ДЕССАУЭР Ф. (1881-1963)

К трем кантовским критикам Дссауэр добавляет критику технической деятельности. Дессауэр считал, что делание, техника как раз и может установить контакт с «вещами самими по себе»

ХУНИНГ А.

ТУХЕЛЬ К.

В предмет философии техники Тухель включает всю деятельность человека, которая описывает и объясняет с философских позиций сущность, предпосылки и воздействие техники

МЭМФОРД Л.

Американский философ и историк культуры Льюис Мэмфорд, исходя из развития науки и тех­ники создает свою концепцию культуры в те же годы, что и О.Шпенглер. Его фундаменталь­ный труд имел название «Техника и цивилизация».

«Точкой отсчета развития современной техники Мэмфорд считает начало нашего тыся­челетия. Кри­терием периодизации развития для него служит выделение исторически оформившихся крупных тех­нологических комплексов, в основе которых лежит тот или иной вид используемой обществом энер­гии: применение данного вида энергии, по Мэмфорду, определяет специфику этого исторического периода, пронизывает и обусловливает всю структуру социально-культурного целого, демонстрирует человеческие возможности и цели общества.

Ранняя фаза развития Западной Европы (всего Мэмфорд насчитывает их три), продолжительная эо­техническая эпоха (1000-1750), опирается на технологический комплекс воды и дерева энер­гетиче­ской базой служили силы воды и ветра, основным промышленным материалом была древесина. Для начала этого периода характерны со­бирание остатков былых цивилизаций (прежде всего, античной, арабской и др.), уско­рение темпа технического развития. Апогеем эо­технического периода является 18 век- время возниконовения экспериментальной науки на базе математики, Разумеется, фаза эотех­нического развития не обрывается повсеместно к середине 18 века:если в Италии расцвет эотехниче­ской цивилизации приходится на 16 в., то Америка достигает этого лишь к середине 19 в. и т.п.Сменяющие друг друга в рамках эотехнической ци­вилизации периоды- выражение одной куль­туры.

Энергегетической базой последующей, палеотехнической эпохи, начинающейся со второй по­ловины 18 в. и охватывающей период капиталистической индустриализации, про-мышленной революции, послужил комплекс угля и железа , горнодобывающая промышлен-ность; Мэмфорд едко определяет эту эпоху как «угольную цивилиза­цию».По времени она совпадает с интенсивным развертыванием капиталистического способа производства и выявлением дест­руктивных черт буржуазной индуст­риализации. И хотя, ао Мэмфорду, уже начало второй поло­вины прошлого столетия, с его великими открытиями, возвестило о возниконовении новых критериев и форм ци­вилизации- «неотехниче­ской»,удельный вес «угольного капитализма», с его разруши­тельными тенденциями, эксплуатацией окружающей среды, бесчеловечностью ин­дуст­риальных методов, духовным убожеством, все еще очень велик в современном мире.

Наступающая «неотехническая» фаза, вся ее культура, опираясь на новые виды энергетики, ис­поль­зование электричества и сплавов, открывает перед людьми совершенно новые, небывалые гори­зонты..»(1.54)

Век машины [8-9 глава работы Мэмфорда Миф машины (1966)]

«В течение третьего тысячелетия до н.э. в культуре человечества произошли глубокие изменения, возникла история в виде передаваемых от поколения к поколению письменно за­фиксированных со­бытий; в некоторых местах в долинах больших рек об­разовалась новая сеть общественных институ­тов, которую мы называем цивилизацией, Археологи пытались объяснить эту трансформацию глав­ным образом как результат технологических изменений- изобретения письменности, гончарного круга, ткацкого станка, плуга, способов изготовления оружия и орудий труда из металла, крупномас­штабной культивации зерновых на открытых по­лях. Гордон Чайлд даже ввел сомнительное понятие «городской революции», обозначающее кульминационный мо­мент развития предшествовавшей «аг­рарной революции».

Все эти технические усовершенствования играли весьма существенную роль, но за ними скры­валась куда более важная движущая сила, которой ученые пренебрегли: изо­бретение мощной социальной организации нового типа, способной повысить человеческий потенциал и вызвать изменения во всех аспектах существования- изменения, которые едва ли могли представить себе мелкие, привязанные к земле об­щины раннего неолита.

