Виды формы правления

Традиционно по форме правления государства делятся на монархии и республики.

По мнению современных государствоведов, монархия – это форма правления, где высшая государственная власть принадлежит единоличному главе государства – монарху (королю, царю, императору, шаху и т.д.), который занимает престол по наследству и не несет ответственности перед населением (См.об этом, например: Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства, М., 2000. С. 246; Венгеров А.Б. Теория государства и права, М., 1999. С. 104; Якушев А.В. Конституционное право зарубежных стран (курс лекций), М., 2000. С. 23; Теория государства и права /под редакцией Карельского В.М., Перевалова В.Д., М., 1997. С. 180; Сырых В.М. Теория государства и права: Учебник для вузов. 4-е изд., стер. М., 2005. С. 73; Кулапов В.Л. Теория государства и права: учебное пособие. Саратов, 2005. С. 90.; Рассолов М.М. Проблемы теории государства и права. М., 2007. С. 82).

Правда, некоторые из них оговариваются, как В.Е. Чиркин, о том, что из этого правила есть и исключения - тем самым, уничтожая универсальный характер общепризнанного определения, из которого можно выделить четыре классических традиционных признака: верховенство, наследственность, бессрочность (или пожизненность) и юридическую безответственность персоны монарха .

Но эти критерии являются достаточно шаткими, ибо «затруднения становятся величайшими, если привлечь историю Китая, Индии, монголов, южноамериканских государств, древней эпохи и нового времени, историю Византии, Древней Греции, языческого Рима и Возрождения (эпоха тиранов)… Различия между законом, политическим обычаем и голым фактом силы или власти – становится совершенно неуловимым. Например, римские императоры – не то монархи, не то тираны, не то «избранники», не то узурпаторы – нисколько не являются президентами республики; они сменяют друг друга – не то назначаемые, не то наследующие, не то провозглашаемые армией, не то восходящие на престол в порядке завоевания (или своей страны, или чужой); и исследователь не может установить, что перед ним – публичное право, политическое событие, катастрофа, революция или развязка гражданской войны, правило или исключение; здоровое исключение или болезненное, случай или сущее безобразие» (См. об этом: Ильин И.А. «О монархии и республике» // Вопросы философии, 1991, №4. С. 122).

Единоличность верховной власти, как заметил еще И.А. Ильин – не безупречный признак монархии. «Если обратиться к истории древнего Рима, то нельзя однозначно сказать, кем являлись римские консулы – двумя республиканскими «полу-царями» из коих не один не был царем или оба были срочными республиканскими чиновниками» , поэтому различие «образов правления … состоит только в словах», а не в специфики осуществления государственной власти.

Кроме того, история знает множество случаев, когда в одной стране, в одно и то же время был не один монарх, а два и более.

Так, «в Византии в XI веке Роман Диоген, женившись на регентше Евдокии Макремболитессе, дал письменное обязательство признавать своими соправителями всех трех сыновей Константина Дуки – Михаила, Андроника, Константина. В официальных документах ставились подписи четырех царей. Вообще наследники Восточной Римской Империи, даже малолетние, именовались (по римской традиции - «соправления») – царями; царей могло быть сразу два или три. Историки подчеркивают, что в V-VI веках среди франков различали - «назначенных» царей (rex designatus) и «освященных царей (rex consecratus, sublimatus); последние имели более полные права; по отношению к правящему королю освященный король назывался «junior» (младший), мало того, только все вмести, они составляли «единого суверена.

История России знает двух равноправных царей: Иоанна Алексеевича (Иоанна V, от Милославской) и Петра Алексеевича (Петра I, Великого, от Нарышкиной). Они имели общий единый двухместный трон и общие официальные приемы, при регентстве сестры их, Софьи.

В научной литературе ошибочно указывается на наследственность как неотъемлемый признак монархического строя. Против этой точки зрения свидетельствуют факты истории. Приведу лишь некоторые из них. Так, «в VII веке чешским королем был избран Само, которому удалось отразить аваров и франков, а в последующем заложить фундамент чешского королевства (627 г. н.э.).

Короли Кастилии и Арагона в XIII в. занимали престол по выбору».

Согласно Золотой Булле Карла IV Император Священной Римской Империи Германской нации избирался семью князьями – курфюрстами .

В соответствии с «Генриковыми артикулами», принятыми французским принцем, занимавшим престол всего несколько месяцев, в Речи Посполитой; уже с первых слов абсолютно отвергался династический принцип: «… Мы и наши потомки, польские короли, они же великие князья литовские и пр., не должны ни в коем случае назначать … себе приемника. А это для того, чтобы всегда после кончины нашей и наших потомков выбор короля оставался за всей шляхтой. Поэтому ни мы, ни наши потомки, польские короли, не должны употреблять титула наследственного» (См.: Генриковы артикулы (1573 г.) / Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. Учебное пособие под ред. проф. З.М. Черниловского, М., 1996. С. 145).

В 1811 г. сербская учредительная Скупщина, провозгласила выходца из крестьянской семьи, гайдука, вождя восставшего народа Георгия Петровича (Кара-Георгия) наследственным князем Сербии .

Современность не менее богата интересными примерами отрицания наследственного начала. Так, в Малайзии главу государства – монарха (короля) – избирают на пятилетний срок султаны монархических субъектов федерации, заседающие в Совете правителей штатов, в состав которого входят девять государей. Главы четырех штатов не являются наследственными султанами и поэтому участия в выборах монарха не принимают. Обычно короля избирают из числа султанов монархических субъектов государства по очереди, для чего в Совете правителей ведется особый список. Таким образом, Малайзия представляет собой своеобразную форму правления - ротационную монархию (См. Чиркин В.Е. Конституционное право зарубежных стран, М., 1999. 2-е изд. С. 150-169).

Элементы выборности существуют и в ОАЭ. Эмиры семи объединившихся эмиратов выбирают на пять лет Председателя Совета Эмиров, которого нередко называют президентом. Ему принадлежат многие функции главы государства, особенно церемониальные. В отличии от Малайзии в ОАЭ Председателем Совета Эмиров постоянно выбирают монарха крупнейшего эмирата Абу-Даби, который занимает 86% территории государства. Очередности занятия поста в этой стране нет.

В королевстве Свазиленд наследника престола выбирает малый совет вождей, состоящий из 17 человек.

Отечественная история знает времена полного отказа от передачи императорской власти в соответствии с династическими традициями. Например, Петр I установил возможность выбора своего приемника независимо от кровно-родственных связей с царствующим домом, что получило отражение в Именном Указе от 5 февраля 1722 г. «О праве наследия престолом».

Со времен М.М. Сперанского, практика и теория построения монархических государств знает три классических системы престолонаследия: салическую, кастильскую и австрийскую.

Салическая система сводится к тому, что наследование престола осуществляется только по мужской линии. Женщины из круга престолонаследников исключаются полностью (Япония, Оман).

Кастильская система не исключает женщину из очереди престолонаследия, но отдает предпочтение мужчинам – младший брат исключает старшую сестру (Великобритания, Испания и др.).

