Славословие Пресвятой Троице: Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Молитва Господня: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам грехи наши, как и мы прощаем грехи наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть царство и сила, и слава во веки. Аминь.

Молитва перед учением: Преблагий Господи! Пошли нам Благодать Духа Твоего Святого, которая дарует и укрепляет наши душевные силы, чтобы, слушая внимательно учение, преподаваемое нам, возросли мы для прославления Тебя, нашего Творца, родителям же нашим на утешение, Церкви и Отечеству на пользу.

Молитва после учения: Благодарим тебя, Создатель, что удостоил нас Своей благости, чтобы мы охотно учились, благослови наших родителей, учителей, указывающих нам путь к добру, и даруй нам здоровье и бодрость продолжать учение.

Молитва за родителей: Спаси, Господи, и помилуй родителей моих, братьев и сестер, родных моих и всех ближних к роду моему, и даруй им всякое земное благополучие и небесное спасение.

Духовным центром крестьянского дома была икона в переднем углу. Приобретая икону, крестьяне называли это не покупкой, а «меной», хотя и выменивали икону на деньги. Понятие о купле-продаже и иконе не совме­щалось в уме людей. Икону сибиряки называли «Богом», а полку под нее в переднем, святом углу — «божницею».

Здесь же, на божнице, находились «Священная верба», пучки «Тро­ицкой березки», небольшой сосуд со «святой водой», а также книги.

Куп­ленную на базаре икону сначала несли в церковь для освящения. Новую икону преподносили в дар новобрачным. Переходя из старого дома в новый, прежде всего переносили икону.

В сибирских домах чаще всего можно было встретить изображения Христа Спасителя, Богоматери, Святого Георгия, Святого Василия Мангазейского, Святого Иннокентия Иркутского, Святого Власия, Святых Зосимы и Савватея, Иоанна Богослова, Иоанна Крестителя, Параскевы и осо­бенно часто – Николая Чудотворца.

Устаревшую икону никогда не выбрасывали: ее пускали на воду или закапывали в землю.

Сохранились и народные приметы, связанные с иконами. Даст тре­щину икона или упадет на пол — в доме будет беда: покойник или несча­стье с кем-нибудь из домашних. Во время пожара икону выносили из огня. Но одновременно сибиряки верили, что икона Пресвятой Богородицы Неопалимой Купины охраняет дом от пожара, особенно от молнии. Верили здесь и в Чудотворные образа: вдруг ни с того ни с сего потемневшая икона становится как новая, с чистым ликом, или начинает «плакать». Счита­лось, что такой водой, смывшей икону, можно вылечить больного. В «свя­том углу» стоял стол. На самом почетном месте под иконой усаживали гос­тя, здесь садился глава семьи. Головой в «передний» угол клали покойника. Даже постели спящих на пристенных лавках были обязательно обращены изголовьем в этот угол — «грешно» было ложиться ногами к иконе.

Во многих сибирских селениях было принято во время развлечений, праздников-пиршеств, игрищ молодежи в доме обязательно завешивать ико­ну занавеской.

Как и икона, почитался крест. Это считалось действенным оружием против «нечистой силы». В день Крещенского сочельника было принято вы­жигать свечой крест на дверях строений и хлевов или рисовать крест углем. Женщины покрывали кринки с молоком и сметаной крестообразно лучин­ками — «Крест на крест, чтоб черт не влез!». Без нательного креста невоз­можно представить православного сибиряка, без креста нельзя было ни работать, ни спать, ни купаться, ни, тем более, посещать церковь. У сиби­ряков также было принято вывешивать небольшой образок над воротами усадьбы для благополучия на подворье.

§ 36. «ВЕРА ПРЕДКОВ»

Будет совершенно неверным, говоря о сибиряках, считать их сугубо православными людьми. Как и на всей Руси, сибирское мировоззрение было основано на двоеверии. Оно сформировалось в первые века русской истории в резуль­тате взаимодействия народного язычества и христианства, их слияния и дальнейшего совместного развития. Языческие обряды, представления, ри­туалы жертвенного характера существенно «окультурились» и сохраняются в сознании людей по сей день. Христианство византийского толка обогатились на Руси жизнелюбием, духовностью. В свою очередь, древнее язычество утратило кровавый характер пожертвований, обрело терпимость. Двоеверие признавалось в форме «сохра­нения обычаев и поверий отцов», но для Сибири языческий элемент играл в жизни человека во многом ведущую роль.

Народный календарь в сочетании с церковным определял круг праз­дников, обрядов, примет и поверий. Например, «двойными» — церковным и языческими — были верования Ильина дня, Ивана Купалы, «високосного дня Касьяна — зловещего дня» или дня Власа — «скотьего праздника».

