ИЗ ИСТОРИИ КОНТЕНТ-АНАЛИЗА КАК ПСИХОДИАГНОСТИЧЕСКОЙ ПРОЦЕДУРЫ

В современной отечественной психодиагностике контент-анализ, вообще качественно-количественное изучение документов, применя­ется крайне редко по сравнению со всевозможными тестами, проек­тивными методиками, опросниками. В то же время в истории разви­тия метода изучения документов имеется довольно разнообразный опыт его использования для психодиагностических целей.

Начиная с 20-х годов нашего века в социологии и психологии помимо интуитивно-качественного подхода в изучении документов все чаще стали применяться количественные методы. Следует заме­тить, что документы в социальных науках понимаются достаточно широко; к ним, как показывает исследовательская практика, относят­ся официальная и личная документация в собственном смысле слова, в том числе письма, автобиографии, дневники, фотографии и т. п., материалы массовой коммуникации, литературы и искусства.

В нашей стране еще в 20-х годах количественные методы при изуче­нии документов использовали психологи Н. А. Рыбников, И. Н. Шпильрейн, П. П. Блонский, социолог В. А. Кузьмичев и др.

В США тогда же квалификацию в исследования материалов мас­совой коммуникации вводили М. Уилли, Г. Лассуэлл и другие. В 40-50-е годы в США формируется специальный междисциплинарный метод изучения документов - контент-анализ (content analysis). По­зднее он проникает в европейские страны. В нашей стране с конца 60-х годов этот метод также получает распространение в социологи­ческих и социально-психологических исследованиях (подробнее см.: Семенов В. Е., 1983).

Сущность контент-анализа заключается в систематической надежной фиксации заданных единиц изучаемого содержания и в их квантификации. Делаться это может в самых разнообразных целях в рус­ле той или иной концептуальной схемы или теории, в том числе и для нужд психодиагностики, для исследования межличностных и меж­групповых различий и специфики, их динамики во времени. Остано­вимся на исследовательском опыте качественно-количественного изу­чения документов, либо имеющем прямое отношение к традицион­ной психодиагностике, а также к социально-психологической диаг­ностике, либо близком к психодиагностическому опыту.

Качественно-количественный анализ содержания в 20-е годы ис­пользовал в своих работах известный русский советский исследова­тель биографических материалов Н. А. Рыбников, который, в частно­сти, рассматривал автобиографии как психологические документы, документирующие личность и ее историю. Он разделял автобиогра­фии на спонтанные и спровоцированные, понимая под последними прием побуждения испытуемого говорить о себе, причем говорить по определенному плану. Такой прием, по мнению Н. А. Рыбникова, «гарантирует однообразие собираемого материала, что имеет огромные преимущества, давая возможность сравнивать, объединять, обобщать собираемые факты и т. д.» (Рыбников Н. А., 1930, с. 40). Подобным образом им были, например, проанализированы более 500 автобио­графических сочинений детей рабочих, написанных в 1926-1928 гг. При этом исследователь предлагал школьникам описать свою жизнь, давая тему: «Как я живу теперь». В ходе анализа сочинений, в частно­сти, прослеживалось, как распределяются положительные и отрица­тельные оценки школьниками своей жизни в зависимости от возрас­та и пола.

Автор делает вывод, что в среднем девочки дают более высокий процент положительных оценок, но этот перевес над мальчиками у них приходится на младшие группы. В старших же группах они усту­пают мальчикам. Причиной этого является возрастание нагрузки по работе в семье у девочек старшего возраста.

Далее Рыбников анализирует «мотивы того или иного собы­тия, мотивы общего жизненного процесса, встречающиеся в детс­ких автобиографиях». Эти мотивы он разбивает натри группы: ма­териальные, психологические и неопределенные. Чаще всего встре­чаются мотивы материального характера (53 %), мотивы психоло­гического характера дает около одной трети ребят (31 %). Иссле­дователь отмечает, что «хорошее житье чаще всего мотивируется причинами психологического характера (67 % против 25 %); на­оборот, плохое житье-бытье вдвое чаще обосновывается мотива­ми материального характера (31 % против 16 %)». Автор также кон­статирует, что большинство детских высказываний носит описа­тельный характер, таковых высказываний встречается 63,7 % («учусь в, школе, хожу гулять на улицу, играю с товарищами» и т. д.) (Рыбников Н. А., 1930, с. 42).