Австрийская система не исключает женщин, но дает мужчинам и мужским линиям преимущество во всех поколениях и во всех степенях родства. Эта система была введена в России в 1797 году Павлом I, после чего, как известно, женщин на российском престоле не было. Так, в соответствии со ст. 6 Положения «О порядке наследия престолом», закрепленном в «Основных законах и учреждениях государственных» 1842 г., отмечалось, что … «наследие престола принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего Императора, а не всему его мужскому поколению», а в ст. 7 пояснялось; «по пресечении сего мужского поколения, наследство переходит в род второго сына Императора и в его мужское поколение; по пресечении же второго мужского поколения, наследство переходит в род третьего сына, и так далее» (См.: Основные Законы и учреждения государственные, ч. 1, С-Пб. 1842 г., ст. 6, ст. 7).

Кроме того, законы Российской Империи ничего не упоминают о возможности отречения Императора и сложения им своих полномочий, поэтому манифест об отречении Николая II от престола, да еще и в пользу своего брата Михаила, мягко говоря, незаконен. А по сему «Декларация временного правительства о его составе и задачах» от 3 марта 1917 г., в п. 4 указывающая на необходимость созыва Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны – бумага, не имеющая юридической силы, так же как и Постановление «О провозглашении России Республикой» от 1 сентября 1917 г. Данные обстоятельства ставят под сомнение легальность всех властей в российском государстве после 1917 г., что подтверждает важность исследования этого вопроса .

Самая либеральная система престолонаследия была установлена во второй половине XX века в Скандинавских монархиях (Швеции и Норвегии), признавших равные права на корону за августейшими наследниками обоих полов (мужского и женского), по праву первородства, когда старший сын или дочь государя исключают его младших потомков из списка претендентов на занятие трона .

Нетипичной формой династической легитимации верховной власти является османская система престолонаследия. Суть ее состояла в том, что к четырнадцати годам после церемонии обрезания юных принцев отсылали управлять различными провинциями турецкой Анатолии. Наблюдая за успехами своих сыновей, правивший султан решал, кто из наследников должен был стать приемником падишаха. А для того, чтобы избежать заговора враждующих группировок двора, поддерживающих разных претендентов на трон, существовала практика убийства братьев и племянников будущего монарха. Следуя древней традиции, их душили шелковой удавкой. По замечанию Р. Льюис, эта варварская процедура «воспринималась как недорогая плата за избавление от династических войн и гражданского противостояния: «Смерть принца менее прискорбна, чем потеря провинции»».

Самобытный способ передачи монархической власти существовал в древнем Перу. Так, верховный правитель империи инков выбирал царского преемника обычно из детей рожденных свой законной женой (его старшей сестрой). Назначенный наследник должен был разделять всю полноту власти с законным монархом, перед тем как преступить к самостоятельному правлению. Император имел право замены не оправдавшего государственные надежды соправителя на другого из своих сыновей. Такое происходило несколько раз в начале XV века. Например, Инка Виракоча назначил своим помощником сына Урко, а затем заменил его родным братом – Куси. Когда тот в свою очередь стал императором под именем Пачакути, он выбрал наследником престола своего сына Амору, которому в последствии пришлось уступить это место другому сыну – Тукану, и т.д. При смене Верховного Инки соблюдался принцип разделения между властью и собственностью. Так, по закону, полномочия монарха переходили к отпрыску царской крови мужского пола рожденному от законной жены государя и выбранному отцом своим преемником. В то же время, вся собственность оставалась в распоряжении умершего правителя. Следуя древним традициям предков, инки оставляли мумии некогда царствовавших особ в их собственных дворцах в окружении оружия, художественных ценностей и слуг. Поэтому, новый император строил себе другую резиденцию, становясь ее хозяином на «вечные времена» (См.: Боден Л. Инки. М., 2004. С. 71-72).

История также знает древнерусскую систему престолонаследия, предполагавшую передачу княжеской власти, в стольном городе Киеве, старшему в роде Рюриковичей (См. об этом: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. I. / Собр. соч. в девяти томах. М., 1987. С. 183- 189).

В архаическую эпоху (ок. Ш – II вв. до н.э.) в Японии передача верховной власти императора строилась на основе минората: предоставления императорских прав младшему сыну государя. Правители «страны восходящего солнца», в отличие от других монархов, никогда не искали себе невест за границей. По сложившейся традиции в конце VI – VII вв. японские императоры женились на дочерях рода Сога, а к середине IX в. эта роль была окончательно монополизирована родом Фудзивара .

Кроме того, в Саудовской Аравии существует так называемая клановая система престолонаследия с элементами выборности, в соответствии с которой Король называет своего преемника из числа мужчин – членов правящей семьи Саудитов, но окончательное решение принимает семейный совет царствующей династии, который с 1992 г. при рассмотрении кандидатур лиц имеющих право на государственный венец обязан действовать не по принципу старшинства, а на основании способностей и профессиональной пригодности принцев.

Особой спецификой обладает характер определения и осуществления верховной власти в монархическом государстве в период междуцарствия.

Согласно сложившейся практики, в случае вакантности престола, малолетства, болезни или длительного отсутствия короля устанавливается регентство, т.е. правление за государя, вместо него, осуществляемое либо единичным должностным лицом, либо специально сформированной коллегией. Регентство – институт чрезвычайно гибкий и эластичный. Он неоднократно использовался дворцовыми камарильями для устранения нежелательных венценосцев, как альтернатива более радикальным средствам.

В новейшее время регентство применялось неоднократно. 15 июля 1952 года был учрежден регентский совет при малолетнем наследнике египетского короля Фарука, отрекшегося от престола. В августе 1952 года король Трансиордании Талал был признан парламентом душевнобольным, и власть была передана регентскому совету. В Испании с 1947 года, т.е. после восстановления монархии, регентский совет возглавил Ф. Франко, после смерти которого, осенью 1975 года на престол вступил король Хуан Карлос I из династии испанских Бурбонов.

Императорская Россия в своем законодательстве также предусматривала возможность применения этого института. «Совершеннолетним Государям обоего пола и Наследнику Императорского престола полагается в шестнадцать лет» - говорит ст. 16 «Основных законов и учреждений государственных», а ст. 19 отмечает, что «до вступления этого срока учреждается Правительство и опека», «в одном лице совокупно, или же раздельно, так, что одному поручается правительство, а другим опека» (ст. 2). Выбор этих вариантов полностью зависит от воли царствующего Императора (ст. 21). Если таковые не назначались, то данное право переходило к отцу или матери наследника; за исключением отчима и мачехи (ст. 22). При отсутствии отца и матери в права регентства вступали ближние родственники (ст. 23) .

«Основные законы и учреждения государственные» 1842 г. в ст. 24 закрепляли законные причины неспособности к правительству и опеке, это:

1) безумие, хотя бы оно было временным;

2) вступление вдовых, во время правительства и опеки во второй брак .

При правителе государства обязательно должен был образовываться Совет Правительства из 6 особ, назначаемых самим правителем (ст. 25, 26). Правитель при принятии решений Советом всегда имел решающий голос (ст. 29) .

Высокую оценку наследственному принципу организации верховной власти дал Н. Макиавелли, считавший его залогом прочности и стабильности правящей династии, т.к. «значительно менее трудно сохранить за собой государства наследственные и привыкшие к роду своего князя, чем новые; достаточно князю не нарушать строй, установленный его предками; такой князь, даже при среднем искусстве, всегда удержится в своем государстве, если только какая-нибудь необычная и особенная сила не лишит его владений; однако, даже лишенный государства, князь при первой неудаче захватчика вернет его вновь» (См: Макиавелли Н. Государь // Государь. Рассуждение о первой декаде Тита Ливия. Ростов-на-Дону, 1998. С. 51-52).

