Особенности литературной формы исторического труда

Значительная часть математического (химического, статистического) текста состоит из цифр и формул. Обоснованно говорят: «Язык статистики — это язык цифр». У историка нет своего языка. Более 90 % лексики в историческом произведении — общелитературный язык, и лишь несколько процентов специальные исторические понятия и термины. Но похвала историческому труду «написан образным литературным языком» — похвала сомнительная, ибо хороший язык литератора и историка — не одно и то же. Литературный язык историка имеет свои особенности, ибо литература является искусством, а история — наукой. Для искусства характерно образное, для науки — точное мышление. Важна, в частности, проблема образности в историческом исследовании, точнее — проблема соотношения образности и достоверности.

Проблема образности. Искусство отражает действительность при помощи художественных образов.

Герои художественных произведений — обобщенные образы, а не слепки с определенных лиц и событий, и наличие прототипов ничего в этой постановке вопроса не меняет. Литераторы и художники, в соответствии со спецификой их творчества, всегда отвергали требование «фотографического» отражения жизни, отстаивали свое право на создание обобщенных образов, творческую фантазию, вымысел. М. Горький объяснял молодым литераторам: «...характер героя делается из многих отдельных черточек, взятых от различных людей его социальной группы, его ряда. Необходимо хорошо присмотреться к сотне-другой попов, лавочников, рабочих для того, чтобы приблизительно верно написать портрет одного рабочего, попа, лавочника» [202].

Для образного воспроизведения действительности литератор применяет специфические средства: метафоры, сравнения, гиперболы, аллитерации и т. п.

Науке же, в том числе истории, присущи доказательность, теоретическое сознание, выяснение закономерностей. Даже при описании для истории важно не образное, а точное мышление, —-в этом смысле и история является точной наукой. Историк должен дать описание внешнего вида и качеств того или иного конкретного исторического персонажа, обязан выяснить и воссоздать достоверную картину свершавшегося в прошлом события. Вымысел историка недопустим, всякое преднамеренное отклонение от исторической правды представляет собой фальсификацию, преступление против науки и морали.

Для историка неприемлемы и могущие быть неправильно истолкованными неопределенность, расплывчатость, символичность, намеки. Поэтому, например, великолепные метафоричные описания С. Есениным снежной ночи («вся равнина покрыта сыпучей и мягкой известкой») или А. Ахматовой солнечного зимнего дня («в белом пламени клонится куст ледяных ослепительных роз») совершенно неуместны в историческом повествовании.

Страшные жертвы в Первой мировой войне В. В. Маяковский средствами литератора убедительно раскрыл в нескольких образных словах «Войны и мира»: «...на сорок человек четыре ноги»; историк же должен выяснить точное количество убитых, раненых, искалеченных (в определенном конкретном сражении или во всей войне).

Академик Д. С. Лихачев, ратуя за точность и однозначность научного, то есть и исторического, языка, полагал, что образность в нем должна быть умеренной, осмысленной и оправданной. Он считал приемлемым сравнение, употребленное пишущим о Новгороде Б. Д. Грековым: «В воскресный день на Волхове больше парусов, чем телег на базаре...», так как в контексте речь идет о торговле; однако ему показался не совсем точным и удачным примененный В. О. Ключевским образ занесенной над Русью кривой половецкой сабли, который становится «совершенно невозможным от его повторения, хотя бы и варьированного» [203].

Таким образом, перед историком две взаимосвязанных задачи: его описание прошлого должно быть, с одной стороны, правдивым и, с другой стороны, интересным, то есть и образным. По приоритет — за правдивостью: прежде всего истинность и уж потом интересность; допустимо (хотя, бывает, и огорчительно) жертвовать образностью, но недопустимо — правдивостью:

На вопрос, какова мера допустимой образности в историческом труде, историк должен ответить себе сам, решив с самого начала, что он собирается написать: исторический роман (и тогда образность не дозирована) или историческое исследование (и тогда изложение в первую очередь подчиняется правдивости). Этот вопрос (где «демаркационная линия») неизбежно встает перед пишущим историком. В. В. Тарле сформулировал его в конце XIX века [204], мы также ставим и решаем его в начале XXI века.

