Глава 2. Архетипические исследования и психотерапия. Пример- обращение к архетипам Аида и Кроноса.

В этой работе я обращусь к рассмотрению таких категорий человеческой жизни, как смерть, время, ограничения и трансформация, с точки зрения опыта архетипической работы. Конкретно – работы с архетипами Аида и Кроноса. Я буду опираться на разработанную мной концепцию «Мифологического сознания»[1]

1.

Карл Густав Юнг ввел понятие «психического пространства»[2], чем избавил нас от необходимости гадать - существуют ли персонифицированные обитатели коллективного бессознательного (архетипы, боги различных пантеонов, даймоны, гении, музы, духи и т.п.) «на небеси или под землей». Или это персонификация ноосферных явлений, или же, все происходит в душах людей и передается через генетические связи, голографическое информационное поле и т.д. и т.п. Несомненно одно – все эти явления, и персонифицированные в виде богов и архетипах сущности, существуют в «психическом пространстве». Все остальное – вопрос индивидуальной веры и не играет для практического применения особой роли.

Наша задача, таким образом сводится к нахождению технологий грамотной и экологичной обратной связи, которая позволила бы нам «договариваться» и «советоваться» с богами, запускать их силу в определенные русла и т.п., что могло бы повлиять на более сознательное и созидательное протекание политических и экономических явлений, а также в появлении у нас возможности генерировать те или иные научные, социальные и культуральные технологии.

Эта задача была решена мной в 2000г., когда после многолетней медитативной и т.п. практики появилась сиддха – возможность «сгущать» архетипы в участниках созданного мной метода краткосрочной групповой психотерапии, индивидуации и культурологических исследований - Магический Театр[3], а потом и просто в человеке, которому нужны были некие переживания, информация от архетипического источника (духа, божества, явления). Архетип переживается, как мощный энергопоток, вызывающий отчетливые изменения психофизического состояния (телесные функции и ощущения, эмоции, озарения и инсайты, информация дотоле неизвестная и т.п.) За несколько лет эта экстраординарная способность была передана еще нескольким людям. Скажем так: нам удалось найти (на самом же деле – вспомнить) уровень языка, где в очень свернутом виде каждое слово содержит огромную совокупность смыслов, переживаний и ощущений, намоленных и намысленных миллионами людей вокруг осей – архетипов коллективного сознания и бессознательного. Архетипы же не возникали на голом месте. Они являются некими «резонансными пространствами» в едином энергетическом поле Универсума. И когда мы произносим определенным образом, находясь в определенном состоянии, эти слова, происходит развертка огромного числа смыслов и ощущений, доступная для переживания. В нас разворачивается архетип, как совокупность общечеловеческого опыта на «резонансной частоте». Это переживание можно, при помощи специальной процедуры, передавать «оператору» и, затем, вести с ним беседу, где он отвечает от имени архетипа. Нужно только, чтобы «оператор» был достаточно сенситивен.

Помимо использования «архетипотерапии» на Магических Театрах, в групповой, семинарской и индивидуальной работе, направленной на целительские задачи, самопознание и индивидуацию, я, совместно с Е.Найденовым и М.Михайловым написал книгу[4], в которой мы беседовали с некоторыми архетипами и богами и получили множество интересной и полезной информации.

Однако, мир всё время меняется, преображаются исторические эпохи, господствующие прежде идеологии повергаются более «прогрессивными», меняются структуры власти и взаимоотношений в обществе, шатаются нормы морали.

В последнее время, из-за множественных сложных процессов в человечестве, «тот» и «этот» свет перемешались, древние границы миров сделались тонкими, силы нашего мира утекают «туда», соответственно и в наш мир текут «оттуда». Это происходит во многом благодаря неосмысленной душевной деятельности людей, проходящей под влиянием разного рода перекошенных, утерявших связь с уровнем прообразов идеологий, обросших догмами власти и необузданных а порой и искусно разжигаемых страстей в современном обществе потребления. Происходит из-за потери сути культуры, из-за слишком далёкого расстояния между означающим и означаемым, сложившегося из запутанных отношений науки, религии, человека и природы. Люди ориентированы в основном на цели и мнят себя победителями всего. В результате коллективная Тень, давя на нас, требуя реализации вытесненных в нее человеческих желаний и нежеланий. И вот в яви - войны, революции, болезни, экономические кризисы. В результате миры людей, верхних и нижних богов слишком тесно перемешались. Да ещё и с нарушением законов гармонии и равновесия. Просто напросто из-за сильных явных и скрытых желаний людей, вводимых в иллюзорные ожидания идеологией и философией общества потребления. «Те» силы в избытке вредны нам, и наши находящиеся «там», в обмен, тоже мешают им строить свою жизнь.

По определённым причинам, нами поддерживается общение с архетипами верхних и нижних богов и в принципе с любым архетипом. Дело это не такое уж сложное при наличии склонности и после небольшого обучения. В последнее время мы с группой моих учеников заметили, что контакты с так называемыми «нижними» богами стали более содержательными и насыщенными. Обычно таинственные и скрытные, такие боги, как Аид, Кронос, Чернобог, Персефона, Кали, Сет и другие, стали «охотнее» делиться информацией. Они сами «объяснили» своё поведение настоятельной потребностью как минимум во взаимообмене силами с людьми. В изменении и расторжении имеющихся «договоров» (которые подавляющее большинство людей «поназаключали» с ними с младенчества, ища защиты от любой телесной или душевной боли), с целью распутать создавшиеся многочисленные клубки и облегчить жизнь, приблизив её к исконной. Они идут на активное сотрудничество, и общение с ними протекает специфическим образом, заметно отличающимся от общепринятого представления о сути «нижних» богов. Оно проходит легче и свободней, нижние боги сами создают такие условия, потому что им выгодно и необходимо сотрудничество. Они так формируют пространство общения, что сложности и неудобства минимальны. Поначалу мы были удивлены и насторожены таким ходом дел, пока систематически не разобрались в причинах. «Нижние» боги не перестали быть могучими и суровыми, просто они сейчас так общаются с нами, стремясь показать нам свои светлые и полезные стороны.

2.

Ученик и реформатор Юнга, создатель Архетипической психологии Джеймс Хиллман пишет: «Мифы управляют нашей жизнью. Они руководят историей болезни исподволь, через историю души. Иррациональность, абсурдность и ужас экспериментов природы, среди которых мы пытаемся жить, поглощаются образами и мотивами мифа и каким-то образом становятся объяснимыми. Некоторые люди должны прожить всю жизнь неправильно и затем неправильно покинуть ее. Как еще иначе мы можем объяснить преступление, извращение или зло? Завораживающая напряженность такой жизни и смерти обнаруживает работу неких сил, находящихся за пределами человеческого. Миф, обеспечивающий полноправное присутствие любого вида злодейства, предлагает более объективный подход к исследованию такой жизни и смерти, чем любое изучение личностной мотивации[5]».

Бессознательное оказывается неистощимым. Мы, как пловцы, можем скользить по волнам океана, и всегда из глубин на его поверхность поднимается что-то новое. В жизни, как в психике: мы постоянно сталкиваемся с необходимостью адаптации к новым обстоятельствам.

Отказываясь от смертных переживаний, мы отвергаем и самый существенный вопрос жизни, в результате чего оставляем жизнь в незавершенном виде. В таком случае органическая смерть препятствует нашей встрече с принципиальными вопросами и лишает нас шанса на искупление. Чтобы избежать такого состояния души, традиционно называемого проклятием, мы обязаны прийти к смерти прежде, чем она придет к нам.

