Основные линии онтогенеза. Главные стороны жизни в молодости по-разному раз­виваются и имеют разное содержание при различных ли­ниях онтогенеза.

Главные стороны жизни в молодости по-разному раз­виваются и имеют разное содержание при различных ли­ниях онтогенеза.

При гедонистической направленности личности (атавис­тических аналогах простого и легкого и простого и трудного типов жизненного мира) человек не способен ни к содер­жательным семейным отношениям, ни к овладению профес­сией. Фактически эти стороны жизни остаются у него непредставленными. Даже если создается семья и приходится работать, ни об ответственности перед супругой (супругом) и детьми, ни о серьезном отношении к работе речи не идет.

Гончаровский Обломов так представлял себе возмож­ные для него семейные отношения:

«В мечтах пред ним носился образ высокой, стройной женщи­ны, с покойно сложенными на груди руками... с задумчивым выражением — как идеал, как воплощение целой жизни, испол­ненной неги и торжественного покоя, как сам покой...

Грезилась ему на губах ее улыбка, не страстная, глаза, не влаж­ные от желаний, а улыбка, симпатичная к нему, к мужу, и снис­ходительная ко всем другим; взгляд, благосклонный только к нему и стыдливый, даже строгий, к другим.

Он никогда не хотел видеть трепета в ней, слышать горячей мечты. ...Не надо ни луны, ни грусти. Она не должна внезапно бледнеть, падать в обморок, испытывать потрясающие взрывы...

...Подле гордо-стыдливой, покойной подруги спит беззабот­но человек. Он засыпает с уверенностью, проснувшись, встре­тить тот же кроткий, симпатичный взгляд...

Страсть! Все это хорошо в стихах да на сцене, где в плащах, с ножами, расхаживают актеры, а потом идут, и убитые и убий­цы, вместе ужинать...

Наконец, если и постигнет такое несчастие — страсть, так это все равно, как случается попасть на избитую, гористую, не­сносную дорогу, на которой и лошади падают, и седок изнемога­ет, а уж родное село в виду: не надо выпускать из глаз и скорей, скорей выбираться из опасного места...

Да, страсть надо ограничить, задушить и утопить в женитьбе...».

Мысли о возможной службе после печального опыта юности у Ильи Ильича вообще не возникали. Идеальное для себя содержание жизни он в беседе со Штольцем опи­сывает следующим образом:

«— Продолжай же дорисовывать мне идеал твоей жизни... Ну, добрые приятели вокруг; что ж дальше? Как бы ты проводил дни свои?

- Ну вот, встал бы утром, — начал Обломов, подкладывая руки под затылок, и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в деревне. — ...В ожидании, пока проснется жена, я надел бы шлафрок и походил по саду подышать утрен­ними испарениями, а потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь — балкон уж отворен; жена в блузе, в легком чеп­чике... Она ждет меня. «Чай готов», — говорит она. Какой поце­луй! Какой чай! Какое покойное кресло! Сажусь около стола; на нем сухари, сливки, свежее масло...

...А тут-то записка к жене от какой-нибудь Марьи Петровны, с книгой, с нотами, то прислали ананас в подарок или у самого в парнике созрел чудовищный арбуз — пошлешь доброму при­ятелю к завтрашнему обеду и сам туда отправишься... А на кухне в это время так и кипит; повар в белом, как снег, фартуке и колпаке суетится; поставит одну кастрюлю, снимет другую, там помешает, тут начнет валять тесто, там выплеснет воду... ножи так и стучат... крошат зелень... там вертят мороженое... До обеда приятно заглянуть в кухню, открыть кастрюлю, понюхать, по­смотреть, как свертывают пирожки, сбивают сливки. Потом лечь на кушетку; жена вслух читает что-нибудь новое... Но гости едут... Два, три приятеля, все одни и те же лица. Начнем вчерашний неоконченный разговор; пойдут шутки или наступит красноре­чивое молчание, задумчивость — ...от полноты удовлетворенных желаний, раздумье наслаждения...

— Ну, потом?

- Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самова­ром, с десертом в березовую рощу, а не то так в поле, на ско­шенную траву, разостлали бы между стогами ковры и так бла­женствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса...

— Сыро в поле, — заключил Обломов, — темно... пора домой. В доме уж засветились огни; на кухне стучат в пятеро ножей; сковорода грибов, котлеты, ягоды... тут музыка...

- Ну, — продолжал Обломов — что еще?.. Да тут и все!.. Гости расходятся по флигелям, по павильонам; а завтра разбрелись: кто удить, кто с ружьем, а кто так, просто, сидит себе... Что ж, тебе не хотелось бы так пожить? — спросил Обломов. — А? Это не жизнь?

- И весь век так? — спросил Штольц.

- До седых волос, до гробовой доски. Это жизнь!»

Надо иметь в виду, что И.А. Гончаров в своем романе исследовал обломовщину, гедонистическую форму жизни «в чистом виде». Его Обломов, по модному сейчас выраже­нию, «белый и пушистый». Он нравственно чистый, у него нет, помимо беспросветной лени, других дурных наклон­ностей, он доброжелателен к окружающим. Его отношения со Штольцем нельзя назвать собственно дружбой: к сущностному мотиву он неспособен, ведь любой такой мотив может невзначай столкнуть на «избитую, гористую, несносную дорогу». Но они больше, чем просто приятель­ские, его объединяют со Штольцем общие воспоминания о детстве и отрочестве. Словом, Обломов — лучший из воз­можных, очищенный представитель гедонистической на­правленности личности.

Обычно же эта направленность связана с откровенной установкой на паразитическое существование (Обломов вел его не в явной форме — по рождению), с мелким крими­налом, алкоголизацией и т.д. В этих условиях не идет речи не только о содержательных семейных отношениях и серь­езной работе, но и ни о каких намеках на настоящую дружбу. Напомним, что при гедонистической направленности личности человек обычно пытается вести паразитическое существование либо за счет родителей, либо обеспечить его в браке. Если эти или другие подобные варианты не удают­ся, то действует принцип реальности как отложенный прин­цип удовольствия: гедонистическая установка реализуется путем той или иной деятельности — мелкого жульничества, случайных заработков, не слишком обременительной не­квалифицированной работы и т.п. Появляющиеся при этом приятели тоже рассматриваются не столько с позиции по­требности в общении, сколько как возможный фактор реа­лизации гедонистической установки.

При эгоистической направленности личности (сложном и трудном жизненном мире) возможны различные вари­анты развития. При создании семьи нередко решающим становится доминирующий в жизненном мире эгоистичес­кий мотив. Так, очень многие браки, заключаемые из-за денег, связаны не с гедонистической установкой, а с од­ним из эгоистических мотивов — мотивом материального достатка или богатства, престижной мотивацией, мотивом власти и т.д. Литературной иллюстрацией здесь могут слу­жить, например, персонажи из произведений А.Н. Остро­вского «Волки и овцы» (Беркутов, Глафира), «Лес» (Була­тов) и многие другие.

Опытный делец Беркутов, решив жениться на богатой помещице Купавиной, постоянно посылал ей в письмах соседу — помещику Лыняеву — «поклоны и разные комп­лименты». Получив же от нее после нажима Лыняева при­глашение приехать летом в усадьбу, отправил ответ, о ко­тором Купавина рассказывает Глафире:

«Во-первых, все письмо написано деловым канцелярским сло­гом; а во-вторых,— смысл его такой: мне наслаждаться природой некогда, у меня важные денежные дела; но если вы хотите, я приеду. Прошу вас не делать никаких перемен в имении, не дове­рять никому управления, не продавать ничего, особенно лесу».

Получив, тем не менее, во многом с помощью ловкой интриги согласие на брак, он тут же говорит ей:

«Благодарю вас за счастие, которое вы мне доставляете! Про­шу вас зачислить меня вашим управляющим; это дело не терпит отлагательства».

