Защита ограниченного пространства
«Своя территория» — это защищаемое человеком пространство. В самом широком смысле можно выделить три вида пространства: племенное, семейное и личное.
Очень редко случается, что человек, защищая эти «приобретённые» пространства, вынужден драться не на словах, а на деле, однако если довести его до предела, он пойдёт и на это. Чужая армия, посягнувшая на национальную территорию, банда, объявившаяся в «опекаемом» другой бандой районе, прохожий, забравшийся в чужой сад, вор, проникший в чужой дом, хулиган, лезущий без очереди, водитель, занявший чьё-то парковочное место, — все они рискуют получить отпор от просто энергичного до чрезвычайно жестокого. Даже если закон на стороне вторгающегося в чужое пространство человека, стремление защитить территорию бывает столь сильным, что даже спокойные люди могут перестать контролировать себя. Попытка выселить семью из дома, по каким бы причинам эта попытка ни предпринималась, рискует вылиться в осаду, вполне сравнимую с осадой средневековой крепости.
Подобные инциденты случаются редко лишь потому, что мы выработали систему территориальных сигналов, позволяющую предупреждать любые споры. Иногда люди цинично говорят, что «любая собственность украдена», но на деле все обстоит ровно наоборот. Собственность, то есть приобретённое пространство, выставляемое напоказ именно как приобретённое пространство, есть особый вид распределения благ, скорее уменьшающий количество драк, чем способствующий им. Человек любит сотрудничать, но любит он и соревноваться, и если мы хотим избежать хаоса, необходимо ввести борьбу за социальное превосходство в какие-то рамки. В числе этих рамок — установление прав на территорию. Оно ограничивает доминирование географически. Я доминирую на своей территории, вы — на своей. Другими словами, доминирование распределяется пространственно, и каждый получает свой «кусок». Даже если я слаб и неумён и вы можете подчинить меня себе, когда мы встречаемся на нейтральной территории, я знаю, что вновь займу доминирующее положение, как только вернусь на свою территорию. Если бы люди были безропотными, они не нуждались бы в «домашней территории».
Разумеется, какой-нибудь чрезвычайно доминирующий индивид может запугать меня и на территории моего дома, однако он дважды подумает прежде, чем посягать на чужую территорию, ибо может получить очень сильный отпор. Он знает, что, когда я оказываюсь «на своей земле», от моей обычной покорности не остаётся и следа. Когда мне в душу плюют в собственном доме, я с лёгкостью могу, сжав кулаки, ринуться в атаку — в переносном или буквальном смысле, — ив итоге пострадать можем мы оба.
Для того чтобы эти базовые принципы работали, необходимо ясно дать понять, какая территория кому принадлежит. Как пёс задирает ногу, чтобы пометить собственным запахом деревья на своей территории, так и человек «задирает ногу», помечая своё пространство. Мы — животные, полагающиеся преимущественно на зрение, потому мы подаём в основном визуальные знаки, и стоит подробнее рассмотреть, как мы делаем это на трёх уровнях: племенном, семейном и личном.
Итак, Племенная Территория. Племя, наша основная социальная единица — это группа, в которой все всех знают. Исходно племенной территорией являлась стоянка племени, к которой примыкали земли, где люди охотились. Любое соседнее племя, которое вторгалось в наше социальное пространство, становилось вражеским и изгонялось. По мере того как племена объединялись в живущие сельским хозяйством сверхплемена, а затем и в индустриальные нации, системы защиты территории становились всё более и более изощрёнными. Маленькая, скромная территория первобытного племени становилась огромной столицей, примитивная боевая раскраска превращалась в знамёна, эмблемы, униформу и награды различных родов войск, боевой клич замещался государственными гимнами, маршами и сигналами горна. Границы территории становились чётче и укреплялись, патрулировались, зачастую напоказ, на них выстраивались защитные сооружения — форты и наблюдательные посты, КПП и великие стены, а сегодня и таможни.
