большему саморазвитию. А что до стиля поведения…. Им, беспутным, его стиль поведения, видите ли, не нравился!

Придя к власти после смерти своей тётки, императрицы Елизаветы Петровны, он пробыл царём всего лишь полгода, как его свергли в результате дворцового переворота и, посадив на трон не имевшую на это никаких прав его супругу, его самого заперли в Петропавловской крепости, а через несколько дней задушили. Незавидная судьба страдальца и великомученика, заложника родового гения Петра Великого! Гения, которого никто в нём признавать не хотел.

Напротив, чтобы оправдать его свержение, его обрисовали такими красками, что оставалось диву даваться, как это недоразумение посмело высунуться на историческую арену, и как славно поступили «патриоты и радетели о благе отечества», что поскорей его оттуда убрали. И этот облик полной ничтожности сохранялся столетиями и тиражировался всеми подряд историками, пока в наше уже время отдельные историки не затратили немало усилий, чтобы разобраться досконально в том времени и увидеть в Петре III облик совсем другого человека – трезвого, рассудительного, деятельного, способного привести страну к процветанию и возвеличить её без всякой рубки голов не менее, чем это удалось его деду. Но, увы, именно неготовность к рубке голов его и погубила.

Было бы соблазнительно представить противоположную партию как отъявленных негодяев, которые, испугавшись начатых Петром III реформ, должных затронуть их интересы, и руководствуясь именно собственными шкурными интересами, поторопились, пока не поздно, от такого царя избавиться. Наверное, всё не так просто. Очевидно, было и в самом деле немало людей в императорском окружении, которым Пётр действительно не нравился, он в их понимании не походил на императора, им всё это виделось как-то иначе, в своём свете. И как-то их можно было бы понять, но…. Им, понимаете ли, всё виделось как-то иначе, в своём свете! Так, как это следовало по закону престолонаследия, им почему-то не виделось! Видеть глазами Сына Божьего им почему-то не моглось, и они смотрели посторонними глазами! И на всё вокруг, и на самого Сына Божьего – непременно независимыми посторонними глазами! Лекарства! Срочно лекарства этим впадшим в дьявольщину безумцам! Увы, лекарства было взять негде, потому что лекарство было одно – рубка голов, а такого рецепта Пётр III не выписывал. И потому он им не нравился, ну так не нравился, что просто слов нет. – Здесь, в общем-то, нет сарказма, это всего лишь корректное описание причин того, что тогда происходило. Где ярче свет, там гуще тени. Чем ближе к Сыну Божьему, тем более начинает крутить и корёжить людей слабых и внутренне не очень чистых. Это где-нибудь там, вдали, они могут преисполниться положительного настроя к Сыну Божьему, а вблизи, рядом с ним, с ними начинает что-то происходить – он им и тем не таков, и этим не таков, «ну, как бы это объяснить… вот вроде бы таков, а в то же время и не таков, вот во всём не таков, и всё тут». Таков Сын Божий может быть людям сильным и чистым или, по меньшей мере, заранее настроенным на безусловную преданность, прочим же от него одно расстройство. Был ли Пётр I кому-либо таков? Только вздыбив всё вокруг, сумел сделать что-то достаточно весомое. Пётр III же был мягким и добрым человеком. Наверное, таким, каким и должно быть царю, имеющему преданных подданных. И потому он был многим не таков. И они хотели как лучше. И совершили преступление. Как позже оказалось, одно из величайших за всю историю Руси преступлений.

Чем же особым отличался этот обычный дворцовый переворот, коих везде было немало, и почему он стал величайшим преступлением? Тогда была скомкана и сведена на нет программа развития Руси, та глобальная программа, которая писалась на Небесах и в соответствии с которой Руси предстояло развиваться. В соответствии с этой программой совершенно другой должна была быть история Российской империи, и совершенно другой должна была оказаться история всего мира. Вряд ли есть смысл останавливаться здесь на этой программе, как на вещи в настоящее время гипотетической и малодоказуемой, но признаков её разрушения, приведшего к периоду коммунистического безбожия, история оставила немало.

Например, эпоха так называемых «лишних людей». В советское время эту тему со своим идеологическим наполнением излагали даже в школьной программе по повести Тургенева «Рудин», в которой автор описал образец такого «лишнего человека». Их было много, этих «лишних людей», в то тургеневское время. Они появлялись и не могли найти себе применения. Они были явно более развиты, чем другие люди, но их способности были не востребованы. Они были предназначены для другого времени, для того времени, которое так и не наступило.

Например, так называемый «Серебряный Век» русской культуры. Он проскочил болезненной скороспелкой, а налиться силой и стать Золотым Веком так и не сумел, превратившись вместо этого в форму разрушающего устои общества художественного шутовства. И историки культуры могут найти массу примеров не реализовавшихся в то время возможностей. Всё как-то комкалось и не получалось так, как должно было бы. Русь влекло уже в другом направлении, вовсю работала всё под себя переиначивавшая совершенно другая программа. В советское время, например, всё в культуре комкалось по причинам достаточно ясным и находившимся в сфере идеологии, в предсоветское же время всё комкалось по причинам явно ирреальным и находившимся в совершенно иных сферах.

