Состояние церкви. — Великий раскол и соборное движение. — Гуситская война и конец Люксембургского дома. — Начало Габсбургов. — Конец Базельского собора 1 страница

Состояние церкви с 1377 г.

Как уже было сказано, в 1377 г. Григорий XI, преемник Урбана V, снова перенес папскую резиденцию из Авиньона в Рим. После его смерти в 1378 г. римское население хотело, чтобы папой стал итальянец, по возможности даже римлянин, и кардиналы, хотя в основном и французские, испуганные таким настроением, выбрали неаполитанца Урбана VI, архиепископа в Бари. Этот папа горячо принялся за реформы, не скупясь на упреки самим кардиналам, что не могло нравиться этим церковным курфюрстам, привыкшим к почету и роскоши и не желавшим принуждать себя к тому аскетическому образу жизни, на который обрекал себя новый папа, требуя того же от других. Они считала Урбана безумцем, и их большая часть, двенадцать «ольтрамонтани»,^[42] бежав в Ананьи, объявили там избрание Урбана недействительным и выбрали в Фонди француза, уроженца Женевы кардинала Роберта, под именем Климента VII. Он был признан Джованной I, неаполитанской королевой (с 1343 г.), и Францией и снова поселился в Авиньоне. Ему постепенно подчинились и другие государства, политически зависимые от Франции или находившиеся с ней в дружеских отношениях, как, например, Шотландия, Савойя, Кастилия, Арагон, Наварра. Но немецкие земли, Германия и Англия, Дания, Швеция, Польша признавали Урбана. Таким образом возник великий раскол, «схизма», разъединившая западную церковь.

Раскол

Повсюду горячо обсуждался вопрос о правильности избрания Урбана. После его смерти в 1380 г. казалось удобным восстановить единство церкви, но римские кардиналы тотчас же выбрали нового папу — Бонифация IX, а когда в Авиньоне умер Климент VII (в 1394 г.), французские кардиналы, со своей стороны, провозгласили папой Бенедикта XIII. После кончины Бонифация его партия избрала еще одного папу, а затем, когда и тот в 1406 г. умер, еще одного — Григория XII. Все эти папы боролись друг с другом, извлекая духовное оружие из своего неистощимого арсенала. Они не щадили взаимных анафем, что смущало народную совесть или, лучше сказать, притупляло ее. Многие говорили, что вместо двоих можно иметь и дюжину пап или, пожалуй, своего для каждой страны. Но духовное оружие было малодейственно в подобной борьбе; нужно было другое, мирское, а для него требовались деньги. И до этого изобретательность курии в деле вымогания денежных средств вызывала удивление и ропот.

Слева: золотая монета антипапы Климента VII (1378–1394).

Справа: серебряная монета папы Бонифация IX (1389–1404).

Париж. Нумизматический кабинет.

Теперь все эти злоупотребления еще больше выросли, заслуживая названия симонии, которым метко заклеймила их старая церковь. К так называемым «бенефициям», получение которых через папу совершалось тоже не без денег, добавились обещания будущего получения доходных мест — «gratiae expectativae». К «аннатам», т. е. годовому пользованию приходом, прибавились «сполии» или выморочное движимое и недвижимое имущество умерших прелатов. Все это вместе образовывало богатый приток в папскую казну. Коллекторы и подколлекторы собирали эту дань под разными названиями: «резервации», «превенции», «деволюции», «коменды»,^[43] смертного случая при папском дворе, разрешительных грамот. Верным признаком разложения церкви было растущее число сект и братств, таких как апостольские братства, бегарды и бегины,^[44] братья совместного жития и пр. Если все эти сектанты и не разрывали до конца своей связи с общей церковью, то их обилие доказывало, что она в своем настоящем виде не удовлетворяла религиозных потребностей разнообразных общественных слоев. Эта неудовлетворенность чувствовалась не только глубокими, но и легкомысленными натурами, возмущая наиболее серьезные умы, потому что естественным последствием укоренившейся симонии, разраставшейся до чудовищных размеров вследствие самой схизмы, было усиливавшееся обмирщение и искажение духовного сословия. Лицам, случайно попадавшим ко дворам языческих государей, приходилось выслушивать там, что христианам теперь легче живется, чем прежде: у них двое богов, которые могут отпускать им грехи, и если один не захочет, то можно обратиться к другому.