Совмещение дней недели яснее видно на примере четверга. Традици­онно это день Зевса — Юпитера — Перуна. Но в день Великого четверга накануне Пасхи при совмещении его с «четвергом Перуна» творились, по воззрениям сибиряков, чудеса. Ружье, положенное на ночь на стол перед иконой, «било зверя против сердца», игральные карты начинали выигрывать. В эту же ночь готовили и «четвергову соль». Для этого горсть соли клали в мешочек и оставляли на загнетке печи. Утром топили печь и к обеду вынимали полуспекшийся комок соли. Затем по мере надобности от него отщипывали по кусочку соли и использовали для лечения животных, «от порчи», «от сглазу» и пр.

Двоеверие проявлялось во всем, в том числе в вере в «нечистую силу» и «шишкунов», «в домового» и магию. Но все действия в условиях веры в Бога и языческих верований совершались комплексно. Читалась молитва, и тут же следовал «обряд предков». Перед пахотой в первый день страстно молились всей семьей перед иконой, но, прибыв на пашню, в первую бороз­ду запахивали по «древней вере» кусочек хлеба. Практически вся народная медицина совме­щала лечение болезни православной молитвой с древними заговорами. При этом текст «заговора» привязывался с молитвой к «тельному» кресту. «Заго­воры» при этом, чтобы не теряли силу, держались в секрете от посторон­них.

В дни перед Крещеньем сибиряки любили «машкароваться» — наде­вать различные маски, рядиться «медведем», «шаманом», «чертом», «смер­тью» и предаваться розыгрышам. Но в день Крещенья (Богоявления) для очищения от «нечистой силы», «чертовщины» умывались «святой водой» из освященной проруби или даже купались в ней.

Двоеверие наблюдалось в каждом обряде, во всех праздничных дей­ствиях и обычаях.

В свадебной обрядности сваха становилась у дома жениха на первую ступеньку крыльца только правой ногой с «заговором» и садилась в доме на скамью «вдоль матицы»; совместная молитва отцов «молодых» завершалась рукобитием под «матицей»; необходимым считался древний обряд перекре­щивания углов платка; на свадьбе провозглашался тост за домового — «хо­зяина». И даже в церкви во время венчания невеста сжимала в ладони кусо­чек хлеба «на счастье и довольствие».

Свистеть в доме — грех вдвойне: грех перед Богом, и можно высвистеть домового. Подворье защищает образок над воротами, но нужно еще для надежности обтянуть двор ниточкой из савана покойника — тогда ни «не­чистая сила», ни вор не будут страшны. Молитвой «заговаривали» золу и рассыпали на грядке, защищали от вредителей.

В похоронном обряде буквально каждый элемент насыщен двоевери­ем. Даже в наши дни многие старожилы верят, что умершему ранее можно «передать» что-нибудь с «новоумершим» человеком, положив эту вещь ему в «домовину».

Во многих случаях налицо было у сибиряков превалирование языческого начала. Так, по отноше­нию к Иисусу Христу в Енисейской губернии допускалось поверье, харак­терное для умерших людей. Говорили: «На Пасху Христову нельзя ничего за окно выбрасывать и воду лить, ибо в этот день Христос под окном ходит».

Сибиряки могли даже работать в праздничные дни, особенно при устройстве «помочей». Не каждый выдерживал строгий пост, обычно это делали только пожилые люди, а большинство постились в первую и последнюю недели постов. Священники жаловались, что сибиряки крайне редко исповедуются в церкви. Важно отметить, что и сами сибирские священники по образу жизни мало отличались от крестьян.

Особое место в обрядности крестьян Минусинского уезда занимал обряд «нового огня». Этнографы свидетельствуют, что его истоки уходят в первобытные времена. Дня за два перед днем Ивана Купалы (Ивановым днем) в деревнях гасили все огни и не зажигали их. Затем в Иванову ночь «древними средствами» добывали «новый огонь» и вносили в дом.

С началом ледохода на Ангаре и других реках Енисейской губернии женщины бросали в реку раскрошенные без ножа куски хлеба, «чтобы ее, матушку-Ангару, легко пронесло», т.е. лед быстрее прошел.

Без ритуальных каш из цельных зерен ржи или пшеницы не обходил­ся ни один существенный обряд или событие, даже строительство дома.

Особое место в системе верований занимал домовой — «Хозяин», «Суседко». В каждом доме рассказывались былички о том, что видели его, об­щались с ним. Говорили, что домового можно увидеть «из-под бороны в ночь на Великий четверг».

