Краткий обзор исторических подходов к бинеру монадной и пластической модификаций Реальности и соотношение этой проблемы с проблемой материи.

Бинер монадности и пластичности обусловливает возможность двоякого восприятия Реальности и ее раскрытия в космосе. Здесь возникают два различных целостных и одинаково закономерных мировоззрения, которые однако лишь в органической совокупности действительно могут эволютивно приближаться к обнаружению истины. Смутное, но все же непреложное сознание этой двойственности неизменно присуще арийским народам и, наоборот, совершенно чуждо семитической расе. Благодаря громадной трудности проблемы и отсутствию формулирования онтологической природы этого бинера с должной отчетливостью она в исторической перспективе безнадежно перепуталась с другой, в действительности самостоятельной, проблемой духа и материи. Между этими проблемами есть близкое органическое соотношение, но не только нет тождества, а даже имеется бинерная противоположность. Но и при этих условиях возможно указать на пути истории определенные приближения к доктрине о двух модификациях Реальности.

Так, в Индии мы встречаем сложное и запутанное учение о Пуруше и Пракрити. С одной стороны, в этом бинере Пуруше приписывается вся полнота творческой силы, свободы и сознания, а Пракрити признается абсолютно пассивной средой, могущей действовать и проявлять свои качества только под творческими веяниями Пуруши. В таком аспекте этот бинер сливается с идеей духа и материи. Между тем для обозначения последних понятий имеются специальные термины — Пуме и Прадхана, в которых бинерно раскрывается Творческая Реальность — Брахма. (См. Вишну-Пурана, I, 2). Далее, у того же Капилы за Пракрити утверждается полная онтологическая самобытность, и даже множественные Пуруши в некотором смысле возникают из нее. Здесь Пракрити является уже не аморфной первичной материей, но особым пластическим состоянием Реальности. Отсюда непосредственно возникает столь долго и многообразно обсуждавшаяся в индийской философии проблема: есть ли Творческая Реальность Личность — или нет? Параллельна с этим Пракрита приписываются особые самобытные свойства — Гуны, которые обнаруживают ее собственное естество. Равновеликая самобытность и бинерность Пуруши и Пракрита с полной отчетливостью устанавливается также «Бхагават Гитой». Эта доктрина выступает с полной яркостью в утверждении двух видов триединства. Абсолют, Брахман, Wodh или Karta расчленяется на бинер триединств. — Личное Творящее Божество — Исвара, — есть Абсолютный Субъект — Активное, Мужское Начало и раскрывается в триединстве: Брахма — Вишну — Шива. Абсолютная Среда — Пракрита — есть Пассивное, Женское Творящее Начало и раскрывается в триединстве состояний: Сарасвати — Лакшми — Бхавани.

В Гредии проблема монадной и пластической модификаций реальности достаточно ярко осветилась бинером философий Демокрита и Гераклита. Демокрит основополагает начало формы, считая ее изначальным обнаружением Реальности. Все сложные формы суть организованные совокупности первоначальных дифференциальных, или атомных. В мире распространена божественная субстанция, состоящая из особенно образованных атомов тончайшего свойства из нее происходят не только отдельные боги, но и души отдельных существ. Демокрита считают основателем атомистики, что вместе с отрицанием им высшего разумного начала и признанием, что действующей и соединяющей атомы причиной служит лишь слепая случайность, повелительный случай или судьба, вырисовывает его облик как крайнего материалиста. Но ученик тайного знания Египта и Персии, разумеется, не мог не быть далеким от пошлости материализма. Действительно, даже то немногое, что о нем известно, при вдумчивом отношении приобретает совершенно иной смысл. Атомная субстанция Демокрита вовсе не есть физическая материя. Напротив, он не обожествляет материю, но приписывает божественному естеству атомное строение. В его атоме категории содержания и формы совпадают, и это целое проявляется и воспринимается не иначе, как в категории формы. Это и показывает, что Демокрит, отвергая самобытность категории пластичности, односторонне утверждает категорию монадности. Конкретное бытие человека он определяет только в изначальной форме его сущности, т. е. в монаде: для него души — шарообразные атомы. Утвержденные в своих формах, атомы находятся в пустом пространстве. Чтобы при таком абсолютном отрицании среды объяснить взаимоотношения между ними, он прибегнул к гипотезе, что от вещей как бы отделяются их тонкие поверхности, которые входят в глаза и уши. Большего утверждения формы и всеобщности смысла ее периферической природы, по-видимому, нельзя и представить. Бинерной антитезой Демокрита является философия Гераклита. Основоположной идеей Гераклита является доктрина, что реальность, истина, есть прежде всего жизнь, которая вечно движется, рождается, становится: «все течет». Движется небо, движется воздух и вода, движется все вещество: наши чувства движутся, и самые восприятия наши суть движения. Движется, изменяется наше сознание, и сама речь наша, чтобы воспроизводить истину и жизнь, должна неустанно течь подобно им. Отсюда естественный символ реальности — река, поток. Мир вечен:

«Космос этот, тот же самый для всех, никто из богов или людей не сотворил, но был он вечно и есть и будет огнем вечно живым — мерно зажигающимся и мерно потухающим».