Преобразовательное движение. Собор в Пизе

Такое печальное положение чувствовалось во всех странах всеми сословиями. Но исправить его было трудно, потому что церковь вытеснила мирских властителей из их законной сферы, этих жизненных и содействующих членов церкви, предъявляя им непомерные претензии. Между тем без помощи этих самых властителей церковная реформа была невозможна. Как учила уиклифская ересь, дело должны были взять в свои руки светские князья. Действительно, немецкий король Вацлав и французский король Карл VI решили водворить в церкви единство, заставив обоих пап отказаться от своего сана. Но те не собирались этого делать. Начатые по этому поводу переговоры велись только для вида. Среди этого вырастала новая, непредвиденная сила, которая находила ответы на то, перед чем немела догматика и существовавшее каноническое право. Эта сила заключалась в свободном знании и университетах, которые стали быстро развиваться со второй половины XIV в. в Праге (1348 г.), Вене (1365 г.), Гейдельберге (1387 г.), Кёльне (1388 г.), Эрфурте (1392 г.), причем наиболее прославившиеся, Парижский и Оксфордский, занимались самыми наболевшими вопросами, в основном церковной реформой «сверху донизу» и созванием вселенского собора для этой цели.

Печать факультета богословия Парижского университета. 1398 г.

Париж. Национальный архив.

Но кто имел право его созвать? Это было очень серьезным вопросом. Однако под давлением общественного мнения кардиналы обеих курий созвали такой съезд в Пизе в марте 1400 г. Два вожака реформенной партии, камбрейский епископ Пьер д'Айи и канцлер Парижского университета Жан Жерсон заняли главенствующее место на этом соборе, который повел дело решительно, объявил обоих пап, Бенедикта и Григория, низложенными, и избрал нового, Петра Филарго, уже немолодого, под именем Александра V. Собрание было торжественным, в нем участвовали 22 кардинала, 3 патриарха, 12 архиепископов, 80 епископов, 87 аббатов. 300 докторов богословия и канонического права были представителями 15 университетов. Решения были резкими, но преобразовательное движение не было еще всесокрушающим, собор еще не опирался на могучую народную силу. Александр V, хороший богослов, не способный, однако, противостоять своим кардиналам, распустил собрание, в то время как оба низложенных схизматика продолжали считать себя законными папами. Таким образом, появилось уже трое наместников святого Петра, причем всей богословской и юридической учености было недостаточно для определения, кто из них был на самом деле настоящим и правомерным.

Чехия. Ян Гус

В это время в Чехии развилось движение, непосредственно примыкавшее к ереси Уиклифа. В Праге, отличавшейся умственным развитием, давно уже высказывались протесты, теперь же к ряду таких реформаторов, как Штитный, Милич, Матвей из Янова, примкнул молодой священник, степенный и высоконравственный искренний проповедник чех Ян Гус, родившийся в 1369 г. в пограничном местечке Гусинце. Он рано занял место при университете и, начиная с 1402 г., привлекал к себе общее внимание, состоя проповедником при Вифлеемской часовне в Праге и духовником королевы Софьи.

Подпись Яна Гуса. «IOHANNES HUS MAGISTER IN ARTIBUS» (Ян Гус, магистр искусств).