Домовой-«Хозяин» следил за благополучием и здоровьем членов семьи, он был хранителем дома и хозяйства, поил и обихаживал скот, кормил его. Считалось, что тем или иным способом «Хозяин» старается предупредить «до­мочадцев» о грозящих несчастьях. С вопросом: «К худу ли, к добру ли?» — обращались к домовому. Считалось, что домовому нравится определенная масть кошки, коня или коровы: тогда «Хозяин» будет ухаживать за ними и лелеять их.

Сибиряки не только верили в существование «Хозяина», но и выпол­няли ряд действий, чтобы «уважить» его. «Хлебный» подарок с солью клали для «Хозяина» и «Хозяйки» в укромном месте во дворе. Два «хлебца» клали в подполье, под балку, в специальную выемку. Обращались со словами: «Ма­тушка, Суседушка, батюшка Домовой, примите мои хлеб-соль! Я вас люб­лю, и вы меня любите, и деток моих любите». Далее следовали поклоны во все углы. С домовым постоянно «делились» прикусками, «хворостом», кра­шеными яйцами, блинами — раскладывали все по две штуки во дворе и в подполье. Но, памятуя о православных обычаях, говоря о домовом, добавляли: «Только креститься при обращении к Хозяину, ни Боже мой, не надо». При переходе в новый купленный дом обязательно обращались к домовому: «Дед-Сусед, пусти нас не ночь ночевать, а век вековать». При этом своего домового из старого дома нельзя было «приглашать» с собой — «драться оне будут промеж собой».

Из рассказа сибирячки (1912 г.): «Вот что я сама видела. Старик мой приехал и пошел кони выпрягать; а он вовсе в кабак пошел. Слушаю, ходит по снегу около саней. Открою дверь, посмотрю — убирает из саней рогожи, свертывает… Жду, все нет. Опять дверь открыла, смотрю — рукавички снял, кряхтить. Опять жду. Уже петухи поют. Взглянула — взял охапку сена, пошел ко дворишку… А это он, Хозяин-то и был. Как есть — старик, и рукавички, и шубенка, так же покашливает. А мой старик-то ужо перед утром пришел…».

Даже беглое рассмотрение двоеверия у старожилов Енисейской гу­бернии позволяет говорить о четкой тяге сибиряков к «стари­не», к «заветам отцов и дедов». Но все же многие исследователи отмечали, что сиби­ряков отличало более рациональное начало, чем иррациональное: рассудок преобладал над чувствами. Сибиряк был более практичен, рассудочен, рас­четлив, более «уповает на свои силы, чем на Бога, на судьбу».

При этом двоеверие по сути своей было признаком свободы, права выбора в осуществлении обрядности и обращении к сверхъестественным силам. Нрав­ственные начала как христианства, так и языческих поверий о победе сил Добра над силами Зла помогали в сохранении оптимизма в жизни. Двоеве­рие было не просто религиозным мировоззрением, а нравственно-этичес­ким базисом совестливости, основой бытия сибирского старожила.

Зобнин Ф.К. о Пасхальной неделе (Западная Сибирь)

Великий четверг: «Нам с братом еще накануне говорили, чтобы мы завтра раньше вставали: кто в Великий четверг встанет до солнышка да обуётся — тот в году много утиных гнезд будет находить.

Утром в четверг только что встанем — видим, что на божнице, около икон, стоит коврига хлеба и большая резная деревянная солонка: это четверёжный хлеб и четверёжная соль. Таков обычай, искони веков заведенный. После обедни за столом четверёжный хлеб с солью едят, но не весь: часть его идет домашнему скоту — лошадушкам, коровушкам да овечушкам. С этого хлеба Бог лучше хранит на целый год и скот, и людей».

Великая суббота:«Утром в этот день яйца красили и делили. Нам, ребятам, досталось столько же, сколько и всем. Но это только сначала. Скоро того и гляди мать или отец из своего пая добавит. После дележки всяк уносит свой пай до завтра, а завтра может расходовать, как кому вздумается. Нам, полным и бесконтрольным хозяевам своих паев, конечно, и в мысль не входило воспользоваться ими накануне: семь недель постился и несколько часов не додюжил — вот уж постыдно.

Перед Пасхой мы с братом из церкви не выходим. В церкви хорошо, и всё напоминает нам, что праздников праздник недалеко: чистят подсвечники, наливают плошки, вставляют новые свечи, возят ельник да пыхтовник для церкви — все это только к Пасхе и делают. Всё это восторгает наши юные сердца, всему мы радуемся и ликуем»[§§§].

* * *

Этнограф М.В. Красноженова (с. Новоселово, 1872 г.): «Когда переходят в новый дом, то кланяются в старом доме на все четыре стороны и говорят: «Хозяйнушка-домовой, пойдем в новый дом на житье, на бытье, на богачество» — и идут в новый дом, где проделывают то же». Новоселье в Енисейской губернии называлось «влазины». В новый дом нужно переходить только на «полный» месяц.