Рыбников не ограничивается только анализом документов, «По­скольку детские жизнеописания носят по преимуществу фактичес­кий характер, представляется возможным сравнить их с фактическим времяпрепровождением ребенка. Одновременно с собиранием детс­ких жизнеописаний мы вели собирания бюджета времени ребенка. Это сравнение объективных данных о бюджете времени с субъектив­ным описанием времяпрепровождения показывает, что целый ряд моментов, как неинтересных и неважных, ребята совершенно обходят, другие, наоборот, оттеняют. Так, школа и все связанное с ней ока­зывается особенно действенной для ребенка, она занимает 39 % его высказываний, тогда как в бюджете времени ее удельный вес не так велик» (Рыбников Н. А., 1930).

Применял количественный анализ документов и психолог П. П. Блонский, который проанализировал 190 собранных им «пер­вых воспоминаний» учителей и студентов, а также 83 письменные работы школьников (в основном 11-13 лет) на тему «Мое самое ран­нее воспоминание детства», в целях выявления характера первых вос­поминаний (Блонский П. П., 1930).

Исследователь делает вывод, что содержанием 68 % воспомина­ний взрослых и 74 % воспоминаний школьников является несчастье. «Несчастье и страх - таковы основные мнемонические факторы», что противоречит фрейдовской теории забывания как вытеснения непри­ятного. Как видим, простой количественный анализ содержания по­зволил Блонскому сделать весьма важное заключение. Однако проце­дура этого анализа, как и у Рыбникова, не была изложена. При этом вопросы процедуры и надежности полученных данных в значитель­ной мере снимаются тем, что все исследование, включая сбор пер­вичной информации, в те годы обычно проводил сам исследователь,: крупный ученый, подобный Блонскому или Рыбникову. Тем не менее качественно-количественное изучение содержания документов, про­водимое в 20-х годах в нашей стране, в целом нельзя назвать безус­ловно строгим. Таковым оно тогда и не могло еще быть в силу объек­тивного положения в эмпирических социальных исследованиях, ме­тодология которых только начинала складываться.

Тогда же в социолого-журналистских целях В. А. Кузьмичев про­вел тематический анализ 12 еженедельных советских газет, использовав ту же группировку содержания, что и известный исследователь американской прессы тех лет М. Уилли: «I) политика, 2) экономика, 3) культура, 4) сенсации (уголовщина, разоблачения и т. д.), 5) спорт,. 6) персоналии (об отдельных людях), 7) мнения (редакционные ста­тьи, карикатуры), 8) просто интересный материал, для развлечения, 9) журнальный материал (рассказы, моды, кулинарии фотография и т. д.), 10) смесь» (Кузьмичев В, А., 1930, с. 37-38). Как видим, в этом случае своеобразная психодиагностика осуществляется уже на уров­не общественного сознания в различных социальных системах. .

Данные, полученные автором, показывают, что в советских газе­тах на первых местах находились темы экономики и политики, а в американских - журнальный материал и персоналии. Это красноре­чиво, свидетельствует о различиях в направленности советских и аме­риканских еженедельников. Как пишет Кузьмичев, «важнейшие для воспитания широких масс материалы (политика и экономика) в аме­риканской газете отходят на задний план перед оглушающим, раз­влекающим читателя материалом (сенсации, моды, описание отдель­ных персон и т. д.)» (Кузьмичев В. А., 1930).

В качестве примера более позднего медико-психодиагностическо­го изучения документов можно привести тематический анализ содер­жания 4000 записанных сновидений здоровых и больных людей, кото­рый осуществлялся В. Н. Касаткиным на протяжении 30-50-х годов (Касаткин В. Н., 1967). При этом учитывались основные особенности качеств и условий жизни людей, сновидения которых изучались: воз­раст, пол, образование, специальность, состояние здоровья, семейное положение, родной язык и владение другими языками, местожитель­ство, биографические сведения, дата, содержание дня, предшествую­щего сновидению, и состояние испытуемого при пробуждении.

Автор, в частности, нашел, что в «сновидениях взрослых людей встречались элементы, связанные с работой, трудовой деятельностью (специальностью), в 62,5 % всех сновидений; элементы быта, как то: жилище, одежда, пища и т. п. - в 41,4 % всех сновидений; элементы, связанные со здоровьем, — в 44,3 %; эпизоды из семейной жизни — в 38,6 %, сексуальные - в 8,0 % всех сновидений» (там же). Эти и дру­гие данные позволили Касаткину оспаривать фрейдистскую теорию сновидений.