Сочинения Уиклифа читались в Праге уже с 1381 г., еще при жизни автора. Университеты сохраняли тогда между собой живую связь, поддерживаемую постоянным наплывом и перекочевкой учащихся. Дух этих сочинений и практическая сторона учения Уиклифа вызывали сочувствие прямодушного Гуса. Он говорил, что хотел бы поравняться с тем уровнем, на котором стояла душа Уиклифа. Особенно повлиял на него доклад Уиклифа «Tractatus de ecclesia», основные положения которого воспроизведены Гусом в его собственном сочинении под тем же названием. Опасных идей о «пресуществлении» Гус, кажется, не усвоил, хотя и его мог привлекать какое-то время спиритуалистический взгляд на таинства. Однако при всей своей христианской прямолинейности он проявлял крайнюю осторожность и совестливость в суждениях о частностях некоторых главных вопросов. Но его друзья, например, рыцарь Иероним Пражский, принимали учение Уиклифа безусловно. Таким образом, в университете, полном приезжими студентами, царило большое возбуждение. К богословско-философскому спору присоединялась и племенная вражда, задевавшая университетский устав. В совете заведения, ведавшем широкими интересами, большинством голосов располагали немцы, что унижало национальные права чехов. Благодаря влиянию своего знаменитого проповедника они смогли добыть королевский декрет, гласивший, что отныне чешская нация должна была иметь в совете три голоса, а иностранцы лишь один. Это привело к разрыву: иностранные профессора и студенты покинули Прагу. Переход их в новый Лейпцигский университет вызвал расцвет этого заведения, получившего в том же 1409 г. утверждение папы. Все это было жестоким ударом для немецкого элемента в Чехии, и у магистра Гуса появилось множество врагов. Пражский архиепископ, получив полномочие у папы Александра V, сжег все сочинения Уиклифа и запретил проповедование в частных часовнях. Гус не покорился этому распоряжению, за что был отлучен, но король, дворянство и университет были на его стороне. Король выступил против архиепископа, говоря, что духовенство было довольно, пока Гус обличал мирян. Следовало бы ему остаться довольным, когда тот же Гус принялся и за обличение грехов духовенства. Сам Гус, не обладавший большим научным глубокомыслием, но питавший глубокое убеждение в ответственности перед Богом, как и большинство членов его сословия, укреплялся в мысли, что человек, получивший от Господа назначение проповедовать, должен делать это невзирая ни на какие угрозы и отлучения. Такое убеждение должно было, несомненно, увести его за пределы, установленные существовавшей католической церковью, в чем, по-видимому, он не давал себе полного отчета. Как бы верно ни было то положение, что глубокая внутренняя уверенность благочестивого человека в возложенном на него свыше поручении обязывает его к известным деяниям, без всякого соотношения со взглядами каких бы то ни было земных властей — такое положение все же не католично: католическая церковь больше не знала никаких божеских внушений без посредничества ее властей, с тех пор как превратилась в учреждение церковников и пап. Перед растущим общим сопротивлением архиепископ на время умолк, но вскоре раскол проявился еще резче (1412 г.). Папа отлучил Гуса и запретил ему пребывание в Праге. Отлученный удалился тогда в Гусинец, но продолжал проповедовать и издал подобие манифеста, в котором взывал к Христу о суде между ним и папой.

Констанцский собор

Это обращение от ложного, внешнего и преходящего проявления католической церкви к ее извечному принципу имело глубокое значение для того пути, по которому развивался вопрос о церковной реформе. С тех пор как ненормальному положению в германском государстве, бывшему в 1410 г. таким же «трехглавым чудовищем», как и церковь, был положен конец и Сигизмунд признан единым, законным королем, движение в пользу церковной реформы и ожидание всеобщего собора, который должен был провести эту желанную реформу «сверху и донизу», получило новое подкрепление. После смерти Александра (1410 г.) папой был избран кардинал, легат в Косе, Бальтазар под именем Иоанна XXIII. По отзывам его противников он считался человеком порочным, во всяком случае, его прошлое, что было, впрочем, обыденным явлением среди высшего духовенства. Сигизмунд встретился с папой во время одной из своих поездок в Верхнюю Италию и предложил ему в качестве необходимой меры созвать собор, что этому искушенному в мирских треволнениях человеку было нетрудно разъяснить другому, стоящему на одном уровне с ним. Они сошлись и относительно места для этого съезда, в результате чего в декабре 1413 г. папа издал буллу, которой собор созывался на 1 ноября 1414 г. в Констанце, на Боденском озере, — следовательно, на германской территории. Этот долгожданный собор действительно открылся 5 ноября 1414 г. при личном присутствии самого Иоанна XXIII.

Въезд папы Иоанна XXIII (1410–1415) в Констанц в 1414 г.

Над балдахином — изображение процессии Святого причастия.