Здесь уместно обратиться к богу-правителю царства мертвых – Аиду и расширить контекст представлений о нем:

Скажем так, Зевс действует как император, Аид как кардинал, причем серый кардинал, исподволь. Голос Зевса громок, прям и точен. Аид идет окольными тропами через зов инстинктов. Они были бы прямыми, если бы люди могли свои инстинкты почувствовать, пережить. Потому, кстати, сейчас и необходимо отдавать людям части души (отданные самими людьми бессознательно в «обмен» на обезболивающие механизмы невротической защиты) – нет связи с инстинктами, а это значит, еще немного и люди, образно говоря будут просто «вылетать» из тела. В обмен на то, что люди вернут силы взятые в долг у Аида, он возвращает приземленность, потому что ему, обычно, в болевых ситуациях отдают именно те части души, которые связаны с переживанием телесности, с ощущением тела. А без ощущения тела человек неполноценен. Как шокирующее не прозвучит для некоторых духовных искателей, человек – это прежде всего тело, никакого духа они не найдут, пока не переживут себя через тело, некоторых приходится через боль, болезни возвращать в тело. Многие рвутся к духу, и охотно «отдают» телесное, человеческое, прежде всего, чтобы боль не испытывать. «Ах, мне больно, ах Аид, помоги!» - это, естественно, звучит по-другому, потому что происходит бессознательно, зачастую еще в материнской утробе, в младенчестве, а иногда и в зрелом возрасте. Бывает, что человек думает, что обращается к Богу или к какому-то богу, или просто внутренне взывает о помощи, а обращение попадает к Аиду, потому что он переживает боль. «Обезболь меня!» - ладно, обратился – получай обезболивающее – частично ты больше не в теле. Тебе будет легче, ты станешь невротиком. У невротиков проблем гораздо меньше чем у здорового человека, он прячется от жизни в четырех стенах своего невроза. За долгие тысячелетия приблизился некий предел в этих процессах, поэтому «нижние» боги готовы идти на контакт, принимать долги.

Вся эта сложная система «обучения» человека богами построена на таких приемах, которые не снились самым продвинутым дзенским гуру, которые выстраивают парадоксальные ходы. Здесь мы можем наблюдать гораздо более отточенные механизмы, технологии и провокаций и возвращений обратно. Если ты вступил в эту игру, поиграешь по полной. Я повторяю, сейчас есть возможность отыграться.

Стратегия Аида: он запугивает, провоцирует, подводит человека к грани жизни и смерти - человек больше ценит жизнь, подойдя к этой грани. Некоторые, продавшие ему или другому богу часть души, не могут ценить жизнь при этом, ну что ж… Игра ведется в каком-то смысле не по человеческим правилам, человеку сложно охватить эти правила, а если удается, то он понимает, что здесь нет иллюзий гуманизма и безопасности. Все происходит в реальном режиме: войны, катаклизмы, все это дано пережить человеку, все это опыт, ценнейший опыт боли, лишений, утрат, страха смерти, самой смерти, в конце концов. Кто-то из богов ведет себя как психотерапевт, утешает, предостерегает, подбадривает. Часто люди, занимающиеся «ченнелингом», попадают на такой уровень сознания, где все сверкает, сияет: «Дорогое человечество, все будет хорошо, мы вас любим». Любим конечно, но особою любовью, настоящей божественной любовью, предполагающей нанесение боли, страданий, смерти, всего прочего. Им самим важно, чтобы человек прошел школу богов и освободился от них, а они бы освободились от него. Люди их создали, и они теперь играют людьми, вернее здесь диалектика обоюдная, со стороны людей как бы бессознательная… И вот, играя таким образом, боги учат нас как освободиться. Хитрый процесс – эволюция.

Аид учит через страх, тревожность, безнадежность, депрессию, отчаяние. Зевс через упоение успехом, удачливость. Но с божественной точки зрения все эти чувства не лучше и не хуже одно другого, все они дают опыт, все их нужно пройти и выйти на другой уровень человечности. Кто-то эти уроки понимает, кто-то нет, человечество поставило слишком большие барьеры в виде мыслительных конструкций, догм и прочего и разучилось воспринимать прямой язык богов. Потому что даже сны стали людям не понятны, сигналы интуиции вообще не слышны, а интуиция – это и есть наши голоса. Чувство депрессии стало поводом к унынию и наложению на себя руки, хотя оно совсем для другого предназначено. Страх воспринимается как предлог для бегства от себя, замыкания в себе, изоляции или в лучшем случае посещения психотерапевта, а его нужно прожить, прочувствовать как инстинкт. Всевозможные догмы и учения, религиозные и научные, политические, теологические оторвали человека от языка богов, и он уже стал не понятен. Уроки богов стали восприниматься исключительно через голову, в худшем смысле этого слова - через догмы, верования, усвоенную книжную религиозную проповедь, информацию, не переваренную, не пережитую как опыт. Путь к богам – это одновременно путь к инстинктам, а не куда-то к некому неведомому духу. Дух, это тоже инстинкт, он неотрывен ни от тела, ни от формы человеческой. В предельной стадии да, это переход на другой уровень человеческого, когда человек проживает и тело и эмоции свои, и инстинкты, и личность, и дальше уже выходит к осознанию себя в совершенно иных границах коллективного мира, только тогда ему открывается возможность духа, до этого дух – пустая абстракция. Дух разлит во всем, и в богах, и в душе, в теле. Это разделение дух – душа – тело настолько условно, настолько по сути дела неправильно, потому что они настолько переплетены, что вычленить что-то одно в принципе невозможно. У них нет границ, все это один конгломерат. Например, человек хочет избежать какой-то боли и отдает Аиду часть души, она «поступает к нему в обучение» каким-то образом, т.е. он проводит ее по кругам своего царства, показывает ей все это, дает возможность прикоснуться. Но в это время у человека не только души не хватает, но и какая-то часть его тела «деревянная», какая-то группа мышц сжата как комок или гладкая мускулатура какого-то органа. Т.е. он одновременно отдал и душу и тело. Причем так как дела глубинные, связанные со Аидом, с Плутоном – чуть более социализированным его ликом, с его славянскими ипостасями – Кощеем, Вием, – их влияние происходит на очень глубинных структурах человека, до которых не достать простыми способами, даже массажем. Какие-то участки гладкой мускулатуры, до которой не добраться, напряжены хронически, и если, даже, допустим, человек работает с собой и сможет найти мастера по глубинному массажу, который доберется до этих зажимов, то максимум, что он сможет сделать - это на день-два расслабить это напряжение, может быть - на месяц - при нескольких сеансах. Но не будешь же все время ходить к массажисту, ведь причина не в теле, а в том, что душа (часть души) «находится» у Аида. Это если у человека бессознательный «договор», например, с Гермесом или Афиной или еще с кем-то, то здесь можно снять его последствия телесно-ориентированной работой - глубинным массажем, йогой, цигун и другими видами телесных практик, а если «договор» с Аидом, или еще хуже, с Чернобогом, то здесь телесной работой не ограничится. Но, повторюсь, сейчас такое время, что «нижние» боги готовы отдавать напряжение и из костей, и из глубинных мышц, если человек искренне и, главное, по адресу обратится. Это возможно потому, что тело, душа и дух нераздельны. И все дело в том - готов ли, согласен ли человек принять решение жить не в мире, построенном на иллюзиях безопасности, а принять в свою жизнь и боль и ужас от того, что он умрет (Хайдеггер[6] называл это Ужас перед Ничто, который человек переживает, когда до глубин души осознает, что он живет к смерти: с бытия-к-смерти и начинается реальный путь к себе настоящему, и проходит и через ужас и через боль, увы).

3.