Истина есть вечное движение, а потому недвижное бытие есть лишь обман самих чувств; все существующее находится в состоянии вечного зарождения:

«Солнце, — как говорит Гераклит, — не только бывает юное днем, но всегда оно юное непрерывно».

Становление в форме, рождение, есть выпад из стихии вечного движения жизни, а поэтому есть смерть и разве не называет Гераклит смерть — рождением, говоря такими словами:

«Смерть — Все, что бодрствуя видим, а что в дремоте — сон».

Но это изменение только внешнее; истинное бытие в себе неизменно:

«И учитель большинства — Гесиод, думает, что он познал всех больше — он, который Дня и Ночи не понял, ведь они есть единое».

Мы смертны, порождаемся из стихии жизни и возвращаемся в ее бессмертие; так же бессмертное утрачивает вечность, переходя в нас, а потому:

«Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны, и живущие их смертью — их жизнью умирающие».

«Мы живем их смертью и живут они нашей смертью».

Истина, реальность, объемлет все виды существования, а потому Бог должен быть определен как синтетическое единство всех бинерных полярностей:

«Бог: день — ночь, зима — лето, воина — мир, пресыщение — голод (все противоположности), а сам Он — Разум».

Отсюда: принцип бинера основоположен во всем космосе — «противоборствующее — соединяющее», и «из разнообразия — прекраснейшая гармония», и «все бывает благодаря распре».

«Конечно, природа льнет к противоположному и из него получаенекое созвучие — а не к подобному; так, без сомнения, она связала мужское с женским, но не то или другое с его однородным, и первое согласие она установила с помощью противоположностей, а не через подобия».

Мы должны учиться у самой природы, разуметь тайное согласие в видимой розни и борьбе, скрытую гармонию, торжествующую над свой противоположностью. Малочисленность, краткость и неясность дошедших до нас фрагментов Гераклита не позволяют воссоздать его целостное учение.

Тем не менее его основные идеи о текучести реальности и основоположном значении бинерной двойственности выражены с достаточной ясностью и вполне согласуются с эзотерической доктриной. По-видимому, он был очень недалек от яркого раскрытия природы основоположных категорий монадности и пластичности. Так, с одной стороны, он говорит:

«Нельзя войти в тот же самый поток»,

т. е. утверждает необратимую в нашем сознании последовательность становлений потока естества. Действительно, монадное сознание воспринимает лишь объективированные формы — запечатления состояний — в категории последовательности. Не только истинная непрерывность остается для нас недоступной, но и внутреннее единство и целокупность истинной реальности лежит за пределами познаваемого. Мы не только не можем достигнуть внедрения в вечно актуальную пластическую стихию и непосредственно проникать по всем видам протяжения, но и каждую новую внешнюю форму принимаем если не за обнаружение новой сущности, то, во всяком случае, за раскрытие ее особого ипостасного свойства. Но, с другой стороны, Гераклит говорит:

«К входящим в те же самые потоки — иные и иные воды притекают».

Здесь, по-видимому, он утверждает доктрину, бинерную предыдущей. Он провозглашает возможность вторичного вхождения в тот же самый поток, что доступно сознанию только в категории пластичности.

Это есть преодоление ограниченностей формы, а потому здесь возникает возможность непосредственного глубинного, «подземного» единения с иными потоками, иными «видами». Изложенное и показывает глубокую бинерность учения Демокрита и Гераклита: первый воспринимал космос в категории монадности, а второй — в категории пластичности. Разумеется, эти доктрины не были выявлены с надлежащей полнотой и отчетливостью смысла, но все же факт раскрытия их основных элементов представляется непреложным.

