II. Архитектура восточных деспотий

Введение

Произведение архитектуры классового общества легко отличить от произведения архитектуры доклассового общества. Различие между ними состоит в том, что здания классового общества более совершенны по своему техническому исполнению и являются более законченными по своему оформлению (что обусловливает собой адекватность замысла и исполнения), чем здания доклассового общества. Создается впечатление, что в доклассовом обществе строитель только начинает ориентироваться в мире архитектурных образов и технических возможностей их осуществления. Получается вывод, что развитая монументальная архитектура окончательно сложилась как искусство лишь в достаточно развитом классовом обществе и только подготовлялась в обществе доклассовом.

Не все восточные деспотии реально‑исторически связаны друг с другом, как те из них, которые прилегали к Средиземному морю, где от Вавилона, Ассирии и Египта и до наших дней идет непрерывная цепь развития человеческой культуры. Архитектура каждой восточной деспотии возникает на социально‑экономической основе данного общества, воспринимая достижения непосредственно предшествовавшей ей в данной области архитектуры эпохи родового строя и развивая дальше идеи последней. Впоследствии некоторые из архитектур восточных деспотий соприкасаются друг с другом и перенимают друг у друга отдельные формы и даже стилистические особенности. Но некоторые из архитектур восточных деспотий до конца своего развития остаются исключительно своеобразными. Таковы особенно Китай. Япония и Индия. В развитии архитектуры Китая, Японии и Индии мало преемственности форм и идей мировой архитектуры. Как архитектура Китая и Японии, так и архитектура Индии должны быть рассмотрены поэтому в особых главах. Формы и композиционные приемы в архитектуре Китая и Индии очень своеобразны; памятники каждой из этих архитектур очень друг на друга похожи и резко отличаются от памятников всех других архитектур. Архитектуры Китая, Японии и Индии теснее архитектур других восточных деспотий связаны с зодчеством эпохи родового строя и типологически архаичнее архитектур средиземноморского круга. Стоит только вспомнить башнеобразные храмы Индии, являющиеся своего рода искусственными холмами. Изобразительная органика этих башен, благодаря которой они скорее похожи на фантастические тропические растения, чем на здания, делает архитектуру Индии типологически более архаичной, чем геометризованное формообразование вавилонских зиккуратов (ступенчатых культовых башен) и египетских пирамид.

Зодчество Древних Вавилона и Ассирии, с одной стороны, в зиккуратах геометризирует башню – искусственную гору, превращаемую таким композиционным приемом в более отвлеченный образ. С другой стороны, в этих странах на основе дворового типа многокомнатного прямоугольного дома, своими корнями восходящего к дому эпохи родового строя, создается монументальный дворец. Еще более прогрессивным характером отличается архитектура Египта, в которой зарождается тектоника и структивная архитектурная форма. Намечается даже переход к греческому ордеру. Несколько в стороне стоит архитектура о. Крита, которая перерабатывает, примыкая к египетскому дому, вавилоно‑ассирийский монументальный дворец во дворец интимный и живописный. Искусство о. Крита тоже очень тесно связано с искусством доклассового общества.

Наконец, несколько особняком стоят архитектура Персии и зодчество мусульманских стран. Персидская архитектура усваивает достижения ассирийской и египетской архитектур. Но в архитектуре восточных деспотий мы наблюдаем совершенно иное понимание преемственности, чем в зодчестве торгово‑рабовладельческих Греции и Рима и в последующей архитектуре Европы. В восточных деспотиях нет такого быстрого движения вперед в смысле восхождения на следующую ступень прогрессивного развития, как это имело место в Греции по сравнению с деспотическим Востоком, в Риме по сравнению с Грецией и в Европе, где прогрессивное движение архитектуры развивалось особенно быстро вплоть до наших дней. Архитектура Персии, существовавшая одновременно с греческой архитектурой, не только не усваивает греческого ордера, но глубоко видоизменяет его структуру с точки зрения принципов восточно‑деспотической архитектуры. Зодчество мусульманских стран идет по этому пути еще гораздо дальше и, заимствуя греко‑римские формы и типы, в корне перерабатывает их и совершенно видоизменяет основной их смысл. Мусульманская архитектура распространяется по всему Востоку, от Испании до Китая, она объединяет зодчество отдельных восточных деспотий. Зодчество Востока не базируется на архитектурном ордере. Созданный греками архитектурный ордер лег в основу всего дальнейшего развития мирового зодчества.