Как мы отмечали выше, в научной и артистической среде браки иногда заключаются ради успешной карьеры или достижения известности. Помимо варианта молодых девушек, выходящих замуж за известных или влиятель­ных деятелей науки или искусства, это случаи, когда мо­лодой человек женится на дочери лица, способного ока­зать решающую помощь в осуществлении его планов, либо (что гораздо реже) на влиятельной женщине. Одним из эгоистических мотивов вступления в брак может быть и необходимость иметь наследника для своего дела, приме­ром чего служит диккенсовский Домби из романа «Домби и сын».

Поскольку речь идет о сложном жизненном мире, в ко­тором наряду с эгоистическими могут быть и сущностные мотивы, все эти случаи не обязательно исключают в буду­щем гармоничные семейные отношения (по принципу «стерпится — слюбится»). Однако вероятность их, конеч­но, ниже, чем при вступлении в брак не по расчету. Слож­ность данного жизненного мира, возможность в том числе и сущностных мотивов не исключает и вступление в брак по любви, если это не противоречит доминирующему эго­истическому мотиву. В то же время эгоистическая направ­ленность личности, доминирование в жизненном мире несущностных мотивов затрудняют гармонию в отноше­ниях и трансформацию влюбленности в собственно лю­бовь. Сущностные отношения в семье для данного типа жизненного мира не характерны.

В предыдущей главе мы отмечали, что при эгоистичес­кой направленности личности профессиональный выбор обычно определяется эгоистическим мотивом, имеющим опти­мальное соотношение параметров «значимость — дости­жимость». Соответственно этому профессия, как правило, не является ценностью сама по себе, а выступает сред­ством реализации этого эгоистического мотива.

В связи с отсутствием глубокого интереса к своему делу становятся невозможными проявления творческих способ­ностей. Человек с эгоистической направленностью лично­сти, даже обладая высокими профессиональными качества­ми и продуктивностью, неспособен создать ничего нового и оригинального. Напомним, что для творческого акта не­обходимо функционирование психики на пределе ее воз­можностей, полная поглощенность своим делом, что ис­ключается при использовании этого дела лишь в качестве средства для реализации иных мотивов.

Аналогично развивается при эгоистической направлен­ности личности и еще одна важная сторона жизни в моло­дости — дружеские отношения. Как правило, это не соб­ственно дружба (сущностная связь, определяемая тем или иным значимым созвучием), а приятельские отношения, главное в которых не сами отношения, а те или иные эго­истические мотивы. Они тоже обычно выступают лишь сред­ством, если не достижения доминирующего эгоистическо­го мотива, то каких-либо других: самоутверждения, само­уважения, престижа и т.п.

При духовно-нравственной и сущностной направленнос­ти личности (сложном и «как бы легком» и сущностном жизненном мире) проявляется стремление к сущностному содержанию главных сторон жизни. Однако надо иметь в виду, что даже при сущностной форме жизни это стремле­ние не всегда приводит к желаемому результату. В то же время содержание жизни в целом определяется либо об­щей ориентацией на духовно-нравственные ценности (при сложном и «как бы легком» жизненном мире), либо общей (генерализованной) сущностной связью с миром - при сущностной форме жизни.

Надо признать, что гармоничные семейные отношения, основанные на единении супругов сутью, даже при рас­сматриваемых наиболее оптимальных вариантах развития отмечаются далеко не всегда. Тем не менее они характерны именно для духовно-нравственной и сущностной направ­ленности личности. Выше мы подчеркивали, что помимо разделенности их отличает знание обоими любящими непреходящести своей любви, знание того, что она навсегда. Проиллюстрируем это знание на примере двух ярких исто­рических личностей: Н.Н. Миклухо-Маклая и Джузеппе Гарибальди.

Бывший консул России в Сиднее Е. Нестеров приводит интересные факты женитьбы и семейной жизни Н.Н. Мик­лухо-Маклая*.

* Московская правда. 1997. 18 октября.

«Во время пребывания в Сиднее ученый был представлен... сэру Джону Робертсону, известному австралийскому политичес­кому деятелю. В доме сэра Джона Николай Николаевич познако­мился с его овдовевшей дочерью Маргарет Кларк... Маргарет была незаурядной женщиной, получившей хорошее образование и обладавшей прекрасным голосом. Отец намеревался отправить ее на учебу в Италию в театр Ла Скала.

