Этого не может быть потому, что не может быть!

Р: Своей книгой Бутц, разумеется, приобрёл мало друзей. Ещё меньше друзей приобрёл французский преподаватель текстовой, документальной и доказательной критики Робер Фориссон, распространивший в 1978-1979 годах свой собственный тезис о том, что с технической точки зрения абсолютно невозможно, чтобы в немецких лагерях существовали какие-либо газовые камеры для массового убийства заключённых[144]. В конце 1978 года крупнейший французский еженедельник «Ле монд» решил обсудить вызывающий тезис Фориссона на своих страницах, напечатав его статью[145]. В последующих статьях Фориссон подкрепил свой тезис о технической невозможности существования людских газовых камер дополнительными аргументами[146].

Ответ официальных историков на этот вызов был весьма типичен[147]. Лучше всего его иллюстрирует отрывок из одного заявления, подписанного французским холокостным активистом Пьером Видалем-Наке и 33 другими французскими официальными учёными: «Не нужно спрашивать, как именно были возможны массовые убийства. Они были технически возможны потому, что они произошли. Такова неизбежная отправная точка любого исторического исследования данного вопроса. Мы хотим всего лишь напомнить об этой истине: нет и не должно быть никаких дискуссий по поводу существования газовых камер»[148].

С: Вот это да! Более догматичное и предвзятое заявление ещё нужно поискать! Такие же высказывания, основанные на своём собственном авторитете, делала средневековая инквизиция — о существовании демонов и ведьм!

Р: Хорошее сравнение. Такой систематичный отказ думать означает полную умственную капитуляцию. Через какое-то время они, наверно, сами поняли об этом. Требование Фориссона предъявить технические и судебные доказательства того, что предполагаемые газовые камеры а) вообще были возможны и б) действительно существовали, в конце концов дало официальным экспертам по холокосту возможность заново пройтись по этой теме. Был организован ряд конференций[149], на которые, однако, не были приглашены ни Фориссон, ни его соратники по убеждениям[150].

С: Но разве они не хотели опровергнуть их тезисы? Ведь можно было дать им возможность сначала представить, а затем попытаться защитить свои тезисы.

Р: Это был бы более чем правильно и научно. Но наука здесь была абсолютно не при чём, и это стало видно из публикаций, последовавших за конференциями, поскольку тезисы Фориссона и его коллег-ревизионистов в них совершенно не упоминались. Самая известная работа, под авторством Юджина Когона и целого списка европейских «официальных» холокостных знаменитостей, «Национал-социалистические массовые убийства при помощи ядовитого газа»[95] (впервые опубликованная в 1983 году), обращает внимание на ревизионистов лишь в предисловии, где осуждает их всем скопом (не упоминая имён или названий книг) и называет их злобными экстремистами, чьи гнусные тезисы нужно опровергнуть.

С: Таким образом, там делается переход на личность ревизионистов, и читателю не даётся возможность составить своё собственное представление.

Р: Да. Причём в то же самое время они признаются, что книга была написана как раз для того, чтобы раз и навсегда опровергнуть гнусных отрицателей.

С: Но если они признаются, что хотят что-то опровергнуть, не нужно ли хотя бы упомянуть это самое утверждение, подлежащее опровержению?

Р: Это основный принцип науки.

С: А Когон и его соавторы этого не сделали?

Р: Нет. Выдвинутый Фориссоном тезис о технической невозможности предполагаемых газаций людей, так же как и потребованные им судебные доказательства утверждаемых массовых убийств, был попросту проигнорирован. Вместо этого был повторён старый приём. То, что они страстно желали доказать, они стали «доказывать» при помощи сомнительных свидетельских показаний, а также отрывков из документов, вырванных из исторического контекста, в результате чего их смысл был полностью искажён.

С: А откуда вы знаете, что авторы намеревались доказать предвзятое мнение?

Р: Да хотя бы из их признания, сделанного в предисловии к первому немецкому изданию под заглавием «О книге» (стр. 2). Вот что там пишется: «Для эффективной борьбы и сопротивления подобного рода тенденциям [отрицанию массовых убийств], историческую истину нужно твёрдо и неопровержимо написать целиком раз и навсегда».

С: И что здесь такого предвзятого?

Р: Прежде всего, ни одну точку зрения нельзя «твёрдо и неопровержимо написать раз и навсегда». Всё подвержено пересмотру, в том случае если на поверхность всплывают новые открытия или интерпретации. Кроме того, это чистое безумие — писать, что с таким-то научным тезисом нужно бороться. Неверные утверждения нужно исправлять — так будет правильно. Но приравнивать неверные утверждения к раскольническим мнениям, как это делается здесь, и хотеть с ними бороться — как будто бы историческая наука была полем битвы, — всё это неопровержимо доказывает, что авторы сего изречения сами непоколебимо уверены, что тезисы, противоречащие их интерпретации, просто обязаны быть ложными, особенно с учётом того, что они даже не делают намёк на то, в чём именно заключаются эти якобы ложные тезисы. Если уж это непредвзятое отношение, то я не знаю, что тогда.