Для восточных деспотий, как для всякого классового общества, характерно резкое противопоставление огромных масс эксплуатируемого населения и небольшой группы эксплуататоров. Громадное значение имеет земля и ее обработка. В теории вся земля принадлежит монарху, фактически же – представителям господствующего класса. Плодородие земли зависит обычно от больших рек, в связи с чем вошло в употребление обозначение «речные культуры». Урожай обусловлен разливом рек, и обычно необходимы большие канализационные работы и сооружение огромных плотин для регулирования этих разливов и орошения страны. Такие подчас гигантские работы давали толчок к объединению стран в строго монархические государства. Центральный бюрократический аппарат, сложный и разработанный, возглавляется монархом и крепко держит в своих руках страну, глубоко впуская свои щупальцы в ее недра и сосредоточивая в одной точке управление подчас гигантскими территориями.

Для осуществления колоссальных ирригационных мероприятий требовалось огромное количество рабочей силы. Ее в основном черпали из рабских масс. Деление на рабовладельцев и рабов составляет первое классовое строение общества по основной линии. Хотя разложение старинного общинного строя происходит в древневосточных странах чрезвычайно медленно, все же уже очень рано общинная масса попадает в зависимость от местной знати и жречества, что приводит к возникновению рабства в его первобытной форме. Наряду с этим все больше расширяется другой источник комплектования класса рабов – войны Древнего мира, которые становятся чуть ли не экономической его функцией. Долгое сохранение общинного строя, связанного с поглощающим огромные массы труда ирригационным хозяйством, вызывает и долгое сохранение рабовладением его коллективного характера: существуют государственные, храмовые и общинные рабы.

Крестьянские массы также привлекаются к ирригационным и иным крупным работам в порядке общегосударственных повинностей. Этим объясняется своеобразие в развитии классовой борьбы в древневосточных деспотиях. Так, например, в Египте чаще, чем где бы то ни было в Древнем мире, наблюдаются случаи объединения рабов с эксплуатируемыми массами свободного населения для совместной борьбы против эксплуататоров. Характерна огромная роль, которую в восточных деспотиях играет религия. На ней держится авторитет господствующего класса и монарха. Все проявления человеческой культуры пронизаны религиозными идеями и находятся на службе у религии.

Восточные деспотии на первый взгляд очень сильно отличались друг от друга по своей архитектуре. Так, может показаться, что нет почти ничего общего между архитектурой Китая и Египта, Индии и мусульманских стран и т. д. Как будто легкие дома‑павильоны в Китае и Японии представляют собой полную противоположность громадным массивам пирамид, а фантастический лес причудливых башен ансамбля в Бхубанешваре не имеет точек соприкосновения с развертывающимся во все стороны от зрителя размеренными рядами колонн пространством мечети в Кордове. Различия форм в архитектурах разных деспотий очень велики и объясняются тем, что они в своем развитии были совершенно разобщены друг от друга, параллельно развиваясь из архитектуры доклассового общества. Различия географических и других внешних условий народов, со своей стороны влиявшие на развитие той или иной архитектуры, играли при этом очень большую роль. Особенно важны различия в строительных материалах, которые природа предоставляла в распоряжение архитекторов в отдельных восточных деспотиях, и в уровне технического умения обработать этот материал, а также в высоте конструктивных приемов и навыков. Однако, несмотря на все эти различия, которые сразу бросаются в глаза, архитектуры восточных деспотий все же имеют друг с другом настолько существенные общие черты, что все эти архитектуры естественна соединяются в одну группу, противоположную другим архитектурам и группам архитектур, которые будут изучены в следующих томах.

Архитектура восточных деспотий должна быть в целом охарактеризована прежде всего отрицательно как архитектура доордерная. Создание архитектурного ордера классической греческой архитектурой (см. том II) обозначает следующую, по сравнению с восточными деспотиями, ступень в развитии мировой архитектуры. Восточные деспотии не знают ни ордера, ни колонны как элемента строгой тектонической системы (см. том II). В восточных деспотиях колонна известна только в совершенно другом смысле. Она либо изобразительна и символична (Китай, Египет), либо это – пространственный знак (Персия, мусульманские страны).

