Скандинавия – волшебный край саг и фиордов 3 страница

К старости Альфред Нобель стал подумывать о подруге жизни. Его отношения с известной пацифисткой Бертой Кински носили интеллектуальный характер. Ее роман «Долой оружие!» и организованные при ее участии мирные конгрессы привели к тому, что она, как скажет С. Цвейг, сумела «пробудить совесть Альфреда Нобеля, изобретателя динамита». От бесед с умными девицами деловые люди предпочитают отдыхать в объятиях глупых, но привлекательных и необузданных гризеток. А. Нобель нашел в Вене содержанку, еврейскую девушку. Софи Хесс была вульгарной девицей, но «с принципами». Она всех уверяла, что живет по старинному укладу. На них и клюют серьезные, почтенные мужчины в возрасте: «развращенная, но и не грешница, невинная, но и не целомудренная, достаточно прямая, но в то же время и немножко лгунья». Попытки сделать из нее леди оказались тщетны. Та по-прежнему глотала пустое чтиво, писала, как и прежде, с грубейшими ошибками. Зато проявляла удивительную сообразительность и живость при продаже любителям автографов интимных письма Нобеля.

Нобель отнесся к избраннице хорошо, не проявляя антисемитских чувств, хотя это было бы в порядке вещей в Швеции, как и повсюду в Европе. Правда, он изводил ее мелочными укорами, заставляя вести записи всех расходов, включая затраты на цветы и чаевые. Той в конце концов все это надоело до чертиков и она нашла себе любовника – венгерского офицера, зарабатывавшего на жизнь ремеслом жокея. Перед тем милая еврейская Даная «люто отомстила» ему, объехав практически все крупные отели в Австрии под именем «мадам Нобель». После этого, как я полагаю, Альфреду и пришла в голову спасительная мысль об учреждении Нобелевской премии. Он разочаровался напрочь не только в своей подруге, но и во всех женщинах. Умственный уровень и кругозор европейских дам решительно не мог его удовлетворить. Он как-то даже сказал: «Лично я не слышал ничего хуже речи парижанок: она мне кажется поразительно бесцветной, в отличие, например, от речи некоторых русских женщин, если только они не слишком «эмансипэ». Беседовать с ними одно удовольствие… К сожалению, они не любят мыла, а потому не будем требовать от них многого, будем снисходительными к ним». Не знаем, как там насчет мыла, но вот в моральном отношении еврейка оказалась куда более нечистоплотной. Алчность Софи и всего ее семейства выводили из себя даже уравновешенного и спокойного А. Нобеля. Они расстались. Но семейка, шантажируя Нобеля, продала ему его же любовные письма.^[19]

Тысячелетиями цари, вельможи и богачи всего мира не жалеют средств на дворцы, сокровища, скакунов, одалисок, оружие, слуг. А в это же время тысячи одаренных поэтов, ученых, художников, инженеров вынуждены влачить жалкое существование, не имея порой куска хлеба. Кое-где разжиревшие и наглые богачи открыто обрекли науку, образование, литературу страны на роль нищенок. Да будет им уроком и назиданием судьба мудрого и благородного Нобеля! В 1897 г. им было опубликовано завещание, по которому большая часть состояния А. Нобеля обращалась в капитал, доходы от которого ежегодно должны распределяться «в виде премий тем, кто за последний год внес существенный вклад в прогресс человечества». Создание такой премии не сразу встретило понимание и поддержку в Швеции. Вначале король Оскар II отнесся довольно прохладно к идее. Он даже обвинил его в непатриотичности. Швеция была буквально потрясена решением Нобеля. Все требовали отдать деньги на улучшение жизни народа. Но король все-таки утвердил устав Фонда и правила, присуждающие премии по физике, химии, биологии и литературе (1900). Так Швеция стала интеллектуальной и духовной властительницей мира! Как пишет Р. Сульман, секретарь А. Нобеля, этот удивительный человек обожал поддерживать идеи в сфере изобретательства и рационализации. Ему с Унге принадлежала идея создания управляемых ракет, подхваченная Германией.