В попытке гипотетической реконструкции предыстории я стремился показать, что каж­дое тех­ниче­ское достижение было прочно сцеплено с необходимыми психосоциаль­ными трансформа­циями, предшествовавшими технологическому прорыву и следовав­шими за ним; с эмоцио­нальным едине­нием и неукоснительным следованием ритуалу, с началом коммуникации* идей в языке, с морали­зующим упорядочением всех видов деятельности под контролем табу и стро­гих обычаев, обеспечи­вающих групповое со­трудничество.

На трех указанных фундаментальных камнях- единении, коммуникации и кооперации- была воздвиг­нута базовая деревенская культура. Но за пределами ограниченной терри­тории племени или деревни эти основные способы социализации проявлялись лишь спорадически и неэффективно. Сама общин­ная культура была универсальной, но каж­дая группа оставалась со­циальным островом, отрезанным от других групп. Повсюду, где деревенская культура была предоставлена самой себе, она подверга­лась окостене­нию и если впоследствии она вновь начи­нала развиваться, то это происходило либо благодаря принуждению со стороны более крупного сообщества, либо путем ассимиляции институ­тов, просачивавшихся в нее из более высокораз­витых цивилиза­ций.

Из раннего неолитического комплекса поднялась иная социальная организация, не рас­сеянная в мел­ких единицах, но объединенная в большую: уже не «демократическая»,то есть основанная не на со­седской интимности, обычаях и согласии, но авторитарная, управляемая из центра, контролируемая господствующим меньшинством: не прикованная более к ограниченной терри­тории, но умышленно переходящая границы, чтобы захватить сырье, поработить более слабых, расширить свой контроль, наложить дань на покоренных. Эта новая культура способствовала не только росту богатства, но и экспансии коллективной власти. Усовершенствовав новые ору­дия принуждения, пра­вители этого общества к третьему тысячелетию до н.э. достигли такой индустриальной и военной мощи, масштабы которой оставались непревзойденными вплоть до нашего времени.

В этот период человеческие усилия перемещаются с горизонтальной плоскости деревни и се­мьи в вертикальную плоскость общества в целом. Новая общность сформировала иерархиче­скую струк­туру, социальную пирамиду, включающую от основания до вер­шины множество семей, множество деревень, множество занятий, нередко множество регионов, и не последнюю очередь множество бо­гов. Эта политическая структура была базовым изобретением новой эпохи: без нее ни ее монументы, ни ее города не могли быть построены- нужно добавить- без нее не происходило бы так часто их преждевре­менное разрушение.»(2.79-80)

«Воздавая должное огромной мощи и размаху обожествленной царской власти как мифа и об­щест­венного института, я* отложил для более тщательного исследования один ее важный ас­пект, ее вели­чайший и самый прочный вклад в историю- изобретение архетипической машины. Это экстраординарное изобретение оказалось самой ранней моделью всех позднейших сложных машин, хотя детали из плоти и крови постепенно заменялись механическими деталями. Собрать воедино ра­бочую силу и дисциплиниро­вать организацию, позволившую вы­полнять работы в масштабах, дотоле невиданных, -таково было уникальное деяние царской власти, Благодаря такому изобретению пять тысяч лет назад были решены грандиозные инже­нерные задачи, соперничающие с лучшими совре­менными достижениями в массовом производстве, стандартизации и де­тальнейшем проектировании.

Данная машина оставалась нераспознанной и, естественно, безымянной вплоть до на­ших дней, когда в мире возник намного более мощный и современный ее эквивалент, использующий ве­ликое множе­ство соподчиненных ему машин. Для удобства я буду на­зывать архетипическую форму машины раз­ными именами, в зависимости от конкрет­ной ситуации.

