Философско-мировоззренческие истоки библейского параллелизма.

Каковы же истоки и сущность такого способа повествования? В чём специфика древне-восточного менталитета, в отличие от европейского античного? Уже для мировосприятия древних греков характерна высокая степень абстрагирования. Метафизическая проблематика отразилась в самом языке греков; наконец, именно здесь зародилась философия. Напротив, язык древневосточных культур феноменологичен, т. е. предельно конкретен. Здесь нет места тому, что греки называли «эйдосами» или «логосами».

Яркий пример феноменологичности языка зулусов: Если европеец говорит: «Далеко», то у зулусов нет таких абстрактных слов. Идею удалённости зулус выразил бы фразой: «Там, где кто-то кричит: мама, я заблудился» (Этот вполне реальный пример приводил М. Бубер).

В контексте этого различия менталитетов – античного и древневосточного – имело место и различное понимания красоты.

■ Сущность красоты для грека – в гармонии целого. Именно гармоничное сосуществование организма указывает на его идеальный первообраз в мире идей. Это отражается и в античной скульптуре, рисунке. Та или иная часть организма не важна сама по себе, но лишь – в контексте той функции, которую она выполняет в общем деле. Например, на рисунке деталь изображается не такой, какая она есть сама по себе, а такой, какой мы её видим в общей динамике движения тела (подогнутая нога бегущего человека не позволяет увидеть всю его ступню целиком).

■ Напротив, конкретное мышление, феноменологичность мировосприятия направляют внимание на отдельные детали, пусть даже в ущерб целому, в ущерб перспективе.

Даже на изображении человека, стоящего к нам лицом, нос изображён в профиль, ступни развёрнуты.

«Эту изысканную и нередко преувеличенную точность отдельных деталей не следует путать с реализмом (здесь термин «реализм» употребляется в смысле, который ему присвоен в XX в. – и.А.). Деталь воспроизводится не такой, какая она есть, а такой, какой она должна выглядеть согласно традиции».[3] Идеалы конкретного были стилизованы в установленных и обязательных формах.

В то же время, идея цельности отнюдь не чужда и восточному менталитету (это, по-видимому, – врождённая интуиция человека). Но, на фоне этой предельной конкретности, именно симметрия задает единство и не позволяет частям быть самодостаточными. Т. о. сущность красоты для Древнего Востока заключалась в ясности конкретных деталей и симметричности целого.

Нечто подобное имеет место и в литературе. ■ «В греческой фразе, как и в греческой статуе, все части стремятся выделить главное, а потому сливаются в едином гармоничном устремлении. ■ Напротив, части семитской фразы нагромождаются, не сливаясь, и каждая из них вытачивается и отчеканивается ради себя самой. Зато всюду мы находим поиск симметрии».

Как видно, симметрия и органическое единство – это не одно и то же. В семитской словесности отсутствует органичность; вместо этого она занята поиском симметрии.

Итак, одно понятие или одна мысль не может быть симметричной. «Для того, что бы существовала симметрия, необходимы, по крайней мере, два элемента, симметричные между собой… Отсюда тенденция семитов рассекать понятие на две половины», создавая параллелизмы. Параллелизм – это, по сути, основной принцип еврейской поэзии, элементом которого является двустишие, состоящее из (как минимум) двух параллельных стихов.[4]

5. Языковые приёмы опосредствованного указания на Имя Божие.

Нетрудно заметить некоторую принципиальность, с которой евангелисты избегают упоминать Божественное Имя в своих текстах. Это есть следствие весьма строгого, в известной мере буквального понимания третьей заповеди Декалога: «не упоминай Имени Божия всуе» (Исх. 20:7). Но как говорить о Том, Которого называть нельзя? Для этого используются различные способы опосредованного указания на Бога:

а) Одним из основных приёмов является применение безличных пассивных конструкций. В этих конструкциях хотя и говорится о действиях Бога, но с точки зрения грамматики субъект действий напрямую не упоминается:

+ «Блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе (Богом) в воскресение праведных» (Лк. 14:14).

+ «А дать сесть у Меня по правую сторону и по левую – не от Меня зависит, но кому уготовано (Богом)» (Мк. 10:40).

Такие грамматические формы получили в библиистике название «теологических пассивов».

б) Другим способом опосредованного указания на Бога является использование прилагательных: Всевышний, Всемогущий, Сильный (Мк. 14:62) и т.д. Используются и существительные: Сила, Высота:

+ «Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы (т.е. одесную от Отца) и грядущего на облаках небесных» (Мк. 14:62).

+ Христос заповедует ученикам ждать, «доколе не облечётеся силою с Высоты» (Лк. 24:49).

в) Именно этой иудейской традицией интерпретации известной заповеди объясняется принципиальное не употребление Матфеем термина «Царствие Божие», но – «Царствие Небесное»; всего 32 раза (Мф. 3:2; 4:17; 5:3; 11:12; 19:14 и т.д.).

Собственно, и само слово «небо» является эквивалентом Имени Божия: «Крещение Иоанново откуда было: с Небес (т.е. от Бога) или от человеков?» (Мф. 21:25).