Есть много информации, которую большинству людей пока не нужно знать. В массе своей люди просто не готовы к огромному массиву информации, который заложен в архетипах коллективного бессознательного. Кому-то открывается психотерапевтическая доза этой информации, кому-то поглубже - экзистенциальная, - каждому по мере его готовности. Как выйти на контакт? - Рецепт простой: проживай свои чувства, проживай боль, ужас, экстаз, любовь, гнев... не отказывайся от этого, не убегай и контакт придет в той степени, к которой будешь открыт. Не обязательно, через слова - может быть, через чувства, интуицию, сновидения, ощущения... Опять же, такие свои качества, как жадность, скупость, мстительность, стремление к разрушению - не нужно их вытеснять и делать вид, что ты «хороший мальчик или девочка». Жаден - признайся хотя бы самому себе, не гони это осознавание, проживи его, насладись им - оно же нужно тебе было когда-то, так не обманывай себя, возможно, если проживешь и осознаешь - сможешь отпустить - это и будет диалог с Аидом. Откройся сам себе, признайся, не прячься в личины, все это есть почти в каждом человеке, вот и будет контакт, диалог, такая его форма, ведь для диалога не обязательно лишь рациональное понимание и слова, это наименее эффективная форма контакта. Очень много веков, особенно в Западной цивилизации, человечество делит чувства на хорошие и плохие и, соответственно, бежит от «плохих», вплоть до вытеснения их в бессознательное. Так люди попадают в свои же капканы. Это подобно ситуации, что ты когда-то принял решение не какать, чтобы быть чистеньким, день не какал, два, потом стал какать, но всех уверял на каждом перекрестке, что не какаешь. И вот уже две-три тысячи лет утверждаешь. Теперь, положим, понял, что дальше некуда и надо сознаться, но уже неловко - столько веков с пеной у рта утверждал, что чистенький. Переступить нужно через эту неловкость, другого рецепта нет. Так можно потерять репутацию «хорошего и правильного», но стать ближе к Жизни. Уловки ума - все эти «правильности» и «хорошести». Да, когда-то боги, создали предпосылки для разделения на «хорошее» и «плохое», но всякое обучение адресно и исторично, сейчас другие времена, человечество уже вдоволь натыкалось мордой в грязь, пора возвращаться к жизни, к живым инстинктам. Кстати, можно и так сказать, что боги как раз и являются инстинктами! Бог, природа, это одно. Говорить о том, что бог «не какает» (метафорически), что он - белый и пушистый, что он никак не связан с телесностью - глупо. Ошибка... Греки были ближе к богам, они чтили телесность, понимали, что тело-душа-дух - это одно и разделить их невозможно, разве что условно для удобства, как системы координат. Бог - инстинкт Жизни, если говорить о Едином... Первичный инстинкт. В нем все есть, и день и ночь и вдохновение и тупость, рождение и смерть. Боги не где-то вдалеке от тела, от материи, они отражают желания, инстинкты, потребности, ценности, мотивацию, эмоции, чувства, ощущения. Это не что-то эфемерное, отдельное от тела. И нет деления на низменное и возвышенное и т.п. Все эти категории возникают, как следствие социального заказа, но и он зачем-то был нужен, попущен, социум без этого не состоялся бы, а без общества человек не мог бы эволюционировать. Тут очень сложная диалектика... Общество ограничивает, давит, гнетет, ног без него невозможно... Итак: бог – инстинкт. Кронос и Аид составляют сложный инстинкт – инстинкт смерти. И не просто физической смерти, а как раз того смертного переживания, в котором так нуждается душа и о котором говорит, например Джеймс Хиллман в своей блестящей книге «Самоубийство и душа»[7].

4.

Аид – одна из изначальных вселенских сил, которая существует, как жажда вобрать в себя что-то, вместить. Это очень сильная жажда! Аид жаждет обладать чем-то, жаждет это притягивать, хранить в себе и содержать в себе. В Аиде, помимо прочего, - прообразы идей, там свалка всякая и нужного и ненужного. Он отвечает за взгляд внутрь и за взгляд изнутри. Тот, кто смотрит внутрь, попадает уже в его пространство. Тот, кто находится внутри, внутри себя ли, внутри чего то, неважно – он находится в Аиде, в его состоянии, во внутреннем. То, что Аид поглотил в себя, он уже практически никогда не возвращает. Из него можно выйти только преобразившись. Аид – бог глубинных трансформаций. В том числе, через опыт самоуглубления, взгляда внутрь, как медитативного так и интроспективного. Вот что происходит в жерле Аида: он лишает заряда, напряжения, которое у чего-то было в тот момент, когда оно попало ко нему. Он раскладывает все на части, то, что может тлеть, - истлевает, - остается нетленное. Аид ничего не привносит, он просто забираю всю силу. Поэтому то, что сотворено совершенным образом, оно остается. Противоборства, противоречия, напряжения, заряды - это Аид забирает себе. Это его. Если ты напряжен, силишься, тужишься сделать что-то, то ты – в его власти, в его силках. Но этих силков не следует однозначно бояться. Да, они могут вести к смерти тела, а могут к преображению души. Причем в каком направлении?

Аидово царство – это царство вещественности, материи. Прежде всего, он вещественен, материален до самой последней степени материальности. Материальность – это одна из его ипостасей, куда относятся и тело человеческое со всеми его частями, видимыми о ощутимыми, и всевозможные ископаемые, и вообще вся земля - суша. Царство мертвых – это тень Аида, противоположность вещественности. Именно он владеет крайней степенью вещественности, и именно поэтому через него осуществляется приход и уход. Через него люди приходят на землю, через его ворота. Через его пространство, через его силу происходит зачатие. В соприкосновении души и духа с материей. Это в его ведении. Конечно не только в его, там присутствуют все, но Аид играет там первую скрипку. Это надо знать, понимать и уважать. Аид и в душе человека и в проявлении планетарных сил, прежде всего, гравитации.

В каком-то смысле эти агонии, которые прокатываются по планете периодически, они, разумеется, доходят и до нас. Различные стихийные бедствия, цунами, - это тоже Аид с Посейдоном. Потом землетрясения, извержения, даже эпидемии различные, это тоже все его. Потому что он сдавленный – яростный, и если эту сдавленность превысить слишком, то происходит перетекание из сдавленного состояния на другой уровень, и часть его силы выходит в этот мир из мира теней. Когда превышается некая концентрация человеческих страстей относительно чего-то, то пробивает туда, и миры перемешиваются. Ни тому миру, ни этому от этого не хорошо и никому это не нужно, просто это следствие неграмотных, неадекватных действий. Поэтому Аид и другие боги заинтересованы и всегда были заинтересованы в каналах общения. Каковы же эти каналы: это медитации о смерти. Медитации во всех смыслах этого слова.

Зло для Аида, как это не покажется странным – это невИдение, неприятие, неведение, то в чем большинство людей сейчас и пребывает.

Люди боятся Аида, пугает он их из-за страха смерти, боязни даже думать о ней, а ведь размышлением о смерти и медитацией можно трансормировать этот страх – с помощью Аида же. Нижний мир – царство Аида и других нижних богов - это основа. Как мы смогли бы ходить, не будь у нас костей, например? Двигаться, разговаривать? Да никак. Аид дает опору - корень. Если прислушаться к его голосу, то он как бы говорит: «Стой на мне, питайся из меня, живи». Мудрому (как называли древние китайцы человека, размышляющего над смертью) Аид дает покой и постоянство. Только в определенном постоянстве, в определенном покое могут произойти какие-то явления, которые в другой атмосфере просто не могут даже зародиться.

В самом теле человека, кроме самой его материальности есть зона, где Аид представлен наиболее сильной своей проекцией. Это анальная зона. У человека анальная фиксация, которую впервые исследовал Фрейд, - это фиксация на том периоде младенческой жизни, когда он сдерживал свои фекалии, получая анальное удовольствие, т.е. в каком-то смысле он использовал силу Аида – убегая от боли или стремясь к удовольствию, «заключая» тем самым бессознательный «договор» с Аидом - и в результате получая невроз.