В феврале 1882 г. Николай сделал Маргарет предложение, и она приняла его. Однако семья Маргарет воспротивилась браку и всячески препятствовала свадьбе. Только два года спустя, когда сэр Джон наконец понял, что дочь не отступит от решения и пойдет на любые жертвы ради русского, он поставил последнее условие. Николай был православным, Маргарет — протестант­кой. Сэр Джон соглашался на брак, если Миклухо-Маклай при­везет от русского царя разрешение на союз с иноверкой по про­тестантскому обряду. Разрешение было получено, и венчание со­стоялось 27 февраля 1884 г. в небольшой церквушке неподалеку от дома Робертсонов. Позднее, по пути из Австралии в Россию, семья Миклухо-Маклаев остановилась в Вене, где... Николай и Маргарет обвенчались в православной церкви...

После переезда в Россию в 1887 г. самочувствие Николая Ни­колаевича резко ухудшилось. Многолетние изнуряющие стран­ствия и тропические болезни сказались на здоровье, и 2 апреля 1888 г. в Санкт-Петербурге он скончался на руках у жены в возра­сте 42 лет.

Вдова Маргарет с двумя сыновьями вернулась в Сидней в 1899 г. ... Маргарет пережила мужа на 48 лет и умерла в Сиднее в 1936 г. После смерти Николая Николаевича она больше не выходила замуж и посвятила себя воспитанию сыновей и внуков...

Внуки Николая Николаевича, Кеннет и Пол Миклухо-Мак­лаи, и сейчас живут в Сиднее... Кеннет и Пол вспоминают, что бабушка Маргарет много рассказывала им о муже, читала его письма. Сама она до конца жизни пронесла в сердце беззаветную преданность и любовь к Миклухо-Маклаю.

На мемориальной плите на могиле Николая Николаевича на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге по ее просьбе были вы­сечены шесть латинских букв: NBDCSU, значение которых долгие годы оставалось загадкой. Эти же буквы были выгравированы и на обручальных кольцах Николая и Маргарет. Только совсем недавно австралийские родственники Миклухо-Маклая нашли ответ на эту загадку в дневниках и письмах Маргарет: «Nothing But Death Can Separate Us» — «Ничто кроме смерти не сможет разлучить нас».

Встретивший свою любовь Гарибальди тоже знал, что ее может отнять только смерть. Историю любви Джузеппе Гарибальди и его жены Аниты рассказала журналистка А. Безелянская*.

*Москвичка. 2000. № 11 (37S).

Молодой Гарибальди, приговоренный на родине к смер­тной казни, бежал в Южную Америку, где тоже участво­вал в освободительном движении. В Бразилии он встретил свою будущую жену.

«Гарибальди рассказывает, как он встретил... любящее сердце:

«Обуреваемый печальными мыслями, я с кормы «Итапарики» глядел на берег. Невдалеке высился холм... Я увидел у его подножья нескольких женщин, занятых работой по хозяйству. Особенно мне понравилась одна из них, молодая. Я велел при­чалить к берегу и, высадившись, направился к дому, где жила эта женщина... Войдя, я увидел ту, которая мне так понрави­лась. Это была Анита (впоследствии мать моих детей). Несколько мгновений мы стояли неподвижно, молча вглядываясь друг в друга. Затем я поклонился и сказал..,: «Ты будешь моей!» Я завя­зал узел, который могла разорвать одна только смерть».

Страстная и решительная Анита без колебаний оставила отца, родной дом, привычный уклад жизни и пошла за своей судь­бой... Испытания ее верности были подчас невыносимо трудны­ми... Любовь к Жозе изменила эту женщину. Она научилась вла­деть мушкетом, перевязывать и лечить раны. Она... переносила множество лишений, тяжких даже для бывалых бойцов.

Джузеппе Гарибальди очень тосковал по Италии. Для начала он отправил в Ниццу Аниту с детьми...

Гаррибальди приехал 21 июня 1848 г. «Незабвенная минута, когда я смог прижать к своей груди Аниту и детей!»