Американскими исследователями контент-анализ стал использо­ваться с 40-х годов и для определения психологических особеннос­тей, психических состояний личности и групп. Например, психоло­гическую структуру отдельной конкретной личности на основе ана­лиза коллекции личностных документов исследовали Г. Оллпорт (Allport G., 1942) и А. Болдуин (Baldwin A., 1942). Психическую на­пряженность, предсуицидные состояния и мотивацию посредством анализа содержания писем, записок, дневников пытались измерить Дж. Доллард и О. Маурер (Dollard J., Mowrer О., 1947), Ч. бсгуд и Е.Уолкер (Osgood Ch,, Walker Е., 1959).

В целях специфической психолого-политической диагностики изучали различия в социальных ценностях у представителей США и Германии К. Левин и X. Себалд (Lewin К., 1 947; Sebald H., 1962). Первый исследователь анализировал американскую и немецко-фаши­стскую литературу для юношества, а второй - песенники этих же стран, изданные в 1940 г. В обоих исследованиях были обнаружены явные различия в ценностных ориентациях, которые пропагандиро­вались американскими и немецкими изданиями тех лет.

К подобного же рода анализу относится исследование использо­вания эмоциональных стереотипов в газете «Чикаго Трибюн», оппо­зиционно настроенной к президенту Рузвельту и его политике, про­веденное в 30-х годах С. Сарджентом (Sargent S., 1939). Для выраже­ния отношения к политике и практике рузвельтовского направления газета использовала негативные стереотипы типа «диктатура, инкви­зитор, регламентация, подачка», тогда как в газете «Нью-Йорк тайме» в аналогичных случаях употреблялись термины: «контроль, рассле­дователь, регулирование, помощь». Множественное сопоставление со­ответствующих выражений и понятий в газетах выявило отношение стоящих за газетами групп к определенным политическим лидерам, партиям и явлениям.

Л. Лоуэнталь на основе количественного анализа биографий, пуб­ликуемых в популярных журналах, показал, как изменялись ценнос­ти и кумиры американского общества на протяжении первых четы­рех десятилетий нашего века от «идолов производства» (бизнесмены, менеджеры, банкиры и т. д.) к «идолам потребления» (певцы, кино­звезды, спортсмены и т. п.) (Lowenthal L., 1950).

Многочисленные, зачастую спекулятивные, исследования были проведены западными психологами и психоаналитиками для изуче­ния личностных особенностей писателей на основе контент-анализа их литературных произведений (особенно часто анализировались со­чинения В. Шекспира и Ф. М. Достоевского).

Вместе с тем контент-анализ репрезентативных выборок про­изведений художественной литературы и искусства может позво­лить выявить обобщенные «характеристики и особенности авто­ров в зависимости, например, от социально-демографических при­знаков. Подобные статистические закономерности особенностей отражения людей и социальной среды писателями были обнаружены нами при изучении художественной прозы и портретной живописи» (Семенов В. Е., 1983). Сошлемся и на контент-анализ эпизодов жестокости и агрессии в западных и отечественных ки­нофильмах, выполненный под нашим руководством Н. Н. Лепехи­ным и Ч. А. Шакеевой. Анализ выявил количественное преоблада­ние и более жестокий характер подобных эпизодов в западных фильмах (Социально-психологические проблемы нравственного воспитания личности. Л., 1984).

С 50-х годов получает распространение качественно-количествен­ный анализ вербальной коммуникации в малых группах, начатый Р. Бейлсом (следует отметить, что обычно такие исследования приня­то относить к наблюдению, хотя речь, зафиксированная, например, на магнитной ленте, становится уже документом). Посредством ана­лиза диалогов, деловых бесед, дискуссий в малых группах и первич­ных коллективах можно диагностировать стиль руководства, социаль­но-психологический климат, конфликтность и т. п. (см., напр.: Обо­зов Н. Н., 1979). Аналогичные возможности открываются для психо­диагностики процессов и состояний при изучении массового вербального поведения на улице, в транспорте, магазинах и т. д. (Semenov V., 1984).