И причина невроза, связанного с силой Аида - удержание, непозволение, опять же, черезмерное. Или наоборот, то, что в психоанализе называют анальной агрессией и что проявляется в недержании… А принцип один – не переживать, не чувствовать, не соприкасаться. А сила Аида – это соприкосновение до самых мозгов костей. Почему многие люди не любят быть «в теле»? Аид – это телесное бытие. А мы вместо того, чтобы в свое время пережить боль, дать состояться ей, бежали от нее, создали механизмы защиты, продавая части души разным богам, в результате в теле – мышечный панцирь. Прочувствовать его опять же крайне неприятно. Вот и бежим мы от Аида, а надо бы – наоборот… В результате появлялись религиозные доктрины, что плоть греховна. Так и механизм страха перед материальностью, перед Аидом, неприятие телесности…

Все равно в жизни каждого человека настанет момент, когда он будет соприкасаться с Аидом «по полной программе». Никуда не денутся ни те, кто бежит из тела другими медитациями, не на тело направленными, а из него, - никто, в момент смерти. Душа уходит из тела, в этом моменте Аид присутствует своей специфической ипостасью. Именно этой ипостаси люди и боятся, потому что она действительно страшна для жизни в теле. Лишь единицы могут преодолеть этот барьер и этот страх.

Здесь я временно перехожу к рассмотрению сфер деятельности другого могущественного бога, связанного с родственными описанным переживаниями – Кроносом.

5.

У Кроноса несколько сфер, которые по сути вытекают одна из другой, с которыми сталкиваются люди ежедневно: время, ограничения, депрессия, мудрость, смерть - это фундаментальное ограничение привычного восприятия - завершение земного времени. Как и Аида, люди боятся Кроноса, вместо того, чтобы черпать из их кладовых опыт. Как там у Борхеса строчка: «бесценный опыт смерти извлекая...»

Жить без ограничений нельзя. Без ограничений человек теряет свою индивидуальность. Первое ограничение - это кожа, граница тела. Человек, который не осознает себя в теле, мало на что годится. Человек, который бежит от Кроноса, от осознания времени, конечности, смерти – это человек толпы. Правда, далеко такой человек не убежит. Ограничения таких людей настигают внезапно, без всякой подготовки, и, как правило, вызывают у них наибольшие страдания, к которым они, увы, не подготовлены. А ведь депрессия как следствие ограничения - это очень хорошее лекарство, позволяющее осознать себя, свои границы, контекст своей жизни, своей деятельности, своих эмоций, своей картины мира, переоценить что-то, произвести инвентаризацию опыта. Ограничение опыта - это тоже новый опыт. Но это лекарство не каждому по плечу. Есть люди, и их не так уж мало, кончающие жизнь самоубийством от депрессии. Им на долю выпадает еще более радикальное ограничение, если они не справляются. Не справляются те, кто был с Кроносом в каких-то скрытых недомолвках, неосознаваемых конечно, в каком-то скрытом конфликте, противоборстве с ним. Кто «понахватал долгов», «поотдавал» Кроносу части своей души в обмен на то, чтобы не замечать времени, бежать от депрессии, не стареть…

Ограничение очень полезно, потому что оно дает в какой-то момент возможность переключиться с доминирующего жесткого сценария и по малому и по большому контексту. Если человек к чему-то привыкает, ограничение полезно. Оно переживается тяжело, потому что привычка к чему-то сформирована и отказ от нее всегда болезненен… Это могут быть мелочи: человек привыкает к комфортному образу жизни и вдруг кризис и т.д., приходится перейти на другой образ жизни. Это полезно, происходит пересмотр - зачем человеку было дано что-то, что он с этим сделал, как распорядился этим...

Возникает вопрос: ограничения создаются по бессознательной просьбе самого человека на каком-то более высоком уровне или это решение богов? Все, очевидно, происходит по воле человека и богов. Что такое человек как не собрание богов? Сознательно это происходит или бессознательно, это уже вопрос другого ограничения - ограничения сознания. Сознание можно расширять. В долгу мы у Кроноса все, каждый по-своему. А есть ли какие-то способы - как человек может отдать Кроносу часть долга? Есть. О нем говорят на страницах книг многие, кто знает и не знает: проживание здесь и сейчас, проживание мгновения как длящейся вечности. Если человек попадает в такую струю - считай, он отдает Кроносу часть долгов. Житие в потоке. В потоке настоящего. Причем много путаницы на этот счет. Настоящее - это не только восприятие физических органов чувств, это также мир воображения, мир души, который тоже может проживаться в настоящем. Настоящее имеет значение как Настоящее т.е. ценное, максимально ценное, действительное, действительно существующее. Воображение - это действительно существующее, это психический мир, игнорировать его невозможно, как и просто сводить к функциям физического восприятия. Это тоже своеобразная кастрация, тоже ограничение. Жить можно и во внутреннем и во внешнем мирах, и на их грани, путешествовать туда сюда. Нахождение в настоящем может не совпадать с нахождением в биографическом слое, потому что биография и история души - это вещи, которые иногда соприкасаются, но чаще всего их траектории лежат в разных местах. Настоящее - это то, где ты находишься, лишь бы ты осознавал нахождение там. Само осознавание - это то, что придает настоящность. Поэтому «здесь и сейчас» многими понимается совершенно неправильно. Это не отсутствие воображения, это присутствие одновременно и в воображении и в физическом мире, но осознанное присутствие, когда человек рефлекирует: где он, зачем, почему, как. Если же человек пытается «остановить мгновение», привязаться к чему-то в потоке прошлого или будущего, то тем самым он «продает» Кроносу часть души, потому что в этом случае он вываливается из настоящего в обмусоливание того, что было или будет. Его время начинает зацикливаться, Кронос его зацикливает, как бог, связанный с цикличностью в том числе. Здесь большая разница: зацикливание на чем-то в фантазии или в воображении, в воображении можно двигаться и в настоящем, не зацикливаясь, просто следуя за образами, наблюдая, воплощаясь в образы. Они текучи, неповторимы, они не зацикливаются. Если ты зациклил какой-то образ - все, ты вывалился из настоящего. Это очень важно, на это стоит обратить на это внимание. Ты можешь даже репетировать, как репетирует артист роль, перенося себя мысленно на сцену. Но это будет живая работа души, живое пребывание в образе. Если же ты будешь смаковать или наоборот бояться одного и того же и в этом постоянно пребывать, тут ты попал в зацикливание. Так что можно находиться в воображении, можно находиться в фантазии, это будет живое, настоящее, если ты следуешь за образом, за его живым развитием, за его процессом самоорганизации, как бы сказал физик. За каскадом выборов, за каскадом бифуркаций, которые превращают этот образ в вереницы других образов.

Максимальную мудрость может извлечь человек из размышлений, в соответствующем состоянии из аскезы, как ограничения, из любых ограничений, из размышлений о конечности, о смерти. Недаром это синоним мудрости. В прошлом философ недаром изображался на гравюрах за письменным столом, на котором стоит череп с пустыми глазницами как напоминание о конечности и размышлениях о смерти, ограничениях, бренности человеческого бытия. Максимальная мудрость приходит через осознание этих вещей. Поэтому, когда Кронос ставит перед человеком ограничение по взаимному согласию с его Самостью, куда он, собственно, входит, как один из элементов, то у человека есть шанс отчасти помудреть. Из любого ограничения, даже из малейшего, даже из простуды, которая свалила человека на два дня, ограничив его активно продолжать свой образ жизни. Или опоздание на троллейбус или поезд, ограничивающее возможность попасть вовремя куда-то, дает возможность поразмыслить.