Эта отрицательная характеристика, выдвигающая очень важный признак доордерности, должна быть дополнена характеристикой положительной. Сюда относится прежде всего теснейшая связь архитектуры восточных деспотий с религией, на службе у которой находится восточно‑деспотическое зодчество. Это – та ступень развития человечества, когда религия целиком пронизывает собой не только архитектуру, не только искусство, но и всю человеческую культуру. Объясняется это той огромной ролью, которую религия играла в эксплуатации громадных масс населения, сидящего на земле и ее обрабатывающего, сравнительно очень немногочисленным господствующим классом, утверждавшим свою власть не только физической силой, но и силой экономического принуждения и детально разработанной, очень сложной системой религиозного мировоззрения, широко распространяемого и глубоко внедряемого как, особенно, в эксплуатируемые массы, так и в среду самого господствующего класса. Религия обосновывает господствующее положение небольшой кучки людей и эксплуатацию подвластных им масс. В связи с этим в восточных деспотиях отдельные области культурной деятельности человека еще не отделились от религии как самостоятельные стороны культурного строительства, имеющие свои специфические принципы. Еще господствует общая недифференцированная человеческая культура, насквозь религиозная, служащая религии, еще не разложившаяся на отдельные самостоятельные области. Поэтому и все искусство, и в частности архитектура, проникнуты религиозными идеями и служат религии. Это относится не только к культовым зданиям, но и к архитектуре дворцов и даже частных домов. Так, ассирийский или персидский дворец с таинственными крылатыми чудовищами, охраняющими вход, нисколько не отличается в этом отношении от культовых зданий. Также и критский дворец или Альгамбра связаны с религиозными идеями, которые наложили на них неизгладимый отпечаток. В Китае и Японии перед нами характерный пример того, как господствующие религиозные идеи пронизывают собой даже самые незначительные на первый взгляд постройки. При этом особенно существенным является, что в восточных деспотиях не только здание в целом связывается с культом непосредственно или через посредство придворного ритуала или освященных религией традиционных обычаев, но что сама архитектурная форма не имеет еще самостоятельного значения, а является только языком, выражающим религиозную идею или сложный комплекс религиозных представлений. Архитектура еще не выработала свои собственные, ей одной присущие принципы, точно так же как не выработало их еще и искусство в целом. Символика и мистицизм характерны для зодчества всякой восточной деспотии. Здание в целом толкуется обычно как замкнутый в себе мирок, микрокосм, который отражает в своей структуре построение Вселенной, как ее толкует та или иная религия. В связи с этим все части зданий, вплоть до мельчайших деталей, истолковываются символически и мистически. Особенно характерно, что в восточных деспотиях здание не ограничено само собой, а включает в архитектурный образ и окружающую природу, накладывая на природу тот или иной отпечаток, истолковывая природу в том смысле, как это предписывает религия, у которой на службе находится данная архитектура. Китай и Египет дают, может быть, наиболее грандиозные, целостные и последовательные архитектурные истолкования природы, создавая поразительные ансамбли китайских и японских садов и пирамид в пустыне. Но то же самое наблюдается и в зодчестве всех других восточных деспотий.

Параллельно общему процессу дифференциации человеческой культуры на отдельные обособившиеся области, имеющие каждая свой собственный спецификум (частью этого процесса является и обособление искусства от религии), в качестве последствия идет и процесс разложения первоначально единого пространственного искусства на архитектуру, скульптуру и живопись. В восточных деспотиях эти три искусства еще теснейшим образом связаны друг с другом. Решительный шаг в сторону их отделения друг от друга был сделан только в Греции (см. том II). Поэтому в восточных деспотиях архитектурная форма изобразительна, что глубоко роднит ее с живописью и скульптурой. Уже включение природы в архитектурный образ, о чем речь была выше, приводит к восприятию архитектурного произведения вместе с окружающей его природой как всеобъемлющей реальности. Неправильно было бы понимать такой архитектурный образ как «архитектурную картину», что наблюдается только отчасти в эллинистическую эпоху (см. том II), но главным образом в эпоху барокко (см. том III). В восточных деспотиях элементы еще не развившейся картинности тесно переплетаются с элементами намечающейся архитектурной структивности и скульптурной органической пластичности. Характерным примером в этом смысле является хотя бы индийский храм новобрахманского периода, который заставляет зрителя воспринимать его на фоне ландшафта вместе с окружающей его природой и вместе с тем строит в этом ландшафте до известной степени противопоставленную природе башню и одновременно с этим лепит эту башню как скульптурную массу.