Поскольку компоненты этой машины, даже когда она функционировала как полностью интег­риро­ванное целое, были по необходимости разобщены в пространстве, я буду в некоторых кон­текстах на­зывать ее «невидимой машиной»; когда речь пойдет об ис­пользовании ее для высо­коорганизованных коллективных предприятий, я буду называть ее «трудовой машиной»; в применении к актам коллек­тивного принуждения и разрушения она заслуживает, используе­мого по сей день понятия «военной машины». Но в том случае, когда в понятие включаются все компоненты- политические, экономи­ческие, военные, бюрократия и царская власть- я буду на­зывать ее «мегамашиной», уп­рощенно: большой машиной. Технические средства, почерпнутые из такой мегама­шины, становятся «мегатех­никой», в отличие от более скромных и специфиче­ских тех­нологий, которые обеспечивали вплоть до нашего столетия выполнение( иногда с по­мощью энергетических машин) большей части повседнев­ных работ в мастерских и на фермах.

Люди обычных способностей, полагаясь лишь на мускульную силу и традиционные навыки, могли выполнять широкую программу разнообразных задач, включая и ткаче­ство, без какого-либо управле­ния извне или научных рекомендаций, кроме тех, что черпались из общинной тра­диции. С мегама­шиной дело обстояло иначе. Только цари, опираясь на религиозную санкцию и с помощью астроно­мической науки, оказались способными построить такую машину и управлять ею. То была невидимая структура, составленная из живых, но крепких человеческих элементов, каждому из которых предна­значалась особая должность, роль и задача, что и обес­печило в конечном* итоге громадную произво­дительность и грандиозные проекты этой вели­кой коллективной ор­ганизации.

При зарождении мегамашины ни один второстепенный вождь не смог организовать ее и при­вести в движение. И хотя абсолютизм царской власти покоился на сверхъестест­венной санкции, сама эта власть не добилась бы столь широкого преобладания, если бы ее притязания не были в свою очередь подкреплены колоссальными достижениями ме­гамашины. Ее изобретение было наивысшим дости­жением ранней цивилизации; техно­логическим свершением, которое послужило образцом для всех позднейших форм ме­ханической организации. Эта модель передавалась –иногда целиком и в рабочем со­стоянии, иногда в уп­рощенной, приспособленной к обстоятельствам форме – через су­губо челове­ческих агентов в течение пяти тысяч лет, прежде чем воплотилась в материальной структуре, охваты­вающей все стороны жизни.

Понять происхождение мегамашины и ее наследие- означает бросить новый свет как на проис­хожде­ние нашей современной сверхмеханизированной культуры, так и на судьбу и участь со­временного человека. Мы увидим, что первоначальный миф машины про­ецировал в будущее экстравагантные надежды и желания, которые в избытке осуществились в нашу эпоху. Однако в то же время миф на­вязал нам ограничения, ли­шения, угнетение и рабскую покорность, кото­рые как непосредственно, так и в результате вызванных ими реакций угрожают нам сегодня последствиями еще более вредонос­ными, чем в век пирамид. Мы увидим, что все благодеяния массового производства с самого начала подрывались массовым уничтожением, которое стало возможным благодаря мегамашине.

Хотя впервые мегамашина была построена в период, когда для изготовления орудий производства и оружия начала использоваться бронза, она была независимым от них нововведением: механизация поведения людей в древних ритуалах значительно предшество­вала механизации орудий труда. Воз­никнув, новый механизм быстро рас­пространился, но не только путем подражания и не исключи­тельно в целях самообо­роны. Он насильственно навя­зывался царями, действовавшими так, как могут действовать только боги либо их помазанные наместники. Повсюду, где создавалась мегамашина, она многократно умножала энергию и вы­полняла работы в масштабе, до­толе непостижимом. Вместе со способностью концентрировать громадные механиче­ские усилия в игру вступил новый динамизм, который уже одним импульсом своих достижений покончил с мертвящей рутиной и мелочными за­претами мелкомасштабной деревенской культуры.*

Энергия, ставшая доступной благодаря новой царской машине, широко раздвинула границы про­странства и времени: работы, которые прежде оставались незавершенными в течение столе­тий, те­перь выполнились менее чем за период жизни одного поколения. На плоских равнинах поднялись, повинуясь царскому приказу, творения рук человека- горы из камня и обоженной глины- пирамиды и зиккураты. Весь ландшафт был преображен и отныне нес в своих четких границах и геометрических формах печать космического порядка и несгибаемой человеческой воли. Никаких сложных энергети­ческих машин, сколько-нибудь сравнимых с этим механиз­мом, не существовало в мире вплоть до XIV века нашей эры, когда в Западной Европе стали появляться часы, ветря­ные и водяные мельницы» (2.83-86)