Время невозможно терять. Вернее, его возможно терять если его не осознавать. Ты можешь думать, что тебе нужно заниматься чем-то одним, вместо этого ты находишься в какой-то вынужденной изоляции, например, и этим не занимаешься. Но это не факт, что то, что ты думаешь, это тебе нужно. Мысленно ты построил планы, планы не сбылись, ты чувствуешь себя ущемленным - в этом то и есть глупость человеческая, но можно и помудреть, если это осознать. Если пройти эту депрессию, не бежать от нее, не пытаться восполнить тут же якобы упущенное. Еще один вопрос встает: где та грань, где можно понять, нужно отступить или нужно бороться? Ведь нельзя только плыть по течению и отступать при малейшем препятствии, есть вещи, которые требуют некого преодоления. Кто-то борется и получает, кто-то отступает при препятствиях, кто-то борется с ветряными мельницами. Ответ может быть таким: и то и то имеет смысл. Для каждого выбора есть направляющие других архетипов. Если кто-то борется с ветряными мельницами, значит, кто-то его направляет бороться с этим и извлекать из этого какой-то опыт. Где же выбор человека, спрашивается? Выбор человека - это прислушаться к голосу того или иного бога, сесть, образно говоря, на тот или иной луч, послушать голос, который требует отступить, или голос, который требует биться. Голоса исходят от разных ипостасей, от разных богов, и невозможно сказать, что кто-то из них более правильный, просто они дают разный опыт. Что же выходит, что в душе человека нет ни одной крупицы, принадлежащей лично человеку? Тут диалектика: - все ему и принадлежит, все боги ему принадлежат. Тут стоит понять не буквально, что человек состоит из богов, или боги составляют человека, или боги дергают за ниточки человека как марионетку. Здесь все сразу. Человек - это совокупность божеств, это он и есть, все боги ему принадлежат. Каждый бог сподвигает его на определенного рода мотивы, чувства, мышление, ощущения. Можно не пользоваться языком богов, разложить это по каким-то другим психологическим моделям. Просто язык богов - это язык живого, мифологической картины мира. Если воспринимать душу, как совокупность каналов чувств и образов, связывающих всех богов воедино, то работа души заключается в постоянном выборе между этими мотивами.

Есть много ситуаций, когда ум натыкается на ограничение. Среди них надо научиться различать, где ограничение нужно отодвигать, давая простор творчеству и познанию природы вещей умом, а где уму и не стоит пытаться объяснять необъяснимое, потому что это будет совершенно бессмысленная борьба с ветряными мельницами. У ума есть четкое функциональное назначение - описывать и инвентаризовывать некие явления, когда описание произведено. Есть явления, которые принципиально неописуемы, и это иногда бывает понятно сразу. Может быть, не хватает языка, потому что ум работает с языком. Есть знаменитая фраза, через Кроноса, видимо, пришедшая к философу 20го века Людвигу Витгенштейну: «Границы моего мира - это границы моего языка»[8]. Язык ведь тоже саморазвивающаяся система, растущая, ветвящаяся, где-то упирающаяся в тупики, где-то разветвляющаяся в новые течения, и возможно через двести - тысячу лет у людей появится возможность описать то, что сейчас неописуемо. Но сейчас, если нет языка, позволяющего это описать, это все равно, что биться лбом в стену. Есть вещи принципиально иррациональные, которые не нужно сейчас описывать, основываясь на обстоятельствах этого времени. И лишь немногие люди, которые вышли на высокий уровень развития языка, это люди, для которых за каждым словом роится вереница образов, ограниченных для других, не имеющих какого-то опыта, это крупные философы, мыслители, культурологи, ученые, мистики, они могут входить в такое пространство языка, которое много что объясняет. Но, к сожалению, большинству людей их не понять, люди читают, скажем книгу какого-нибудь современного философа: отдельные слова понятны, а смысл ускользает, потому что нет образных связок, но они им и не нужны – это тоже ограничение. Образы взаимосвязаны еще множеством разнообразных связей с разных сторон, с разных углов зрения, контекстов. Ухватить это интуитивно можно, описать сложно, хотя попытки делаются людьми, которые владеют определенным уровнем языка. Поэтому язык – это очень важная вещь, он действительно расширяет границы, если ты даешь ему через себя протечь и осознаешь то, что через тебя протекает, осознаешь всю взаимосвязь образов, стоящих за каждым словом и словосочетанием. Это и есть раздвижение границ языка, раздвижение сознания. Иногда в одном слове можно постичь очень, очень много, потому что у него множество интерпретаций.

6.

Одно из фундаментальных ограничений, к тому же, имеющее множество интерпретаций, это, конечно же, смерть. Из-за того, что мы так мало связаны со смертью, которую несем внутри себя, кажется, что она «набрасывается» на нас извне, как внешняя сила. То, чего мы не осознаем в самих себе, всегда кажется приходящим извне.

Теология всегда знала, что смерть есть главная забота души. Теология в некотором смысле посвящена смерти с ее таинствами и погребальными ритуалами, и описаниями райских небес и преисподней. Но сама смерть вряд ли открыта для теологического исследования. Религиозные каноны явились следствием догматов веры. Власть священничества черпала свое могущество из канонов, представлявших отработанную позицию в отношении смерти. Эта позиция может изменяться в зависимости от формы религии, но она всегда в ней существует. Теолог знает, какова его позиция в отношении смерти. Священное Писание, традиция и профессиональные навыки помогают теологу в объяснении того, почему существует смерть и какие действия ожидаются от него по отношению к ней. Надеждой психологии теолога и его властью является доктрина о жизни после смерти. Теологические доказательства существования души настолько связаны с канонами смерти — канонами бессмертия, греха воскрешения, Судного дня, что открытое исследование смерти подвергает сомнению саму основу теологической психологии. Мы должны помнить, что теологическая позиция начинается на полюсе, противоположном психологическому. Она начинается с догм, а не с данных; с окаменевших, неживых переживаний. Теология требует от души основания для утонченной системы веры в смерть, составляющей один из аспектов религиозной мощи. Если бы не было души, человек мог бы ожидать, что теология изобретет ее, чтобы узаконить древние исключительные права священничества на смерть.

Мы не знаем, в какой точке кривой каждой жизни статистически полагается войти в смерть. Мы не знаем, каково время плодоношения, отпущенное человеку до смерти. Мы не знаем, умирает ли душа вообще. Сказанная впервые Платоном в диалоге «Федон», повторенная в других источниках и в другие времена, преувеличенная, опровергнутая, вырванная из контекста философская максима оказалась истинной: философия — это стремление к смерти и умиранию. Старый философ-натуралист, обычно занимавшийся проблемами физики и философии, раздумывал над столом, на котором стоял череп. Он не только рассматривал смерть с точки зрения жизни. Он рассматривал жизнь сквозь пустые глазницы черепа. Жизнь и смерть входят в мир вместе; глаза и глазницы, в которых они размещаются, рождаются в один и тот же момент. В момент своего рождения я уже достаточно стар, чтобы умереть. По мере того как я продолжаю жить, я продолжаю и умирать. Смерть приближается постоянно, а не только в тот момент, который определяется медициной и устанавливается юридически. Каждое событие в моей жизни вносит свой вклад в мою смерть, и я созидаю свою смерть, живя день за днем. Логически может существовать противоположный взгляд: любой поступок, направленный против смерти, любое действие, сопротивляющееся смерти, наносит ущерб жизни.

7.