Но и здание, взятое в отдельности, и даже отдельные его части, а также отдельные архитектурные элементы и члены в архитектуре восточных деспотий изобразительны. В главе об египетской архитектуре это будет подробно разобрано на примере храма Нового царства в целом, и особенно на примере египетской колонны, которая играет в нем такую существенную роль. Полную аналогию священной роще гипостильного зала представляет собой фантастическая растительность башнеобразных храмов новобрахманского периода в Индии. Во дворце Саргона в Хорсабаде создается впечатление, что быки при входе не только сторожат, но и несут стены и весь дворец. Из персидских колонн, как и из столбов в зданиях Индии, вырастают фантастические животные, которые воспринимаются не только как декорация в архитектуре греко‑римской и европейской, но и как реальные чудовища, порождаемые архитектурными формами, проникнутыми таинственной жизнью, одухотворяющей мертвый камень и представляющей собой реальную силу. Эти примеры можно было бы продолжать бесконечно. Здание в архитектуре восточных деспотий – это живое существо. Оно вырастает в природе, живет и развивается как органические формы. Основная часть здания пускает от себя ростки, которые стоят в полной зависимости от породивших их частей. Это относится столько же к трактовке архитектурных объемов, сколько и к внутреннему пространству зданий. Вспомним хотя бы египетский монументальный храм Нового царства или критский дворец, в которых отдельные помещения вырастают друг из друга, подобно тому как рождаются одна из другой массы индийского башнеобразного храма. Изобразительность архитектуры восточных деспотий теснейшим образом переплетается с ее символикой. Проникнутые религиозно‑мистическим символизмом, изобразительные архитектурные формы выражают религиозные темы.

Из этой общей установки вытекает основное отношение восточно‑деспотической архитектуры к человеку и природе. Одной из задач этой архитектуры является принижение человека и противопоставление ему колоссальных образов, точно созданных не человеком, а сверхчеловеческими силами, божеством. При этом играет огромную роль включение природы в архитектурный образ: здание композиционно сливается с формами природы, которые, таким образом, истолковываются в желательном для данной религиозной системы смысле. Гигантские архитектурные формы кажутся созданием тех же могущественных и господствующих над человеком сил, что и формы природы. Другими словами, громадные формы природы приравниваются к архитектуре количественного стиля. Динамический масштабный ряд (т. е. постепенное увеличение размеров и масштабов: см. об этом ниже) – типичное для архитектуры деспотического Востока средство принижения человека и противопоставления ему колоссальных образов архитектуры и природы. Это решение наиболее ясно и наглядно в египетской архитектуре, особенно в таких храмах, как Дейр‑эль‑Бахри и Абу‑Симбел, или в индийских башнеобразных храмах новобрахманского периода. Динамический масштабный ряд легко проследить и в дворцах Вавилона, Ассирии и Персии, и в архитектуре мусульманских стран. Он играет большую роль и в критских дворцах, и в ансамблях Китая и Японии. В критском зодчестве отдельные архитектурные члены, как, например, колонны, дверные пролеты, являются промежуточными звеньями между зрителем, фигурой человека и живописной светотеневой средой внутреннего пространства лабиринта, в котором человек растворяется. Подобно этому, в архитектуре Китая и Японии отдельные формы, приближающиеся к человеку и приспособленные для того, чтобы он ими пользовался, связывают зрителя с огромным ансамблем парка и еще шире – со всей природой в целом, вместе с тем противопоставляя человеку природу, в которой он совершенно теряется и которая абсолютно над ним господствует. На этом основано глубокое внутреннее сходство китайской и египетской архитектуры, которое, несмотря на все различия между ними, тесно соединяет их друг с другом в одну группу.

Одной из самых характерных и важных особенностей архитектуры восточных деспотий является ее антирационалистичность. Разум и рациональные способности человека играют лишь очень небольшую роль в сложении архитектурного образа и в воздействии его на зрителя. Отсюда вытекает тот сравнительно небольшой интерес к разработке проблем техники и конструкции, который наблюдается в восточных деспотиях; для них типично примитивное колоссальное нагромождение мертвого материала, искусственных гор, как индийские башнеобразные храмы, зиккураты, пирамиды. Вопросы расчета опор и покрытий находятся в самом зачаточном состоянии. В связи с тем, что отсутствует тенденция создать очень большие внутренние пространства, перед архитекторами не встает проблема перекрытия больших пролетов и уменьшения массивности стен и сводов. Такая неразвитость рационалистической стороны архитектурного творчества зависит от того, что на деспотическом Востоке наука находится еще на службе у религии, т. е. это, по существу, еще не самостоятельная наука, а система практических знаний, связанных с культом, руководимая жрецами.