Ныне у каждого народа есть собственный флаг, символическое воплощение его территориального статуса. Но патриотизмом дело не ограничивается. Прячущемуся внутри каждого гражданина страны первобытному охотнику мало принадлежать к огромной конгломерации индивидов, с большинством которых он не знаком лично. Он делает все, чтобы чувствовать, что защищает территорию вместе с этими людьми, однако масштаб этого действа его не удовлетворяет. Сложно ощущать принадлежность к племени, в которое вместе с тобой входят ещё пятьдесят миллионов человек. Потому охотники формируют небольшие подгруппы, больше похожие на древние племена: местный клуб, подростковая банда, профсоюз, сообщество специалистов, спортивная ассоциация, политическая партия, студенческое объединение, общественное объединение, группа протеста и тому подобное. Очень редко встречаются индивиды, которые не принадлежат ни к одной такой группе и не черпают из неё ощущение племенного братства. Для всех таких групп характерно развитие Территориальных Сигналов, включая значки, костюмы, штаб-квартиры, флаги, девизы и иные проявления групповой идентичности. Именно на этом уровне индивиды реализуют сегодня потребность защищать своё племя, и лишь когда начинается большая война, они начинают действовать на более высоком уровне, защищая свой народ.
Каждое современное псевдоплемя имеет собственную территорию того или иного рода. Бывает, что людям, не принадлежащим к данной группе, находиться на её территории вообще запрещено; бывает, что они допускаются, но лишь на время, при этом права их ограничены и они обязаны подчиняться особому своду правил. Во многих случаях псевдоплемена похожи на миниатюрные государства со своими флагами, гербами и пограничниками. У элитного клуба есть собственный «таможенный пункт»: привратник проверяет ваш «паспорт» (карточку члена клуба) и препятствует проникновению внутрь чужаков. Тут есть своё правительство — клубный комитет. На стенах часто можно видеть изображения старейшин племени — фотографии или портреты бывших глав клуба. Когда вы оказываетесь внутри клуба, вас наполняет ощущение безопасности и собственной важности, вы осознаете, что держите единую оборону против внешнего мира. Большая часть клубных бесед, и серьёзных, и не очень, касается разложения общества за стенами клуба — там, в «другом мире», за защищёнными границами нашей территории.
В организациях, олицетворяющих собой мощь конкретного слоя общества, таких, как армия и огромные коммерческие компании, действует множество территориальных правил, часто неписаных, которые не согласуются с официальной иерархией. Индивиды с высоким статусом (например, офицеры и менеджеры) в теории могут появляться на территории «низов», однако их власть на этой территории весьма ограниченна. Офицер редко заходит в сержантскую столовую или в казарму с иной целью, чем для формальной проверки. Он уважает чужое пространство даже в том случае, когда данной ему властью может свободно нарушать его границы. То же в бизнесе: профсоюзы привлекают людей не только потому, что занимаются своими прямыми обязанностями, но и потому, что их чиновники, штаб-квартиры и собрания дают обычным работникам ощутить силу своей «территории». Всякая военная организация и коммерческая компания состоят из двух воюющих племён: офицеров и солдат, управленцев и чернорабочих. У каждого племени есть своя территория, которую оно определённым образом защищает, пусть на посторонний взгляд отношения между племенами не выходят за рамки обычной социальной иерархии. Переговоры между менеджментом и профсоюзами — это битва племён, которая разворачивается на нейтральной территории зала заседаний совета директоров; Территориальное Поведение на таких переговорах так же важно, как и обсуждение размера зарплат и условий труда. Если одна сторона быстро сдаётся и принимает требования другой стороны, победители чувствуют себя обманутыми и подозревают, что их надули. На самом деле им не хватает длительных церемоний, в ходе которых оба племени демонстрируют свою территориальную идентификацию.
Точно так же агрессивные действия футбольных фанатов и подростковых банд сплошь и рядом оказываются способом продемонстрировать имидж своей группы фанатам другого клуба или банде соперников. За редким исключением бандиты не нападают на штаб-квартиры конкурентов, они ограничиваются тем, что выдворяют «беспредельщиков» и ставят их в унизительные условия, превращая в «шестёрок». Пограничных стычек им вполне достаточно. Во время футбольного матча, когда штаб-квартира фанатов данного клуба временно перемещается на трибуны, воображаемая граница между группировками часто нарушается, что приводит к небольшим столкновениям. Впоследствии газеты сообщают о нескольких драках и нанесённых фанатам травмах, но если сопоставить эти инциденты с поведением всех присутствовавших на матче фанатов, станет ясно, что лишь очень малая их часть склонна к физической агрессии. На каждый пинок или тычок приходится тысяча воинственных выкриков, танцев, песен и жестов.