Интересность («витамин И»). Хороший литературный язык является важной предпосылкой, но не гарантией успеха созданного историком глубокого исследования. Стилистическая гладкость не адекватна увлекательности исторического труда для читателя. Интересным, занимательным, увлекательным его может сделать изложение (внесение в него «витамина И»). К компонентам увлекательности относятся:

· новизна информации;

· должная формулировка проблемы (нерешенного вопроса);

· раскрытие научного поиска — трудностей и противоречий, которые исследователь преодолел в ходе научного исследования;

· динамичность — движение мысли, наличие интриги, смена событий;

· яркие характеристики исторических деятелей и в этом смысле персонификация истории;

· воссоздание быта, нравов, духовного склада людей прошлого [205].

Жанры. Понятийно-терминологический аппарат в исторической науке разработан недостаточно. Дефиниции в толковых словарях и энциклопедиях подчас неопределенны и размыты, литературные аналогии малопродуктивны. Нет, в частности, ни определения термина «исторический жанр», ни общепринятой классификации исторических трудов по жанрам [206].

Мы будем далее исходить из следующего. Исторический жанр — вид, форма трудов о прошлом со свойственными лишь ему сюжетом и особенностями изложения. Нам представляется относительно приемлемой следующая самая общая классификация этих трудов: теоретико-методологические, конкретно-исторические, учебно-справочные (с возможным последующим членением на группы).

Теоретико-методологические и историко-философские труды, а также исследования по специальным историческим дисциплинам обслуживают преимущественно саму историческую науку. Они являются предметом изучения главным образом в среде профессиональных историков. Хотя историк всегда должен стремиться к оптимально-доступной форме изложения, трудам этой жанровой группы может быть присуща известная академическая сухость. Следует особо оговорить недопустимость процветавшей в недавнем прошлом «воинствующей партийности» — слегка закамуфлированной ругани в адрес идеологических противников — и помнить афоризм Ключевского: «Крепкие слова не могут быть сильными доказательствами» [207], любая полемика (критика) должна осуществляться с помощью аргументов, исторических фактов.

Конкретно-исторические труды чаще всего могут и должны быть доступны широким слоям читателей. Доступность является существенной предпосылкой выполнения историей ее общественного предназначения — «социальных функций». (Основатель «Анналов» М. Блок даже считал доступность обязательным качеством исторических произведений: «По-моему, нет лучшей похвалы для писателя, чем признание, что он умеет говорить одинаково с учеными и со школьниками» [208])

Конечно, и в рамках наиболее массовой жанровой группы конкретно-исторических исследований характер и форма изложения не могут быть одинаковыми. Литературная сторона исторического труда зависит не только от установок на соответствующий круг читателей, но, прежде всего от характера описываемых историком событий прошлого. Многосюжетность и многопроблемность этих конкретных событий предполагают разную форму подачи экономических, внутриполитических, батальных, бытовых материалов. Экспрессия и взволнованность в рассказе о битве при Ватерлоо (Успеет ли Груши на поле боя? «Гвардия умирает, но не сдается!») неуместны в повествовании об экономическом кризисе в Европе накануне 1848 года.

Учебные публикации (учебники, учебные пособия, курсы лекций) по уровню необходимой эмоциональности и яркости занимают, видимо, срединное положение между теоретико-методологическими и конкретно-историческими исследованиями.

Некоторые приоритетные требования (рекомендации) к этой жанровой группе исторических произведений: доступность, относительная краткость фраз, использование источников личного происхождения, особенно мемуаров, минимальное количество плохо запоминающихся и нередко нуждающихся в комментировании цифр, четкость дефиниций, по возможности — приближенное к устному рассказу изложение [209].