Работа Думы

15-го ноября открылась IV Дума[158]. 15-го ноября произошла демонстрация рабочих в Петербурге[159].

В связи с предыдущими политическими забастовками, на почве этих забастовок, эта демонстрация сыграла значение крупного исторического явления. От ста­чек совершился переход к демонстрациям. Это великий шаг вперед, который должен быть подчеркнут, отмечен, оценен по достоинству всеми соз­нательными руководителями пролетариата.

Этот шаг вперед приобретает тем большее значение, что он совпал с открытием IV, помещичьей, черной, третьеиюньской Думы. Прекрасно выбранный момент для демонстрации! Замечательный пролетарский инстинкт, уменье противопоставить и сопоста­вить открытие черного «парламента» – с красными знаменами на улицах столицы!

Замечательный пролетарский инстинкт, уменье противопоставить подхалимской, рабьей, кадетско-октябристской «демонстрации» (по поводу жалких фраз Родзянки о «конституции») внутри дворца – демонстрацию настоящего типа, действительно народную, действительно демократическую, чисто рабочую (интеллигенция, к сожалению, отсутствовала).

Подхалимская болтовня о «конституции» в черной Думе – и образец начинающейся борьбы за свободу и народное представитель­ство (без кавычек), за республику вне Думы, – в этом противопоставлении сказался глубокий, верный инстинкт революционных масс.

Что «Луч» либералов – ликвидаторов «предостерегал» от такой демонстрации, это достойно изменников рабочего дела. Но как могла «предостерегать» с.-д. фракция? Как могла она упасть до уровня каде­тов? – до рабьего уровня? Как могли тут подчиниться отдельные члены ее? – пойти на такой позор??

Возникает предположение, выдвигаемое иногда «приватно»: не было ли опасений провокации в какой-либо из «призывавших» групп?

Допустим на минуту, что такое предположение было. Оправдывает ли оно с.-д. фракцию? Нет. – Как поступил бы рабочий депутат, настоящий рабочий депутат, если бы он, заранее зная о готовящейся демонстрации, услыхал бы в последний день «слух» (может быть, тоже провокаторский?): «нет ли тут провока­ции?». – Рабочий депутат нашел бы дорогу к нескольким влиятельным рабочим. Рабочий депутат понял бы, что в такие моменты его место рядом с выдающимися рабочими, что во сто раз важнее быть тут с рабочими, чем на заседаниях думской фракции. Рабочий депутат узнал бы от от 2-3 (если не 4-5) влиятельных ра­бочих столицы, как обстоит дело, как думают рабочие, каково настроение масс? Рабочий депутат сумел бы узнать, что забастовка будет (15-50 тысяч по сведениям буржуазной прессы), что демонстрация будет, что о насилиях и беспорядках рабочие не думают, а, значит, слухи о провокации вздорные слухи. Рабочий депутат узнал бы об этом и не дал бы себя обмануть запуганным либераль­ным интеллигентишкам подлой «инициативной группы».

Слухи о провокации. Допустим. А разве не было их в гапонаде? Хорош был бы ра­бочий или рабочий вождь, который не отличал начавшегося своеобразного пробуждения масс в гапонаде от провокатора Гапона, от полицейских провокаторов, толкав­ших Гапона!!

Допустим, что и в подготовке демонстрации 15 ноября была рука полиции и провокаторов. Допустим (хотя это не доказано и невероятно; вероятнее, что провокаторски­ми были слухи о провокации).

Но допустим. Что же из того? Не надо идти на насилия, когда о них не было и речи. Надо предостеречь от насилий. Но предостерегать от забастовки мирной, когда в мас­сах кипит? Предостерегать от демонстрации??

Печальную, печальную ошибку совершила социал-демократическая думская фрак­ция в целом. И было бы приятно узнать, что не все эту ошибку делали, – что многие делавшие ее сознали и не повторят.

Движение пролетариата в России (каковы бы ни были полицейские проделки где бы то ни было) поднялось на высшую ступень.

Новые меры земельной «реформы»

Правительство спешно выработало новый проект закона, относящегося к крестьянскому землевладению. Суть закона в том, что средние крестьянские участки, хуторские и отрубные, запрещается дробить.

Значение этого законопроекта очевидно. Помещики хотят создать привилегирован­ную и защищенную от капитализма земельную собственность крестьянской буржуазии. Почувствовав, что их привилегии и их крепостническое землевладение колеблется, помещики стараются привлечь на свою сторону ничтожный по численности, но самый богатый слой крестьянской буржуазии. Я поделюсь с вами маленькой долей своих привилегий – говорит помещик кулакам и богатеям – я вам помогу наживаться на счет массы разоряемых крестьян, а вы меня защитите от этой массы, будьте опорой порядка. Таков классо­вый смысл нового законопроекта – и другой политики в России после пятого года помещики, как класс, вести не могут – иначе они не смогут отстоять свои привилегии и даже свое существование.

Демократия – и рабочая и буржуазная (т.е. крестьянство в массе) – должна сознать эту непререкаемую истину классовых отношений и сделать из нее неизбежные выводы.

Нет ничего глупее и реакционнее чиновничьей точки зрения, на которой стоят либералы и народники, боящиеся свобод­ной купли-продажи крестьянских земель. «Защита мелкой земельной собственности», эта излюбленная формула либералов (русских) и народников, есть реакционная фраза.

Классовой политике крепостников-помещиков рабочий класс противопоставляет не фразы в «надклассовом» духе, а интересы иных классов, составляющих девять десятых населения.

Крестьянство, как мелкобуржуазная масса, долго будет колебаться между последовательным демократизмом пролетариата и надеждами на подачку от помещиков, на раздел привилегий с ними. Но условия русских помещиков так тяжелы для крестьян, голодовки миллионов так обычны, что не может быть сомнения насчет того, за кем пойдет все живое, жизнеспособное и сознательное.