В качестве вывода к этой работе, посвященной архетипическому исследованию феноменов смерти, ограничений и трансформации, я приведу цитату из книги Джеймса Хиллмана «Самоубийство и Душа», предполагая в ней не только категорию смерти, но все три обозначенных категории, включая ограничения и трансформацию и их значение как для психотерапевтической работы, так и для культурологического осмысления:

«Философия может рассматривать жизнь и смерть в единстве. Для философии нет необходимости в том, чтобы они были взаимоисключающими противоположностями, поляризованными Фрейдом в образы Эроса и Танатоса, Смерть — единственная абсолютная действительность в жизни, единственная гарантия и истина. Вследствие того, что она — единственное состояние, которое должна брать в расчет вся жизнь, смерть — единственное, что принадлежит человеку a priori. Жизнь зреет, развивается и стремится к смерти. Смерть — ее истинная цель. Мы живем для того, чтобы умереть. Жизнь и смерть содержатся друг в друге, дополняют друг друга, понятны только в терминах друг друга. Жизнь приобретает свою ценность с помощью смерти, и стремление к смерти — тот вид жизни, который часто рекомендуют философы. Если только живущее может умереть, только умирающее воистину живо. Занятие философией отчасти означает вхождение в смерть. Философия — это репетиция смерти, как сказал Платон. Это одна из форм смертного испытания. Ее называли "умиранием для мира". Первый посыл при проработке любой проблемы заключается в попытке рассмотреть ее в качестве собственного переживания. Человек понимает суть проблемы, соединяясь с ней. Он приближается к проблеме смерти посредством умирания. Подход к вопросу о смерти требует умирания в душе, ежедневного, подобного тому, как тело умирает во плоти. И как телесная плоть обновляется, так и душа возрождается, испытав смертные переживания. Следовательно, работа над проблемой смерти заключается как в умирании для мира с его иллюзорной, поддерживающей нас надеждой на то, что смерти в действительности не существует, так и в "умирании в жизнь" как проявлении свежего жизненного интереса к ее сущностям. Вследствие того что существование и умирание в таком противопоставлении предполагают наличие друг друга, любой поступок, удерживающий смерть, препятствует жизни. "Как" умирать означает ничуть не меньшее, чем "как" жить»...

В этом сложнейшем из искусств – искусстве Жить и Умирать важнейшую роль играет наша возможность и способность выстраивать отношения с архетипами Аида и Кроноса.

Глава 3. Архетипическое литературоведение и психотерапия. Пьесы А.П.Чехова «Три сестры» и «Чайка» и выход из «сценария Сизифа»

«Боги приговорили Сизифа
поднимать огромный камень на
вершину горы, откуда эта глыба
неизменно скатывалась вниз. У
них были основания полагать,
что нет кары ужасней, чем бес-
полезный и безнадежный труд».

Альбер Камю

Продолжая тему про Кроноса и Аида , покажем, как работает обращение к этим архетипам в Архетипическом литературоведении (кстати, многие осознания в Архетипическом литературоведении можно использовать как элементы для проработок отдельных внутренних сюжетов в психотерапии, в частности, включая эти проработки как элементы созданного В.Лебедько в 1992 метода краткосрочной групповой психотерапии, пути индивидуации и метода культурологических исследований - Магического Театра[9] , если возникнет соответствующий контекст).

Рассмотрим несколько примеров, когда классический сюжет дает возможность пережить, например, как элемент Магического Театра, какой-то внутренний конфликт, противоречие, осознать неявную или вытесненную часть личности... Я приведу случаи из практики. Случаи эти наглядны и удобны для рассмотрения.
Первый – случай навязчивой ревности. Интересно и характерно то, что обычно в таких ситуациях человек склонен гораздо более охотно прислушиваться к вкрадчивому голосу ревности и верить ему больше, чем, например, голосу здравого смысла и другим. Невольно вспоминается Шекспировский Отелло, которому идеи об измене Дездемоны нашептывал Яго. Несмотря на очевидную фальшь в поведении Яго, Отелло многократно умиленно повторяет, выслушивая его ложь: «Честнейший Яго!» – Вот и готовая сцена, где Яго, Отелло и другие персонажи являются действующими лицами ВНУТРЕННЕГО мира ревнивца. Человеку дается роль Яго в этюде - диалоге Яго и Отелло, а сам этюд может быть одной из частей Магического Театра, как дополнительная техника для глубинного осознавания собственного голоса ревности. Такое проживание роли Яго с определенным образом поставленной сверхзадачей позволяет сначала избавиться от патологического слияния с «честнейшим малым» в себе, осознать его, как интроект или, наоборот, проекцию, и занять по отношению к нему сознательную позицию. Следствием будет изменение реагирования и поведения человека в довольно широком контексте ситуаций. Кроме того, сверхзадача в данном случае даст возможность использовать возникновение ревности, как топливо для работы души.

Еще один пример: Кент из «Короля Лира». Сюжет может использоваться в очень распространенном спектре ситуаций, когда человек вытесняет из сферы своего сознания собственный голос справедливости (предварительно его оклеветав). Лир приказал Кенту, вступившемуся за невинно пострадавшую честную Корделию, немедленно покинуть страну под страхом смерти, объявив его предателем. Кент же, переодевшись до неузнаваемости, помогает Лиру в самых тяжелых испытаниях пройти путь искупления. – Великолепный сюжет для интеграции с отторгнутой ранее интуицией, тяжелыми ошибками и покаянием...

Кто из нас не мечтает, наконец, вырваться из рутины повседневности и начать большое настоящее дело? И вот мы даже порой вплотную подходим к тому, чтобы "начать Жить", но, подобно Сизифу, откатываемся вместе с камнем назад... Но миф о Сизифе только констатирует факт, он не дает нам механизмов, позволяющих увидеть - КАК это происходит. Тут на помощь приходят более поздние классические произведения, более богатые деталями и деталями не случайными... В наше время как никогда ярок этот сюжет и как никогда актуальна пьеса Чехова "Три сестры". Персонажей там много и каждый что-нибудь важное да значит, вплоть до няни или поручиков Федотика и Родэ, появляющихся эпизодически. Мечты о новой жизни, о прорыве из рутины, о настоящем большом деле преследуют многих в этой пьесе и трех сестер Ольгу, Машу и Ирину, и их брата Андрея, и барона Тузенбаха, сама фамилия которого на немецком значит - "тысяча ручьев, потоков" - тысяча возможностей, тысяча упущенных возможностей, увы, как и у сестер, как и у Андрея, как и у доктора Чебутыкина, который даже уже и не надеется ни на что, и Вершинин, который только и повторяет о "тех, которые будут жить через двести-триста лет после нас" - повторяет раз восемь... Тузенбах восклицает в начале пьесы (еще с энтузиазмом) – "Тоска по труде, о Боже мой, как она мне знакома! Я не работал ни разу в жизни... Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая сметет с нашего общества лень, равнодушие, пренебрежение к труду, скуку. Я буду работать! А через какие-нибудь двадцать пять лет работать будет уже каждый человек. Каждый!" - увы, как хочется, чтобы ленивый, погрязший в своих привычных доминантах обыденности, мозг, пробудился, здоровая сила оживила тело - Тузенбах, - это тлеющая мотивация, а в пьесе - наиболее предприимчивый герой драмы - к концу ему удается подойти вплотную если не к журавлю в небе, то к синице в руке, но ... увы, Тузенбах, который мог бы оживить и Ирину, расположения который он все же добился, погибает на дуэли от руки циника Соленого, невольно вспоминается строфа из Гамлета "так гибнут наши замыслы с размаха, вначале предвещавшие успех от долгих отлагательств" - мотивация не осуществленная сразу и не подпитываемая по закону доминанты обречена на гибель. Но кто же такой этот Соленый, это полуэпизодическое, но такое ключевое лицо в пьесе? "Я странен, но не странен кто ж?" - его слова, но к отгадке нас отсылает сам Чехов, в кратком монологе Соленого: "Но у меня характер Лермонтова. Я даже немножко похож на Лермонтова... так говорят" - ага, вот за это сходство уже можно ухватиться, как и за фразу самого Соленого, обращенную к Ирине: "Вы отвергли меня, но счастливых соперников у меня быть не должно! Я не допущу!", еще несколько раз Соленый дразнит Тузенбаха, повторяя периодически, как в забытьи: «Алеко», а ведь Алеко – очень сильный образ из Пушкинских «Цыган» и одноименной оперы Рахманинова «Алеко», это образ мести и убийства из ревности, - не носит ли в себе Соленый еще с начала действия жажду убийства Тузенбаха, здесь и сравнение с Лермонтовым очень кстати, Лермонтов, отвергнутый еще в юности своей возлюбленной и не смогший пережить эту драму до конца дней своих, Лермонтов со своим "Демоном" - а кто стоит за Демоном? - какой архетип? - а за самим Лермонтовым, и значит, за Соленым? - кто запускает камень Сизифа вспять? - в Транзактном Анализе есть разновидность одного из 6-ти базовых сценарных процессов - "Снова и снова", но там нет ни слова о механизмах этого вечного повторения и скатывания вниз - ведь в "Трех сестрах" есть еще много интереснейших персонажей и загадок - ключей к нашим проблемам, не только, конечно, в "Трех сестрах", но во всей драматургии Чехова, (и других классиков, конечно же) - ведь его пьесы не может обойти стороной ни один театр...
Послушаем типичные для Лермонтова строки:

«Гляжу на будущность с боязнью
Гляжу на прошлое с тоской
И как преступник перед казнью
Ищу кругом души родной.
придет ли вестник избавленья
открыть мне жизни назначенье,
цель упований и страстей,
поведать, что мне рок готовил,
зачем так горько прекословил
надеждам юности моей»

!!!!