Как уже сказано, проблема двух модификаций реальности находится в близком соотношении с проблемой духа и материи. Посему нам надлежит выяснить это соотношение прежде всего. В обычном понимании материя есть то, что наполняет формы, что объективируется и дифференцируется ими. Организующая мощь и управляющий ею закон есть нечто отличное от материи как таковой. Мы можем их понимать или как некое вполне самостоятельное начало, как творческое проявление духа, или же только как особые свойства той же материи, но в обоих случаях сущность материи, как таковая, отлична от организующего ее начала. Материя в себе абсолютно пассивна и аморфна; она не создает формы и не способна сопротивляться их возникновению; она только входит в них как содержание и соответственно разновидностям форм выявляет соответствующие качествования. В таком элементарном понимании материя есть сплошная гомогенная изотропная среда, а потому есть действительно содержание космических форм. С внешней стороны здесь по видимости устанавливается нечто совершенно аналогичное двум модификациям реальности — монадной и пластической. Это кажущееся совпадение двух доктрин совершенно разрушается при более глубоком анализе природы эмпирической материи. Вместо применения двух различных способностей и методов познания, соответствующих двум различным типам возрастания и их иерархическим координатам от конкретного эмпирического к трансцендентному и имманентному полюсам бытия, на пути истории к проблеме существенно пластической был приложен монадный метод исследования. Проблема материи, в действительности относящаяся к категории содержания, была подвергнута анализу в категории формы. И метафизика, и естественно-научный опыт одинаково пришли к необходимости признать существование количественной единицы материи — молекулы, атома. Этим эмпирическая материя сразу утратила основные и необходимые предикаты пластичности — аморфность, гомогенность, изотропность и непрерывность. Материя не есть уже более простая реальность, не есть единое однородное начало, но количественная совокупность элементарных единиц — атомов. Замечательно, что идея атома исторически возникла из проблемы делимости материи. Начальное наивное о ней представление вполне приближалось к пластическому, т. е. воспринималось в категории содержания. Затем закономерно родилась идея о простейшем содержании, которое путем суммирования и дифференциации дает основание всем видам сложного содержания. Но здесь именно и обнаружились последствия ошибочного отождествления идеи содержания конкретно-эмпирических форм с идеей содержания вообще. Из этого ложного постулата само собой вытекает положение, что иерархия конкретно-эмпирических форм неразрывно и параллельно сопряжена с иерархией возрастающей сложности содержания, т. е. было неправомерно предустановлено a priori, что простейшему содержанию не только может, но и необходимо должна соответствовать определенная форма, а потому простейшее содержание следует искать в плоскости конкретного же эмпирического. Между тем этот априорный вывод есть уже отрыв от собственного категории содержания и замена ее категорией формы. В действительности простейшее содержание следует искать целокупным качественным анализом сложного целого, но не количественным его раэделением. В количественном анализе простейшее содержание было определено как простейшая форма, т. е. две различные категории неправомерно совпали в тождестве. Единица материи — атом — в действительности есть единица формы. Попытка отыскать простейшее содержание, первооснову материи, создающее в космосе многообразие видов, была до сих пор основываема на принципе бесконечного количественного деления. Этот принцип приводит не только к замещению категории содержания категорией формы, но и обусловливает, кроме того, существеннейшее извращение самой идеи о первичной всепроизводящей реальности. Феноменологическое множество развертывается из некоего первоначального единства. В истинном качественном онтологическом аспекте это единство необходимо должно иметь синтетическую природу, т. е. органически объединять в своем естестве все многообразие возможностей и единичных аспективных членений. Синтетическое единство одновременно с абсолютной простотой обладает и потенциальной генетической сложностью, т. е. его природа в себе определяется бинером ###. В полярную противоположность этому в количественно-феноменологическом аспекте первоосновой эмпирической множественности представляется элементарное генерическое единство, т. е. обладающее простейшим элементарным качествованием, которое в различных количественных множествах и сочетаниях их частей и порождает эмпирическое многообразие конечных явлений конкретного эмпирического. Как ранее уже говорилось, синтетическое единство может быть выражено математическим символом общего наименьшего кратного, а единство генерическое — как общий делитель. Ясно, что иерархическое достоинство синтетического единства превышает достоинства всех явлений конкретного эмпирического, а достоинство единства генерического, напротив, занимает абсолютно низшее положение. Утверждение принципа бесконечного деления материи тем самым определяет ее первичное единство как генерическое. Если мы определяем первичное единство как синтетическое, то по мере эволютивного к нему приближения содержание его идеи непрерывно возрастает, асимптотически приближаясь к бесконечности: абсолютное синтетическое единство есть абсолютная полнота содержания, есть единство Всеобщего. Наоборот, если мы представляем первичное единство генерическим, то по мере инволютивного к нему приближения содержание его идеи непрерывно убывает, асимптотически приближаясь к ничто: абсолютное генерическое единство есть абсолютное отсутствие всякого положительного содержания, есть ουκον. Чем более сложно и многообразно множество, тем иерархически выше и глубже содержание объединяющего его синтетического единства и тем меньше дифференциальных качествований, являющихся общими для всех элементов множества. В пределах возрастания сложности и многообразия множества его синтетическое единство сливается со Всеобщим, а его генерическое единство сливается с ovk ov. Следуя принципу бесконечной делимости материи, мы определяем атом как простейшую дифференциальную форму, объективирующую простейшее дифференциальное содержание, Это содержание и определяется пределом асимптотического возрастания идеи генеричности, а потому оно есть ovk ov в прямом и общем случае. Итак, следование принципу бесконечной делимости материи приводит, с одной стороны, к замещению категории содержания категорией формы, а с другой — неотвратимо положительно определяет содержание атома, как абсолютного генерического единства бесконечной сложности и многообразия космоса, идеей абсолютного ничто, ουκον. Замещение содержания формой в категории монадности логически ведет к уничтожению самой идеи самобытного содержания. При одностороннем утверждении синтетической категории монадности проблема материи распыляется в самом своем основании и неумолимо приводит или к положительному постулированию уконического ничто, т. е. к contradictio in adjecto, или к провозглашению абсолютной иллюзорности и ареальности материи, т. е. к феноменологическому нигилизму.

