Архангельск — Град Земной и Град Небесный

К числу объектов сакральной географии, наделенных «иномирной» семанти­кой, относился и «Город». Северно-русские крестьяне воспринимали город как уникальный и единственный Город на всем белом свете. Семантикой такого Города (единственного и с большой буквы) на Русском Севере наделялся только Архан­гельск. Даже у крестьян Вологодской губернии, где было достаточно своих истори­ческих городов, «встречаются общеизвестные слова в своеобразном значении — "город" — Архангельск»¹¹⁶. В разговорах северных крестьян можно было слышать

фразу: «схожу в Город», без всякой его номинации, поскольку каждому посвящен­ному было ясно, что речь идет об Архангельске. Б.В. Шергин, который практически всю жизнь провел в Москве, вспоминая свою «милую родину», «Городом» (причем всегда с большой буквы) называл только Архангельск, никогда не употребляя при этом имени города. При встрече судов в море поморы спрашивали друг друга:

— Откуда Бог несет?

— С Мурмана — в Город"⁷.

Чем же объясняется подобное восприятие Архангельска как Города? По всей видимости, здесь речь должна идти об особом значении города в традиционном народном сознании. «Настоящий» город должен быть предельно удаленным и нахо­диться «за тридевять земель», где-то на самом конце света. Поэтому «свои» (ближ­ние) города «городского» статуса не имеют. Поскольку «город» в народном созна­нии — нечто единичное и даже единственное, постольку «настоящих» городов мало, и каждый из них являет собою «столицу» (Москва, Петербург, Архангельск — сто­лица Севера). Предельная удаленность Города превращает его в «заморский» город (то есть настоящий город обязательно должен быть связан с морем). Город должен находиться не только за тридевять земель, но и за тридевять морей. Отсюда его чужеземный образ, придававший всему городскому черты чужеродности, инаково-сти. Художник Н.А. Шабунин, побывавший на своей родине в Мезенском уезде в 1903—1904 гг., так описывал восприятие городской одежды в традиционной дере­венской среде: «Мне даже раз пришлось видеть на голове у мужика средних лет что-то вроде цилиндра. Такой костюм с пиджаком у них почему-то принято назы­вать "немецким". Он имеет немало подражателей, мечтающих завести подобное одеяние, поживши на заводе, дабы и про него говорили, что, мол, "Кирилко-то Иванушков тоже по-немецкому ныне стал наряжаться". Пожилые и старики еще благоразумно воздерживаются от этой "немецкой одежды"»"⁸.

Всем этим критериям настоящего Города вполне отвечал «полунемецкий» (по выражению СВ. Максимова) Архангельск, который в смысле своей урбанистично-сти перещеголял даже Москву, что запечатлено в северной поговорке: «Москва уделок и Архангельска уголок»"⁹. Эту особенность в восприятии Архангельска как един­ственного Города отметил СВ. Максимов: «Некоторые города Архангельской губер­нии имеют туземные старинные названия: сам Архангельск повсюду называется просто Город, Пинега — Волок, Мезень — Большая Слобода, Усть-Цильма — Малая Слобода; города Холмогоры и Шенкурск до сих пор соседние жители зовут "Поса­дом" и в то же время этим же именем называют в виде собственного многие села и деревни»¹²⁰.

В сакральной географии Русского Севера только один избранный, отмеченный локус называется Городом и только он один имеет Имя. Все остальные города — это лишь «пригороды», не имеющие личных имен и обозначаемые словами, до предела насыщенными пространственной, точнее, землеустроительной семантикой (Волок, Слобода, Посад). В подобной системе городской топонимики как бы в снятом виде присутствует вся история освоения Севера, начинавшаяся с «волоков» и завер­шавшаяся построением «Города». В то же время эта система представляет собой развернутый в синхронном пространстве образ «древнерусской земли» (города — государства). В центре ее располагался «старший» город, который был окружен «младшими» городами — пригородами или слободами и посадами. На периферии города-государства лежали волости-погосты, окаймлявшие границы «земли».