Не Кронос ли стоит за этими стихами да и за самой мрачной фигурой Лермонтова-Соленого? а почему? а за что это "вечное возвращение"? и что с ним делать? И тут мы вынуждены уже обратиться к тщательному изучению Кроноса (попытки психологического истолкования этого архетипа я дал в статье «Аид и Кронос в Архетипической работе и психотерапии»)... у него есть ключи и к Лермонтовским вопросам и к гибели Тузенбаха, и к "небу в алмазах", увидеть которое чеховские герои надеются лишь за порогом земной жизни, нам предстоит искать ответ - почему гибнет наш внутренний Тузенбах, как создать мотивацию, как возродить душу, как помириться с Кроносом и теми кто еще с ним стоит за внутренним Лермонтовым и за многими другими классическими героями...
И теперь, возвращаясь к начатому рассмотрению сюжета «Трех сестер» Чехова, можем ли мы сказать, что проживая этот сюжет, мы проявляем или по крайней мере имеем возможность проявить мужество? Отступая на минуту от этого вопроса я поясню, что не зависимо от того, читали ли мы или нет классические произведения, сказки и мифы, мы несем эти сюжеты потенциально в себе – они являются архетипическими, т.е. каждый из этих сюжетов – дорожка лабиринта Души, которую я описал как политеистическую неструктурную ризому . И чем более развита душа, тем более вероятность прогуляться по все большему числу наскакивающих друг на друга и пересекающихся тут и там дорожек, исчерпать своей жизнью максимум архетипических сюжетов и их вариаций, а то и создать своей жизнью новые дорожки и новые пересечения – продолжая с каждым поколением созидать Мировую Душу.
Итак, посмотрим на сюжет «Трех сестер» еще раз. На этот раз воспользуемся тем методом, которым ученица Юнга Мария Луиза фон Франс толковала сказки. Три сестры: Ирина, Маша и Ольга – это три основные функции (чувственная, интуитивная и сенсорная), четвертая – подчиненная функция (судя по сюжету, скорее всего – мыслительная) – это их брат Андрей, подававший надежды, но как и суждено подчиненной функции, так и оставшейся неразвитой. Более того, именно через эту функцию мы в сюжете «Трех сестер» попадаем под влияние теневой Анимы, проявленной в образе жены Андрея Наташи, Тузенбах – мотивация к развитию сенсорной функции (Ирины, мечтающей как и другие функции – РАБОТАТЬ), но мотивация не желанная, идущая скорее от ума, а потому просто обреченная на гибель (Ирина не любит Тузенбаха, и соглашается идти за него замуж, лишь бы не остаться старой девой как старшая сестра Ирина, и попробовать все-таки начать работать). Основная функция – чувственная, но она тоже не при делах, точнее, по определению основной функции – при делах, но делах рутинных, от которых хочет да не может избавиться, получив в конце пьесы лишь повышение в той же самой рутинной работе. Маша, олицетворяющая интуитивную функцию, тоже не развивается, она пристроилась, если можно так сказать в мещанском мирке, который олицетворяет ее старый глупый муж Кулыгин, и лишь появление романтической влюбленности в Вершинина, влюбленности во что-то нереальное, в то, что по словам самого Вершинина будет очень нескоро – через двести-триста лет после нас, лишь появление этой влюбленности вносит свежее дуновение ветерка залетевшего ненадолго и позволяющего лишь ностальгировать о том, что могло бы быть – бесплотные мечты, в которые так хочется верить, и которые совершенно несбыточны для вспомогательной интуитивной функции, а в нижнем этаже квартирует старый друг семьи, безнадежно в свое время влюбленный в покойную мать сестер и Андрея, старый спивающийся доктор Чебутыкин, олицетворяющий несбывшиеся мечты, хандру и груз воспоминаний, от которых иногда отвлекают минуты непосредственности и даже бодрости и озорства, в образах молодых веселых офицеров Федотика и Родэ, но они, увы, столь кратковременны, столь эпизодичны…
Эпизодичен и штабс-капитан Соленый, о котором мы уже говорили выше, но эпизодичен по-своему – он постоянно маячит на заднем плане, прямо как momento more – он по сути и является не только напоминанием о смерти, но той теневой фигурой, в которой смерть (по крайней мере для надуманной мотивации – Тузенбаха) уже созрела с начала действия и лишь дождалась своего часа в конце его. Мстительный Алеко, депрессивный Лермонтов, отвергнутый любовник дожидается все-таки своего выстрела. Маленькая смерть, смерть иллюзии, надежды, и неизбежное столкновение после этого с Кроносом – из этого может получиться толк… если, проходя, хотя бы бегло по этому сюжету в каком-то контексте своей жизни, мы найдем в себе мужество не бежать от Кроноса, а испить приготовленный для нас урок!
Все классики учат: Шекспир, Достоевский, Толстой... Чехов не учит.
Он подводит душу к той развилке, где можно встретиться с Кроносом и оставляет нас там. В КАЖДОЙ своей пьесе и во многих рассказах.
Чехов и еще ключи для встречи с Кроносом разбрасывает по ходу пьес. Он никого не оценивает. Он показывает - вот оно такое. У него почти нет однозначных персонажей хороших или плохих. Есть люди с их экзистенциальным вакуумом. И некоторые из них, а значит и некие части нашей личности не бояться признаться себе в том, что они неудачники (чего так боится современный человек зазомбированный рекламой). А это очень важные (!!!) внутренние голоса, которые можно отчетливо услышать в моменты отчаяния:

Андрей («Три сестры»)
«Только скажу и уйду. Сейчас... Во-первых, вы имеете что-то против Наташи, моей жены, и это я замечаю с самого дня моей свадьбы. Если желаете знать, Наташа прекрасный, честный человек, прямой и благородный -- вот мое мнение. Свою жену я люблю и уважаю, понимаете, уважаю и требую, чтобы ее уважали также и другие. Повторяю, она честный, благородный человек, а все ваши неудовольствия, простите, это просто капризы...
(Пауза.) Во-вторых, вы как будто сердитесь за то, что я не профессор, не занимаюсь наукой. Но я служу в земстве, я член земской управы и это свое служение считаю таким же святым и высоким, как служение науке. Я член земской управы и горжусь этим, если желаете знать... (Пауза.) В-третьих... Я еще имею сказать... Я заложил дом, не испросив у вас позволения... В этом я виноват, да, и прошу меня извинить. Меня побудили к тому долги... тридцать пять тысяч... Я уже не играю в карты, давно бросил, но главное, что могу сказать в свое оправдание, это то, что вы девушки, вы получаете пенсию, я же не имел... заработка, так сказать... (Пауза.) Не слушают. Наташа превосходный, честный человек. (Ходит по сцене молча, потом останавливается.) Когда я женился, я думал, что мы будем счастливы... все счастливы... Но боже мой... (Плачет.) Милые мои сестры, дорогие сестры, не верьте мне, не верьте...»

