Глава II

ПОНЯТИЕ “КУЛЬТУРА”

В поэтическом трактате “Земледелие” римский писатель Марк Порций Катон (234—149 до н. э.) впервые по отношению к возделыванию земли употребил слово “cultura”(обработка, улучшение, возделывание), обозначив им процесс воздействия человека на природу с целью ее изменения. Автор заметил, что своим трудом земледелец вносит в мир природы человеческое начало, выращивая растения, в которые вложены не только труд, но и знание: он изменил, “культивировал” их. Этот смысл слова со временем не только сохранился, но и расширился, включив в себя процессы, связанные с другими сферами человеческой деятельности, которые воплощают в себе человеческие цели, волю и желания. Для римлян противоположностью понятию “cultura”было понятие “natura”(природа).

Объектом воздействия может стать и сам человек. Об этом говорил римский политический деятель, писатель и оратор Цицерон (106—43 до н. э.). Он полагал, что при помощи философии можно “возделывать” ум человека и развивать в нем качества, дающие ему возможность стать достойным римлянином, “первым среди мужей”. Для Цицерона и его современников занятие философией было не только средством “улучшения ума”, но и основой уважения духовного начала в человеке. На латинском языке одно из высказываний Цицерона звучит так: “Autem cultura animi philosophia est”(“Культура души есть философия”).

У других народов мира также сложились понятия, фиксирующие действия и качества, ставшие результатом изменений человеком природного начала в окружающем мире и в самом себе.

У греков существовало понятие пайдейа (paideia), которым они обозначали особые качества эллина, отличающие его от от варвара. С их точки зрения, грубая естественность варвара — результат его почти природного состояния, эллин же — человек, который воспитан как гражданин полиса: ему присущи чувство гордости за свое государство, состояние свободы, владение красивым певучим языком, поклонение величественным богам, общественный образ жизни. “Пайдейа” — это прежде всего воспитанность и образованность. Воспитанность для эллина — гармония души и тела: в прекрасном теле обретается прекрасная душа. При этом микромир, микрокосм отдельного человека должен находиться в гармонии с Космосом, понимаемым как упорядоченность всего мира в целом, и эллин, обладающий “пайдейа”, соразмерен космической гармонии. Традиции греческого полиса воспринимались как часть, элемент космического порядка, поэтому истинный представитель полиса должен им соответствовать и выполнять его установления. Вечный порядок, Космос предстает в греческой мифологии прекрасным, но и неотвратимым, как судьба. Поэтому эллин бесстрашно принимает на себя любые удары судьбы или отважно противостоит им. Критерий образованности воплощали в себе и Академия Платона, и школа, созданная Аристотелем,— Ликей, в которых культивировалось стремление к энциклопедическому знанию. Такое знание предполагало не только многообразные сведения о мире, но их систематизацию и изучение сущности вещей. И Платон, и Аристотель являли собой тот идеал образованности, к которому могли и должны были стремиться их ученики. При этом Аристотель в своей “Метафизике” говорил, что “справедливо быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем, кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали истине, упражняя до нас способность [к познанию]” [14, т. 1, с. 94]. Для греков противоположностью paideia была дикость, варварство как состояние, не “обработанное” гармоничным общественным устройством.

Таким образом, если римляне в своем осмыслении места человека в мире противопоставили понятия natura и cultura, говоря о воздействии человека на окружающий мир, то Греция и восточный мир противопоставили природное и культурное начала в самом человеке. В Европе в разных сочетаниях сохранились римские и греческие представления о культуре.

Восточная культура также создала аналогичные понятия. В Китае со времен Конфуция полагали, что есть качество, присущее “благородному мужу” (не в смысле его рождения в аристократической среде, а по развитию и воспитанию),— это жэнь (человеколюбие), без которого не может быть ни правителя, ни мудреца, ни человеческого достоинства. В Индии понятие дхарма означало высший моральный закон, познание которого предполагало слияние человека с космосом при посредстве самоуглубления, отрешения от земной суеты, самосовершенствования, то есть опять-таки воспитания, целенаправленного воздействия, но теперь уже, в отличие от римского понимания, на самого себя. Исламский Восток имел понятие джахилийа, связанное с доисламским “неведением”, “незнанием”, в противоположность тому, что понимается как просвещенность, правоверность — ильм. Но помимо религиозных соображений о правильности и неправильности взглядов на мир в арабском языке были слова, прямо противоположные: джахиль — необузданный, жестокий, дикарь и халим — спокойный, добродетельный, рассудительный человек.