Таким образом, в отличие от наивного материализма, исторически известный атомистический материализм есть дисциплина монадного сознания в самом строгом смысле этого слова. Но наряду с этим идея атома получила столь широкое и многообразное развитие, что одинаково вошла и в физику, и в метафизику, причем в последней во многом пошла навстречу идее пластического состояния реальности. Ввиду важности этой проблемы приведем краткий обзор эволюции идеи атома в обеих этих дисциплинах.

По-видимому, древнейшее учение об атомах принадлежит индийской школе Вайшешики (Vaisechika), основанной Канадой. Ее отличие от вообще чрезвычайно ей родственной системы Ньяи (Nyaya), учения Готамы, состоит прежде всего в утверждении идеи атома в связи с принципом индивидуальности. Согласно Канаде, естество материи состоит из атомов, образующих затем агрегаты. Атомы вечны, и их соединения в агрегаты определяются системой законов. В Греции основателем атомистики является Левкипп, учитель Демокрита. В противоположность элеатам, отрицавшим пустоту и движение, Левкипп уподобляет материю губке, отдельные зерна которой как бы плавают в пустоте. Эти зерна крепки, полны, непроницаемы и бесконечно малы. Все видимые тела образованы сочетаниями полноты и пустоты. Согласно Демокриту, материя не делима до бесконечности, но состоит из неделимых и неизменяемых частиц — атомов (неделимое). Эти атомы разделены пустым пространством и могут различно и свободно соединяться между собой. Они невидимы вследствие своей малости и отличаются различными формами. У Эпикура атомы получают определения по трем основным свойствам: форме, величине и весу. Здесь впервые возникает понятие о массе как основной категории материи. Эпикур доказывает необходимость конечной величины атомов, их независимость друг от друга в себе и неизменяемость их основных трех качеств. Лукреций Кар в своей поэме «De natura rerum» не только также утверждает наличие в природе пустот и атомов, но именно в первых и указывает источник возможности движений. Атомы вечны и неразрушаемы; только благодаря пустотам между ними физические тела могут иметь состояния всех четырех стихий. Тела твердые и плотные составлены из атомов наиболее сближенных, соединенных наиболее близко и переплетенных подобно ветвям:

«Quae nobis durata ас spissu videntur Haec magis hamatis inter sese esse necesse est Et quasi ramosis alte compacta teneri».

Напротив, жидкие тела не могут быть образованы иначе, как из частей гладких и сферических:

«Quа autem debent ex levibus atque rotundis Esse magis, fluido quae corpore liquida constant».

Атомы не могут быть различными в видимо различных телах; внешние качества последних производны; природа атомов обусловливает их неизменяемость, без чего вселенная была бы разрушена:

«Immutabile enim quiddam superare necesse est Ne res ad nihilum redigantur funditus omnes».

Только благодаря различным способам и видам группировки атомов возникает многоразличие качеств вещей. Атомы подобны буквам, из которых мы составляем слова: это именно своими сочетаниями атомы как бы снабжают тела различными свойствами:

«... Eadem coelum, mare, terras, flumina, solem Significant, eadem fruges, arbusta, animantes».

В новой философии, после Гассенди, объяснявшего взаимоотношения между атомами и равновесие их сложных систем, проблема атома тесно сближается с проблемой монады. Определение атома как бесконечно малой частицы материи показало свою несостоятельность и было замещено чрезвычайно малой простой субстанцией — монадой. Так, согласно Лейбницу:

«Монада есть простая субстанция; простая — значит не имеющая частей» («Монадология». I).

«Монады и суть истинные атомы природы, одним словом — элементы» («М.» 2).