В библиотеке Нобеля наряду с научно-техническими изданиями были художественные книги на французском, немецком, шведском, русском языках. Позже он составил и богатое собрание норвежской и датской классики (Бьернсон, Ибсен, Ли, Г. Х. Андерсен). Возможно, он был согласен с изречением, согласно которому «L'histoire est faite par des livres» («История сделана книгами»). Еще раньше, в 1893 г., им высказано намерение – учредить премию мира. Цель, по его словам, проста и понятна – если «не удастся преобразовать существующую систему, мы неизбежно вернемся к варварству». Речь еще не шла о разоружении, ибо оного «не удастся быстро достичь». Хотелось бы в назидание потомкам привести слова А. Нобеля: «Люди, заботящиеся лишь о получении максимальной выгоды, едва ли заслуживают уважения, а осознание истинных побудительных мотивов их деятельности способно омрачить радость человеческого общения». Нобель подтвердил семантику слова «nobilitas» (слава и родовитость). Он сумел сделать почти невозможное в этом безумном и алчном мире – он облагородил капитал!^[20]

К слову сказать, когда перед Шведской академией встал вопрос о том, кому же присуждать первую Нобелевскую премию по литературе, решение шведов было единодушным – только великому русскому писателю Льву Толстому (1897). Однако посетившему его В. Ланглету сам Толстой (в присущем ему духе) посоветовал наградить премией… русских духоборов, как «наиболее послуживших делу мира». Но так как шведы знали о духоборах не больше, чем о племенах, затерянных где-нибудь в сельве Амазонии, то они первым лауреатом премии по литературе (за 1901 г.) назвали мало кому известную даже у нее на родине, во Франции, поэтессу С. Прюдом, ныне забытую. Объясняя шведской интеллигенции отказ от премии, Толстой заметил: «Я очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена…, это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло». К тому же писателю стало ясно, что эта премия (особенно в самом начале ее существования) приобрела, как бы это поделикатнее выразиться, явно политизированный характер. Ведь к Толстому уже не раз обращались с просьбой выступить «в защиту евреев» в России (Шолом-Алейхем, Ф. Гец, многие другие). В ответ на эти упорные попытки Толстой дал им четко понять, что он не продается и отказывается «быть своим» для определенных господ. Когда же его особенно достали эмиссары Сиона с их вопросами, что же так мешает евреям спокойно жить (и не только в России), он, прочитав все предоставленное ему по истории вопроса, изрек: «Мешает этому, я думаю, преимущественно та исключительность, та особенная миссия, которую приписывают себе евреи. Знать свою миссию народу, как человеку свое призвание, не только не нужно, но вредно. Человек и народ должны всеми силами делать то, что составляет его призвание, а не определять его, так как определить его и нельзя до самой смерти…»^[21]

Одна из первых Нобелевских премий в области естественных наук была вручена великой польской исследовательнице в области физики и химии Марии Склодовской-Кюри. Она – первая женщина дважды лауреат Нобелевской премии. О том, какие цели преследовала она как «изобретатель радия», свидетельствуют ее слова: «Физики публикуют результаты своих исследований всегда бескорыстно. Если наше открытие будет иметь коммерческое значение, то как раз этим не следовало бы пользоваться. Радий будет служить и для лечения больных людей. И мне кажется невозможным извлекать из этого выгоду». На тех же позициях стоял и ее муж, Пьер Кюри. Спустя двадцать лет после награждения М. Кюри скажет: «По соглашению со мной Пьер отказался извлечь материальную выгоду из нашего открытия; мы не взяли никакого патента и, ничего не скрывая, обнародовали результаты наших исследований, а также способы извлечения чистого радия. Более того, всем заинтересованным лицам мы давали требуемые разъяснения. Это пошло на благо производству радия, которое могло свободно развиваться, сначала во Франции, потом за границей, поставляя ученым и врачам продукты, в которых они нуждались».^[22] Как видим, начало и конец XX в. завершились великим достижением славянских Нобелевских лауреатов.

Мария Склодовская-Кюри и Пъер Кюри – Нобелевские лауреаты

Обратимся теперь к Норвегии… Эта небольшая страна с населением в 1 млн. человек имеет древнюю и славную историю. Согласно эддическим легендам, истинными предками норвежцев и их королей были древнескандинавские боги – конунги или «асы», пришедшие из Малой Азии (отсюда появилось их наименование «асы») еще в I в. до Рождества Христова. Одно время Норвегией управляли датчане. После низвержения Наполеона страну передали Швеции (1814). Вскоре там провозгласят независимость, приняв соответствующую конституцию.