Но радость воина коротка. Гарибальди уезжает из Ниццы, он полностью включился в освободительное движение. Письма его ласковы, полны любви. Но разве он не знал свою Аниту?! Ко­нечно, она приехала к нему, пробираясь через занятую врагом территорию, рискуя попасть в плен.

Развязка этой героической истории печальна. Затянувшаяся партизанская борьба, тяжелая болезнь Аниты: злокачественная лихорадка... Анита умерла на руках Гарибальди 4 августа 1849 г....»

Мы привели примеры ярких, выдающихся людей. Но вот дневниковая запись М.М. Пришвина:

«— А что вы скажете нам, средним людям? - Я скажу, что нет средних людей».

Способность к духовному единению, к непреходящей любви - это сущностная характеристика человека, она потенциально присуща каждому. Не только выдающиеся, но и «обычные» люди, встретив любовь, соединяющую сутью, обретают знание, в том числе знание того, что она у них — навсегда.

К сожалению, нередко и при рассматриваемых наибо­лее оптимальных линиях онтогенеза эта способность не реализуется. Среди причин можно выделить как внешние, связанные с объективными трудностями встречи с созвуч­ным тебе человеком в самое нужное время «возраста люб­ви», так и внутренние, определяемые личностными осо­бенностями, прежде всего значимостью любви к женщине (мужчине) в иерархии мотивов. Так, по свидетельству ряда авторов воспоминаний о С.А. Есенине, любовь к женщине не была очень значимой стороной его жизни. Через всю свою короткую жизнь он пронес как главные, определяю­щие ее стороны глубокую любовь к родине и питаемое ею поэтическое творчество, семейные же отношения у него так и не сложились.

Нечто похожее можно отметить и у А.С. Пушкина. П.К. Губер, исследовавший любовные увлечения поэта, пишет:

«Из всех многочисленных любовных увлечений, нами рассмотренных, нельзя указать ни одного, которое подчи­нило себе вполне душу Пушкина. Кровь бурлила; вообра­жение строило один пленительный обман за другим. Но в глубине своего существа поэт оставался «тверд, спокоен и угрюм». Он признавался в любви многим, но в действи­тельности, как правильно указала княгиня Н.М. Волкон­ская, любил по-настоящему только свою музу».

К этому следует добавить, что намерение жениться по­явилось у Пушкина в возрасте 27 лет, на исходе сензитивного периода к созданию семьи. Анализируя переписку поэта, П.К. Губер делает вывод, что это намерение было связано с неустроенностью холостяцкой жизни и, в осо­бенности, с острым чувством уходящей молодости.

О серии матримониальных попыток Пушкина, предпри­нятых им за период с 1827 по 1830 г., П.К. Губер пишет:

«Все невесты, которых Пушкин намечал себе за эти годы, относятся приблизительно к одному и тому же типу: моло­денькие барышни из хорошего Московского или Петербур­гского общества, красивые, интересные, превосходно вос­питанные... Но вместе с тем это совсем юные существа, с еще несложившейся индивидуальностью... Таковы Софья Федоровна Пушкина, Екатерина Николаевна Ушакова, Анна Алексеевна Оленина и, наконец, Наталья Николаевна Гон­чарова, которая и стала в конце концов женой поэта...

Увлечение поэта Н.Н. Гончаровой и история его послед­него сватовства во многом напоминают аналогичные слу­чаи, когда он искал руки С.Ф. Пушкиной и А.А. Олени­ной... Общая формула отношений была приблизительно одинакова: Пушкин мгновенно пленялся внешней красо­той и миловидностью, тем обликом свежести, юности и квази-ангельской невинности, который бросался ему в глаза при первых встречах. Полюбив, он сразу делает предложе­ние, словно боится упустить удобную минуту и прежде­временно остынуть. Опасение далеко не напрасное, ибо любовь его, вначале столь пылкая и нетерпеливая, быстро улетучивается после решительного отказа. Так было с С.Ф. Пушкиной и А.А. Олениной. То же самое могло по­вториться и с Н.Н. Гончаровой. Вторично посватавшись к ней в 1830 г. и добившись на сей раз удовлетворительного ответа, Пушкин вдруг начинает колебаться...