«Монады могут получить начало только путем творения и погибнуть только через уничтожение; тогда как то, что сложно, начинается и кончается по частям» («М.» 6). Монады обладают самобытными свойствами («М.» 8) и каждая из них отлична от других («М.» 9). Монады изменяются под действием их внутренних начал («М.» 10, 11), а следовательно, «в простой субстанции необходимо должна существовать множественность состояний и отношений, хотя частей она не имеет» («М.» 13).

Атом — монада Лейбница — есть сложное метафизическое понятие, символически выражающее природу всякого организма вообще. Это есть органическое сопряжение единства со множественностью, обладающее жизнью и стремящееся к осуществлению энтелехии («М.» 18). Неделимость атома не количественно, но качественно кладет, в основание своего учения и Кант:

«Простая субстанция, называемая монадой, есть та, которая не составлена из множественности таких частей, чтобы одна из них могла существовать отдельно и независимо от других». (Предложение I).

«Тела состоят из монад» (Пр, II).

Пространство делимо до бесконечности, монады находятся в пространстве, занимая его конечные части, но их простота этим не уничтожается (Пр. III и V). Монада занимает определенное место пространства, благодаря своей непроницаемости (Пр. VIII). Монады обладают определенной силой инерции, или массой (Пр. XI).

Таким образом, историческая эволюция метафизического представления о материи и образующих ее атомах сводится к следующим основным этапам:

1. Начальное наивное представление о материи как сплошной аморфной среде.

2. Утверждается принцип количественного, приближающегося асимптотически к бесконечности, деления материи, т. е. ее единство понимается как генерическое.

3. Элементарное содержание определяется атомной формой, т. е. эти две категории в пределе неправомерно отождествляются.

4. Атомы бесконечно малы и плавают в пустоте (Левкипп).

5. Атомы имеют малую, но конечную величину и различаются формами (Демокрит).

Имея разные величины и формы, атомы неизменно обладают весом, массой (Эпикур), т. е. им приписывается некоторое первичное свойство, уже не входящее в пределы категории формы: они реально обладают некоторым содержанием.

Содержание различных атомов качественно различно, что и создает вместе с неодинаковостью их форм и соединений в агрегаты многообразие видимых тел (Лукреций Кар).

Взаимоотношения между атомами динамичны, а потому они суть центры сил (Гассенди).

Неделимость монады только качественная, но она обладает в себе множественностью состояний, а потому она есть ### (Лейбниц).

Бесконечная делимость присуща только пространству; атомы конечны в пространстве, но просты по качественной неделимости (Кант).