Генрик Ибсен за своим рабочим столом

Заметное место в культурной жизни мира занял выдающийся норвежский писатель Г. Ибсен (1828–1906). Сын купца, Генрик рано понял важность практических знаний. В Шиене была датская школа. Письменность в то время в Норвегии была также датской. В Копенгагенском университете студенты-норвежцы создали «Норвежское общество». «У кого писатель учился и чему его учили, – пишет X. Хейберг, – особого интереса для нас не представляет, ибо в творчестве его мы не находим ни единого из семян, посеянных школой». Известно, что Ибсен очень стремился получить образование, ибо хотел стать врачом. В жизни будущего писателя было немало горьких потерь и разочарований. Как бы там ни было, а жизнь сделала из Ибсена врага добропорядочных мещан и буржуа, тех, кого он обычно называл толпой «с пустыми башками и тугим кошельком». Можно понять настороженное отношение к высшему обществу человека, который долгое время не имел даже приличного сюртука. Еще болезненнее ощущалось им отсутствие образования. В 1848 г. он направил сочинения по норвежскому языку частному учителю Штубу (одно из них называлось «Важность самопознания»), брал у него уроки греческого и латыни. По иным предметам занимался самостоятельно. Цель занятий очевидна – это «проложить себе путь к научной карьере». Революция 1848 г. во Франции и увлечение поэзией несколько изменили вектор его движения. Однако Ибсену все же удалось сдать экзамен на аттестат зрелости и продолжить подготовку на «фабрике студентов» Хельтберга, но в университет он зачислен не был. Звание студента открывало путь в Студенческое общество, где формировалась тогда духовная элита страны. Об этой школе и обучавшихся там великовозрастных учениках сохранились строки поэта Бьернсона:

Бородатые парни, иные за тридцать,

Рядом с теми собрались учиться,

У кого лишь семнадцать лет за спиной

И кто весел, как воробьи весной.

Моряки, что бросили школу и дом,

Чтоб искать приключений в краю чужом, —

Их нежданная жажда в пути истомила:

Озарить светом мысли все, что есть и что было.

Купцы, что читали книги тайком

За прилавком – и разорились потом,

И стали, банкроты, учиться «в кредит»…^[23]

В дальнейшем Ибсен стал ведущим драматургом театра в Бергене, а затем и Национального норвежского театра. Это не принесло ему твердых доходов. Тогда он уехал в Италию, где и создал знаменитую пьесу «Пер Гюнт» (1864). В ней, как нам кажется, представлен подлинный лик западного мира в образе полулюдей-полутроллей. Возможно, именно поэтому многие выдающиеся скандинавы вначале отнеслись очень сдержанно к этому произведению. А писатель Г. X. Андерсен даже называл его худшей из прочитанных книг, композитор Григ долго откладывал написание музыки к пьесе, и решил взяться за нее только из-за гонорара. Пер Гюнт – скиталец, скандинавский Чайльд-Гарольд. Этот эльф знаний стремился вырваться из убогого мирка окружавшей его действительности. Загляните в его душу и вы узрите там талантливого учителя и ученика одновременно. Так, он говорит, обращаясь к героине:

Душу дам тебе и знанье,

Коли есть на то желанье.

Чуть зажжется в отдаленье

Дня багряное сиянье,

Я возьму тебя в ученье

И примусь за воспитанье…^[24]

Если бы Генрик Ибсен оставил нам (совместно с Григом) лишь одну песню Сольвейг, невообразимо печальную и одновременно сладостную мелодию любви, то и тогда норвежцы навсегда бы завоевали наши сердца… Но в Пер Гюнте им был воплощен образ Вечного Ученика, что скитается по миру, как мы бы сказали, в страстном желании овладеть сокровищами мировой культуры. Он жаждет увидеть Египет и Ассирию, узреть знаменитые пирамиды и колосс Мемнона, пойти за Черное море, направиться прямиком к Трое и бессмертным Афинам, увидеть Фермопилы, где пал Леонид и его герои, узнать древних философов и тюрьму, где сгубили Сократа. Что же это еще как не жажда познаний, трансформирующаяся в новом веке в нечто уродливое: в желание запродать душу дьяволу ради прибыли! Итак, в Норвегии в последней трети XIX в. возникла мощная культура и реалистическая литература, становившиеся популярными в Европе.