Выше приведенные факты и документы указывают на многообразие толкования наследственного принципа, являющегося фундаментальным в легитимации династической власти царствующих фамилий. Зачастую отступление от него приводило страну в кризисное состояние: достаточно вспомнить смутное время Государства Российского в конце XVI начале XVII веков или эпоху дворцовых переворотов после правления Петра I.

Классический принцип монархизма – верховенство царской власти, также не является догмой. Правители Древней Индии, например, никогда не располагали неограниченными законодательными полномочиями. Даже в относительно крупном централизованном государстве Маурьев (IV-II вв. до н.э.) большое значение имели коллегиальные органы государственной власти: совет при царе (раджа сабха) и совет сановников (матрипаришад). Даже в Византийской державе всегда констатировалось, что власть автократора производна от власти народа. В ч. 1 Титула IV Кн. I Дигест Юстиниана, авторитетнейшего источника права Восточной Римской Империи, отмечается: «То, что решил принцепс, имеет силу закона, так как народ посредством царского закона, принятого по поводу высшей власти принцепса, предоставил принцепсу всю свою высшую власть и мощь» (См.: Дигесты Юстиниана Том I. / Перевод с лат., Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М., 2002. С. 115 – 116).

Кроме того, доказательство данного аргумента наиболее ярко и полно демонстрирует испанская Кастилия XIII века, где гранды считали себя равными королю и покрывали свои головы в его присутствии, а городским кортесам короли присягали в соблюдении всех народных прав и привилегий, нарушение которых освобождало народ от присяги данной королю. Эти кортесы имели даже право veto и право вооруженного восстания, следовательно, безответственность монарших действий была относительна (См. об этом:: Ильин И.А. «О монархии и республике» // Вопросы философии» 1991, №4. С. 114).

Прерогативы французского короля в XV веке значительно ограничивались деятельностью парижского парламента. По мнениюисторика П.Н. Ардашева, «формальной основой для притязания парламента послужило старинное право регистрации (enteqistrement), так как в качестве присяжного «хранителя законов королевства», парламент вел особые реестры, куда вписывался текст всякого нового королевского ордонанса, причем, в силу исконного обычая, приобретавшего силу обязательного правила, никакой новый ордонанс не получал силы закона, прежде чем был вписан в парламентские реестры». Из этого права регистрации логически вытекало право ремонстрации, в соответствии с которым, если парламент находил известный новый ордонанс противоречащим «основным законам королевства», то он обращался к государю с соответствующими представлениями (remontrances) об изменении или отмене данного королевского акта. Если «представления» оставлялись монархом без последствий, то парламент отказывал такому ордонансу в «регистрации». Хотя, корона никогда не признавала этого присвоенного парижским парламентом, - а за ним и провинциальными – права, почти равносильного законодательному veto, - и всегда могла прибегнуть, в крайнем случае, к принудительной регистрации посредством, так называемого, lit de justice, т.е. торжественного заседания парламента в присутствии самого короля. Тем не менее, фактически монаршей власти приходилось серьезно считаться с сопротивлением парламента, в особенности с тех пор, как последний начал находить себе живую поддержку со стороны нарождавшегося общественного мнения и, нередко, правительство предпочитало брать обратно забракованный парламентом ордонанс или вносить в него соответствующие поправки, чем вызывать открытый конфликт с ним. Практически государь действовал в рамках контроля квази­конституционного органа надзора.

Даже абсолютным деспотам Османской империи, при принятии политических решений приходилось соотносить свои действия с нормами шариата. И если случалось, что муфтий отказывал в благословении монаршего замысла, то султан, как правило, оставлял свой проект без движения (См.: Льюис Р. Османская Турция. М., 2004. С. 24).

Кроме того, янычары (привилегированная турецкая пехота, состоявшая из солдат-рабов, первоначально рекрутировавшихся из юношей покоренных христианских народов: сербов, болгар, греков и т.д.) постоянно требовали право одобрять восшествие на престол каждого из рода Османидов. Осознавая их военную силу, султаны всегда старались удовлетворять претензии своей гвардии.

В соответствии со ст. 6 Раздела третьего Статута Великого Княжества Литовского 1529 г. власть Великого князя ограничивалась панской радой.

По мнению В.А. Томсинова, государственный строй, существовавший в Англии в первые десятилетия XVII в. (расцвет абсолютизма династии Стюартов), «имел организацию, которая вполне могла обеспечивать соблюдение интересов всех основных социальных групп. Она предполагала компромисс, с одной стороны, между различными политическими группировками в системе центральной власти, а с другой – между ними и теми группировками, которые держали власть на местах (в графствах). Необходимость поддерживать такой компромисс была заложена в самой конструкции верховной государственной власти, сложившейся в Англии к началу XVII в. Данная власть, хотя и обозначалась древнегреческим по своему происхождению термином «monarchy (монархия)», подразумевавшим единоличный, единодержавный характер правления, но имела в качестве своего носителя не одно лицо – персону монарха, а систему политических институтов. Король, являвшийся главным элементом этой системы, выступал в ее рамках и как самостоятельный властный орган – king solus, и в соединении с парламентом – как король в парламенте (king-in-parliament). При этом подразумевалось, что именно в слиянии с полномочиями парламента королевская власть является высшей» (См. об этом: Томсинов В.А. Государственный строй Англии накануне революции 1640 – 1660 гг. // Вестник Московского университета. Серия 11. Право. 2006. № 3. С. 13).

Изучая отечественную государственность в исторической ретроспективе, исследователь А.И. Щербинин отметил, что княжеская власть в эпоху средневековья всегда была ограничена. «Русскую государственность, - писал он, - изначально представлял князь. Вместе с вечем он образовывал на верхней ступени как бы бинарную систему политической власти. При этом сама власть была трансцендентна персоне князя, вся ее полнота могла принадлежать только земле, с народом которой князь заключал договор».

Этот бинарный характер власти подчеркивает формула, в которой отражены и уважение к достоинству князя, и суверенитет народа: «А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим» (См.: Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Кн. 1 «Государев двор или дворец», М., 1990. С. 51).

В подтверждение вышесказанному, следует привести случай, описанный Н.М. Карамзиным. Так, «двое из оных, - пишет он, - чиновник Назарий и дьяк веча Захария, в виде послов от архиепископа и всех соотечественников, явились перед Иоанном (1477 г.) и торжественно наименовали его Государем Новгорода, вместо Господина; как прежде именовались великие князья в отношении к сей народной державе.

Вследствие того, Иоанн отправил к новгородцам боярина Федора Давидовича спросить, что они разумеют под названием Государя? Хотят ли присягнуть ему как полному властителю, единственному законодателю и судье? Соглашаются ли не иметь у себя тиунов, кроме княжеских…» Изумленные новгородцы отправляют Ивану III грамоту, в которой пишется: «Кланяемся тебе господину нашему, великому князю, а Государем не назовем…»».

Об ограниченности царской власти свидетельствует более поздний правовой памятник российского государства – Соборное Уложение 1649 г., в котором отмечается, что написан он по «государеву, цареву и Великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу… И Святейший Иосиф Патриарх Московский и всея Руси, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и архимариты, и игумены, и весь освященный собор также и бояре, и околничие, и думные люди, и выборные дворяне, и дети боярские, и гости, и торговые посадские люди к тому Уложению на списке руки свои приложили» (См.: Соборное Уложение 1649 г. // Российское законодательство XX-XX вв. в семи томах. Соборное Уложение 1649 года. Том 2. СПб., 1992. С. 4).