Чебутыкин («Три сестры»)
«Черт бы всех побрал... подрал... Думают, я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего.
Черт бы побрал. В прошлую среду лечил на Засыпи женщину -- умерла, и я виноват, что она умерла. Да... Кое-что знал лет двадцать пять назад, а теперь ничего не помню. Ничего... В голове пусто, на душе холодно. Может быть, я и не человек, а только делаю вид, что у меня руки и ноги... и голова; может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю. (Плачет.) О, если бы не существовать! (Перестает плакать, угрюмо.) Черт знает... Третьего дня разговор в клубе; говорят, Шекспир, Вольтер... Я не читал, совсем не читал, а на лице своем показал, будто читал. И другие тоже, как я. Пошлость! Низость! И та женщина, что уморил в среду, вспомнилась... и все вспомнилось, и стало на душе криво, гадко, мерзко... пошел, запил...»

Треплев («Чайка»):
«Это началось с того вечера, когда так глупо провалилась моя пьеса. Женщины не прощают неуспеха. Я все сжег до последнего клочка. Если бы вы знали как я несчастлив! Ваше охлаждение страшно, невероятно, точно я проснулся и вижу вот, будто это озеро высохло вдруг или утекло в землю. Вы только что сказали, что вы слишком просты, чтобы понимать меня. О, что тут понимать?! Пьеса не понравилась, вы презираете мое вдохновение, уже считаете меня заурядным, ничтожным, каких много… (Топнув ногой) Как я хорошо понимаю, как понимаю!»

Все они сорвались в новое вечное возвращение, за которым стоит Кронос. Иные голоса смущают нас в эти минуты и мы откатываемся туда, где и были. А эффект выхода из сценария Сизифа наступит, если раскопать в себе Андрея, Костю Треплева, Иванова, Чебутыкина, услышать их и принять, дать этой правде (хотя бы она была контекстуальна) состояться - и тут наступает выход в новую дорожку лабиринта.

Порой умирает что-то старое и отжившее, как дорогая память детства - это Фирс в финале Вишневого сада. И нарождается более сильное эго, пожалуй Ермолай Лопахин - пример сильного эго. У него серьезные планы. Он находит решение - рубить первобытный сад, делать дачи. Так, обретая крепость мы пускаемся от романтизма к деловитому бизнесу и т.п. Это не есть конец индивидуации. Это ее переломный пункт.
Монолог Лопахина.
«Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти... Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется... (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется... Это плод вашего воображения, покрытый Мраком неизвестности... (Поднимает ключи, ласково улыбаясь.) Бросила ключи, хочет показать, что она уж не хозяйка здесь... (Звенит ключами.) Ну, да все равно. Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки видят тут новую жизнь... Музыка, играй! Музыка, играй отчетливо! Пускай всё, как я желаю! (С иронией.) Идет новый помещик, владелец вишневого сада! За все могу заплатить!»

Но не жаль ли нам расставаться с Вишневым садом? Сентиментализм и растерянность Раневской и Гаева, неуклюжесть и комплекс лишнего человека и неудачника Епиходова…
Много вопросов, вопросов острых, нерешенных, перед которыми оказывается слабое эго. Попытка решить их, не бежать в другие образы, которые порой являются не живыми переживаниями, а лишь отвлекающими на минуту-час-день симулякры (копии с несуществующего или давно утерянного оригинала, которыми так тщательно нас кормят, усыпляя и зомбируя средства массовой информации и стоящий за ними Морфей – зачем-то нужен ведь и он во всем этом лабиринте!) – так вот, попытка решить их, предстать лицом к лицу с Кроносом, Аидом, Персефоной… дает возможность для смерти-трансформации слабого эго, для открытости новым и новым сюжетам, для созидания новых сюжетов – жизнетворчества… Работа души начинается где-то здесь, как раз там, где оканчиваются Чеховские сюжеты…

К чему мы пришли?

Ученик и реформатор Юнга, создатель Архетипической психологии Джеймс Хиллман пишет: «Мифы управляют нашей жизнью. Иррациональность, абсурдность и ужас экспериментов природы, среди которых мы пытаемся жить, поглощаются образами и мотивами мифа и каким-то образом становятся объяснимыми. Некоторые люди должны прожить всю жизнь неправильно и затем неправильно покинуть ее. Завораживающая напряженность такой жизни и смерти обнаруживает работу неких сил, находящихся за пределами человеческого. Миф, обеспечивающий полноправное присутствие любого вида злодейства, предлагает более объективный подход к исследованию такой жизни и смерти, чем любое изучение личностной мотивации».
Хиллман, как постмодернист открывает нам множество выборов.
Это разнообразие ответов позволяет выявить одну из предпосылок архетипической психологии, а именно: существует множество ответов на все основные архетипические вопросы в зависимости от бога и мифологической темы, которая определяет наш ответ, бесстрастный и аполлонический, абстрактный и сатурнианский, в форме дионисийской разрядки или божественной любви, героических подвигов или гефестовых артефактов. По-видимому, не существует единственного способа самопознания даже в тех случаях, когда психология отдает предпочтение методу интроспекции.

И вот абстрактность сатурнианских – Кроносовских ответов на наши вопросы, абстрактность, которая вводит нас в мир соприкосновения с временем, вечностью, смертью, ограничениями, - предстает нам в сюжетах пьес А.П.Чехова.
Культуральный слой сознания - платформа для сознания индивидуального . С этой точки зрения очень важным мне представляется сюжет в развитии человечества, ведущие обстоятельства для которого сформировались в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков, и привели к событиям, которые являются переломными для мировой истории. События эти, естественно нашли отражение в мировой культуре. В российской культуре наиболее мощное выражение этого этапа (опять же, на мой взгляд) мы можем найти в драматургии Антона Павловича Чехова.
Что же это за сюжет? Давайте рассмотрим ведущие обстоятельства. Их по меньшей мере два. Первое – социальное: фаза расцвета капитализма, обнищание дворянства. и предреволюционные настроения. Второе обстоятельство связано с развитием науки и несколькими революционными открытиями. Это прогресс физики и возникновение теории атома и атомного ядра, теория Дарвина, философия Ницше и психоанализ Фрейда.
Оба этих обстоятельства привели к появлению трещины в массовом религиозном мировосприятии. И этот раскол растет, несмотря ни на какие попытки эту трещину залатать. Пути назад действительно нет. Противоречие обнажено и глаза на него не закрыть. Отдельные люди, группы людей еще могут пытаться находить защиту в религиозном мировоззрении, но общечеловеческая ситуация уже иная. На этот факт можно было бы посмотреть с пессимизмом, но по сути он как раз прогрессивен! Именно крушение массового религиозного мировоззрения дает возможность данному сюжету развиваться в сторону пути индивидуации для все большего и большего количества людей. Пути от массового религиозного сознания к индивидуальному Объемному сознанию, то есть, к переживанию единства с Целым, оставаясь при этом самим собой и не теряя индивидуальность.
Раскол религиозного сознания проявлен в драматургии Чехова предельно ярко. Большинство его героев переживает трагизм и бесцельность своей жизни именно по причине этого глобального катаклизма. Положение чеховских героев действительно безысходно. Они чувствуют (явно или косвенно) крушение старой опоры в сознании, но не вступили еще в новую фазу, в фазу индивидуации. В этом трагизме, в этом предельном драматизме мы как раз и можем найти отправную точку для вступления на Путь индивидуализации. Ведь для того, чтобы встать на Путь, необходимо отдать себе отчет, где ты на данный момент стоишь. Чеховские сюжеты предоставляют нам эту возможность. Проживание трагедии героев Чеховских пьес (через технику проигрывания – проживания сценических этюдов с выстроенной в каждом случае сверхзадачей) позволяет использовать глубиннейшее противоречие (которое в этих пьесах ярко проявлено) между обусловленно