Далее:

«Почему этот новый механизм остался незамеченным археологами и историками? По одной простой причине, уже подразумевающейся в нашем первом определении: он со­стоял исключительно из чело­веческих деталей и сохранял определенную функциональ­ную структуру лишь до тех пор, пока рели­гиозная экзальтация, магическая абракадабра и царский приказ, его создавшие, принимались всеми членами общества как нечто без­условно данное. Когда из-за смерти царя или поражения в битве, рас­пространения скептицизма или восстания мстителей поляризирующая массы сила царской власти ос­лабевала, разваливалась и вся машина. Затем части ее либо перегруппировывались, об­разуя более мелкие единицы - феодальные или городские, либо полностью исчезали, как исчезает разгромленная армия, когда рушится иерар­хия командного типа.»(2.86)

«Через армию стандартная модель мегамашины передавалась от культуры к культуре.»(2.88)

«Если и имелось единственное изобретение, необходимое для того, чтобы сделать этот механизм пригодным не только для уничтожения, но и для созидательных конструк­тивных за­дач, то им было, вероятно, изобретение письменности. Метод перевода речи в графические символы не только сделал возможным передачу импульсов и приказов че­рез систему, но и по­зволял документально фиксиро­вать случаи невыполнения приказов. Документирование и письменное слово исторически совпадают с овладением операциями с большими числами; и не случайно наиболее раннее использование пись­менности связано не с передачей идей, религиозных и иного рода, но с храмовым уче­том зерна, скота, посуды, ремесленных изделий, хранимых или использованных.»(2.88)

«Чтобы заставить машину работать, необходимы были два средства: надежная организация знаний, естественных и сверхъестественных, и развитая система отдачи, исполнения и проверки исполнения приказов. Первое воплощалось в жречестве, без ак­тивной помощи которого институт царизма не мог бы существовать; второе – в бюрократии. Обе организации были иерархическими, на вершине иерархии стояли пер­восвященник и царь. Без их объединенных усилий институт власти не мог бы эффективно функционировать. Это условие остается истинным и сегодня, хотя наличие автоматизированных фабрик и компьютеризованных цехов маскирует и человеческие компоненнты, и религиозную идеологию, жизненно важную даже для современной ав­томатизации» (2. 92)

«То, что теперь назвали бы наукой, с самого начала было интегральной частью новой машинной сис­темы. Упорядоченное знание, основанное на космической регулярности, расцвело вслед за культом Солнца: наблюдение звезд и создание календаря совпали с установлением царской власти и укрепили ее, хотя немало сил жрецов и прорицателей посвящалось и толкованию уникальных событий- появ­лению комет, солнечным и лун­ным за­тмениям или таким изменчивым природным явлениям, как по­лет птиц или со­стояние внутренностей жертвенных животных» (2.92)

«Необходимым шагом при запуске человеческой машины явилась строгая специализа­ция: только интенсивным сосредоточием мастерства на каждом этапе процесса можно было достичь сверхчеловеческой точности и совершенства результатов» (2.94)

«Культ старых богов плодородия никогда не страшился смерти, он не строил из камня монументальную пародию на жизнь, но обещал возрождение и обновление в ритмическом при­род­ном порядке. Царская власть обещала лишь напыщенную вечность смерти. Если бы боги власти по­бедили, если бы царская власть не нашла способа рас­ширить масштабы деятельности человеческой машины и тем самым возвысить царские притязания на абсолютное повиновение, весь дальнейший путь цивилизации мог быть иным» (2.97)

«Среди всех конструктивных достижений, олтичавших их мегамашину, пирамида стоит особняком как архетипическая модель. В ее элементарной геометрической форме, в со­вершеннейшей точности её размеров, в организации рабочей силы, просто в масштабах строительства пирамиды полнокровно проявляются уникальные свойства нового тех­нического комплекса» (Мэмфорд Л. Миф машины\\ Утопия и утопическое мышление. Антология зарубежной литературы. М., 1991. С.90)

Литература:

1.Тавризян Г.М. Техника.Культура.Человек. М.,1986

2.Утопия и утопическое мышление М,1991

3. Митчем К. Что такое философия техники? М.,1995 (2422411)