Таким образом, опыт применения качественно-количественного анализа различных документов демонстрирует его значительные воз­можности для психодиагностики, причем как на уровне личности, так и на уровне малых и больших групп. В качестве эмпирических объек­тов изучения могут быть использованы личные документы (письма, фотографии, дневники, автобиографии и т. п.), материалы групповой, коллективной и массовой коммуникации (записи разговоров, дискус­сий, совещаний, всевозможные уставы, приказы, объявления, газеты, радиопередачи, реклама и т. п.), а также продукты деятельности лю­дей, включая литературу и искусство.

Помимо самостоятельного применения или равноправного при­менения в комплексе с другими методами контент-анализ может выс­тупать и в качестве вспомогательной техники для обработки данных, полученных посредством прожективных методик (например, ТАТ, тест Роршаха), нестандартизованных интервью, открытых вопросов ан­кет и т. п. (Логинова Н. А., Семенов В. Е., 1973; Столин В. В., 1982; Lindner R., 1950; Hafner A., Kaplan A., 1960).

Следует подчеркнуть, что контент-анализ основан на принципе повторяемости, частотности различных смысловых и формальных элементов в документах (определенных понятий, суждений, тем, об­разов и т. п.). Поэтому данный метод применяется только тогда, когда имеется достаточное количество материала для анализа (представле­но много отдельных однородных документов, автобиографий, писем, фотографий и т. д. или есть несколько и даже один документ, напри­мер дневник, но достаточного объема). При этом интересующие нас элементы содержания (единицы анализа) также должны встречаться в исследуемых документах с достаточной частотой. В противном слу­чае выводы будут лишены статистической достоверности. Критери­ем здесь служит закон больших чисел.

Не все виды документов пригодны для контент-анализа по при­чине затруднений с формализацией их содержания. Иногда невозмож­но задать четкие однозначные правила для фиксирования нужных характеристик содержания (например, трудно или совершенно невоз­можно формализовать описание лирического героя некоторых поэти­ческих произведений).

Следовательно, объекты анализа должны удовлетворять требова­ниям статистической значимости и формализации.

Квантификация в контент-анализе от простого подсчета частот встречаемости тех или иных элементов-единиц содержания постепен­но эволюционировала к более сложным статистическим средствам. В частности, еще в 1942 г. А. Болдуином был предложен подсчет совме­стной встречаемости слов в тексте (Baldwin А., 1942). В конце 50-х годов Ч. Осгуд с сотрудниками обогатил контент-анализ методикой «связанности символов», в которой развивается принцип Болдуина, что позволяет обнаруживать неслучайные, связанные между собой элементы содержания, представленные в специальных матрицах (Се­менов В. Е., 1983; Osgood Ch., 1959). В сущности, эта методика была началом введения в контент-анализ корреляционной техники, а затем и факторного анализа.

Новым этапом в развитии контент-анализа стала его компьюте­ризация в 60-х годах. Ё Массачусетском технологическом институте появился «универсальный анализатор» (The General Inquirer) - комп­лекс компьютерных программ анализа текстовых материалов, при по­мощи которого можно подсчитывать частоты категорий содержания текста, получать различные индексы на основе совместного появле­ния этих категорий и т. д. (Stone Ph., Dunphy D., 1966). Подобным образом были исследованы речи двадцати американских президен­тов при их вступлении на этот пост, редакционные статьи в газетах разных стран, личные письма, сочинения, вербальное поведение пси­хически больных людей и прочие материалы. С 70-х годов в США разрабатываются стандартные компьютерные программы анализа раз­нообразных документов, которые предлагаются организациям и час­тным лицам (Сохоп А., 1977), компьютерный контент-анализ разви­вается и в других странах (Deichelsel A., 1975).

Естественно, что использование компьютерных программ в кон­тент-анализе обеспечивает этому методу явные преимущества, зак­лючающиеся в надежности получаемых данных и быстроте анализа, по сравнению с ручным, выполняемым людьми-кодировщиками, ко­торые подвержены ошибкам из-за утомления и субъективных факто­ров. Таким образом, трудоемкость составления программ окупается тем огромным объемом содержания, которое достаточно быстро и на­дежно можно проанализировать на компьютере, а также освобожде­нием кодировщиков от их чрезвычайно утомительного труда. В це­лом проблемы использования машинного контент-анализа близки общей стратегии применения компьютеров в эмпирических соци­альных исследованиях. Важно правильно определить, когда следует воспользоваться машинным, а когда ручным анализом, что зависит от задач исследования, от объема материалов, подлежащих анализу, от степени их формализуемости.