Съезд был блестящим даже с внешней стороны: налицо были 3 патриарха, 29 кардиналов, 33 архиепископа, 150 епископов (треть которых состояла из папских креатур, «бедных итальянских прелатов»), 100 аббатов и 300 докторов. Кроме того, прибыли многие лица из светской знати, привлеченные важностью подлежавших обсуждению дел и удобным случаем. В самые блестящие дни собора число присутствовавших доходило до 80 тысяч. К Рождеству прибыл и король Сигизмунд. Но внешнее великолепие съезда все же уступало его внутреннему значению. Речь шла не только об устранении самых тягостных и вопиющих злоупотреблений, худшим из которых была схизма и незаконное существование трех пап, но и о преобразовании самодержавного правления церковью в конституционное, о ее способности на усовершенствование и постоянный прогресс. При этом такое преобразование, которое в случае успеха могло бы считаться полным обновлением, рождением новой церкви, должно было свершиться мирным, законным путем, с помощью учредительного собрания, в состав которого должны были войти ученейшие мужи различных европейских стран. Общее настроение было благоприятным, перевес — на стороне партии, требовавшей реформ.

Собор и папы

Собор ставил перед собой тройную задачу: веру (causa fidei), единение (causa unionis) и преобразование (causa reformationis). Но предварительно предстояло решить важный вопрос о том, как должны были подаваться голоса собравшимися отцами: понародно или поголовно. Последний способ мог оказаться невыгодным для партии реформы, потому что большинство было бы тогда на стороне итальянцев — креатур папы Иоанна, за небольшими исключениями, в то время как при голосовании по нациям — Франция, Германия, Англия, Италия, — в самом худшем случае, партия имела тройной перевес. Вопрос был решен в пользу либералов, друзей реформы (февраль 1415 г.). Затем, как заявил оратор от этой партии кардинал Пьер д'Айи, прежде всего, согласно воззрениям реформаторов, следовало искоренить схизму. Все три папы, насколько правильно или неправильно они пользовались этим именем, должны были добровольно сложить с себя сан. Пронырливый Иоанн обещал в марте выполнить это требование, если то же сделают и остальные папы, Григорий и Бенедикт. Он надеялся, что собор выберет его тогда единственным папой. Но когда он заметил враждебное к себе отношение, — вполне заслуженное, как он не мог не сознаться в этом, — то решил уйти из неприятного места, в которое вступил со словами: «Так ловят лисиц». С помощью герцога Фридриха Австрийского, которым руководила отчасти зависть Габсбурга к императору из Люксембургского дома, и других князей, папа бежал, переодевшись конюхом, во время турнира в Шаффхаузене (20 марта). Это грозило опасностью: партия реформы была окружена интригами, целью которых был срыв собора. Но руководители реформы не пали духом и стали действовать энергично: после одной речи канцлера Жерсона (23 марта) собор резко заявил в виде основного постановления, что он, святейший собор, заседающий в Констанце, остается в неприкосновенности и силе, несмотря на все, что когда-либо и кем-либо против него утверждалось. Другими словами, собор декларировал свое превосходство, заявляя, что это церковное собрание говорило от имени самой церкви, было самой католической церковью. И одержавшая победу партия поспешила сделать из сказанного необходимые выводы. Гроза разразилась в первую очередь над Габсбургом: он был приговорен к ссылке и отлучен от церкви. Множество городов и владетельных лиц прислали ему в ближайшее время объявления войны. Военачальником при исполнении приговора о его изгнании был назначен бургграф Нюрнбергский. Поход состоялся быстро; крепости Фридриха и даже его старый Габсбург были разрушены, он должен был предать себя на милость императора и лично просить о помиловании в трапезной Констанцского монастыря миноритов. И Бальтазару (папе Иоанну), которому он покровительствовал, не удалось далеко уйти. Несколько кардиналов, посланных за ним в погоню, привезли его обратно, а либеральная партия, завершая свою победу, затеяла против него формальный процесс, на котором не было недостатка в самых тяжких обвинениях и который закончился его низложением (29 мая), вполне заслуженным, если верить тому, что было сказано против него свидетелями на суде. Он был отдан под стражу Фридриху Гогенцоллерну, бургграфу Нюрнбергскому. Через несколько дней снял с себя сан 83-летний Григорий XII. Только Бенедикт XIII продолжал упорствовать, но скоро у него совсем не осталось приверженцев, потому что испанские владения от него отвернулись и Испания присоединилась к решению четырех остальных государств.