В Европе долгое время понятие “культура” требовало рядом с собой пояснения: agri cultura — обработка земли, juris cultura — выработка законов и правил поведения, cultura lilterare — выработка правил письменности и так далее. И только в XVII веке немецкий юрист Самюэль Пуфендорф (1632—1694) употребил это понятие как самостоятельный научный термин.

Понимание термина “культура” менялось с развитием знаний и самого общества, с изменением условий жизни людей. Не случайно у разных народов выработались похожие понятия, свидетельствующие о том, что люди отметили свою особую роль в мире, специфику деятельности, меняющей мир, вносящей в него нечто, самому миру не свойственное, но окрашенное человеческим отношением, человеческими потребностями, имеющее некое иное качество. И лучшие умы человечества стремились понять и объяснить это качество.

Античность понимала “пайдейа” и культуру как некую тайну бытия, позволяющую человеку быть подобным и даже равным богам, создавать то, чего нет в природе. Греческое мировоззрение представляло мир как живой организм, управляемый слепой и неведомой судьбой. Поэтому действия человека, вносящие в этот мир нечто новое, требовали объяснения. И объяснения последовали. Платон (ок. 428—348 до н. э.) предполагал, что причиной созидательной деятельности людей становятся эйдосы (греч. eidos “форма, сущность”) — идеи, созданные богами и живущие в памяти людей как парадигма (греч, paradeigma “пример, образец”), модель, на основании которой создается все богатство вещей и теорий, складывается понимание добра, блага, красоты и истины. Его ученик Аристотель объяснил деятельность людей как подражание природе и, одновременно, как поиск формы, придающей природному материалу необходимую определенность.

Но в поисках причин появления мира вещей главное место все же отводилось человеку, его действиям, его поведению гражданина, его возможности подняться до уровня богоподобия, позволяющего стать “мерой всех вещей”. Это качество — высочайшее отличие человека от природы, дающее ему главные достоинства — свободу и разум.

Римская античность, более практичная по своей сути, ввела понятие “культура” в связи с земледелием. Идея Цицерона о “возделывании души” предположила особый образ жизни римского гражданина, которого должно отличать от варвара личное достоинство, отсутствие пороков, служение республике, а эти качества, по убеждениям римского мыслителя, формирует в нем философия. “Как плодородное поле без возделывания не даст урожая, так и душа. Возделывание души — это и есть философия: она выпалывает в душе пороки, приготовляет души к приятию посева и вверяет ей ... только те семена, которые, вызрев, приносят обильнейший урожай” [325, с. 252.]

Таким образом, в античности понятие культуры вбирает в себя самого человека в том виде, каким он должен быть в представлении сограждан, и деяния, возвышающие его до уровня богов. Тайна его бытия — это тайна творчества, тайна создания того, что до человека не существовало в мире.

Средневековье попыталось разрешить эту тайну, отдав в ведение Бога первопричину созидания, возделывания как души и тела, так и всего мира вещей. И если для античного человека идеал был досягаем на земле, то для средневекового — он становится таковым только вне земного бытия. Культура для него совершенство, которого можно достигнуть, только следуя заветам религии и религиозной морали.

Средневековая социальная иерархия углубила и ужесточила различия между всеми слоями общества. Если даже в спесивом Риме любой вольноотпущенник мог вырваться из своего социального слоя и стать банкиром или врачом, а простой воин разбогатеть за счет военной добычи, то в средние века выйти за рамки своего класса стало практически невозможно. Поддержанное церковными установлениями разделение общества предписывало каждому слою вести отличный от других образ жизни, что сказывалось и на понимании культуры. Так, прежде всего можно выделить городскую и сельскую культуру.

Город был средоточием различных учреждений светской и духовной власти, в нем находилась резиденция сеньора или другого властелина. Здесь осуществлялись торговля и обмен, функционировал рынок рабочей силы, трудились многочисленные ремесленники, располагались меняльные конторы, лавки ростовщиков и прочее. Горожанин должен был быстрее ориентироваться в постоянно меняющихся условиях жизни города, где сильнее действовали правила сословного поведения, вырабатывались жесткие уставы цеховых общин и большее место занимали правовая и иерархическая системы отношений. Но здесь же развивалась и площадная культура с ее карнавальными формами проявления, с ее свободой, иронией, насмешкой и пародийной традицией. Культура средневекового города — своеобразное единство стабильного и изменчивого, официального и карнавального.

В сельской среде, занятой неизменной, освященной вековыми традициями деятельностью, была сильна роль древнейших верований, обычаев, суеверий. Здесь связь человека с природой теснее, чем в городе, поэтому ей придавалось более важное значение, а сельский житель — и непосредственнее, и консервативнее горожанина. Поскольку сельская культура была связана с фантастическими представлениями о мире, с календарными праздниками и сохранением языческих культов, ее главным началом оставалась традиция.

