ОРГАНЫ НАДЗОРА И СУДОПРОИЗВОДСТВА В АБСОЛЮТНОЙ МОНАРХИИ

Произвол и взяточничество, господствовавшие в приказах и мест­ном управлении в XVII в., подрывали авторитет законов, вели к рас­хищению государственных средств. В первой четверти XVIII в. были созданы особые органы надзора (институт фискалов) за правитель­ственным аппаратом и чиновниками.

Однако фискалы часто прикрывали крупные злоупотребления. Так, рьяный обличитель всех неправд обер-фискал А. Я. Нестеров был уличен во взяточничестве, за что в 1722 г. был судим и присуж­ден к смертной казни через колесование.

В целях повышения авторитета и эффективности фискальского надзора в 1723 г. была проведена реформа. Всю систему фискалата, находившуюся в ведении Юстиц-коллегии, передали в Сенат. Во гла­ве ее был поставлен пользовавшийся особым доверием Петра I пол­ковник А. Мякинин, получивший новую должность генерал-фискала. Обер-фискал являлся теперь его помощником. Генерал- и обер-фи­скал имели четырех помощников и фискальскую канцелярию. Нити фискальской системы тянулись по всей стране; в провинциях находи­лись провинциал-фискалы, а им подчинялись городовые фискалы (по 1—2 на город). Всего фискалов в стране насчитывалось до пятисот.

В основной массе фискалы были дворянами; генерал- и обер-фискал получили ранги генерал-майора и бригадира, а провинциал-фискалы — капитанов. Часть городовых фискалов назначалась из купцов, а на Севере даже из свободных крестьян, но везде они нахо­дились под надзором и руководством фискалов из дворян.

С 1721 г. в церковной организации были введены духовные фи­скалы, или инквизиторы (в Синоде и его московской конторе — протоинквизиторы и инквизиторы, в каждой епархии — инквизиторы).

Прокурорский надзор, созданный в 1722 г., имел гораздо больше прав, но ограничивал свою деятельность надзором за Сенатом и кол­легиями и лишь частично за губернским аппаратом (прокуроры при надворных судах). Система фискалов являлась своеобразным продол­жением прокуратуры. Прокуроры принимали фискальные доносы и давали им ход в надворных судах, коллегиях и Сенате. Прокуроры должны были надзирать за деятельностью фискалов, но и фискалы

[101]

могли доносить на прокуроров, замедлявших движение дел по фи­скальским доносам. Таким образом, обе эти системы надзора взаимно дополняли друг друга.

Петр I наметил третью систему надзора за правительственным аппаратом. В указе от 4 апреля 1722 г. было предписано посылать ежегодно для производства ревизии провинций специальную комис­сию во главе с одним из сенаторов. Практически при Петре I этот закон не нашел применения.

Частный вид надзора — финансовый контроль — осуществляли Ближняя канцелярия, Ревизион-коллегия и Ревизион-контора Сената. Формой взаимного надзора была сама коллегиальная система управ­ления, которую Петр I создал в центральных учреждениях и стре­мился насадить на местах. Недостаточная эффективность всех на­званных форм надзора вызывала появление своеобразной формы над­зора и побуждения местных властей к действиям — посылке на места гвардейских офицеров и солдат, которые за нерадивость и неисправ­ные сборы податей ковали в цепи, сажали в тюрьмы, штрафовали гу­бернаторов, воевод, комиссаров и камериров. Но все это была только ничтожная часть должностных преступлений; лихоимство и взяточни­чество процветало, так как их порождали социальные условия.

Судебные порядки Русского государства XV—XVII вв. с личным усмотрением судей и бесконтрольностью, с процессуальной пестротой и самостоятельностью уже не соответствовали задачам абсолютной монархии. Розыск был заменен следственным или инквизиционным процессом. Основы этого судебного процесса были закреплены во второй части Воинского устава 1716 г. («Краткое изложение воин­ских процессов»).

Вся деятельность суда в следственном процессе оказалась регла­ментирована закрепленными в законах инструкциями и правилами.

Следственный процесс базировался на так называемой теории формальных доказательств, возникшей в западноевропейских абсо­лютных монархиях как одно из средств борьбы их с феодальной воль­ницей и иммунитетами.

Эта теория определяла, что следствие и суд в оценке доказа­тельств должны исходить из заранее данных и установленных предпи­саний закона, содержавших якобы объективные оценки доказательств. Роль судей сводилась лишь к механическому применению этих фор­мальных правил, не оставлявших места для анализа обстоятельств преступления, оценки доказательств с точки зрения их качества, при­роды, достоверности и убедительности.

Все доказательства законы того времени подразделяли на «совер­шенные» и «несовершенные». Самым совершенным из доказательств признавалось собственное признание обвиняемого, сделанное в поли­ции и суде. В показаниях сторон и свидетелей предпочтение отдава­лось показаниям знатного перед показаниями незнатного.

К числу совершенных относились письменные доказательства, по­казания двух и более свидетелей и данные медицинской экспертизы.

[102]

Наличие этих установленных в законе доказательств являлось основанием для вынесения обвинения. Оговор подсудимого, поваль­ный обыск и присяга считались несовершенными доказательствами.

Установление следственного процесса не устранило характерной для розыска пытки. «Царицей доказательств» признавалось собствен­ное признание обвиняемого, однако на следствии применялись до­просы с пристрастием, а в судебном рассмотрении — и пытки.

Следственный процесс представлял шаг вперед по сравнению с со­стязательным процессом и розыском. Он ликвидировал безграничный произвол и обособленность феодального суда. Но канцелярский по­рядок рассмотрения дела с отсутствием гласности и формализмом порождал в суде волокиту. Жестокость достижения «искреннего» при­знания путем пытки вызывала всеобщее недовольство.

***

Реформы местного управления и суда в 1719—1724 гг. явились завершением перестройки государственного аппарата абсолютной мо­нархии. В результате этой перестройки в России установилась си­стема бюрократического государственного аппарата с дворянами-чи­новниками, однообразием административно-территориального деле­ния, организационного устройства, делопроизводства и деятельности.

Господствующим принципом во взаимоотношениях учреждений этой системы явился бюрократический централизм, т. е. осуществле­ние чиновниками центральных органов и учреждений распорядитель­ных и даже частично исполнительных мероприятий.

Однообразие организационного устройства и делопроизводства, а также взаимоотношения государственных учреждений и должностных лиц устанавливались и закреплялись регламентами и инструкциями.

Характерные для приказов нечеткое разделение дел и перепле­тение отраслевых функций с заведованием отдельными территориями и сословными группами, с учреждением коллегий были заменены в основном отраслевыми центральными ведомствами — коллегиями; ис­ключение составляли две коллегии, заведовавшие отдельными сосло­виями — Вотчинная и Главный магистрат.

Одновременно была сделана попытка распространить отраслевое управление по отдельным ведомствам (Камер-конторы, Штатс-контора, Юстиц-, Военная и другие коллегии).

Распространению и закреплению этой системы отраслевого управ­ления мешали нечеткое разграничение прав между высшими и цент­ральными учреждениями, недостаток чиновничьих кадров и централизаторские тенденции в местном управлении, заключавшиеся в стремлении сосредоточить все нити управления в одном звене — гу­бернаторе, воеводе, земском комиссаре с единой ответственностью пе­ред вышестоящими властями за карательные, финансовые и прочие мероприятия, осуществляемые в интересах господствующего класса помещиков-дворян и нарождающегося класса буржуазии.

[103]

ГЛАВА V