Последовательность этих этапов показывает, что вначале была сделана попытка разрешить проблему материи только в категории формы. Идея содержания в себе отодвигалась ad infinitum, a всякое эмпирическое содержание сложных форм определялось как суммарная совокупность организованного множества элементарных атомных форм. Но так как при низком уровне математических знаний отношение конечного к бесконечному было весьма неясным, равно как и смешивались идеи двух различных бесконечностей — потенциальной и актуальной, то даже абстрактное представление об атоме как бесконечно малой неминуемо делалось смутным, противоречивым и неспособным дать основание конкретным выводам. Тогда за атомом была признана конечная величина и обладание простейшим генерическим же содержанием — массой. В дальнейшем эти идеи были развиты до признания атома элементарным организмом. Очевидно, что это есть полный разрыв с односторонним утверждением категории формы. Атом так же обладает содержанием и формой, как и всякая другая более сложная эмпирическая реальность. Но это также значит, что переход от последней к атому в принципе не способен увеличить наше понимание материи. Пока атом считался особой реальностью, качественно различной от эмпирических величин, атомистика могла претендовать на звание учения о сущности материи. Но как только это качественное различие отпало, атомистика превратилась в чисто феноменологическую дисциплину, ибо проблема материи совершенно одинаково предстоит пред нами в атоме, как и в необъятности океана солнц Млечного Пути. Тем не менее представление об атоме косвенно сыграло важную роль и по отношению существа проблемы материи. Выявив идею простой монады, человек мог отрешиться от всевозможных вторичных осложняющих проблем и сосредоточиться на существе. Великая заслуга первоначального формулирования собственной природы категории пластичности и принадлежит Лейбницу. Если Эпикур утверждал идею массы, т. е. генерического содержания материи, то все же он не поднялся до выяснения соотношений в монаде категорий формы и содержания; он утверждал вес атомов как эмпирический факт, но не шел далее. У Лейбница мы впервые встречаем идею целокупного становления естества во множественности единичных состояний. Если форма и соотношение элементов множества форм подчинены периферическому закону и категории количества, то содержание монады живет внутренней жизнью, и его дифференциация, раскрытие потенциальных качествований в актуальном подчинены категории качества. В категории формы единичное возникает из целого путем своего объективирования, т. е. отграничения и обособления; это есть количественное деление, распад целого. В категории содержания становление целого в единичном состоянии есть его целокупная модификация: единичное есть само целое в определенных тональностях обнаружения. Поэтому множественность единичных состояний целого не уничтожает его единственности: это есть только внутренняя дифференциация потенций, есть осознание перспективной глубинности единого целостного содержания. В гармонии с этим антиномическим определением содержания монады как «единство — множественность» Лейбниц утверждает его простоту. Это значит, что единство монады в себе не входит компонентой в многообразие множества модификаций, но, наоборот, порождает это множество из себя и в себе и все время объемлет его. Следовательно, простое единство Лейбница есть единство синтетическое, а не генерическое. Таким образом, Лейбниц, в действительности, необычайно близко подошел к проблеме пластического состояния реальности. Хотя он и не формулировал этого с надлежащей ясностью и отчетливостью, но из его учения определенно вырисовывается различие между конкретно-эмпирической материей и Материей Первичной как особым состоянием Реальности. В самом деле, конкретно-эмпирическая материя состоит из атомов — монад, т. е. есть совокупное проявление количественное и качественности, формы и содержания, сложности и простоты, множественности и единства. Но в то же время каждая монада, стоя на грани категории формы и будучи в ней вполне проста, неделима и определенна, определяется также становлением естества и живет внутренней жизнью его целокупных модификаций. Это значит, что внутреннее содержание монады, ее динамическое естество, онтологически первичнее всякого содержания конкретно-эмпирических форм и существеннейшим образом от них отлично. Это естество просто, неделимо, обладает одновременно единством и множественностью, т. е. есть единство синтетическое, оно динамично и порождает свои состояния в своем собственном едином лоне, без выпада их в расчлененную множественность категории формы, — все это и есть предикаты категории пластичности. Далее, Лейбниц утверждает, что монады не могут ни возникнуть, ни уничтожиться в естественном процессе: они возникают в Божьем акте творения. Изменяя только формулировку, мы приходим к первоверховной эзотерической доктрине. — В каждой монаде, как в актуальном бытии, неслитно и нераздельно, неизменно и неразлучно сопряжены основоположные синтетические категории монадности и пластичности, воспринимаемые как форма и содержание. Это сопряжение есть онтологически первое явление актуальности: пронизывая все бытие, оно вызывает его из потенциальности, и его уничтожение есть уничтожение бытия. Это сопряжение не может быть ни создано, ни уничтожено какими бы то ни было феноменологическими процессами конкретного эмпирического, ибо оно онтологически первичнее последнего.

Учение Лейбница, будучи по своей глубине и исторической последовательности завершающим звеном метафизического учения об атоме, определяется отчетливым и сознательным признанием недостаточности подхода к нему в одной категории формы. Атом есть не только элементарная форма, но и некоторое определенное содержание, проявляющееся в состояниях; различие между атомами обусловливается различием одновременно и их форм, и их содержаний. Этот конечный этап исторического развития метафизической атомистики в сущности представляет собой бинерную противоположность начальным, когда были предпринимаемы попытки одностороннего разрешения проблемы материи в категории формы. В этом случае содержание каждого атома и их различие между собой определяются только их формой и взаимным расположением последних в сложных агрегатах. Наивысшего гипертрофирования эта односторонняя концепция достигла у христианских апологетов в связи с догматом о воскресении плоти. Так как душа и тело человека органически сопряжены между собой, а по символу веры в день всеобщего воскресения бессмертная душа вновь воссоединится с телом, то необходимо признать, что частицы тела, его атомы, не уничтожаются со смертью человека, но сохраняются неизменными до последнего дня. Согласно Афинагору, по разрушении тел их совершенно неуловимые для людей частицы соединяются со сродными им стихиями вселенной, а затем опять некогда стекутся, дабы занять прежнее место, составить то же тело и дать новую жизнь тому, что умерло и совершенно разложилось. Ориген полагал, что все восставшие тела будут одинаковы, хотя каждый человек сохранит индивидуальный тип (schema). В опровержение этого учения об одинаковости тел возникла доктрина об особых индивидуальных связях между телом и душой каждого человека. Так, уже Немезий говорит, что «душа различает вещи между собой тем, что налагает на каждую из них форму и отпечаток». Эта идея достигла полной ясности и основоположное у Григория Нисского. Он учил о «настолько тесной связи души и тела, что они как бы налагают друг на друга знаки, подобные печати и ее оттиску, не исчезающие ни при каких переменах тела». Душа не пространственна, а потому она сохраняет связь со всеми элементами тела, как бы они ни рассеивались в природе. День последнего воскресения плоти есть вторичное посмертное стечение и воссоединение взаимно запечатленных душ и первичных элементов тел. Не касаясь богословской и общеметафизической сторон учения Григория Нисского о сфрашдации, мы должны подчеркнуть его замечательность в истории атомистики. Соединение души с телом, их вечное срастворение выражается Григорием Нисским символом наложения печати индивидуальной душой, ее вечным типом, на частицы тела, их сфрагидацией. Отсюда вытекает неумолимо ряд выводов:

1. Частицы тела, атомы определяются только формой.