Процесс Гуса

Партия церковной реформы провела все дело против папства очень смело. Она считала себя обязанной доказать свету, что пребывает на почве старокатолического единства, — ортодоксальности, — и постаралась сделать это с помощью процесса против чешского проповедника Яна Гуса, который прибыл в Констанц в начале ноября 1414 г. с охранным листом императора, а 28 ноября был арестован по обвинению в еретичестве. С мая по начало июля длился процесс, закончившийся осуждением Гуса. В его лице собор хотел поразить ересь и особенно ересиарха Уиклифа, учение которого было торжественно осуждено на восьмом заседании собора. Один из отцов доктор Стефан Палец сказал Гусу: «С самого рождения Христова никто не писал более губительного для церкви, чем ты и Уиклиф». Гус отрицал солидарность с Уиклифом, особенно относительно его учения о пресуществлении, и утверждал, вопреки показаниям чешских нотаблей, что никогда не учил в духе Уиклифа, вообще никогда не отступал от церковного учения и не мог признать себя еретиком. Но при всем этом он не переставал думать и даже настойчиво подтверждал, что каждый, призванный Господом проповедовать, должен повиноваться такому призванию, несмотря на духовное начальство и всякие отлучения. Если на первом допросе он заявил, что готов отречься, если хотя бы самый младший член собора докажет ему его заблуждение, то это было ересью из ересей, потому что он требовал свободного обсуждения там, где ему следовало просто покоряться решению собора, властному слову церкви. Здесь жестоко, лицом к лицу боролись два принципа, два мировоззрения, два века. С одной стороны, принцип церковного авторитета, в самом блестящем своем проявлении, вселенском соборе, потому что этот собор готовил реформу, служа представителем великого союза народов обновленной западной церкви, с другой — принцип протестантский, евангельский, принцип христианской совести в ее непосредственном общении с Богом и Христом, без посредства священника или церкви. Этот принцип воплощался смиренно, несовершенно, в исповедании и личном убеждении одиного, не обладавшего выдающимся умом, но честного и набожного человека. Большинство членов собора не желало смерти Гуса, как это часто утверждают протестантские историки. Он должен был лишь отречься, т. е. покориться власти церкви и, со своей точки зрения, бывшей и точкой зрения существовавшего, еще не изменившегося, общественного государственного строя, они были вполне правы в этом требовании. Ему даже облегчали это отречение от идей Уиклифа, о которых главным образом шла речь и которые он будто бы признавал, по представляемым доказательствам. Один из главных членов собора даже старался разъяснить ему последовательность такого отречения: если он, Гус, утверждает, что не разделяет известных положений Уиклифа, то его отречение было бы лишь повторением этого отказа, только в другой форме. Но Гус постыдился прибегнуть к такой чисто схоластической диалектике, допустившей столько лжи под видом истины. Он возразил с логикой строгой правдивости, что отрекаться — значит отказываться от того, что признавалось прежде, но он никогда не признавал тех положений, поэтому ему и нельзя от них отрекаться. Его нельзя было переспорить, и потому пришлось убить тело, если нельзя было убить дух. В своем последнем показании Гус повторил воззвание, на этот раз прося Христа рассудить его и собор. В собрании, которое имело на своей стороне все написанные и завещанные преданием права, такое обращение могло показаться только забавным, и ответом на слова Гуса был общий смех. Тяжкий, страшный смысл происходившего поняли немногие, и то лишь поскольку их не поглощали повседневные заботы и суета. Смертный приговор был произнесен и приведен в исполнение 6 июля 1415 г.

Осуждение Яна Гуса.

Миниатюра из хроники Ульриха фон Рихенталя, написанной в 1417 г. Констанц. Национальная библиотека.

Ян Гус идет на казнь.

Миниатюра из хроники Ульриха фон Рихенталя, написанной в 1417 г. Констанц. Национальная библиотека.

Ян Гус на костре. Гравюра 1563 г. Прага.

Надпись наверху (на латыни): «Это изображение достопочтенного Гуса, некогда положившего жизнь на костре за Христа». Внизу (по-чешски): «Изображение магистра Яна Гуса, мученика во имя Божье».