Отметим также, что во всех трех случаях Пушкин не старался узнать поближе девушку, намеченную им в жены, и не хотел предоставить ей возможность в свою очередь узнать и полюбить его. Об ее согласии, об ее сердечной склонности он как будто даже не особенно заботился, стре­мясь главным образом заручиться согласием ее родителей и близких... Очевидно, он знал себя, и потому так спешил венчаться с Гончаровой. Иначе, откладывая решение со дня на день, он рисковал навеки остаться неженатым».

Л.Н. Толстой тоже женился на границе молодости и зре­лости, в 34 года. И у него, как и у Пушкина, этому предшествовал период бесплодных попыток создать семью на фоне уходящего «времени любви». В конце концов он оста­новил свой выбор на сестрах Берс, младшая из которых и стала его женой. Приведем отрывки из дневниковых запи­сей писателя за 1859—1862 гг.:

«1 января [1859]... Надо жениться в нынешнем году — или никогда...

16 февраля... Вчера был с первым визитом у князя Львова. Тре­тьего дня провел с ним вечер у Гагарина и пришел домой влюб­ленный в обеих*. Ночью не спал, и С. осталась одна. Вчера тоже пять часов не мог заснуть. Нынче спокоен...

* В А. В. Львову и ее сестру, жену А.Г. Гагарина.

9 апреля. Москва... В Москве опять два раза видел Львову. Под­нялось, но не с такой силой...

Октябрь 9... Был у Львовых; и как вспомню этот визит — вою. Я решил было, что это последняя попытка женитьбы...

6 мая [1861]... День у Берсов приятный, но на Лизе не смею жениться...

22 сентября... Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет...

23 августа [1862]. В Москве... Ночевал у Берсов. Ребенок! Похо­же!.. Я боюсь себя, что ежели и это — желание любви, а не лю­бовь. Я стараюсь глядеть только на ее слабые стороны, и все-таки оно*.

* Здесь и ниже речь идет об отношении к С.А. Берс.

29 августа... Пошел к Берсу, с ним в Покровское. Ничего, ничего, молчание... Не любовь, как прежде, не ревность, не со­жаление даже, а похоже, а что-то сладкое — немножко надежда (которой не должно быть)...

31 августа. И утром то же сладкое чувство и полнота любовной жизни... Кто-то заговорил, и мне показался ее голос. Крепко си­дит 3-я и последняя. Не про тебя, старый черт — пиши критичес­кие статьи!..

3 сентября... Ничего, ничего, молчание. Никогда так ясно, радостно и спокойно не представлялось мне будущее с женой... Главное, кажется, так бы просто, в пору, ни страсти, ни страху, ни секунды раскаяния...

12 сентября... Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продол­жится...

16 сентября. Сказал. Она —да...

17 сентября. Жених, подарки, шампанское. Лиза жалка и тяжела, она должна бы меня ненавидеть. Целует...

19 сентября. Я спокойнее... Шлянье без цели, 5 1/2 у них. Она тревожилась. Лиза лучше, вечер, она говорит, что любит.

20, 21, 22, 23, 24 сентября. Непонятно, как прошла неделя. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепиано и появление са­таны, потом ревность к прошедшему, сомнения в ее любви и мысль, что она себя обманывает... В день свадьбы страх, недове­рие и желание бегства. Торжество обряда. Она заплаканная. В карете. Она все знает и просто... Ее напуганность. Болезненное что-то... Ночь, тяжелый сон. Не она...

26, 27, 28, 29, 30 сентября. В Ясной. Я себя не узнаю. Все мои ошибки мне ясны. Ее люблю все так же, ежели не больше... Нын­че была сцена. Мне грустно было, что у нас все как у других. Сказал ей, она оскорбила меня в моем чувстве к ней, я заплакал. Она прелесть. Я люблю ее еще больше. Но нет ли фальши».

