Российская буржуазия и российский реформизм
Выступление г-на Салазкина в Нижнем Новгороде от имени всероссийского купечества с заявлением премьер-министру о «неотложной необходимости» коренных политических реформ было уже отмечено и оценено рабочей печатью[155]. На нем следует, однако, еще остановиться, чтобы отметить два важных обстоятельства.
Как быстро поменялись ролями объединенное дворянство и всероссийское купечество! До 1905 года в течение лет сорока с лишком дворянство либеральничало и почтительно напоминало о конституции, а купечество казалось более довольным, менее оппозиционным.
После 1905 года получилось обратное. Дворянство стало архиреакционным. Конституцией 3-го июня оно вполне довольно и изменения ее желает разве лишь в правую сторону. Напротив, купечество стало определенной либеральной оппозицией.
Россия сразу как бы «европеизировалась», создалось обычное в Европе взаимоотношение феодала и буржуа.
Разумеется, это могло случиться только потому, что в основе политических группировок в России давно уже лежали чисто капиталистические отношения. Они дозревали с 1861 года и быстро дозрели окончательно в огне 1905 года. Всякие народнические фразы о каком бы то ни было принципиальном своеобразии России, всякие попытки надклассовых или внеклассовых рассуждений о российской политике и экономике сразу потеряли всякий интерес, превратились в скучный, нелепый, старомодно-смешной хлам.
Это – шаг вперед. Это – избавление от вредного самообмана, избавление от ребяческих надежд без классовой борьбы добиться чего-либо путного, серьезного.
Становись на сторону того или иного класса, помогай сознанию и развитию той или иной классовой политики – вот тот суровый, но полезный урок, который дан пятым годом и подтвержден опытом третьеиюньской системы.
Внеклассовая болтовня либеральных интеллигентов и мелкобуржуазных народников сметена прочь с исторической дороги. И прекрасно, что сметена. Давно пора!
Посмотрите, с другой стороны, на реформизм либерального всероссийского купечества. Оно заявляет о «неотложной необходимости реформ», указанных в манифесте 17 октября. Всем известно, что указаны там «незыблемые основы гражданской свободы», «действительная неприкосновенность личности», «свобода совести, слова, собраний и союзов», затем «дальнейшее развитие начала общего избирательного права».
Ясно, что перед нами действительно список коренных политических реформ.
Ясно, что осуществление даже одной из этих реформ в отдельности означало бы крупнейшую перемену к лучшему.
И вот, всех этих реформ требует все всероссийское купечество, экономически самый могущественный класс капиталистической России. Отчего же это требование встречается с полным равнодушием, кажется просто несерьезным – всем, начиная от премьер-министра, который послушал, выпил, закусил, ответил, поблагодарил и уехал, и кончая тем московским купцом, который заявил, что слова Салазкина превосходны, но ничего из них не выйдет?
Отчего это?
Оттого, что Россия переживает то своеобразное историческое положение, которого давненько не было в больших государствах Европы (но которое в свое время бывало в каждом из них), – когда реформизм особенно туп, смешон, бессилен и потому противен.
Несомненно, осуществление любой из реформ, требуемых купечеством – и свободы совести и свободы союзов или иной свободы – означало бы крупнейшую перемену к лучшему. Всякий передовой класс, – рабочий класс в том числе и в первую голову, – обеими руками ухватился бы за малейшую реформистскую возможность осуществления всякой перемены к лучшему.
Но в том-то и дело, что все прекрасно знают, и купечество и составляющие большинство в Думе октябристы с кадетами, что ни малейшего реформистского пути ни к единой из требуемых Салазкиным реформ нет и быть не может. Все это знают, понимают и чувствуют. Этой простой истины не могут никак понять оппортунисты, поднимающие на щит их премудрые «частичные требования» – хотя пример рабочих, уцепившихся очень хорошо за «частичную» (но действительную) реформу страхования, должен бы научить всякого.
Поэтому гораздо больше исторического реализма, исторической действительности и действенности заключается в простом указании на отсутствие реформистского пути, чем в широковещательной, надутой, пышной болтовне о каких-угодно реформах.
Кто твердо знает об отсутствии реформистского пути и другим сообщает это знание, тот на деле в тысячу раз больше делает для использования любой «возможности», в целях прогресса демократии, чем сами не верящие в свои слова говоруны о реформах.
Для современной России особенно верна та истина, которую сотни раз подтверждала всемирная история – реформы возможны лишь как побочный результат массового движения. От этого так мертв либеральный реформизм. От этого так жизненно презрение демократии и рабочего класса к реформизму.
Дата добавления: 2015-06-05; просмотров: 1031;