Н.М. Коркунов полагал, что самым главным признаком, отличающим монархию от республики, является юридическая безответственность главы государства. «Именно в этом различии ответственности и безответственности, - отмечал он, - заключается различие президента республики и монарха, а не в объеме и характере их функций, как это иногда утверждается в литературе. В самом деле, президент США пользуется большей властью, нежили английская королева. Однако президент ответственен перед конгрессом и потому – не монарх. Английская же королева, - пишет Н.М. Коркунов, - напротив, безответственна и потому, несмотря на всю ограниченность своей власти, остается все же монархиней».

Вместе с тем, юридическая безответственность персоны монарха также имеет ряд исключений. Например, в Нидерландах государь и его наследники теряют корону, если они заключают брак без разрешения парламента. Аналогичное правило применяется к августейшим особам в Швеции, когда они не исповедуют евангелистическую веру или возглавляют другие державы без согласия Риксдага.

Арабский историк и географ X в. Ал-Масуди, путешествуя в землях африканского племени зинджей, описал следующий обычай этого народа: «Как только царь в своем правлении становится несправедлив к своим подданным и отклоняется от истины, его убивают и запрещают царствовать его потомкам».

Наиболее устойчивый критерий монархической формы правления – это бессрочность или пожизненность полномочий монарха, хотя и по этому поводу можно привести ряд интересных фактов.

Во-первых, в Тюркском Каганате, при возведении государя на престол приближенные к трону сановники, сдавливали своему господину шею шелковой тканью, вводя его в состояние легкого удушения, затем ослабляли удавку и спрашивали, сколько лет может быть он ханом .

Во-вторых, 18 мая 1804 г. во Франции был принят Органический сенатус-консульт, устанавливающий в ст. ст. 1-3 правила, в соответствии с которыми управление республикой вверялось императору французов Наполеону Бонапарту, получавшему право передачи своего сана по наследству по нисходящей мужской линии кровного потомства в порядке первородства, с постоянным исключением женщин во всех линиях и степенях родства.

В-третьих, XIX и ХХ века знают множество примеров пожизненных президентов. Такая должность, введенная впервые Конституцией Боливии 1926 г., была установлена в Югославии для Иосипа Броз Тито (первого президента СФРЮ), который возглавлял освободительную борьбу балканских славян против фашистских захватчиков. Постепенно пожизненные президенты появились в некоторых странах Азии и Африки: в 60-х годах – в Индонезии, в 70-х годах – в Тунисе, Уганде, Центральноафриканской республике, в Экваториальной Гвинее и некоторых других странах. В 2007 г. Парламент Казахстана, в качестве исключения, предоставил первому Президенту Республики право избираться главой государства неограниченное число раз.

В-четвертых, пост пожизненного президента сочетался (кроме Индонезии) с однопартийной политической системой (и президент всегда был лидером единственной партии), а также с провозглашением его «духовным вождем народа», основателем новой идеологии, объявленной государственной. Один из пожизненных президентов – Бокасса пошел еще дальше: провозгласил себя императором Центральноафриканской империи. В Корейской Народно-Демократической Республике сын пожизненного президента Ким Ир Сена был объявлен его приемником и стал руководителем страны в 1994 году. По мнению Р. Фатона, наиболее точным наименованием формы правления таких государств должна стать «президентская монархия» .

Кроме того, И.А. Ильин отмечал, что у хазар власть, принадлежащая Кагану, ограничивалась сроками благоденствия народа, при фактическом управлении государственными делами другим лицом – Беком. Кагана убивали беки по просьбе народа в случае глобальных неурожаев, проигранных войн и обрушившихся на страну моров.

Он предложил еще один критерий идентификации монархии -«монархическое правосознание», которое, в отличие от республиканского, олицетворяет верховную государственную власть, само государство, политическое единство страны и сам народ.

«Монархическому правосознанию свойственно воспринимать и созерцать государственную власть как начало священное, религиозно освящаемое и придающее монарху особый, высший, религиозно осмысленный ранг; тогда как для республиканского правосознания характерно вполне земное, утилитарно-рассудочное восприятие и трактовка государственной власти» , - пишет он.

Из правосознания И.А. Ильин, собственно говоря, и выводит государственную форму.

Правосознание неотделимо от национальной психологии народа, оно воспитывается и укрепляется в людях с детства, требует времени, духовной культуры и педагогических навыков. «И нет ничего опаснее и нелепее, как навязать народу такую государственную форму, которая не соответствует его правосознанию (например, вводить монархию в Швейцарии, республику в России, референдум в Персии, аристократическую диктатуру в Соединенных Штатах и т.д.) .

Нечто подобное отмечал Г.В.Ф. Гегель: «Никакое государственное устройство… не создается лишь отдельными лицами. То, что Наполеон дал испанцам, было разумнее того, чем они обладали ранее и, однако, они отвергли этот дар, как нечто чуждое им, так как они еще не доразвились до него. Народ должен в отношении своего государственного устройства чувствовать, что это его собственное право и его состояние; в противном случае оно может, правда, в нем же быть налицо, но не обладает каким бы то ни было значением, не имеет никакой ценности. У отдельного человека мы можем, разумеется, часто встречать потребности в лучшем государственном устройстве и стремлении к нему, но проникнутость всей массы такого рода представлением есть нечто совершенно другое и наступает лишь позже. Сократовский принцип морали внутреннего голоса возник с необходимостью в его эпоху, но потребовалось время для того, чтобы он стал всеобщим правосознанием».

Монархическое правосознание имеет давнюю историю. Ведь царь традиционно отождествляется с верховным священником, служителем божественного начала. Как отмечал еще Н.Н. Алексеев: «Ни одна из политических форм не обнаруживает столь тесной – исторической и идейной – связки с религией, как политическая форма монархии, ибо власть царя, подобно божественной власти, совершенно универсальна: власть его простирается на весь мир». У. Беджегот писал об особом мистическом почтение, религиозной преданности являющихся сутью истинной монархии, ибо они никаким законодательством в народе не вызываются , а, следовательно, рождается в его правосознании. Поэтому логически следует выделить постулат Д.А. Хомякова, гласящий, что «республиканские формы развиваются преимущественно у тех народов, у которых духовный интерес наиболее слаб; и если факт появления римской империи как будто бы этому положению противоречит, так как она создалась на почве республиканской, то это противоречие только кажущееся. Римская республика доросла до таких размеров и составилась от таких разнородных стихий, что появление в ней единовластия было лишь результатом необходимости как-нибудь удержать в связи с недостаточно сильным центром непомерно крупные члены, связанные с Римом на живую нитку».