Подлинным музыкальным гением Севера стал другой великий норвежец – Эдвард Григ (1843–1907), композитор, пианист, дирижер. Его прадед был шотландцем. Он – автор сюит к драме Ибсена «Пер Гюнт», сонат, концертов, лирических пьес, а также 150 романсов и песен. О Григе нам известно относительно немного. Литературные труды его почти не издавались, а ведь статьи и письма Грига очень важны для понимания духовной жизни маэстро. Это тем более грустно, что более других скандинавских музыкантов он ставил перед собой задачи и сугубо просветительского характера. Вспомним, что во многом благодаря его инициативе в столице Норвегии Кристиании (с 1925 г. – г. Осло) возникло и «Музыкальное общество». В то время Норвегия не имела не только высших музыкальных учебных заведений, но даже и прилично организованных музыкальных школ. Почти все норвежцы обучались в Германии. Да и сам Григ признавал северогерманский характер их культуры. И хотя музыка норвежцев, возможно, более сдержанна, она вышла из германской школы. «Скандинавские музыканты большей частью получают образование в Германии, – писал Григ. – Казалось бы, бессмертные творения немецких композиторов великого классического периода с их чистотой рисунка и благородством архитектуры должны стать для молодых скандинавских музыкантов азбукой, которую постигают в детстве и на всю жизнь. Но, увы, классический период ушел в прошлое, а молодежь тянется к современным идеалам с их достижениями и… ошибками».

Григ выступил поборником новых методов образования. В их основе лежит изучение народного фольклора. В своих статьях он призывал поддерживать в учениках национальное чувство и впечатление. Символична оценка им в письме к Г. Финку, деятелю культуры Норвегии, роли национального фермента в творчестве художника: «История культуры показывает нам, что не умирает лишь искусство национальное». Григ хотел основать, вместе с музыкальной школой и семинарией, Музыкальную академию. Увы, все его усилия тут оказались тщетны. Привлекает также высокий гуманизм эстетических и музыкальных воззрений художника. В письме к А. И. Зилоти, русскому пианисту и дирижеру рубежа веков, он скажет: «Прежде всего нужно быть человеком. Подлинное искусство возникает только из человека».

Григ добился-таки того, о чем давно и страстно мечтал. Стал проповедником и пророком, подлинным чародеем царства звуков. К этому же стремились герои «Пер Гюнта» у Ибсена. Григ – певец Норвегии и всей Скандинавии. Та сдержанность, которую сам композитор определял как основную черту норвежского национального характера («Свойство это – боязнь обнажить душу»), стала, на наш взгляд, быть может главной составляющей всего скандинавского этноса. Но эта скрытность внутренних побуждений, эта сдержанная патетика, эта тонкость чувств по сей день составляют наиболее привлекательную сторону облика шведов, норвежцев, финнов, датчан и исландцев. И мы также «с бесконечной благодарностью носим их в нашем сердце» (слова, с которыми Григ некогда обращался к творениям русского искусства и к его создателям).^[25]

Мы радуемся, когда два любящих сердца обретают друг друга. Но какое же счастье, если соприкасаются и начинают творить во славу человечества гении… Ведь в конце 60-х швед Август Седерман сочинил к ибсеновскому «Пер Гюнту» песни в сопровождении фортепьяно (им был задуман также и спектакль). Но лишь Григу удалось слить красочные образы в неповторимую и восхитительную мелодию. Это была непростая задача. Вот что Григ писал в 1875 году из Дании известному норвежскому писателю и театральному деятелю Б. Бьернсону (1832–1910): «С «Пер Гюнтом» все идет так, как ты и предсказывал, он все еще душит меня, как кошмар, и едва ли я поставлю последнюю точку раньше весны. Меня заставила взяться за него денежная нужда, или, вернее, денежное предложение; может быть, не следовало этого делать… Однако постановка «Пер Гюнта» в Кристиании, между прочим, именно теперь может сделать доброе дело, ведь здесь материализм идет все дальше, стремясь задушить все, что есть святого и высокого для нас; я считаю, что должно появиться зеркало, где отразился бы весь нынешний эгоизм, и таким зеркалом будет «Пер Гюнт», так что возвращайся домой и строй свое здание. Люди должны увидеть собственное убожество прежде, чем ты уже будешь командовать парадом». Григ дает нам зеркало, мы же чаще предпочитаем жить в своего рода Зазеркалье.