Например, живший в околорубежье восемнадцатого-девятнадцатого веков православный монах Авель, на которого по Высшей воле низошёл дар прорицания. Авель прорицал о будущем во времена Екатерины II и Павла I, прорицал, как выяснялось позже, довольно точно, и он говорил не только о судьбах царей, но и о судьбе страны, о том, что её ждёт лихое время безбожия, о том, что только после этого в стране наступит расцвет, и о многом другом ещё. Прорицал не по собственному хотению, а по неоднократно требовавшему этого «гласу свыше», и прорицания его не были завуалированы, а излагались ясно и однозначно понятно. Вполне очевидно, что это явление, явление Авеля, было вызвано к жизни крутым изменением хода развития Руси и необходимостью об этом изменении Русь предуведомить.

На эту тему можно было бы возразить, вспомнив пророчества Нострадамуса: тот жил ещё в шестнадцатом веке, задолго до Екатерины II, и в его пророчествах можно найти нечто, что соответствует и приходу советского времени, и его окончанию, а из этого должно следовать, что всё было запланировано ещё до Екатерины и её переворот имел в этом деле не решающее значение. Но «Центурии» Нострадамуса неоднозначны и темны, многое из изложенного там не находило никакого подтверждения в реальной жизни – очевидно, что они вероятностны, как вероятностно, многовариантно само будущее. Возможно, духу, вещавшему через Нострадамуса, мог привидеться смутный образ и такого варианта событий, но всего лишь как одного из многих других вариантов. У Авеля же всё четко и понятно: да, начиная с этого времени, теперь будет так, так, и так. И никак этого не избежать.

Хотя избежать, наверное, можно было – если не общего хода событий, то хотя бы отдельных, наиболее неблагоприятных вариантов этих событий. Об этом говорят уже попытки борения светлых духовных сил, попытки их вмешательства во многие происходившие тогда события. Но общий ход событий сформировался, верней, переформировался после переворота Екатерины, во время её правления – то, что мог и должен был сделать сам Пётр III, Екатерина и её прохиндеистское окружение сделать не могли. Как Екатерина не старалась быть достойной царицей (и что-то в этом плане у неё получалось), но, очевидно, что не бабье это дело – на троне сидеть, и настоящего царя, коим был Пётр III, она заменить не могла. Тем более царя, в коем проявлялся наследственный гений Петра Великого.

И вот пример, как продолжающий предыдущий ряд, так и свидетельствующий о неспособности вместо Сына Божьего формировать события в соответствии с логикой их развития подобно Сыну Божьему – пример великого полководца А.В.Суворова, чей военный гений использовался совершенно бездарно, если не преступно. Александр Васильевич личность совершенно уникальная, и то, что ему удавалось делать, свидетельствует не просто об особых личных качествах, а о том, что за ним стояла Сила. Особая духовная Сила, в поле действия которой любое войско, оказывавшееся под его руководством, становилось непобедимым. Древняя и славная русская Сила, вызванная к жизни насущной необходимостью противостоять мировому злу и не допустить его развития и укрепления в мире. Но, увы. Не было царя, должного направить эту деятельность. И ведь неспроста, когда произошла французская революция и против неё образовалась военная коалиция, спасовавшая перед французской армией, сидевший без дела Суворов просил Екатерину II об отставке с целью уехать волонтёром в войска коалиции: пусти, мол, матушка, бить безбожных негодяев – Силу тянуло в те дела, ради которых она была вызвана. Неоднократно просил. Екатерина не отпустила. А когда позже уже Павел I, не увидевший своевременно военного гения в Суворове, после неуместной опалы ему всё же отправил его возглавить союзное войско в борьбе с французами, то оказалось поздно: после блестящего Итальянского похода вместо прямого наступления на Францию, вследствие двуличной политики западных союзников Суворову пришлось совершить в крайне неблагоприятных условиях вынужденный Швейцарский поход, потребовавший величайшего героизма и напряжения сил, и на большее его уже не хватило – шестидесятидевятилетний полководец после похода заболел и умер. Говорят, что какую-то роль в ухудшении состояния искреннего Суворова сыграло вновь изменившееся к нему отношение императора Павла I: великий полководец опять попал в немилость из-за несоблюдения им требований воинского устава – Император требовал использовать офицеров согласно уставных обязанностей, Суворов же предпочитал держать в подручных адъютантах не офицеров младших званий, а какого-либо опытного генерала. Возможно, практик Суворов был по своему прав, и педантичная требовательность Императора в отношении блестящего полководца, ещё недавно им же возведенного в генералиссимусы, была излишня*, но сказать, почему эта история обернулась именно так (особенно без учёта того, в какой форме это Суворову передали, что при этом добавили – этих змей ведь вокруг немереное количество), или сказать, почему эта история приобрела такую видимость, в настоящее время сложно. Впрочем, программа – уже вещал Авель, и работала вовсю совсем другая программа, и всё вокруг комкалось и искажалось.