Теологические основы монархической государственности продолжают проповедоваться современными апологетами самодержавия в России (священник Тимофей, иеромонах Дионисий, и др.). Так, Н.Д. Жеваков подчеркивает: «Царь – выше закона. Царь, Помазанник Божий, как таковой воплощает собою образ Божий на земле». Кроме того, по словам архиепископа Серафима, «православная церковь не может предпочесть власть народа, что тоже – народной толпы, царской власти по той причине, что народоправство не есть Богоустановленная власть и не корениться в Святом Писании. Мало того, республиканская конституционная власть является ниспровержением Богоустановленной царской власти» (См.: Архiепископъ Серафимъ (Соболевъ) Русская Идеологiя. С.-Петербург, Репрентивное воспроизведение с издания 1987 года; 1993. С. 13)

Несомненно, что отличительной чертой монархического правосознания является наличие устойчивой культуры ранга в человеческих отношениях и в государственном строительстве. Разрабатывая идею социальной дифференциации, И.А. Ильин разделил людей на два психологических типа: эгалитаристов, охваченных стремлением к равенству, и индивидуалистов, признающих значение ранга. Первые из них не терпят превосходства, и, если им не удается опорочить и разрушить идею общественной иерархии, то они стремятся фальсифицировать ранг, выдвигая «бездарных, тупых, криводушных, двусмысленных разлагателей». В данном мировоззрении только сходное и одинаковое в людях считается существенным. Поэтому политическое убеждение эгалитаристов уповает на всеобщее равное голосование, арифметический подсчет голосов и народный суверенитет республиканского типа (См. об этом: Кольев А.Н. Нация и государство. Теория консервативной реконструкции. М., 2005. С. 99).

Люди ранга, напротив, считают различия, своеобразия и самобытность природным свойством человека. Более того, развитие и совершенствование, не нивелирует, а подчеркивает индивидуальные различия. Соответственно, справедливость в таком воззрении выступает против равенства. Это приводит к тому, что приверженцы ранга не столько удовлетворяются личным особенным качеством, сколько умеют радоваться чужим достоинствам. В политической сфере они стремятся к отбору лучших людей и к самодержавию .

Монархическое правосознание держится на доверии подданных к своему монарху. «Где доверие к государству прочно, - подчеркивает И.А. Ильин - там монархия процветает и ведет за собой народ и наоборот. В доверии есть положительные черты, когда монарх достойный человек, но оно может привести и к неблагоприятным последствиям при недостойном монархе, которому традиционно поверят и по традиции полюбят»..

Монархическое правосознание всегда стремится к консолидации народа вокруг государя, поэтому царь олицетворяет центр государственного механизма.

Сущность монархии заключается в том, что она всегда представляет единую национальную идею. Более того, по Н.Н. Алексееву, самодержец – это «эоном», универсальный символ, живое воплощение нравственного идеала на земле.

Таким образом, монархическое правосознание является идеальной совокупностью взглядов, представлений, чувств, знаний и переживаний, мотивирующих устойчивую культуру ранга в социальных отношениях; искреннее доверие подданных к главе государства; консолидацию народа вокруг трона; персонификацию государственной власти, посредством нравственно-религиозных постулатов публичного поведения.

В рамках монархического правосознания формируются особые стереотипы правового мышления, благодаря которым абстрактные представления о праве материализуются в порядок формирования и функционирования высших органов государственной власти. Так, для монархического правового мышления характерны:

- харизматическая легитимация династического правления, т.е. обоснование признания права на престол в силу особых личностных качеств государя (См.: Овчинников А.И. Правовое мышление: теоретико-методологический анализ. Ростов-на-Дону, 2003. С. 310).

- традиционная легитимация единоличной власти, связанная с готовностью подчиняться верховному правителю, занимающему свой пост, по праву «старины», традиции, освященной памятью предков. Так, ст. 3. Конституции Эфиопии 1931 г. гласила: «Императорское достоинство на вечные времена останется за потомством его величества Хайле Селассие I, потомка негуса Сале Селассие, род которого идет непрерывно от Менелика I, сына Соломона, царя иерусалимского, и от царицы Эфиопии, именуемой «царицей савской»». Поэтому господство обычаев в обществе, прежде всего, соответствует форме политической организации, при которой на первый план «выдвигается единство и персонализация коллектива»;

- сакрально-символьная легитимация венценосного управления, предполагающая санкционирование верховного господства, принадлежащего одному человеку, с помощью специальных обрядов коронации, миропомазания на царство, принесения жертвоприношений, клятв и т.д.;

- убежденность в возможности ограничения произвола в обществе при помощи духовно-нравственных ценностей, возведенных в право, носителем которых может быть лишь разумный индивид.

Обобщая сказанное, под монархическим правовым мышлением, следует понимать, разновидность правового мышления, представляющего собой процесс понимания окружающей человека политико-правовой действительности единоличного правления с помощью харизматических, традиционных, сакрально-символических и духовно-нравственных стереотипов публичного поведения.

Монархическое правосознание и монархическое правовое мышление, как правило, являются тем фундаментом, на котором возводится здание монархической государственности. Так, Испания во второй половине XX века показала пример восстановления монархии, после долговременной диктатуры. Это государство всегда тяготело к монархической форме правления, что обусловлено сильным монархическим правосознанием и монархическим мышлением испанской нации. Лишь две республики с непродолжительным сроком существования (первая в 1873-1875 гг., вторая – в 1931-1939 гг.) известны в истории страны. Основы современного конституционного устройства «пустили корни» после смерти Ф. Франко (20 ноября 1975 г.).

Вопрос о монархии был предметом многочисленных дебатов при создании основного закона государства, и большинство политических сил выступили за учреждение этого института. Только Испанская рабочая социалистическая партия и ее соратники, требовали введения республиканской формы правления. По их мнению, должна была быть восстановлена именно она, узурпированная гражданской войной и франкизмом. Против учреждения монархии был использован тот аргумент, что пост короля учредил диктатор Ф. Франко .

Вместе с тем за монархическую форму правления высказались даже «левые» политические партии страны, включая коммунистическую. Они приводили в защиту своих доводов следующие факты: прежде всего, монархия является традиционной формой правления страны; ее существование не противоречит демократическим принципам национального суверенитета и разделения властей. Лучшим тому подтверждением является практика ряда западноевропейских стран (Швеции, Норвегии, Бельгии, Люксембурга и т.д.), в которых наиболее развитый демократизм существует при очень «старых» по времени монархиях. Кроме того, на референдуме по закону о политической реформе и на выборах Кортесов 1977 г. большинство избирателей благоприятно отнеслись к монархии. Нельзя было не учитывать и тот немаловажный аспект, что король сыграл значительную роль сразу же после смерти Ф. Франко, при переходе к демократическому пути развития страны. Многие из конституционных положений 1978 г. были перенесены из предшествующих основных законов. Так, нормы о вакантности трона (абз. 3, ст. 57) дословно взяты из акта 1812 года.

Голосование по поводу принятия монархической конституции 1978 года показало значительный перевес сторонников престола. В Конгрессе депутатов из общего числа членов в 350, в голосовании приняли участие 345, из них 325 подали свои голоса за проект, 14 депутатов воздержались, 6 были против проекта. В Сенате голосовало 239 членов, из которых «за» проект было – 226, «воздержалось» - 8, «против» - 5. Немаловажно и то обстоятельство, что за монархию голосовали все парламентарии основных политических партий страны. Шестого декабря 1978 года конституция была одобрена на референдуме: 87,6% голосовавших высказались «за» и только 7,8% - «против». В урнах оказалось 3,5% незаполненных бюллетеней и 0,74% - недействительных. Значительный процент воздержавшихся от голосования говорил либо об индефферентности избирателей, либо непринятии нового демократического строя .