В архитектуре восточных деспотий мы наблюдаем не только отсутствие ярко выраженного рационалистического начала, но и сознательную тенденцию к усыплению разума или к его подчинению религиозным целям, подобно тому как это происходит в так называемых религиозных науках, когда сложнейшую систему строго логических умозаключений возводят для доказательства априорных догматов, как это было, например, в средневековой схоластике.

Антирационалистический характер архитектуры восточных деспотий теснейшим образом связан с ее эмоциональностью. Эта архитектура воздействует на чувства и фантазию. Ее главная цель – захватить пафосом религиозного переживания мира, заставить замолчать ум, заразить и увлечь религиозно‑мистической патетикой. Восточно‑деспотическая архитектура доходит на этом пути до неслыханных тонкостей. Все сделано для того, чтобы затянуть зрителя в орбиту своего влияния, разжечь в нем религиозное чувство и превратить его в пламенного адепта той или другой религиозной доктрины. Достаточно вспомнить такие шедевры психологического воздействия, как египетский храм Нового царства или китайский и японский сад, чтобы понять, каким могущественным средством была в руках господствующего класса восточно‑деспотическая религиозная архитектура.

Из эмоциональности восточно‑деспотических архитектурных образов вытекает их цельность и неразложимость. Всякий анализ, членение, разложение связано с деятельностью разума. Наоборот, переживание, построенное целиком на чувстве, приводит к целостным данностям. В архитектуре восточных деспотий формы и образы не дифференцированы, не проанализированы, не разложены на части. В высшей степени характерно, что произведения восточно‑деспотической архитектуры не имеют самостоятельных развитых частей. Как здание в целом связано с почвой, на которой оно стоит, с природой, которая его окружает, находится в зависимости от более крупных и всеобъемлющих форм и образов природы, так и части, намечающиеся в пределах самого здания, находятся в теснейшей зависимости от целого. Законченное в себе здание, если оно не связано с окружающим, есть завершенная вещь, сделанная человеком. Нужна развитая деятельность рассудка, чтобы оформить часть здания так, чтобы она, помимо значения в композиции целого, воспринималась бы еще и как самостоятельная законченная вещь. На деспотическом Востоке часть здания связана с целым настолько, что она не может быть отделена от него. В архитектуре деспотического Востока целое является первичным и всегда господствует над частью. Здание представляет собой своего рода живое существо. Образы, которые должны воздействовать эмоционально и выражать собой проявление сверхчеловеческих сил, что характерно для архитектуры восточных деспотий, могут быть только такими образами, в которых неразложимое целое является первичной данностью.

Перед архитектурой восточных деспотий стоят три основные задачи. Она прежде всего распространяет господствующую религиозную идеологию среди широких масс эксплуатируемого населения в целях утверждения и укрепления существующего строя и маскировки факта эксплуатации. Во‑вторых, эта архитектура оформляет жизнь обожествленного монарха и господствующего класса. При этом наблюдаются различные оттенки и переходы между замкнутой интимной дворцовой жизнью, как на о. Крите, и открытой репрезентативной, парадной, показной жизнью дворца, как в Ассирии и Персии. Дворцовый ритуал тоже имеет значение в смысле распространения среди широких масс эксплуатируемого населения религиозно обоснованной монархической идеологии. В‑третьих, архитектура восточных деспотий воспитывает кадры господствующего класса в духе религиозно‑мистической идеологии. В этом отношении характерны такие здания, как храмики при пирамидах, индийские буддийские храмы, храмики при дворце Саргона в Хорсабаде и т. д.

Все же процесс дифференциации культуры и искусства не только зарождается, но уже довольно сильно развивается в восточных деспотиях. В этом отношении наиболее передовым государством является Египет. Однако это развитие, как бы значительно оно ни было, еще не разрушает границ восточнодеспотической культуры и все время сдерживается ее рамками. Процесс дифференциации культуры и искусства скрыто протекает внутри культуры восточных деспотий, и только в торгово‑рабовладельческой демократической Греции на новой экономической и социальной базе создается совершенно новый тип культуры, искусства и архитектуры. Культура Персии и мусульманских стран, соприкасавшаяся с Грецией и Римом, представляет собой реакцию восточных деспотий на греко‑римскую культуру. Это определяет собой также и характер персидской и мусульманской архитектуры. В них мы, в противоположность Греции и Риму, наблюдаем полное утверждение всех основных принципов восточно‑деспотического зодчества.