И то, что предназначалось действовавшему вопреки всем жизненным обстоятельствам Петру III, после его убийства другие вытянуть уже просто не могли. И пошла гулять по миру лукавая масонская охлократия, всё от Бога исходящее ничтожащая и на свой изощрённо-дьявольский манер всё переиначивающая.

Если не ведавшая, что творит, шайка авантюристов, под влияние которых попала Екатерина, вызвала длящуюся вот уже более двухсот лет глобальную смуту, значительно исказившую ход мировой истории (а с точки зрения законов духа вся эта охлократия есть не что иное, как смута), то вызванная теми событиями внутриродовая смута в царском роду относительно быстро успокоилась, её хватило не более, чем на два поколения. Павел I ещё явно находился под её влиянием, сын его, Александр I, тоже оказался в какой-то мере заложником тех сложных пертурбаций, но пришедший затем к власти его младший брат, Николай I, уже был внутренне свободен от тех сложных отношений и проявил себя вполне достойным правителем, обладавшим достаточно развитым сознанием, чтобы противостоять любой «не такой программе». И, пожалуй, неспроста в его облике просматривались черты Петра I – он был представителем той же царской линии и продолжателем дела того же царского гения. Не менее достойными правителями были и три наследовавших царский трон его потомка – Александр II, Александр III и Николай II. Царский род выровнялся и уверенно правил страной. Неуверенной стала только сама страна, не сумевшая перебороть в себе брожения вкривь и вкось, и всё более сползавшая к самопроизвольному движению по наклонной кривой дороге.

В истории бывало по-разному. В большинстве случаев дьявольским силам удавалось совращать и ломать сами правившие династии, а потом уже пускать вразнос управляемые ими страны. В случае же с русскими царями получилось наоборот, в том числе и с последней династией, династией Романовых – оказалось легче совратить целую страну, чем самих царей. В какой-то мере это, безусловно, радует – возникает чувство гордости за правивший род, но «за державу…» – увы.

И всё же ситуацию понять можно: Русь может быть великой страной только руководимая царской волей, волей настоящих царей, обернувшись же против царского рода, Русь обернулась против самой себя. Дело, наверное, всё же не в совращённости, а в неправильном настрое. Правильный же настрой может стабильно удерживаться только при его осознании. Осознание – великое дело. За него приходится что-то и заплатить.

Венцом правления династии, безусловно, является правление Николая II. История Николая Александровича мистична, и её сложно оценивать с точки зрения обычного правления. Сам царь был фигурой не просто мистически настроенной, но и мистичной в основе своей, он находился с Богом в более тесных отношениях, чем многие правившие до него представители династии, и на нём лежал отпечаток особого предназначения.

Реально на то время страну уже нельзя было спасти, она была слишком заражена красочной ложью идей атеизма, либерализма, всеобщего равенства и прочими внешне привлекательными, но поверхностными и спекулятивными перевёртышами смыслового поля лукавой дьявольской материи. Можно было ввести жёсткую власть и осадить на долгое время всю эту происходящую оттуда интеллигентскую блудливость, но коль уж она засела в величайшей массе голов, то искоренить её оттуда принудительным образом было невозможно. Создался бы всего лишь эффект запретного плода, и чем дольше сохраняла бы себя прежняя власть, власть от Бога, тем больше страстей в противовес ей нагнеталось бы дьявольской материей. Одержимый народ должен был пройти путём своей одержимости, чтобы от неё избавиться.

Царь же готовился к высшей миссии. Он остался верен стране и божьей воле, принёс в жертву себя вместе с семьёй и, как Сын Божий, совершил духовный подвиг явно больший, чем подвиг самопожертвования Иисуса. Он превозмог христианскую заданность и вечное кружение испорченной христианской пластинки с иглой, бороздящей одни и те же заезженные дорожки, и в духе открыл для страны новый уровень. Он проложил путь к Высшему, к тому Высшему, к которому не могло вознестись христианство по самой своей лунной природе, к тому солнечному Высшему, которое этому народу было свойственно изначально. А возобновить работу этого Высшего было предназначено с этих пор его прямым потомкам.

В духе он победил дьявольские силы, нанёсшие поражение стране. И как не полонила вся эта тёмная материя тёмную массу одержимого народа, глава этого народа, истинный духовный глава страны остался выше всего этого морока звеном, связующим страну с Высшим Началом, маяком, не дающим уйти в вечную темень попавшему в ночной шторм кораблю страны. Его подвиг и подвиг верной ему семьи не только вознёс его с семьёй, но и заложил основы для будущего духовного воскрешения страны.

Николай Победитель стал предтечей, направившим судьбы страны к вершинам духа.