Мы полагаем, что влюбленность, не становящаяся соб­ственно любовью, отсутствие в связи с этим гармонии в основанных на ней семейных отношениях очень часто свя­заны с возникновением влюбленности вследствие сильно­го желания полюбить. Пример А.С. Пушкина и Л.Н. Толсто­го — это один из вариантов данного феномена, когда силь­ное желание любви и женитьбы вызвано близостью конца «возраста любви». Но обычен и другой вариант, когда че­ловек испытывает особо сильное желание полюбить в на­чале или в середине молодости. Э. Фромм отмечает, что нередко влюбленность связана с чувством одиночества и отчужденности. Так или иначе, несмотря на общую сензитивность молодости к выбору спутника жизни и созданию семьи, по-видимому, у каждого человека бывает еще и более узкий период, своеобразный пик «времени любви». И в это время любовь, возникающая вследствие острого ее жела­ния, выбирает один из объектов, имеющихся на данный момент. Естественно, он редко отвечает возможности ста­новления сущностного чувства.

Необходимо отметить, что одна из главных задач моло­дости — создание семьи — решается не всеми. Довольно много людей так и не реализуют благоприятные возмож­ности этого периода и остаются без спутника жизни. Пере­ступив рубеж 28—30, для некоторых 35 лет, они по причи­нам, указанным выше, уже не в состоянии начать совмест­ную жизнь с другим человеком.

Некоторые остаются одни из-за повышенных требова­ний к тем или иным качествам жены (мужа), другие слиш­ком застенчивы, неконтактны, третьи отличаются неужив­чивым характером, у четвертых преградой на пути к браку стоят симбиотические отношения с эгоистичной матерью...

Социологи связывают возросшее в последние десятиле­тия количество женщин, предпочитающих не создавать семью, с повышением их материальной независимости. Но это лишь способствующий данному явлению фактор, пер­вопричина же заключается в субъективных и объективных трудностях нахождения спутника жизни.

Распространено мнение, что при приближении к верх­ней границе молодости лучше создать семью неудачно, чем не создавать совсем. Сторонники этого не лишенного логи­ки взгляда полагают, что, приобретя даже неудачный опыт семейной жизни, человек как бы продлевает сензитивный период к созданию семьи за границы молодости, стано­вится способным к браку и в период зрелости. Конечно, такое простое решение подходит далеко не каждому: не­удачный брак и при отсутствии детей может иметь непред­сказуемые тяжелые последствия.

Что касается линий онтогенеза, отвечающих духовно-нрав­ственной и сущностной направленности личности, то здесь нередко семья не создается вследствие именно несостоявшей­ся встречи с духовно близким, созвучным себе человеком. Иногда причиной является безнадежная неразделенная лю­бовь (влюбленность), что обычно характерно для лиц с доста­точно выраженной застревающей тенденцией характера.

Ярким примером неудавшейся любви, оказавшей силь­ное влияние на большую часть последующей жизни, была первая любовь М.М. Пришвина — к В.П. Измалковой. В 1905 г., в возрасте 32 лет, он пишет в дневнике:

«Что было бы, если бы я сошелся с той женщиной. Непре­менное несчастье: разрыв, ряд глупостей. Но если бы (то было бы чудо) мы устроились ...да нет, мы бы не устроились.

Я люблю тень той женщины... Я по привычке всегда ищу ее глазами в петербургской толпе, но никогда не нахожу...

Через год после нашей встречи в Париже я сошелся с кресть­янкой, она убежала от мужа с годовалым ребенком... Я научил ее читать, немного писать, устроил в профессиональной школе, так как не ручался за себя. Она выучилась, но продолжала жить со мной, у нас был ребенок и умер. Теперь скоро будет другой... Я привык к этой женщине... Но, кажется, я никогда не отделаюсь от двойственного чувства к ней: мне кажется, что все это не то, и одной частью своей души не признаю ее тем, что мне нужно...»

Вот еще несколько дневниковых записей писателя раз­ных лет, касающихся В.П. Измалковой:

1907 г. «Она мне сказала тогда: я люблю не ее. А между тем я не оставляю ее до сих пор. Не помню ее земного лица, но что-то люблю...