Фотография, подаренная Э. Григом П.И.Чайковскому (1888)

Григ – талантливый воспитатель, средствами выражения которого были не слова, а звуки… Это, пожалуй, самый загадочный музыкальный мистик рубежа столетий, чьи идеи не раскрыты современниками. Впечатляет грустная лирика песен Сольвейг из оперы «Пер Гюнт». Отзвуки этого влияния слышны и в словах русского поэта А. Блока, который, восхищенный пением Сольвейг, скажет: «Голос твой – он звончей песен старой сосны! // Сольвейг! Песня зеленой весны!» Пока звучит его музыка, есть еще надежда, что мир прекрасной и высокой духовной культуры восторжествует. Не случайно герб рода Григов в Норвегии некогда украшала надпись «At spes – infracta» («Но надежда несокрушима»). Вспоминая Ибсена и Грига, повторим и строки норвежского национального гимна: «Да, мы любим эту землю».^[26] Григ – это «сама Норвегия; ее душа, ее во многом не разгаданная загадка…». Кажется, она слетает к нам с остроконечных елей, словно огоньки Св. Эльфа с матч попавших в бурю судов. Мелодия доносит в проникновенной тишине одиночество гения. Мысль соприкасается с водами норвежских фиордов… Немцы говорят: «Zu erfinden, zu erschliessen, Bleibe, Kunstler, oft allein!» («Чтобы изобретать, открывать, оставайся почаще, художник, один!»). Григ любил творить в одиночестве на берегу фиорда, сумев завоевать умы и сердца всей Норвегии.

В ряду знатных норвежцев стоит и имя писателя Кнута Гамсуна (1859–1952). Его жизнь складывалась более тяжело и трудно, нежели у двух упомянутых светил. Творения его отмечены глубоким психологизмом. В письме к жене он говорил, что Достоевский – единственный художник, у которого он кое-чему научился. Горечь писателя объяснима: соотечественники не протянули ему руку помощи. Гамсун впал в хроническую нищету. Дважды эмигрировал в Америку (работал батраком, конторщиком, приказчиком, кондуктором). Лишь роман «Голод» (1900) – ирония судьбы – принес ему кусок хлеба и мировую славу. Впоследствии его оценят в Германии (хотя он и приветствовал приход фашизма). Некоторые стороны образования затронуты им в «Последней главе», где выведена фигура ректора Оливера, «крупного ученого», разглагольствующего о просвещении народа, а на деле «набивающего мозги своих учеников мертвой книжностью».^[27]

Насколько близка эта земля России? Как все северные люди, они неторопливы и мудры. И в этой неторопливости и основательности, упорстве и мужестве они напоминают наших поморов. Говорят, что в Норвегии и сейчас живут около ста саамов (сколтов), считающих себя русскими. Дело в том, что еще в 1565 г. русский царь Иван IV Грозный дал грамоту на правление землями. Там им было дано разрешение на лов рыбы и говорилось: «А королям норвежским и шведским их не забижать». Кстати говоря, именно русские и обратили саамов в православную веру. Саамы в XIX в. считались подданными русских царей. Сейчас они поднимают вопрос о правах на свою землю в Европейском Суде и у норвежского правительства.

А как обстояли дела в датском королевстве? Чем интересен народ, обитающий на полуострове Ютландия? Эта страна играла одну из ведущих партий в северном «концерте». Нас в меньшей степени интересует борьба скандинавов за политическое или военное первенство (современная версия «Деяний датчан» Саксона Грамматика). К тому же, в отношении воззрений и нравов можно было бы сказать вместе с шекспировским Горацио: «Я не датчанин – римлянин скорей» («Гамлет»).