Оправдание относительно охранного листа скоро нашлось. В сущности, такая охрана не могла иметь большого значения там, где речь шла о произнесении и исполнении церковного приговора, хотя Сигизмунд и подумывал о вмешательстве в дело. Но богословы нашли лазейку в том, что необязательно держать слово перед тем, кто сам изменяет своему слову перед Богом. Гус принял смерть на костре — обычный вид казни за преступления, вымышленные фанатизмом, с твердостью ученика Христа и мученика за великий принцип (6 июля 1415 г.). В следующем году той же смертью погиб Иероним, также привезенный в Констанц. В минуту слабости он отрекся, но вскоре снова воспрял духом и взял назад свое отречение. Собору вскоре пришлось узнать, что значило придать новому учению такого мученика, как Гус. Было внутреннее противоречие в том, что преобразовательный собор начинал свои реформы с сожжения человека, мечтавшего о реформах. Дело реформы, составлявшее главную задачу собора, уже приближалось к той мели, о которую должно было разбиться. Схизматические папы были устранены, потому что власть упорного Бенедикта простиралась лишь на тот испанский городок, в котором он пребывал. Немецкий народ с императором Сигизмундом, а сначала и Англия, требовали, чтобы преобразование церкви было завершено до избрания нового папы. Но большинство кардиналов были против этого, на их стороне были и другие государства и все те лица, которые страдали от сложившегося неопределенного порядка.

Папа Мартин V.

Весь 1417 г. прошел в переговорах, закончившихся, как это обычно бывает в подобных условиях, чем-то средним. По крайней мере, так казалось, но в сущности это было возвращение к старому порядку. На 39-м заседании собора (октябрь 1417 г.) была принята общая программа реформ, и через несколько недель был избран новый папа из дома Колонна, Мартин V. Старый монархический строй папства был восстановлен, и папа Мартин сумел воспользоваться обстоятельствами.

Монета папы Мартина V (1417–1431). Париж. Нумизматический кабинет.

Он снова был первым, законным, несомненным, единоличным папой. Восторженное настроение первых лет на пользу реформ ослабло среди кропотливых подробностей этой преобразовательной работы. Людям требовалось спокойствие традиции, которое поэт так метко назвал «вечно вчерашним». Теперь нетрудно было затереть все, что требовалось, а именно — общую реформу «сверху донизу». Новый папа занялся конкордатами с отдельными государствами, оставляя в стороне самые вопиющие злоупотребления. Впрочем, оба октябрьских заседания (1417 г.), 39-е и 40-е, ознаменовались очень важными решениями. Было установлено следующее: правильный созыв соборов через каждые 5, иногда 10 лет; при новой схизме немедленный созыв собора и принятие им верховного решения; этот церковный порядок обязателен для пап; признается необходимым прекратить или ограничить многие злоупотребления (следовал их длинный перечень). Все это было хорошо, но собрание, не вдохновляемое более притоком жизненных христианских сил, уже не обладало достаточной энергией для осуществления указанных мер. 12 апреля 1418 г. папа объявил собор закрытым после сорока пяти заседаний и 16 мая уехал. Его белого иноходца вел под уздцы император, четыре имперских князя поддерживали кисти пунцовой конской попоны, а четыре графа несли балдахин над всадником… Папство покидало роковое поле битвы со всеми воинскими почестями.

Гуситы в Чехии

Но умы были слишком взволнованы для того, чтобы жизнь опять спокойно вошла в старое русло покорности, и в Чехии сопротивление приняло большие размеры. Процесс Гуса, презрение к Чехии, справедливо или нет приписываемое собору, ненависть к Сигизмунду — все это вызывало сильное брожение в стране. Гусу поклонялись как мученику, и большое собрание чешских и моравских магнатов отправило еще в сентябре 1415 г. на собор свой протест, составленный в непочтительных выражениях. Особенно важным было то, что оппозиция уже имела знамя, вокруг которого могла собираться. Один пражский пастор, Яков из Миза (Стршибро), предлагал чашу и мирянам, т. е. давал им причастие в обеих формах, sub utraque. Гус из своей темницы дал разрешение на эту старинную форму обряда, державшуюся в христианской церкви до XII в. Образовался союз защиты свободной проповеди и сопротивления отлучению. Университет также высказался в пользу sub utraque. Огромная толпа под предводительством двух дворян, Микулаша из Гуси и Яна Жижки из Троцнова (Траутенау), отправилась на гору Табор около Праги, отпраздновала там причащение под двумя видами и жестоко расправилась с думой пражского Нове-Места, члены которой хотели помешать благочестивому торжеству (июль 1419 г.). Король Вацлав, не имевший возможности помешать происходившему, был поражен апоплексией и умер через несколько дней. Император Сигизмунд, «предавший Гуса под нож», стал теперь королем Чехии. Это подлило масла в огонь.