Перейдём к Семейной Территории. По сути своей семья — это воспроизводящая ячейка общества, потому семейная территория — это территория воспроизводства. В центре семейного пространства находится гнездо — спальня: вытянувшись на кровати, мы ощущаем себя в полной безопасности. В обычном доме спальня расположена на втором этаже, как и полагается безопасному «гнёздышку». Она достаточно удалена от холла, в котором периодически происходит контакт с внешним миром. Следующая линия обороны — гостиная, чуть менее личное помещение, куда допускаются гости. За пределами дома часто можно видеть символический пережиток первобытного пастбища — сад. Символизм этого места распространяется на растения и животных, которых можно видеть в саду: это цветы и кошки или собаки, выполняющие декоративную функцию и не разводимые, как в древности, ради прокорма семьи. Тем не менее, сад — тоже «своя территория» и потому имеет чёткие границы в виде стены, ограды или живой изгороди. Этот барьер, зачастую весьма условный, являет собой демаркационную линию, отделяющую частный мир семьи от мира внешнего. Стоит пересечь границу — и вы независимо от намерений сразу же попадаете в невыгодное положение. Когда гость переступает порог, его доминантность убывает — несильно, но ощутимо. Внутреннее чувство подсказывает гостю, что здесь, на чужой территории, он не может вести себя так же свободно, как в общественном месте, и должен то и дело просить хозяев разрешения на то и на это. Владельцы территории подчиняют гостя себе, не пошевелив и пальцем. Этот эффект достигается за счёт сотен маленьких маркеров собственности, которыми кишит их территория: украшения, личные вещи, стоящие на полу и висящие на стенах; обстановка, мебель, цвета, узоры — все это выбрано владельцем дома и превращает жилище в уникальную семейную территорию.
Трагедия современной архитектуры состоит в том, что очень важные в плане территориального поведения жилые постройки возводятся по шаблону. Любой дом должен быть похож на другие дома лишь в общем плане, в частностях же он обязан сильно от них отличаться, только тогда этот дом станет особенным. К сожалению, дешевле строить рядные или многоквартирные дома, в которых все квартиры идентичны. Однако желание сделать свою территорию особенной противится стандартизации, и люди делают все, чтобы их «рядовая» недвижимость чем-то отличалась от соседской. Они по-своему разбивают сад, красят входную дверь, вешают особенные шторы и клеят на стены особенные обои, короче говоря, украшают дом так, чтобы создать в нем уникальную атмосферу. Лишь завершив строительство семейного гнезда, они ощущают себя по-настоящему «дома» и в безопасности.
Покидая дом всей семьёй, они имитируют аналогичный процесс в меньших масштабах. Так, отправляясь на день на природу, семья нагружает автомобиль личными вещами, и машина превращается во временную, мобильную семейную территорию. Прибывшая на пляж семья сразу захватывает небольшой его участок и уведомляет об этом окружающих, расположив на нем подстилки, полотенца, корзинки и другие вещи, к которым члены семьи вернутся после того, как окунутся в воду. Даже если все они разом пойдут купаться, их территория останется чётко обозначенной, и другие семьи расположатся на почтительном расстоянии от её границ. Только если на пляже, что называется, яблоку негде упасть, прибывающие начнут располагаться ближе к границам уже занятых участков так, что расстояние между ними будет сокращаться. Люди, вынужденные располагаться на узких участках пляжа между занятыми, на миг ощутят себя «непрошеными гостями», а «собственники» почувствуют, что в их «владения» вторглись, пусть даже они не были потревожены напрямую.
Та же самая сценка разыгрывается обычно в парках, на лугах и на берегах рек, где семьи располагаются на ограниченной территории. Конечно, сражения за пространство способствуют пробуждению враждебности, однако без подобной системы деления ограниченной территории мы потонули бы в хаосе и беспорядке.
Наконец, Личное Пространство. Когда некий человек входит в приёмную и занимает крайнее место в длинном ряду пустых стульев, можно предсказать, куда сядет следующий посетитель. Он займёт место не рядом с первым человеком и не на другом конце ряда — он выберет позицию посередине между двумя этими точками. Третий посетитель сядет посередине между ними. Каждый последующий посетитель будет занимать «среднее» положение в самом большом промежутке, пока, наконец, кому-то не придётся опуститься на стул рядом с одним из уже сидящих людей. Именно так люди ведут себя в кино, мужских общественных уборных, салонах самолётов, электричках и автобусах. Подобный образ действий — напоминание о том, что каждый из нас, куда бы мы ни направлялись, «переносит» с собой и пространство, называемое Личным. Когда на нашу личную территорию вторгаются другие люди, мы ощущаем исходящую от них угрозу. Результат — череда изощрённых перемещений, обычно совершаемых неосознанно и служащих установлению компромисса, идеального настолько, насколько позволяют обстоятельства Если вокруг нас слишком много людей, мы реагируем соответственно: наше личное пространство уменьшается в размерах. Еле-еле втиснувшись в лифт, в переполненный в час пик вагон метро или в набитую битком комнату, мы так или иначе сдаёмся и позволяем телам других людей касаться наших тел. Для того чтобы отказаться на время от Личного Пространства, мы применяем специальные методы. В частности, мы воспринимаем другие тела как «неиндивидов». Мы усердно игнорируем их, а они — нас. Мы стараемся не смотреть на них, когда только это возможно. Наши лица перестают выражать какие-либо эмоции, становясь предельно равнодушными. Мы можем смотреть наверх, в потолок, или вниз, в пол, и сводим телодвижения к минимуму. Когда люди набиваются в помещение «как кильки в банку», они стоят почти неподвижно, подавая минимум коммуникативных сигналов.