Описание датской старины начнем с идеально-романтической картины, которая предстает в поэтическом образе Христиана Первого, нашедшего воплощение в романтической саге В. Храмченко «Солнца Дочь и Король-Пастух» (Легенда Датской Свободы, или о Философии Правителя). В его описании предстает удивительная, сказочная страна ярких радуг. Дания выглядит тем местом, где как бы «воедино осуществилась Сказка с Былью». Здесь заправляет сказка. Король Христиан I попытался создать в Дании справедливый строй. Покровитель норвежской и шведской государственности вел жизнь францисканского священника. В его правлении на первом месте были нужды народа и цели государственного спасения. Он спокойно и без колебаний отчуждал крупные состояния датских богачей и властителей как «враждебные», при мощной и широкой поддержке со стороны народа. Автор говорит и о кровном родстве датских королей с монархами и правящими силами Европы: «Неведомо самому Принцу – Королю, что Датский Род сыграет существенную роль в укреплении Корней Царственного древа России, подрубленных в Смутное Время, и что Он – Христиан I отзовется спасительным эхом в бескрайних Российских пространствах Будущего, и оба деда Строительницы Руси – Екатерины Великой – будут принадлежать Его Роду, как и Матушка последнего Императора России – Николая II – Мученика Святого. Что в XX веке в Великобританиии будет править Ветвь Его Рода. И Дания на века станет Хранительницей Монархического Потенциала и его Преимуществ, что сделает богаче Выбор Путей Строительства Государств».^[28]

Если же отвлечься от выше рассказанной прелестной сказки, то мы увидим, что вся предыдущая история датчан была довольно мрачной. Впрочем, это присуще всем странам и народам. Убийства королей и сановников, не говоря уже о простом люде, считалось вполне обычным явлением. В пучине смут и кровавых распрей исчезали целые семьи (королевских и «благородных» кровей). И вот истории было угодно, чтобы в датский королевский кубок подмешали славянскую кровь! Мы не склонны делать на основании этого далеко идущие выводы. Но факт остается фактом: с Вальдемара I начался самый плодотворный период датской истории (не с Гамлета, а с Вальдемара!). Поэтому было бы содержательно неверно взять и вовсе опустить блестящее столетие датского средневековья, связанное с именами Вальдемаров и епископа Абсалона. Подобно тому как русские порой называют начало своей христианской истории «временем князя Владимира», датчане считают XII век «временем Вальдемаров». Вальдемар I Великий (1157–1182), по словам летописей, «объединил все королевство», «объединил всю монархию в Дании». Свое имя он получил от матери Ингеборг, которая, кстати, была дочерью новгородского князя Мстислава. Будущий великий правитель Дании родился на Руси (в Гордарике) и там провел свои лучшие, младенческие годы. Затем стал вести широкое светское и церковное строительство, возводя крепости и замки. Вальдемар Великий был женат на Софии, дочери новгородского князя Владимира и принцессы Рикицы. Из девяти его детей двое стали королями. Так, «русский след» вписан был в историю Дании.

О датчанах, как и вообще относительно всех скандинавов, можно было бы сказать словами русского поэта В. Брюсова, обращенными к северным народам вообще и к финскому народу в частности («Финский народ»):

Упорный, упрямый, угрюмый,

Под соснами взросший народ!

Их шум подсказал тебе думы,

Их шум в твоих песнях живет.

Спокойный, суровый, могучий,

Как древний родимый гранит!

Твой дух, словно зимние тучи,

Не громы, но вьюги таит.

Меж камней, то мшистых, то голых,

Взлюбил ты прозрачность озер:

Ты вскормлен в работах тяжелых,

Но кроток и ясен твой взор.

Весь цельный, как камень огромный,

Единою грудью дыша, —

Дорогой жестокой и темной

Ты шел, сквозь века, не спеша;

Но песни свои, как святыни,

Хранил – и певучий язык,

И миру являешь ты ныне

Все тот же, все прежний свой лик…^[29]

После смерти короля власть в Дании перешла в руки епископа Абсалона, который был скорее воин, чем монах (жизнь проводил не в молитвах, а в битвах и схватках). Страна обрела в его лице выдающегося деятеля культуры. Он поручил дружиннику Саксону Грамматику составить на латыни хронику Дании (1200 г.). Он основал столицу в местечке Хауну, построил крепость, даровал жителям торговые привилегии. Так возник Копенгаген (дат. – Kobenhavn, Купеческая гавань). Умер Абсалон в 1201 г. и покоится в монастыре Соре. Вальдемар II, прозванный Победоносным (1202–1241), лелеял имперские планы. Согласно легенде, во время битвы датчан в Эстонии в 1219 г. с небес спустилось кроваво-красное с белым крестом полотнище и таким образом датчане и обрели свой флаг Даннеброг (дат. – Dannebrog, Датское знамя). Захватив Эстонию, король Дании полагал долго удерживать эти места. Поэтому он и построил крепость в местности, получившей название Таллин (от дат. – Dann и linn – поселение данов). Постепенно на этом месте возник город Ревель… После правления Кнута Великого Дания вновь достигла больших размеров, став одной из крупнейших и влиятельнейших держав Северной Европы.^[30]

