Культурная коннотация как экспонент культуры в языковом знаке

Н. Ю. Шведова выделяет в русском языке 20 общих смысловых категорий: одушевленность, действие, состояние, предмет, мера, место, время и др. Эти категории формируют смысловой каркас языка. Это и есть наиболее абстрактный уровень языковой карти­ны мира. Но существуют и наиболее специфические для каждого народа образно-ассоциативные механизмы переосмысления исход­ных значений во вторичной номинации.

Например, собака у рус­ских ассоциируется (наряду с отрицательными явлениями) с вер­ностью, преданностью, неприхотливостью, что нашло отражение во фразеологизмах: собачья верность, собачья преданность, собачья жизнь и др.; у белорусов собака коннотирует негативные в боль­шинстве своем признаки — ушыцца у сабачую скуру (в значении «стать негодным, ленивым человеком»), собакам падшыты («пло­хой человек»); у киргизов ит (собака) — бранное слово, прибли­зительно равное русскому свинья. Русское свинья является симво­лом а) грязи, б) неблагодарности, в) невоспитанности; для анг­личан рig означает обжору; для киргизов, казахов, узбеков и дру­гих мусульманских народов сюда добавляется коннотация чисто религиозного плана, в результате чего чочко (свинья) становится резко бранным словом; во вьетнамской же картине мира свинья — символ глупости. Таким образом, слова «собака», «свинья» коннотируют у разных народов различные признаки, что свидетельству­ет о специфичности, индивидуальности образного мышления у этих народов, влияющего на формирование их картин мира.

Из данных примеров видно, что для каждого языка, для каж­дой культуры характерно возникновение специфических со-значений — коннотаций.

Как именно связаны язык и культура?

Связь языка и культуры рождает коннотацию слова. Коннотация — это несущественные, но устойчивые признаки выражаемого лексемой понятия, воплощающие принятую в обществе оценку соответствующего предмета или факта, отражающие связанные со словом культурные представления и традиции. Не входя непосредственно в лексическое значение и не являясь следствиями из него, эти признаки объективно обнаруживают себя и языке, получая закрепление в переносных значениях, метафорах и сравнениях, фраземах, полусвободных сочетаниях, производных словах (формулировка Ю.Д.Апресяна). Понятие о коннотации впервые возник­ло в английской лексикографии в середине XIX в.

К коннотациям относят те, которые обычно не фиксируются словарями, но регулярно вос­производятся в процессе порождения и интерпретации высказы­вания с данной лексемой или ее производной.

Различают шесть типов коннотации, или со-значений: 1) изобра­зительное (представление); 2) эмоционально-чувственное; 3) культурно-цивилизационное; 4) тематическое (семантическое поле); 5) информативное (уровень знания); 6) мировоззренчес­кое [Комлев 1992].

Полагают, что «своя побочная чувственная окраска» при­сутствует у большинства слов и у большинства элементов созна­ния. По крайней мере, к основным разрядам коннотированной лексики относят термины родства, зоонимы, соматизмы, назва­ния природных объектов и явлений, физических действий, цветообозначения — все, что можно воспринять пятью органами чувств. Окраска эта кажется слабой, но она реальна. Спорят толь­ко о том, присуща ли эта чувственная окраска самому слову, т.е. входит ли она в семантическую структуру слова, или это только психологический нарост на теле слова, его концептуальном ядре. «Уже само слово "даль" имеет в западной лирике всех языков грустный осенний оттенок», — заметил известный философ и культуролог (Шпенглер 1993).

Языковым проявлением коннотации счита­ют переносные значения (свинья, ворона, пасынок), метафоры и сравнения (напиться как свинья), производные слова (свинуш­ник, холостяцкий), фразеологические единицы, поговорки, посло­вицы (подложить свинью), синтаксические конструкции типа «X есть X» (женщина есть женщина).

У одного и того же концепта в разных культурах и языках мо­гут быть разные коннотации: «крыса» — англ. RAT 'предатель; до­носчик, шпион'; фр.RAT 'скупой человек, скряга'; нем.RATTE 'с ув­лечением работающий человек'; рус. крыса'ничтожный, принижен­ный службой человек' Л.В. Щерба отмечал национальную специфи­ку в русском слове вода и во французском слове еаи (ЛЁЁ). Для русских слово вода 'лишена содержания' и 'бесполезна в пищевом отно­шении', а у французов — содержит семы 'отвар' и 'пищевая по­лезность'.

Коннотация может быть положительной и отрицательной. Слово варяг в переносном значении 'работник со стороны' сохра­нило отрицательную коннотацию. У слов идол и кумир равные исходные позиции, но разные культурно обусловленные конно­тации их существенно разводят: идол 'о ком-нибудь бестолковом и бесчувственном', кумир 'нейтральная и положительная окрас­ка' [Черепанова 1995: 145]. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе» (С.Я. Маршак) — поэтичес­ки точное определение отрицательной коннотации слова, высту­пающего в функции общественно-политического термина.