Особое представление о культуре было в религиозно-церковной среде. Монашеская и монастырская жизнь связывала культуру с постулатами религии, с самоотверженным служением Богу, с отречением от земных благ. Но в то же время монастырская культура обозначала и книжную грамотность, сохранение и переписку книг, так как лишь при монастырях были библиотеки, сохранявшие письменное наследие прошлого и настоящего. Благодаря монастырям среди многих войн эпохи уцелели не только священные, но и светские книги. Это обусловило и еще одно качество этой культуры: знание текстов, главным образом текстов Священного писания, и множества комментариев к ним. Ученый муж средневековья смотрел на мир через это знание, он соотносил с ним свой опыт жизни и при помощи точных цитат давал объяснение мира. Основным предметом его знания был священный текст. Так ученая культурность создает тип религиозной философии — схоластику, которая славится умением вести диспуты и строить доказательства на основе множества цитат и ссылок на авторитеты, среди которых непререкаемым был авторитет Священного писания.

Интегративным же началом средневековой культурности было божественное совершенство, к которому должен стремиться каждый на протяжении своей земной жизни и которое проявляется не столько в разуме и знании, сколько в вере. Она не оставляет места сомнениям, и только она может приобщить любого человека к божественной благодати, хотя и совершенство, и благодать[3],и, следовательно, культура понимались различно в сельской и городской среде, бюргерами и цеховыми ремесленниками, рыцарями и монахами, в высших слоях общества и у простонародья.

Идея культуры как совершенства человека надолго сохраняется в истории общества. Для эпохи Возрождения идеал человека — это его богоподобие, или культурное совершенство человека, заключающееся во всестороннем развитии: физической гармонии, нравственном совершенстве и умственном богатстве личности. Это должен быть человек деятельный, активный, творческий. Именно в творчестве человек подымается до богоравности: он способен создавать, он, единственный в мире, выступает как демиург (греч. demiurgos “мастер, творец”), он несет в себе созидающее начало, как и Бог, он — творец. Культура этого времени включает в себя и человека, соответствующего такому идеалу, и продукты человеческого гения.

Совершенство человека имело определенное значение в понимании культуры также и в эпоху Просвещения. Однако в это время изменилось само понятие совершенства. Разум, занявший главное место в осмыслении мира, поставил знак равенства между совершенством человека и его разумностью. Например, Вольтер (1694—1778), исходя из критерия разумности, противопоставлял культурность и дикость. Французские теоретики XVIII века считали, что цель культуры — сделать людей счастливыми. Философ и писатель Дени Дидро (1713— 1784) в “Энциклопедии или толковом словаре наук, искусств и ремесел” в различных статьях о ремеслах создал гимн разумной человеческой деятельности и различным профессиям. Он считал, что “человек — уникальное понятие, из которого следует исходить и к которому все следует сводить...” [230, с. 59]. Клод Гельвеций (1715— 1771) полагал, что причина всех бедствий и несчастий людей — в невежестве, выйти же из моря своих бед можно только при посредстве просвещения.

Лишь Руссо увидел противоречие в современном ему обществе. Он отмечает разрыв между внутренним и внешним, должным и желаемым, общественной пользой и личным эгоизмом. В знаменитом сочинении “Об общественном договоре” он пишет, что в современном ему обществе “все сводится к внешности, все становится деланным и притворным, и честь, и дружба, и добродетель, а часто и самые пороки, так как люди открыли в конце концов тайну выдавать и их за особые достоинства” [265, с. 64]. Несправедливость общества по отношению к низшим слоям, блеск и духовная нищета высших — все это вместе с другими внешними сторонами жизни: предметами быта и особенно роскоши, манерами поведения, за которыми не стоит истинное отношение,— выступает как цивилизация (лат. civilis “гражданский”), которую Руссо считал самым тяжким врагом естественного, природного начала в человеке, врагом, несущим разрушение, аморальность и прочие элементы деструктивности. Культура же для Руссо — естественное состояние человека, когда разум и чувства не противоречат друг другу, а человек в единстве с природой становится целостным: его чувства разумны, а разум окрашен искренними чувствами.

Таким образом, французские просветители увидели культуру как счастливую и разумную деятельность свободного человека в свободном обществе, противопоставив ей цивилизацию как внешнюю, формальную сторону жизни и отношений людей.

Путь разрешения противоречия между культурой и цивилизацией искали мыслители более поздних времен. Кант видел выход из этого противоречия в морали, немецкий драматург и теоретик искусства Фридрих Шиллер (1759—1805) — в эстетическом сознании, считая, что эстетическое воспитание и красота спасут мир, а его соотечественник великий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770— 1831) — в философии как вершине логического мышления. Для них культура представляла собою область духовной свободы человека.