Даже когда человек может двигаться относительно свободно, в огромной толпе он предпочитает общаться не слишком активно. Наблюдения за детьми в игровых группах показали, что чем больше индивидов в группе, тем меньше дети общаются между собой, хотя теоретически именно в больших группах возможностей для общения больше. В то же самое время в больших группах дети куда чаще играют в агрессивные и деструктивные игры. Личное Пространство людям жизненно необходимо, не замечать его — значит подвергать себя серьёзному риску.
Разумеется, всем нам знакомо чувство восторга, охватывающее человека в большой толпе, и эту реакцию также нельзя игнорировать. Однако толпа толпе рознь. Достаточно приятно находиться в толпе зрителей, а вот попасть в давку в час пик не хочется никому. Разница состоит в том, что столпившиеся зрители все смотрят в одну сторону, их внимание сосредоточено на некой отдалённой точке. В театре мы испытываем приступы раздражения в отношении людей, сидящих рядом с нами или в следующем ряду непосредственно перед нами. Общая ручка кресла становится территорией, на которую мы деликатно, но достаточно твердо предъявляем права. Но как только начинается представление, планы вторжения в Личное Пространство моментально забываются, и наше внимание концентрируется на пространстве за пределами той площадки, на которой сидит публика. Теперь каждый зритель ощущает себя пространственно сопричастным уже не соседям, которые еле втиснулись в кресла, а актёрам на сцене, между тем расстояние до сцены достаточно велико. Сравним театр с вагоном метро в час пик: каждый человек в давке постоянно сражается с соседями за «место под солнцем». Нет никакой пространственной сопричастности к далёким актёрам — есть только люди вокруг тебя, которые все время пихаются и толкаются.
Те из нас, кому доводится проводить в «стеснённых условиях» много времени, постепенно к ним привыкают и приспосабливаются, однако стать полностью невосприимчивым к вторжениям в Личное Пространство не может никто. Причина в том, что для нас это пространство навсегда связано с сильной враждебностью или столь же сильной любовью. В детстве в наше пространство вторгаются либо для того, чтобы показать нам, что мы любимы, либо для того, чтобы причинить нам боль. Когда мы взрослеем, от любого человека, который пересекает границу нашей личной территории, мы ожидаем или любви, или боли; и к тому, и к другому мы крайне чувствительны. Даже если намерения человека далеки от агрессивных или сексуальных, нам все равно трудно скрыть реакцию на его приближение. К сожалению, в разных странах глагол «приблизиться» понимается по-разному. Оценить свою «реакцию на вторжение» достаточно просто: беседуя с кем-то на улице или на открытом пространстве, вытяните руку и посмотрите, как близко от неё находится собеседник. Если вы оба из Западной Европы, расстояние между вытянутой рукой и собеседником будет практически нулевым, иначе говоря, вы почти коснётесь кончиками пальцев его плеча. Если вы из Восточной Европы, его плеча коснётся ваше запястье. Если вы из стран Средиземноморья, вы будете стоять куда ближе к собеседнику и сможете достать его локтем.