Замечательно то, что все образованные развитые женщины мне почему-то неприятны... Чем выше духовный мир женщины, тем сильнее это отталкивание во мне...

... Я хотел найти в ней то высшее, себя, в чем бы я мог возвра­титься к себе первоначальному. В этом и было мое безумие... Она сама мне говорила об этом; поймите, что в действительности я одна, а та другая есть случайность. Это то лучшее, что останется с вами всегда...

И вот это лучшее действительно со мной. Это то, что помогает мне писать, что вдохновляет меня... Но она и бич мой. Отдаваясь ему все более и более, я теряю вкус к тому, что казалось тайной во Фросе... Одно я питаю за счет другого. Вот так и произошло разделение».

1914 г. «1 января... Близко-близко я подступал к счастью, и вот, кажется, только бы рукой взять его, да тут-то как раз вместо счастья — нож в то самое место, где счастье живет. Прошло сколь­ко-то времени, и привык я к этому своему больному месту: не то чтоб помирился, а так иначе стал все понимать на свете...»

1935 г. «28 августа. Снилось мне, что я будто бы и с Ефросинь­ей Павловной и Петей сняли комнату внутри квартиры, где жи­вет и она. И мне очень хорошо... Она живет как бы невидимо и мне предстоит встреча, только встреча и больше ничего, потому что вся жизнь отдана этой встрече.

Давно я не видал таких снов — откликов моей личности на встречу с ней почти 40 лет тому назад: ведь сорок лет из года в год непременно снилось».

Вторая главная сторона жизни— профессиональная дея­тельность — у людей с духовно-нравственной и сущнос­тной направленностью личности, как отмечалось выше, практически всегда сопряжена с интересом к выбранно­му делу. Несмотря на то что она по объективным причи­нам может быть не связана с собственно призванием, пред­назначением человека, которое далеко не всегда откры­вается ему, широта круга интересов и общая направлен­ность на духовно-нравственные ценности обычно опре­деляют круг возможных профессий именно с точки зре­ния интереса к ним.

Профессиональная деятельность при рассматриваемых линиях онтогенеза зачастую является самой главной, оп­ределяющей стороной жизни. В одних случаях это связано с доминированием в иерархии ценностей соответствующего мотива, как это было, например, у Пушкина, Есенина и Л. Толстого, в других во многом может стать следствием нереализованности мотива обретения спутника жизни, что проявилось у М.М. Пришвина.

Дружеские связи в своем истинном, сущностном прояв­лении характерны именно при духовно-нравственной и сущ­ностной направленности личности. Есть немало примеров такой истинной дружбы, возникшей в юности или молодо­сти и продолжавшейся всю жизнь. Из известных личностей назовем Гете и Шиллера, Пушкина и Пущина, Герцена и Огарева, Маркса и Энгельса, Фета и Полонского.

Этот ряд, конечно же, может быть продолжен, для нас же важно отметить, что эти и многие другие примеры дружбы известных людей показывают главные особенности дружбы как непреходящей сущностной связи с миром. В дружбе определя­ющим является именно созвучие двух людей, сущностность их отношений. Все остальное — регулярность или редкость обще­ния, степень исповедальности, открытости и т.д. не имеет ре­шающего значения. Это уже частные особенности, они зави­сят от индивидуальных характеристик и внешних обстоятельств.

Специфика дружбы, ее характерность для духовно-нрав­ственной и сущностной направленности личности опреде­ляются также тем, что она возникает на основе той или иной значимой для обоих участников дружбы деятельнос­ти, сущностной стороны их жизни. Это или общее призва­ние (Гете и Шиллер, Фет и Полонский), или обществен­но-политическая деятельность (Герцен и Огарев, Маркс и Энгельс), или какая-либо другая значимая сторона жиз­ни, например, оставшиеся навсегда дорогой частью души связанные с дружбой годы отрочества и юности, как у Пушкина и Пущина. Дружба, являясь для ее участников сущностной связью с миром, в то же время не возникает на пустом месте, поскольку необходимое для нее созвучие есть созвучие именно в той или иной сущностной стороне жизни.