Социальная опора либеральных преобразований.

Для того, чтобы понять логику перехода от реформ к контрреформам, понять причины неудачи мирной перестройки российского общества, надо обратиться к жизни этого общества. Ведь для либеральной политики решающим является то, в какой мере различные социальные группы поддерживают стратегию общественного диалога.

Сближение и интеграция тенденций социально-экономического развития России и Европы подразумевали углубление процесса модернизации, распространение его на все слои населения. Это выражалось в распространении буржуазных общественных отно­шений, формального равенства людей как продавцов и покупателей на рынке товаров, труда и капитала, в распространении буржу­азных, либеральных и демократических ценностей. Но развитие буржуазных общественных отношений в России вызывало не толь­ко стремление усваивать западные ценности, но и активное про­тивостояние им. Социально-экономическая интеграция порождала социокультурную инверсию, встречный поток развития традиционных ценностей и норм жизни.

Развитие буржуазных общественных отношений зависело от связи групп населения с внешним или внутренним рынком. Возможности для этого во 2-й половине XIX в. увеличились. Лозунгом правительства стало: “Не доедим, а вывезем!”. Вывоз хлеба в 50—90-е годы возрос с 5 до 20% чистого сбора хлебов, а по пшенице — до 40%. Крепче всего связаны с мировым рынком оказались южные и юго-восточные губернии, где производилась пшеница. Дворянство южных губерний, либералы-латифундисты, быстро освоили капиталистические способы ведения хозяйства. В Прибалтике и Сибири крепли хозяйства богатых крестьян-кулаков. За счет этого в 10 раз возрос вывоз из России яиц, в 5 раз - сливочного масла. Двигателем прогресса сельскохозяйственного производства была наемная рабочая сила. Число сельскохозяйственных рабочих за 60—90-е годы возросло впятеро. Отметим, что капиталистическое развитие в сельском хозяйстве шло в основном на окраинах России.

Напротив, капиталистическое развитие в промышленности было связано прежде всего с центром страны. В Москве, Владимире, Иванове, Шуе росли текстильные предприятия. Новый крестьянин, более подвижный и имевший кое-какие деньги, стал больше по­купать промышленных товаров. Внутренний товарооборот России в 70—90-е годы возрос более чем в 3 раза. Быстрее всего росла легкая промышленность, ориентированная на удовлетворение потребностей населения. Благодаря дешевизне рабочей силы и сырья в России, быстрому обороту капитала она была конкурентоспособной и по объемам производства далеко опережала тяжелую промышленность. Одни текстильные предприятия давали продукции в полтора раза больше, чем вся добыча угля, нефти и производство металла. Правда, текстильные фабриканты, вчерашние мещане или крепостные, были тесно связаны с купеческими традициями. Им часто не хватало инициативы, умения распорядиться капиталом уверенности в своем праве быть богатым.

2. Особенности развития российского предпринимательства.

Чем меньше была связь с рынком, тем большим было значение инверсионных тенденций. Наиболее очевидными они были в центральной России, где еще в деревне господствовало натуральное хозяйство. Сопротивление модернизации проявлялось там в виде укрепления общинной идеологии. В результате реформы три четверти надельных земель попали во владение общий. Это была область коллективной собственности и традиционного права, отличных от частной собственности и формального буржуазного права, господствовавших в городах. Для общины были характерны коллективная ответственность за проступки своих членов, в частности за неуплату налогов. Права коллектива ставились выше интересов личности. Из общины нельзя было уйти, не передоверив надел и обязанность платить налоги кому-то другому. Однако крестьяне, как правило, не чувствовали тяжести общинных норм жизни, не стремились освободиться от них. На рост экономических трудностей (высокие налоги, малоземелье, отрезки) крестьяне цен­тра России лишь внешне реагировали как самостоятельные работники: шли в батраки, арендовали землю, т.е. вступали в буржуазные общественные отношения. Их воля при этом была направлена не на торжество этих отношений, а на их уничтожение, на укрепление общины, ее уравнительных принципов. Для этого крестьяне переходили от переделов земли по числу работников к более уравнительному способу передела по числу едоков (т.е. с учетом детей, больных, стариков). Это позволяло выжить наибольшему количеству людей без изменения привычного образа жизни и без обострения отношений между бедными и богатыми в общине. За 20-30 лет в конце XIX в. процент общин с переделами по едокам возрос в Московской губернии с 27 до 77%, во Владимирской — с 20 до 94%, в Саратовской — с 1 до 41%. При этом в арендный оборот попадало всего 10% надельных земель.