Проблемы возникают, когда представитель одной культуры встречается и разговаривает с представителем другой культуры. Скажем, на приёме в посольстве британский дипломат подходит к арабскому или итальянскому дипломату. Они заговаривают очень дружественно, однако вскоре британец начинает ощущать себя неудобно. Без всякой видимой причины он начинает пятиться от собеседника. Тот, наоборот, приближается к британцу. Каждый из них пытается установить баланс между Личными Пространствами, свойственный его культуре. Сделать это невозможно. Каждый раз, когда дипломат из средиземноморской страны подходит к собеседнику на расстояние, которое ощущает комфортным, британский дипломат ощущает угрозу. Каждый раз, когда британец пятится, его собеседник чувствует, что с ним не хотят говорить. Попытки восстановить баланс часто приводят к тому, что говорящие медленно перемещаются по помещению. На многих посольских приёмах можно наблюдать одну и ту же картину: выходцы из Западной Европы будто загнаны в угол собеседниками из стран, где принято разговаривать, приблизившись к человеку вплотную. Пока обе стороны не начнут осознавать и учитывать эту «разницу подходов», различное понимание Личного Пространства будет способствовать отчуждению людей и может в результате повлиять на дипломатические отношения между странами.
Если проблемы с дистанцией между представителями различных культур возникают даже во время беседы, понятно, что с ещё большими проблемами сталкиваются люди, которые работают бок о бок в небольшом помещении. Пространственная близость других людей и постоянная угроза невидимым границам нашей личной территории не дают нам сосредоточиться на работе как следует. Соседи по комнате, студенты в общежитской комнате, матросы в кают-компании, офисные работники в маленьких конторах — все сталкиваются с одной и той же проблемой. Они решают её, «закукливаясь в кокон». Для того чтобы оградить себя от окружающих, они используют множество различных способов. Конечно, лучший из всех возможных коконов — это маленькая личная комната (каморка, кабинет, мастерская), которая физически ограждает вас от находящихся поблизости людей. Это идеальное решение, однако, подобную роскошь работники, делящие одно помещение, позволить себе не могут. Потому они закукливаются символически. Бывает, что рабочие места отделяются небольшими физическими барьерами, например, ширмами и перегородками, овеществляющими невидимые границы Личного Пространства, но, когда нельзя сделать и этого, ищутся другие способы закуклиться. Символом кокона может стать «любимый предмет». Работник отдаёт предпочтение какому-то конкретному стулу, столу, закутку, который «закрепляется» за ним, другие работники уважают его выбор, и напряжение спадает. Часто эта система вводится формально (вот твой стол, вот мой), но, даже если этого не происходит, любимые места все равно появляются. У профессора Смита есть любимое кресло в библиотеке. Формально оно ему не принадлежит, но он всегда садится именно в него, и другие посетители избегают этого кресла. Места в кают-компании или в зале заседаний совета директоров почти переходят в собственность конкретных индивидов. Даже дома у отца есть его любимое кресло, в котором он читает газету или смотрит телевизор. Другой способ отгородиться от окружающих — «надеть шоры». Чтобы лошадь на ипподроме не отвлекалась на других лошадей и на шумных зрителей на трибунах, ей надевают шоры, не позволяющие глядеть по сторонам. Точно так же люди, читающие книги или конспекты в общественных местах, надевают себе «псевдошоры», прикрывая глаза руками. Положив локти на стол, они ладонями закрывают себе боковой обзор и концентрируются на книге.
Подчеркнуть существование Личного Пространства можно также, используя персональные маркеры. Книги, газеты и другие предметы размещаются на полюбившемся человеку рабочем месте, чтобы в глазах соседей оно выглядело «его местом». Оставить на сиденье личные вещи — хорошо известный приём, часто позволяющий пассажиру «занять» себе место в общественном транспорте. В самых разных обстоятельствах сообразное размещение персональных маркеров служит эффективной мерой обособить территорию даже в отсутствие её «владельца». Эксперименты в библиотеке показали, что, если разложить на столе кипу газет, это место остаётся незанятым в среднем семьдесят семь минут. Если вдобавок бросить на спинку кресла спортивную куртку, место останется «зарезервированным» свыше двух часов.
Все это — способы укрепить оборону нашего Личного Пространства и не допустить вторжения в него чужаков, проявляя при этом минимум открытой враждебности. Суть территориального поведения состоит как раз в том, чтобы защитить территорию, подавая сигналы, а не размахивая кулаками, и на всех трёх уровнях — племенном, семейном и личном — подобное обособление территории весьма эффективно. Иногда кажется, что это не так: благодаря СМИ наше внимание неизбежно приковано к случаям, в которых сигналы не сыграли должной роли и в итоге разразилась война, произошла стычка банд, столкнулись соседствующие семьи, подрались коллеги. Но на каждый несработавший территориальный сигнал приходятся миллионы эффективных. Они не удостаиваются упоминаний в новостях, однако доказывают, что наше общество обладает важнейшим свойством: его члены очень трепетно относятся к своей территории.
Дата добавления: 2015-08-11; просмотров: 863;