Примечательно положение монарха в соответствии с вышеназванной конституцией. Так, если сравнить его статус со статусом других коронованных особ Европы и Японии, мы увидим ряд отличительных характеристик.

Как известно, монархия в Великобритании – старейший политический институт. Наследственный король или королева – глава государства и в этом качестве они персонифицируют его. С теоретической точки зрения, государь является главой исполнительной, составной частью законодательной и главой судебной власти, командующим вооруженными силами и светским главой англиканской церкви. На практике в результате длительной эволюции, под воздействием политической борьбы огромная власть монарха была сильно ограничена, и сейчас своими прерогативами государь обладает лишь номинально; фактически полномочия монарха осуществляются правительством и парламентом, случаи, когда венценосцы вмешивались в принятие решений, весьма и весьма немногочисленны. По мнению профессора В.В. Маклакова, монархия в Великобритании - «это идеологическое орудие воздействия на население. Ее политическая цель также очевидна. При социальных потрясениях в стране возможно применение королевских прерогатив». Суть этого явления вскрыл более ста лет тому назад Ф. Энгельс. «Власть короны на практике сводится к нулю, - писал он – и если бы известный всему свету факт еще требовал доказательств, достаточно было бы сослаться на то, что вот уже более ста лет, как прекратилась всякая борьба против короны… Тем не менее, … английская конституция не может существовать без монархии. Уберите корону - «субъективную верхушку» - и все искусственное сооружение рухнет. Английская конституция представляет собой перевернутую пирамиду, вершина которой является одновременно основанием. И чем менее значительным делается монархический элемент в действительности, тем большее значение он приобретал в глазах англичанина». По мнению С. Лоу, «ограниченная монархия это вещь очень сложная, таинственная и искусственная, она построена так точно и так странно, что едва ли возможно, подвергая ее анализу, не испытывать чувства чего-то нереального. Уже распределение полномочий между действительной и почетной властями кажется … очень странным и неестественным. Если бы мы не привыкли к этому неопределенному дуализму, он казался нам столь же нерациональным, как отношения между французскими королями и их майордами или как отношения между микадо и шогунатом в старой Японии». Данная модель организации единоличной власти (ограниченная монархия) весьма восприимчива к эволюционным изменениям. Так, в октябре 1999 г. английская Палата лордов проголосовала за отмену института наследственных пэров. В результате верхнюю палату должно покинуть абсолютное большинство из заседавших в ней 759 графов, герцогов и баронов.

Рассматривая титул Императора Японии, следует заметить, что он является более символичным, чем в Англии. Так, в соответствии со ст. 1 Конституции Японии 1947 г.: «Император является символом государства и единства народа, его статус определяется волей народа, которому принадлежит суверенная власть», а по ст. 3 - «все действия Императора, относящиеся к делам государства, могут быть предприняты не иначе как с совета и одобрения Кабинета. Кабинет несет за них ответственность». И, наконец, ч. 2 ст. 4 гласит: «Император осуществляет только такие действия, относящиеся к делам государства, которые предусмотрены настоящей Конституцией, и не наделен полномочиями, связанными с осуществлением государственной власти» .

Хотя по Конституции 1889 г. положение дел было абсолютно другим.

Для сравнения укажем, что по данному акту: «Империя Великой Японии находится под нерушимым на вечные времена господством и управлением династии императоров» (ст. 1), «Особа Императора священна и неприкосновенна» (ст. 3), «Император – глава государства. Он обладает верховной властью и осуществляет ее согласно постановлениям этой Конституции (ст. 4), «Император осуществляет законодательную власть в соответствии с Парламентом» (ст. 5).

Столь разительные перемены объясняются историческими условиями принятия Конституции 1946 г., а именно – капитуляцией во Второй мировой войне и оккупацией страны вооруженными силами США.

Статус короля Испании диаметрально противоположен перечисленным примерам.

В данном случае монарх является не только главой государства, символом его единства и постоянства, но и арбитром политических властей, гарантом правильного функционирования государственных институтов. Он осуществляет высшее представительство испанского государства в международных отношениях и, особенно, в отношении с теми народами, с которыми страну связывает историческая общность, а также функции, которые предоставлены ему Конституцией Испанского Королевства 1978 г. (ст. 1).

В соответствии с историческими традициями ст. 63 испанской конституции практически повторяет кастильскую формулу XIII века: «Король при его провозглашении приносит присягу перед Генеральными кортесами, в том, что будет добросовестно исполнять свои функции, соблюдать и обеспечивать соблюдение конституции и законов, а также уважать права граждан и автономных сообществ». Исходя из этого, С. Уэйд и Г. Филипс считают, что институт королевской присяги свидетельствует о договорной природе принадлежащих государю правомочий (См.: Уэйд С. и Филлипс Г. Конституционное право. М., 1950. С. 161). Кроме того, испанский монарх назначает послов, и других служащих министерства иностранных дел. Зарубежные представители в Испании аккредитуются при нем (ст. 63.1).

Королю принадлежит право выражать согласие государства о принятии на себя международных обязательств посредством договоров в соответствии с конституцией и законами (ст. 63.2).

К монаршим обязанностям относится объявление войны и заключение мира, с предварительного согласия Генеральных Кортесов, причем королевские акты скрепляются подписью председателя правительства и в случае необходимости соответствующими министрами (ст. 63.3 и 64.1). За эти акты ответственность несут лица, контрассигновавшие их (ст. 64.2) – правило, аналогичное не вступившей в силу Конституции Франции 1791 г.

Таким образом, монархическое правосознание и монархическое мышление есть причина возрождения, становления, развития и совершенствования монархической формы правления. Кроме того, это не означает, что следует упускать из виду соотношение классовых сил в обществе, которое оказывает значительное влияние на организацию государственной власти. Ведь цезаристские диктатуры возникали чаще всего тогда, когда между главными силами в обществе складывалось своего рода равновесие, в результате чего ни одна из них не могла обеспечить своего господства, это создавало благоприятные условия для установления личной тирании (См. об этом: Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Тимошенко И.В. Теория государства и права: Учеб. пособие.- Ростов н/Д., 2002. С. 105-106).

На форму государства также влияют взгляды народа, его обычаи и унаследованные институты гражданского общества. Особое воздействие на специфику формирования верховной власти оказывают географическое положение страны, ее размеры, наличие естественных границ, а также геополитическая ситуация в мире и регионе. Следует отметить, что выдающиеся государи сыграли решающую роль в определении формы управляемых ими государств, достаточно назвать таких монархов, как Вильгельм Завоеватель (Англия), Петр I (Россия), Фридрих Великий (Пруссия) и других, во многом обозначивших вектор политического развития своих народов на несколько столетий вперед.

Таким образом, монархия – это исторически сложившаяся форма правления, при которой во главе государства стоит, как правило, единоличный монарх (король, царь шах, император, калиф, герцог, султан и т.д.), являющийся источником верховной власти, либо наделенный другими органами государства или гражданами, властью соразмерной верховной, и, занимающий престол в соответствии с наследственным или выборным принципом, юридически не отвечающей за свои действия и осуществляющий функции государственного управления в рамках и на основе монархического правосознания и монархического правового мышления народа.

Достаточно сложен, противоречив и дискуссионен вопрос о видах монархической формы правления. Это связано с трудностями построения логически не противоречивой классификации государственно-правовых моделей организации публичной власти.