Коннотация капризна и непредсказуема. У содержательно рав­ноценных слов оценка может быть различной. Ср.: осел — ишак, тесть — теща, отчим — мачеха, свинья — боров, коза — козел, соба­чьи глаза — собака на сене и т.д. В конце XX в. в русский речевой обиход вошло слово ваучер 'контрольный талон, дающий право его обладателю на получение чего-то', например, образовательный вау­чер. Слово «ваучер» произошло от фамилии Джона Ваучера, британского мошенника, жившего в XVIII в. и повешенного за свои деяния. Слово ваучер в России 1992 г. стало употребительным, но в связи с несправедливостью массовой приватизации государ­ственной собственности приобрело отрицательную коннотацию.

Истоки коннотации видят в истории и культуре этноса. Это убедительно показано на примере двух прилагательных — нагой и голый в русском и английском языках. Нагота — прекрасна и благородна, оголенность — неприлична и постыдна. Обнаженны­ми бывают богини и нимфы, юноша и девушка, натурщица и спортсменка, голыми — бабы и девки, проститутка и грешница. Даже король голый. Нагота, по мнению одного английского ис­кусствоведа, обладает эстетической броней, защищающей её от насмешки и делающей её неуязвимой. Голые такой брони не име­ют и потому заслуживают осмеяния или жалости. В основе про­тивопоставления прилагательных — две традиции западноевро­пейской цивилизации: традиция античного мира и традиция иудео-христианская. Первая из них дала нам красоту тела, вто­рая — красоту духа. Христианство противопоставляет дух плоти и подчеркивает греховность и бренность всего телесного. Вспомним, как философ Отрега-и-Гассет описывает картину Тициана «Вакханалия»: «На вершине холма загорает голый старик, а па переднем плане обнажённая белотелая Ариадна потягивается, одолеваемая дрёмой». Критерием стилевой глухоты считается нераз­личение слов нагая и голая.

Итак, если в языковой единице есть культурная информация, то должна быть и категория, соотносящая две разные семиотиче­ские системы (язык и культуру) и позволяющая описать их взаи­модействие. По мнению В.Н.Телия, это культурная коннотация.

Например, кровь как символ жизненных сил во ФЕ — пить кровь, до последней капли крови; кровь как символ родства — родная кровь, кровь от крови;|кровь как символ жертвоприношения — пролить чью-то кровь; кровь как символ здоровья — кровь с молоком; как символ сильных эмоций — кровь бросилась в голову, кровь стынет

Почему ФЕ удерживаются в языке веками, хотя они представляют собой явные аномалии языка, его нерегулярности? Почему они вновь и вновь образуются в каждую эпоху? Например, в наш разбалансированный во всех отношениях период реформ возникли фразеологизмы типа шустрый, как веник со свистом (о быстром и шумном человеке); урна привокзальная (о грязном, немытом человеке); уровень ниже табуретки; декольте до колен и др. На эти вопросы можно ответить так. Потому что ФЕ представляют собой сгусток культурной информации, позволяют сказать многое, экономя языковые средства и в то же время добираясь до глубины народного духа, культуры.

Происходят современные трансформации ФЕ, которые, однако, узнаваемы носителями языка, например, ФЕ окно в мир у современного популярного автора получает неожиданную интерпретацию в следующей фразе: «Мы в Японии производим лучшие телевизоры в мире, но это не мешает нам осознавать, что телевизор — это просто маленькое прозрачное окошко в трубе духовного мусоро-провода» (В. Пелевин).

Таким образом, соотнесение с тем или иным культурным кодом
составляет содержание культурно-национальной коннотации. Именно
культурная коннотация придает культурно-значимую маркирован­ность не только значениям ФЕ, символам или метафорам, но и
смыслу всего текста, в котором они употребляются.

Обычно из денотата вычленяются отдельные признаки, образ которых предстает во ВФ коннотативного слова. Так, если говорят заяц (о трусливом человеке), то это не значит, что у него серая шуба, короткий хвост и длинные уши, а свидетельствует лишь о том, что такой человек, чутко уловив опасность, часто мнимую, вовремя успеет убежать. Закрепление ассоциативных признаков в зна­чении слова, т. е. возникновение коннотаций — процесс культурно-на­циональный, он не подчиняется логике здравого смысла (почему, например, именно заяц труслив, а не лиса), поэтому у разных народов эталонами трусости могут быть другие животные и птицы.

Как правило, коннотации основаны на ассоциациях, идущих от слова, однако иногда они мотивированы свойствами реалий: ихтиозавр (об отсталом человеке), теленок (о тихом, ласковом человеке), базар (о шумном месте), винегрет (о всякой смеси), хлев (о грязной квартире), баня (о всяком жарком месте), талмуд (об утомительном чтении) и т.д.

Зачастую коннотации воспринимаются как оценочный ореол, при этом также ярко проявляется национальная специфика язы­ка, создающая картину мира. Например, в картине мира русских сочетание старый дом коннотирует негативную оценку, у англи­чан же это сочетание имеет положительную коннотацию; голубые глаза (к-к-з) для киргизов — самые некрасивые глаза, почти бран­ное выражение, зато коровьи глаза (о человеческих) — очень кра­сивые, оценка здесь основана на денотате (корове). Для русских выражение съесть собаку означает «приобрести опыт, навык в каком-то деле». Англ. to eat dog – «унижаться, пресмыкаться, быть в унизительном положении; нести оскорбление, проглотить обиду». См. также русское: Вот где собака зарыта.