На основании этих рассуждений и собственной исследовательской деятельности немецкий просветитель Иоганн Гердер (1744 — 1803) впервые делает вывод о том, что культура человечества существует в многообразии типов и форм, которые последовательно сменяют друг друга, образуя путь духовной эволюции человека. Рассматривая и сравнивая обычаи и способы жизнедеятельности различных народов, он приходит к мысли о том, что культура — это постепенное развитие духовного мира человечества в целом, раскрытие способностей человеческого разума.

В XIX веке появляются представления о культуре как системе ценностей, а также как о неких локальных образованиях, каждое из которых возникает в конкретном месте земного шара, в определенный период времени, проходит стадии возникновения, становления, расцвета, а затем угасания и гибели. К этому времени было накоплено знание о греческой и римской культурах, появились находки, связанные с культурами Междуречья и Египта. Русский социолог Н.Я.Данилевский (1822—1885) в книге “Россия и Европа” (1869) выдвинул теорию об особых культурно-исторических типах, которые развиваются каждый своим специфическим путем, назвал среди них старые, нисходящие культуры, обозначил русский (славянский) тип культуры как качественно новый.

Немецкий историк и философ Освальд Шпенглер (1880—1936) в книге “Закат Европы” (1918—1922) анализирует судьбы различных локально-исторических типов культуры. Он считает, что европейская культура исчерпала возможности своего развития, поэтому она вырождается в цивилизацию, а это обстоятельство, по мнению ученого,— признак ее грядущей гибели.

И все-таки центральным элементом культуры для мыслителей XIX века выступает личность, ее активная деятельность в мире, ее попытки найти справедливость и свободу. В произведениях искусства мы встречаем именно такую личность, которая в своем противостоянии злу и пороку то одерживает победу, то терпит поражение, но именно за ней авторы признают черты идеала.

XX век, особенно явственно обнаруживший противоречия между человеком и обществом, природой и обществом и в самом обществе, открыл для себя внутреннее многообразие культуры, различные ее уровни и формы, существующие в одном и том же времени и пространстве, ее внутреннюю противоречивость. Появляются представления об элитарной и массовой культуре (испанский философ и публицист Хосе Ортега-и-Гасет, 1883—1955), пролетарской и буржуазной культуре (русский врач, философ, экономист, основатель Пролеткульта А.А.Богданов, 1873—1928) и, наконец, в середине века— гуманитарной и технической культуры. Английский писатель и физик Чарлз Сноу (1905-1980) утверждал, что гуманитарная и техническая культуры не только противоположны, но и совершенно не связаны друг с другом и существуют автономно.

Однако многие ученые заметили, что разрыв между ними и их противопоставление невозможны, поскольку современная наука не создается в узкоспециальной среде. Она связана не только с процессом творчества, невозможного без воображения, фантазии, эмоций, что чаще относят к искусству или религии, но и с моралью и этикой, которые позволяют совершить правильный выбор в наиболее сложных и ответственных областях технического знания.

Об этом вдохновенно писал датский физик Нильс Бор (1885 — 1962), считавший, что “причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа. Можно сказать,— продолжал он,— что литературное, изобразительное и музыкальное искусства образуют последовательность способов выражения...” [42, с. 111]. Он полагал, что именно искусства дают ученому “больше свободы игре фантазии”. Другой известный ученый Джон Бернал (1901 — 1971) заметил: “Сам по себе научный способ не пытается внушить людям желание сделать ту или иную вещь. Это скорее относится к задачам художественного способа..., одной из функций которого является, в первую очередь, вызвать желания, а затем и стремления к специфическому действию” [31, с. 25]. Еще более определенно высказался Альберт Эйнштейн (1879—1955), говоривший, что Достоевский дает ему гораздо больше, чем все математики, больше, чем Гаусс.

Во время анализа причин Чернобыльской катастрофы было сказано, что к этому могла привести деятельность таких людей, которые “не опирались на плечи Толстого и Достоевского”. У этих людей не было необходимого запаса человечности, который дает только культура в целом без искусственного противопоставления ее видов и форм.

Следует заметить, что в современных теориях культуры существуют и нигилистические взгляды. Они раскрываются в понятиях контркультуры или антикультуры, в некоторых направлениях массовой культуры, в полном отрицании наличия культуры в обществе.

В целом проблема культуры в обществе и науке многоаспектна, сложна и внутренне противоречива, поэтому особенно важно иметь представление о существующих определениях этого феномена.