В классическом варианте теоретики выделяют неограниченную (абсолютную) монархию, где царствующая особа является высшим органом государства, и ограниченную монархию, в которой высшая государственная власть рассредоточена между монархом и другими органами. Некоторые авторы говорят о «дуалистической» монархии, сочетающей в себе черты вышеназванных видов (Б.А. Страшун, В.Е. Чиркин, А.А. Мишин, И.П. Ильинский) (См. об этом: Государственное право буржуазных и освободившихся стран: Учебник - 2-е изд., перераб. и доп. / Отв. ред. Ильинский И.П. и Энтим Л.М М., 1988. С. 183.; Чиркин В.Е. Конституционное право зарубежных стран, М., 1997. С. 141; Конституционное (государственное) право зарубежных стран. / Под ред. проф. Страшуна Б. А. Общая часть, М., 1996. Т. 1-2. С. 208-209).

Ряд дореволюционных ученых поддерживал данную классификацию. Так, Б.Н. Чичерин писал: «Ограниченная монархия, в отличие от абсолютной представляет сочетание монархического начала с аристократическим и демократическим. В этой политической форме выражается полнота развития всех элементов государства и гармоническое их сочетание: монархия представляет начало власти, народ или его представители – начало свободы; аристократическое собрание – постоянство закона».

Аналогичную позицию в начале XX века отстаивал Н.М. Коркунов, определявший монархию, как такое государственное устройство, при котором функция представлять государство целиком осуществляется как собственное право, юридически безответственным лицом; (республика, напротив, характеризуется тем, что функция эта осуществляется по поручению народа ответственными учредителями), поэтому монархия бывает двух видов: абсолютная и конституционная. «Если монарх является не только безответственным представителем государства, как целого, но и сосредотачивает в своих руках всю полноту, все функции государственной власти, получается монархия неограниченная или абсолютная. Монархии абсолютной противополагается монархия ограниченная, т.е. такая, где власть монарха ограничивается другою, независимой от него властью – властью, принадлежащей народу».

Польский ученый Юлиус Гачек рассматривал три формы монархии: самодержавную (или автократию), конституционную и парламентарную .

Самодержавие, по его мнению, тождественно абсолютизму, это название одной и той же модели организации публичной власти (например, как в Российской Империи).

Конституционная монархия подразумевает полнейшую независимость монарха от парламента при осуществлении им управления и выборе министров (Германии конца XIX – начала XX веков).

В парламентарной монархии министры назначаются для монарха парламентским большинством и где сам парламент осуществляет административную деятельность (Великобритания).

В противовес перечисленным выше позициям Л.А. Тихомиров выделял три типа монархии: 1) монархию деспотическую; 2) монархию абсолютистскую; 3) монархию чистую или самодержавную. По его мнению, «самодержавная (истинная) монархия может быть только одна. Ведь верховная власть нравственного идеала интерпелляции, но не абсолютна. Она имеет свои обязательные для ее начала нравственно-религиозного характера, во имя которых только и получает свою законно-неограниченную власть».

Вместе с тем, Л.А. Тихомиров полагал, что единоличная власть возможна только при добровольном и искреннем признании ее народом.

Более того, он отмечал: «Абсолютизм, как тенденция, фактически может проявляться при всех началах власти, но лишь по недоразумению и злоупотреблению. По духу же своему, по природе, абсолютизм свойственен только демократии, ибо народная воля ничем кроме самой себя не обусловленная создает власть, абсолютную, так что если народ сливается с государством, то и власть последнего становится абсолютной».

И.Л. Солоневич считал, что абсолютизм появляется там, где бюрократия захватывает все функции монаршей власти, например, в России XVIII – начала XX веков.

Н.Н. Алексеев утверждал совершенно иные постулаты, в соответствии с которыми объективно было бы невозможно вести речь об абсолютизме, так как «власть … монарха, - по его мнению, - не может не быть неограниченной, абсолютной». Если говорить об абсолютной монархии «в точном историческом смысле этого слова, то в чистой и последовательной форме она могла существовать только при господстве идеи царя божества и только в ее пределах. Подлинно абсолютной властью может быть только власть, подобная божественной, которую никто не может ограничить и которая даже выше нравственных законов» Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1988. С. 61).

Деспотическая монархия, как худший тип монархической государственности, есть «самовластие, дающее монарху власть верховную, но без обязательного для него и народа известного содержания» (См.: Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М, 1998. С. 105) - власть чистой силы при отсутствии монархического правосознания. Ведь «тиран есть монарх, не стоящий на высоте своего призвания; и более того – извращающий свое призвание, свою национально-политическую функцию и тем подрывающий монархическое правосознание в своем народе и монархическую форму своего государства» (См.: Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т. Т. 4. М., 1994. С. 562). Аналогичные аргументы высказывались античными философами. Например, Платон, разделяя монархию на царскую власть и тиранию, писал: «монархия, скрепленная благими предписаниями, которые мы называем законами, - это вид, наилучший из всех …; лишенная же законов, она наиболее тягостна и трудна для жизни».

Российские государи никогда не были деспотами. Иностранные историки разделяют данную позицию. Так, Андрес Каппелер (профессор Венского университета) считает, что «тираном московский правитель не был: его власть была ограничена религиозными нормами, династическим порядком наследования и традициями («стариной»). На практике русские государи правили чаще всего в согласии с другими слоями элиты, прежде всего со старинными боярскими и дворянскими родами. Но отсутствие ограничения царской власти, закрепленного организационно и юридически, являлось основой политической системы России».

Для того, чтобы отличать деспотическую и самодержавную монархии необходимо понять смысловую нагрузку термина «самодержавие».

Неоднозначность оценок русского абсолютизма показала дискуссия 1968-1971 гг. на страницах журналов «История СССР» и «Советское государство и право» (См. об этом подробнее: Аврех А.Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении капитализма в России // История СССР. 1968 №2. С. 82; Павлова-Силиванская М.П. К вопросу об особенностях абсолютизма в России // История СССР. 1968 . №4. С. 75, 77, 83; Шапиро А.Л. Об абсолютизме в России. // История СССР. 1968, №5. С. 70).

Одни авторы характеризовали царское самодержавие как разновидность буржуазного правового государства, в то время как другие называли его азиатской деспотией. Государственный строй России 1905 года терминологически определялся как «абсолютная монархия», «абсолютизм», «восточная, азиатская деспотия», или как «буржуазное правовое государство».

Вопрос этот в отечественной историографии стал предметом полемики, когда Б.И. Сыромятников, критикуя С.В. Юшкова, выступил с заявлением, что в советской литературе, неправомерно отождествляются понятия «самодержавие» и «абсолютизм».

«Сам термин и само понятие самодержавия, равно как и титул «самодержавный», зародилось после освобождения русских земель от татарского ига и их объединения в единое Российское государство. Понятие самодержавия ХV-ХVI вв., - отмечает Г.Б. Гальперин, - выражает не объем власти российских монархов, а ее независимый характер. Самодержавие в его первоначальном виде действительно трактуется как вид суверенитета, как независимая непроизводная власть. Термин «самодержавие», «самодержец», встречающийся в памятниках XV – начала XVI века и вошедший, как и термин «царь», в титул московских князей, имеет иное содержание, чем современный термин «самодержавие»» (См.: Гальперин Г.Б. Конституционные опыты царского самодержавия в первой русской революции (1905-1907 гг.) // Вест. Ленинградского ун-та. 1982. №23; Экономика, философия, право. Вып. 4. С. 98).