Коронация императора Сигизмунда папой Евгением IV. Бронзовый рельеф на воротах собора святого Петра в Риме. Выполнены в 1447 г. Антонио Филарете и Симоне Донателло по заказу Евгения IV.

Гуситские войны

Гуситы распались на умеренных, или «каликстинцев» (иначе чашников, т. е. сторонников причастия и от чаши, или в обеих формах) и радикалов, или «таборитов» (от горы Табор), которые повели свою ожесточенную войну против церквей и монастырей, священнослужителей и монахов. Сигизмунду предстояло завоевывать Чешское королевство. Его друг Фридрих Гогенцоллерн, ставший с 1415 г. курфюрстом Бранденбургским, дал ему дельный совет, который был, однако, слишком простым и хорошим для того, чтобы ему последовал человек с таким односторонним умом, как Сигизмунд.

Император Сигизмунд отдает бургграфу Фридриху Нюрнбергскому в лен Бранденбургскую марку. Раскрашенная гравюра на дереве. Из книги Антона Зорга, напечатанной в Аугсбурге в 1483 г. Прага. Университетская библиотека.

Император — слева на троне. За ним с церемониальным мечом — герцог Рудольф Саксонский; другие князья держат скипетр и державу. Бургграф Фридрих Гогенцоллерн — справа впереди, стоит на одном колене со знаменем Бранденбурга (с красным орлом) в руках. За ним также на одном колене стоит рыцарь со знаменем Гогенцоллернов.

Фридрих советовал ему смотреть на дело только с государственной точки зрения, т. е. войти в соглашение с умеренными, сделав им необходимые уступки, а все церковное предоставить решению будущего собора. Но мысль о том, что в каком-нибудь государстве могут рядом спокойно проживать люди, одни из которых причащаются в одной, а другие в двух формах, была слишком новой, хотя может показаться очень простой. Сигизмунд отверг предложения умеренной партии и требовал разоружения. Встретив отказ, он с согласия папы возвестил крестовый поход против еретической Чехии. Собрав значительное войско, около 100 тысяч человек, он терпел поражение за поражением. Так и не удался ему штурм Жижковой горы около Праги (1420 г.). Гениальным вождем гуситов был дворянин Ян Жижка, который соединял в себе религиозный фанатизм и ясность ума настоящего военачальника и к тому же пользовался безграничным авторитетом. Это позволило ему даже после того, как он совершенно ослеп, удержать победу за гуситами.

Ян Жижка. Со старинной гравюры.

Нашествие немцев только подстрекало религиозный и национальный фанатизм чехов. В стране против всего, что не примыкало к ним, свирепствовали табориты. Они требовали уничтожения всех городов за исключением истинно правоверных, всех книг, кроме Библии, и каждый истинно верующий должен был преследовать всякое уклонение от исповедуемого им закона. Поход 1421 г. был для имперцев тоже неудачным и закончился их отступлением. В январе 1422 г. Жижка нанес им новое поражение. Он научился военному делу, участвуя в качестве польского наемника в битве под Танненбергом,^[45] столь роковой для Тевтонского ордена. Жижка прожил достаточно долго для того, чтобы дисциплинировать свое войско и научить его полезным тактическим приемам. Оружием толпы служили цепы с железной оковкой; телеги, на которых ехали за войском женщины и дети, тоже служили Жижке для боевых целей: эти деревенские фуры, превращенные в военный обоз, быстро образовывали укрепленный лагерь и так же быстро раздвигались вновь, когда войско снималось с места. Жижка умер в 1424 г. С его кончиной партия распалась на две части: одна осталась под предводительством Прокопа Голого, другая, названная «сиротской», управлялась военным советом, во главе которого стоял Прокоп Малый. Эти партии не довольствовались обороной, но истребляли все огнем и мечом, устремляясь из Чехии, представляющей собой естественную крепость, в соседние страны — «земли филистимлян и моавитян» на языке фанатизма, отуманенного ветхозаветными представлениями. Так опустошили они Австрию, Венгрию, Саксонию, Майсен, причем их учение, подкрепляемое победами над войсками, организованными по старому образцу, начинало привлекать к себе родственные элементы и из других краев.