2. Союз души с телом совершается только в категории формы для последнего.

3. Сущность индивидуальной души проявляется только в категории формы; содержание или вовсе отсутствует, или не проявляется в своей собственной материи.

4. Сфрагидация атомов есть только изменение формы, но этого достаточно для предопределения их судьбы.

5. Все органические атомы сфрагидированы, и их quasi-индивидуальная форма есть их содержание.

Таким образом, в учении Григория Нисского мы встречаем крайнее гипертрофирование одностороннего утверждения идеи атома в категории формы. Если у Лейбница мы встречаем органическое сопряжение в идее атома категорий формы и содержания, то у Григория Нисского категория содержания уничтожается вовсе, а категория формы приобретает исчерпывающее и всеобщее значение. В современных естественно-научных дисциплинах проблемой атома занимаются физика и химия. Со времен Венцеля и Дальтона понятие атома в химии получило вполне реальное и точное обоснование. Атом химического элемента есть наименьшее количество его вещества, входящее в молекулы как его соединений, так и соответствующего простого тела. Атом есть чрезвычайно малая частица вещества, но имеет определенные конечные количественные размеры для каждого химического элемента. Атом неделим в том смысле, что он не может быть разложен никакими действующими в природе физическими или химическими силами. Поэтому атомы суть некоторые первоосновные постоянные, обусловливающие вид существующего мира. Свойства атомов определяют свойства каждого данного химического элемента, а потому собственная природа атомов тождественна собственной природе элемента: последний есть лишь количественно суммарный агрегат первых. Атомы так же принадлежат к конкретному эмпирическому, как и их агрегаты — значительные количества элементов. Качествования атомов изучаются через их способности давать различные соединения. Это значит, во-первых, что атом определяется как генерическое единство, а во-вторых, что вся феноменология атомов протекает в аспекте количественно иерархической организации, лишь производно вызывающей изменения периферически являемых качеств. Равным образом и эти качества определяются соответствующими формами и их взаимоотношениями. Отсюда явствует, что все представление химии об атомах и их феноменологии основывается и развивается исключительно в категории формы. Идея атома есть только рабочая гипотеза, помогающая разбираться в конкретно-эмпирической феноменологии материи, но ни в коем случае не ведущая к глубинному внедрению в ее естество. Сущность материи остается для нас столь же далекой, недоступной и непонятной в атоме, как и в крупных стечениях материи. Мы должны довольствоваться лишь констатированием ее эмпирического факта и далее этого проникнуть мы бессильны. Между тем новейшие открытия физико-химической науки в корне поколебали первоосновность общепринятого дотоле представления об атомах. Открытие, с одной стороны, лучистого состояния материи, ее радиоактивности и дематериализации, а с другой — перехода одних химических элементов в другие — воочию показало, что атомы химических элементов и атомная механика суть только феноменологические проявления некоторой более глубинной первоосновы. Уже менделеевская таблица необходимо свидетельствует, что атомы известных элементов и их свойства образуют множество не случайное и хаотическое, но закономерное и упорядоченное. Этот периодический закон не может быть производным из свойств атомов, как не может быть им однородным в порядке первоосновности; напротив, он необходимо предшествует их природе и феноменологии, т. е. онтологически первичнее их. Если ряд эмпирических явлений представляет собой совершенное закономерное целое, то необходимо утверждать a priori, что это есть феноменология некоторого первоосновного начала. Если каждое единичное имеет особое и самобытное обоснование, то их сложное множество не может быть закономерным. Действительно, такая закономерность есть только один случай из возможных соотношений. По теории вероятности, количество сочетаний соотношений при числе элементов, равном около, выражается бесчисленными триллионами, а потому вероятность случая, чтобы самостоятельно возникшие элементы образовали закономерную систему, почти бесконечно мала. Мы должны или допустить чудо, или признать, что самое образование химических элементов протекало по определенному закону из некоего единого первоначала. Лучистое состояние материи непосредственно указывает состояние материи, предшествующее кристаллизации в атомах, а подтверждение чаяний алхимиков в установленных переходах радия в гелий и меди в литий окончательно подтверждает внутреннее единство всех химических элементов. При современном состоянии химической науки мы должны признать, что конкретно-эмпирическая материя и ее атомы суть только феноменологические обнаружения неких двух первоначал. С одной сто-эоны, существует некоторая первоматерия, природа которой неизвестна, но соторая определяется предикатом динамичности в противоположность:татическим атомам; она в себе не имеет определенных форм, определяется чмько природой своих устремлений, а атомы суть только ее кристаллизованные состояния, т. е. сочетания ее динамического потока с системой организованных форм. С другой стороны, существует некоторый первичный направляющий и организующий закон, который подчиняет свободное устремление динамического потока первичного естества системе объективированных форм и тем создает все виды конкретно-эмпирической являемости физической материи. Все это и находится в полной гармонии с эзотерической доктриной.