«Титул первого Самодержца Российского – Ивана III, - как замечал В.О. Ключевский, - указывал именно на внешний, международный суверенитет, на внешнюю независимость» .

В таком значении «самодержавие» использовалось еще в самом конце XVIII в., это можно видеть из договора Екатерины II с государем Ираклием II (Грузия), где говорилось, что он не признает над собой иного самодержавия, кроме власти и покровительства императрицы, следовательно, самодержавие употреблено здесь не в смысле абсолютизма, а именно в смысле суверенитета (См. об этом подробнее:: Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1914 г., изд.8-е. С. 213).

Но, с другой стороны, Иоанн Грозный толкует самодержавие именно как безраздельное сосредоточение всей полноты власти в руках монарха, в письме А. Курбскому он заявляет: «Како же и самодержцу наречется, когда не сам строить?». В таком смысле употребляется самодержавие в манифесте Анны Иоанновны 28 февраля 1730 года, в Екатерининском Наказе Уложенной комиссии (ст. 9: «государь есть самодержавный, ибо никакая другая, как соединенная в его особе власть, не может действовать сродно с пространством столь великого государства», и в манифесте 29 апреля 1881 года, согласно которому: «Глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления с верою в истину Самодержавной власти, которую мы признаны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».

Поэтому Н.М. Коркунов писал: «Следует признать, что понятие самодержавия объединяет собой понятие неограниченности, в смысле сосредоточения в руках монарха всей полноты государственной власти».

И.Т. Тарасов сущность самодержавия видел в смысловом значении данного слова, указывающего на высшую и неограниченную верховную власть, «рядом с которой нет и не может быть никакой другой равной власти».

Основные законы Российской империи 1892 г. характеризовали русского государя самодержавным и неограниченным монархом (ст. 1). Соединение в одной статье двух определений монарха - «самодержавный и неограниченный» - породило полемику в дореволюционной государственно-правовой литературе. Государствоведы одного направления – Н.М. Коркунов, Н.И. Лазаревский - доказывали, что оба определения являются синонимами. Другое течение в государствоведении, представленное А.Д. Градовским, А.С. Алексеевым, Н.И. Палиенко, отстаивая противоположное мнение, различало эпитеты самодержавный» и «неограниченный» (См. об этом: Градовский А. Д. Собрание сочинений. Т.VII - С-Пб., 1901. С. 1-2; Алексеев А.С. Русское государственное право. - М., 1897. С. 221-224; Палиенко Н.И. Основные законы и форма правления в России. Юридическое исследование. Харьков, 1910. С. 25).

Сущность разногласий сводилась к тому, что ст. 1 Основных законов термином «самодержавный» будто бы подчеркивала монархический суверенитет, верховенство монарха в государственном строе России, в то время как эпитет «неограниченный» означал, что императору принадлежит также и абсолютный суверенитет (См. об этом: Давидович А.М. Самодержавие в эпоху империализма (Классовая сущность и эволюция абсолютизма в России). - М., 1975. С. 235).

Несколько иной подход к самодержавию предложил И.А. Ильин, который считал его разновидностью права. Поэтому все аксиомы правосознания действительны и для самодержавия. Диаметрально противоположную точку зрения отстаивал П.Е. Казанский. «Надо совершенно оставить в стороне мысль о том, - писал он, - чтобы власти русских Императоров возможно было дать чисто юридическую конструкцию, как, положим, векселю или чеку. Исключительно юридические толкования в области основных вопросов публичного права вряд ли вообще могут дать вполне верное понимание вещей». Ведь «в границах … всенародных понятий Царь полновластен; но его полновластие (единовластие) – Самодержавие – ничего общего не имеет с абсолютизмом западно-кесаревского пошиба. Царь есть «отрицание абсолютизма» именно потому, что он связан пределами народного понимания и мировоззрения, которое служит той рамкой, в пределах коей власть может и должна почитать себя свободной» (См.: Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. Минск, 1997. С. 108).

Тождественную мысль, в рамках формально-юридического метода познания, обосновывал Н.И. Палиенко. «Самодержавие, - в его представлении, - означает собой в Основных Законах не абсолютизм, неограниченность власти, а идею верховенства и полноту прав непроизводной власти монарха, в силу чего монарх является по этой идее носителем всех верховных полномочий государственной власти» (См. об этом подробнее: Палиенко Н.И. Основные законы и форма правления в России (Юридическое исследование), Харьков, 1910. С. 74). Вместе с тем в осуществлении собственных суверенных прав государь ограничен quo ad exercitium, т.е. установлениями конституции, формами и законодательными положениями представительных органов государства .

Н.И. Палиенко утверждал, что «как бы не были прерогативы монарха … ограничены полномочиями народного представительства по силе наших Основных Законов, остается все-таки несомненным, что по смыслу этих законов Россия, получившая народное представительство с законодательными полномочиями, теперь является конституционным государством, хотя и наименее развитого типа».

Исключительно в идеальных тонах о самодержавии писал Н.И. Черняев. «Россия – констатировал он – может быть Россией в полном смысле слова; если она будет принадлежать русскому народу, и лишь до тех пор, пока ею будут управлять самодержавные монархи. Кто дорожит национальностью русского государства, тот должен дорожить и русским самодержавием». Парламентаризм же равнозначен краху России (См. об этом: Черняев Н.И. Необходимость Самодержавия для России, природа и значение монархических начал. Этюды, статьи и заметки, Харьков, 1907. С. 22).

Н.И. Черняев выделил четыре особенности Русского самодержавия.

Во-первых, самодержавие есть организация верховной власти, созданная великорусским народом.

Во-вторых, русское самодержавие – это власть православия.

В-третьих, это самодержавие северных широт.

В-четвертых, оно (самодержавие российского государства) не испытало влияния Западных идей абсолютизма, восточных деспотий и римского цезаризма .

Такая «неограниченная монархия прочно держится лишь на свободном подчинении народа властелину», ибо «самодержавие может быть жизненно и сильно только там, где оно утверждено на свободном признании народа, на убеждении в его необходимости» .

Другой дореволюционный исследователь отечественного государства и права М.Ф. Владимирский-Буданов говорил по этому поводу следующее: «Власть великого князя и царя именуется самодержавием, чем обозначается не только ее единоличность, но и неограниченная полнота прав» (См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995. С. 173).

Характеризуя власть Всероссийского Императора, Н.А. Захаров писал: «Самодержавие есть объединение всех стихий властвования в лице одного наследственного русского царя, олицетворяющего собой единую нераздельную Россию, охраняющего все ее исторические национальные традиции и подчиненного в осуществлении своей суверенной власти нормам государственной этики и сознанию целесообразности для народного блага применяемых им мероприятий. Такого рода власть основывается на свободном самостоятельном, как это было видно из предыдущего изложения, главенстве монарха в области законодательства, управления и суда. Это главенство в трех очерченных конституцией властях и дает основание к осуществлению монархом прерогатив самодержавной власти, возвышающейся над остальными видами государственных властей» (См.: Захаров Н.А. Система русской государственной власти. М. 2002. С. 324).

В целом «русская монархия отличалась и от западных – в идеологическом, и в правовом плане, - утверждает И.Я. Фроянов. В идеале царь служил и Богу и народу. Патерналистская функция самодержавной