Ценности уравнительности, коллективной ответственности, общественной собственности, отстаивавшиеся крестьянами центра России, прямо противостояли либерально-индивидуалистическим ценностям буржуазного общества Запада. Они противостояли тенденции развития страны по капиталистическому пути. Передельная система переводила логику мышления людей из свойственной буржуазному обществу плоскости совершенствования производства, предпринимательства в свойственную традиционному обществу плоскость совершенствования распределения. Община, конечно, поощряла исправных хозяев как хороших налогоплательщиков и порицала лентяев, за которых другим приходилось платить налоги. Тем самым поддерживалась трудовая этика. Общинники кланялись кулаку, у которого могли занять зерна до нового урожая. Но не успех и богатство были идеалом для основной массы крестьянства, как не были они идеалом для православия. В отличие от протестанта, видевшего в деньгах божье благословение, русский крестьянин видел в них угрозу спасению души.

Инверсионные тенденции общественного развития в России проявлялись не только в деревне, но и в городе, в самом центре процесса модернизации. От свободных рыночных отношений было ограждено не только крестьянство, но и процесс индустриализации страны, связанные с ним капиталисты. Прежде всего от индустриализации зависела обороноспособность державы. Поэтому этот процесс был окружен протекционистскими мерами, поддерживался и субсидировался государством. Результаты этого были ошеломляющими. По темпам роста в отраслях, определявших ход индустриализации, Россия вышла в 80—90-х годах на первое место в мире. За 90-е годы производство чугуна в стране увеличилось в 3 раза, производство нефти за 25 лет - в 226 раз. Была создана новая база металлургии на юге страны, центры металлообработки в Петербурге, Москве, других городах.

Все это было бы невозможно без участия мирового рынка капиталов и квалифицированной рабочей силы, без привлечения иностранных технических специалистов. Но из-за политики правительства иностранный капитал попадал не непосредственно на предприятия (в 1893 г. прямо в акционерные общества попало всего 8,1% иностранных капиталовложений), а вкладывался в ценные бумаги государственных займов и уже затем распределялся государственными чиновниками.

Экономическая интеграция России и Запада в важнейшей своей части - индустриализации, создании тяжелой промышленности была опосредована политически, государством. Это ослабило зависимость жизненно важных для страны отраслей экономики от иностранного капитала и одновременно деформировало ценностные ориентации вовлеченной в этот процесс буржуазии.

В этой сфере производства капиталисты оказались зависимы прежде всего не от рынка сырья, капиталов и товаров, а от государства, выступавшего как монополист на всех этих рынках. Высокие прибыли в производстве чугуна или строительстве железных дорог зависели от умения получить государственный заказ и субсидии на его реализацию. Эти условия требовали от капиталиста не качеств предпринимателя, умения рисковать, а качеств придворного, знающего все лазейки при дворе. Недаром процесс индустриализации обогатил многих дворян, приближенных к царскому двору. В результате капиталист ценил не свою свободу, а близость ко двору и правительству. Если на Западе буржуазия была ориентирована на свободу рынка, индивидуалистические ценности и завоевание политической власти, то в России значительная часть буржуазии активно отрицала эти ценности, стремясь при­способиться к самодержавной власти как источнику своего благо­состояния. Во главе ее иерархии стояли самодержавие и монопо­лизм, а не либерализм и рынок.

Определенное исключение составляли лишь текстильные фаб­риканты, более тесно связанные со свободным рынком сырья, капиталов и товаров.