В эволюции современной науки ее отдельные дисциплины все более и более органически сродняются между собой. Упомянутые новейшие великие открытия находятся на грани химии и физики и одинаково разрушают догмы, выработавшиеся в XIX веке. Для прошлого физики атом есть только единичный центр сил. Всякая сила связана с массой, а масса есть основной предикат материи. И сила, и масса одинаково неуничтожаемы, по законам Лавуазье и Роберта Майера, и все явления мира состоят лишь в изменении их состояний и распределений. При такой точке зрения материя, как носительница массы, представлялась абсолютной первоосновой, что и дало основание расцвету физико-химических и механических мировоззрений. Но новейшие открытия в корне разрушили эту догматику XIX века. Неразлагаемый дотоле атом оказался системой организованных частиц электричества. Свет, т. е. чистая энергия, оказывает механическое давление, что в новом виде воскрешает забытую ньютоновскую теорию истечения. Масса есть предикат энергии, а не материи. Всемирное тяготение между небесными телами есть электростатическая сила супра-мира. Материя не только есть кристаллизованная энергия, но и конкретно-эмпирическая ее масса не есть величина постоянная: с одной стороны, она уменьшается за счет дематериализации, а с другой, согласно принципу относительности, зависит от скорости движущихся тел. Все это и показывает с очевидностью, что атом есть только определенно объективированная форма. Его содержание не имманентно онтологической форме, но предшествует ей и только в ней становится эмпирическим. Если рассматривать конкретно-эмпирическую материю и ее атомы в диапазоне их собственных качествований, то материя оказывается только формой. Содержание этих форм входит в них извне и качественно глубоко от них отлично. Все предикаты конкретно-эмпирической материи: протяженность, делимость, масса, непроницаемость, установленные от Эпикура до Канта, совершенно неприложимы к действительному содержанию материи и относятся только к феноменологии конкретно-эмпирической энергии. Если материя как таковая есть только форма, т. е. содержание в себе есть свободная энергия. Эта энергия уже не может быть определена ни одним из ранее принимавшихся конкретно-эмпирических признаков. Она не есть свойство вещества материи, ибо она не только не связана со статическими массами, но им предшествует. Равным образом она не есть колебание эфира, так как тот же принцип относительности разрушил вековую гипотезу об эфире, показал явную невозможность его бытия и несостоятельность всей его концепции.

Таким образом, и химия, и физика в их современном состоянии одинаково оказываются принужденными признать факт бытия некоторой перво-основной стихии, предшествующей атомной материи и действующим в ней силам. Мы не знаем сущности этой стихии, но обычные понятия материи и силы или одинаково неприложимы к этой стихии, или одинаково восходят к ней как к некоторому генетическому первоисточнику. Эта стихия глубоко динамична и есть источник всякой силы, но в то же время она есть единственная созидательница масс, а потому и всего того, что мы называем материей. Весьма знаменательно также общепринятое сравнение электричества с жидкостью и его энергии с потоком. Идеи Гераклита вновь предстают перед нами и раскрывают совершенно неподозревавшуюся в них глубину. Первичная свободная энергия есть стихия одновременно и материальная, и энергетивная, но отличная от видимой материи и видимых сил. Это есть первичное естество в состоянии вечной устремленности, есть всеобщий поток, становящийся во многообразии миров, рассеянных в бесконечности. Неведомый высший единый организующий закон управляет этим воспроизводящим лоном, и в результате их органического сопряжения вечно рождается вечно юный мир. Движение есть источник всего, есть колыбель и зиждитель всяческой жизни, а величавый поток Горнего включает в себя это вечное устремление, и именно в его стихии развертывает свою извечно заданную абсолютную гармонию. Ипостасный Закон Логоса и напоенная вечным движением Пластическая Среда — вот основоположные принципы древнего эзотерического ведения, мощный свет которых уже начинает озарять в наши дни медленно развивающуюся экзотерическую науку. В результате вековых усилий она подходит к предведению высшего знания, положенного в основание творения непостижимого гения — системы Великих Арканов Таро.