Весьма внушителен вклад Дании в мировую науку и культуру. Первое место занимает в ряду имен первого ранга астроном Тихо Браге (1546–1601), дворянин по происхождению, посвятивший жизнь тайнам и законам неба. Он внес огромный вклад в развитие астрономии. Не зря некоторые называли Тихо Браге «Гиппархом новой астрономии». Выходец из знатной семьи, Браге воспитывался у дяди. Семейство желало видеть его военным или юристом. Он изучал право в Копенгагенском университете. Но небу угодно было, чтобы он стал астрономом. Подтолкнуло его к такому решению затмение Солнца (1560 г.). Пораженный точностью и ясностью предсказаний, что несли в себе астрологические календари, Браге приступил к изучению науки. С этой целью отправился в Лейпциг продолжать там образование. Видимо, его семья имела склонность к естественным наукам. Сестра София отличалась познаниями в математике и астрономии (она даже изменила имя на Уранию). Получив наследство, а также два дома при монастыре, он тут же устроил в одном из них обсерваторию, в другом – лабораторию. Стал заниматься алхимией. Вскоре он женился на шведской крестьянке. В то время и проявилась важная способность Тихо Браге идти наперекор воле так называемого общественного мнения. Дворянин не имел морального права брать в жены крестьянку, равно как и не должен был заниматься столь «неприличными вещами», как математика или астрономия.

Отечество долгое время упорно не желало признавать его способностей… В результате Тихо Браге вынужден был покинуть родину и уехать в Германию, где ему оказали покровительство государи Вильгельм IV, ландграф Гессенский, курфюрст Саксонский Август. Жизнь Браге в Виттенберге и Ростоке полна трудов праведных (и приключений). Ему удалось сделать великолепный квадрант с помощью братьев Гайнцель. Думается, что гораздо труднее было изготовить нос, которого он лишился во время дуэли (искусные немецкие мастера ухитрились сделать ему новый нос из золота и серебра, так что не отличишь от настоящего). Он известен и тем, что был оппонентом Коперника, находясь во власти прежней системы мышления и считая, что Земля остается в центре Вселенной. В каком-то смысле он был прав, ибо Земля и в самом деле находится в центре мыслящей Вселенной, которую пока что постиг наш опыт.

Наконец датский король Фредерик II устыдился и стал просить ученого вернуться на родину. Чтобы скрасить неприятный осадок, он подарил Браге остров Гуэн в Зундском проливе, в двадцати верстах от Копенгагена. Тогда тут, опять же по воле великодушного и обожающего науки монарха, астроному выстроили знаменитую обсерваторию с пристройками для семейства и прислуги (1576). Сам король, его сановники, даже французский посол Данзес принимали участие в закладке храма, посвященного философии и созерцанию небесных светил. В главном здании кроме обсерватории помещались музей, библиотека, лаборатория. Для наблюдения за звездами рядом с Уранибургом он выстроил обсерваторию Штернберг. Здания снаружи были украшены статуями наиболее знаменитых астрономов от Гиппарха до Коперника. Это место вскоре стало знаменитым у любителей астрономии и у знатных особ. Браге устроил здесь подобие научной школы, где обучал астрономии учеников, приезжавших сюда из разных городов и стран. На все эти сооружения, включая вторую обсерваторию Штернберг (или гора звезд), соединенную с первой подземным ходом, король истратил 100 тысяч рейхсталеров. Примерно такую же сумму из наследства добавил сам Тихо Браге. Чтобы вознаградить астронома, Фридрих II выделил ему пожизненную пенсию в 2 тысячи рейхсталеров в год, дал имение в Норвегии и каноникат (участие в церковных доходах) при церкви Ротшильда, что принесло ему еще тысячу рейхсталеров. Знать возненавидела его люто. Да и ученая братия не простила ему успехов и огромнейшей популярности. Браге изготовлял эффективные лекарства, которые раздавал бесплатно посетителям и проживавшим тут крестьянам. Медики узрели в нем конкурента.^[31]