ОТМЕНА КРЕПОСТНОГО ПРАВА В БЕЛАРУСИ 31 страница

Провозглашенный Сталиным лозунг «Пятилетку в четыре года!» потребовал еще большего форсирования темпов развития промышленности. Отрицательные последствия такой гонки ска­зались незамедлительно. Уже следующий, 1931 год, подтвердил это. XIV съезд КП(б)Б (январь 1932 года) был вынужден признать «невыполнение промышленностью БССР количественных и ка­чественных показателей в 1931 году». План по валу был выпол­нен только на 79%. Себестоимость не уменьшалась, а росла. В1931 году она составила всего 1,1% вместо планируемых 8,1%, произ­водительность труда в промышленности республики возросла все­го на 15% вместо 33%, предусмотренных планом. Налицо был яв­ный провал. Но в официальной пропаганде, а об этом говорят решения XTV съезда КП(б)Б, с непостижимым оптимизмом утвер­ждалась возможность «успешного осуществления пятилетки за 4 года». Более того, на завершающий пятилетку 1932 год планиро­вался прирост промышленной продукции на 22,3% больше, чем предусматривалось пятилетним планом. Но и это показалось не­достаточным. Было объявлено, что по целому ряду отраслей пя­тилетку можно выполнить и за три года.

Экономические отношения во всей их совокупности не могут быть определены декретом или приказом, они складываются в соответствии с уровнем развития производительных сип и обоб­ществления производства. Именно тогда сформировался затрат­ный механизм, подхлестывавший рост, прежде всего, объемов производства. Предпочтение отдавалось количественным пока­зателям. Качество продукции и финансовая эффективность ото­двигались на второй план. Такое хозяйствование опиралось на

широкое использование экстенсивных факторов: в производство вовлекались все новые дополнительные ресурсы, материальные и трудовые.

К началу 30-х годов из центральных органов страны регла­ментировались фактически все основные показатели работы рес­публиканской промышленности. На рубеже 20 — 30-х годов учас­тились несправедливые обвинения местных партийных и государственных кадров в национал-уклонизме, поэтому вполне логично, что стремления местных руководителей учитывать на­циональную специфику и интересы коренного населения респуб­лики были задавлены бюрократизмом центра. К тому же многим хозяйственным процессам вообще стало придаваться острополи­тическое значение, невыполнение планов объяснялось происка­ми контрреволюционеров, «нацдемов», «вредителей» и так далее.

Проведение индустриализации в такой обстановке не могло не отразиться на конечных результатах республиканской пяти­летки. По плану, например, намечалось довести производство электроэнергии до 260 миллионов киловатт/часов, а выработали всего 177 миллионов киловатт/часов, то есть 69% от планируемо­го. Не получилось ускорения и во многих других отраслях про­мышленности. В итоге вместо намечавшегося роста националь­ного дохода за пять лет на 100% получили только 86%, промышленность республики недодала продукции на сумму в 192,5 миллиона рублей.

Но не следует ставить под сомнение и те успехи в деле инду­стриализации, которых добилась республика за годы пятилетки. Уровень промышленного производства за эти годы возрос в 2,7 раза (при плане 3,8). Было введено в строй 538 предприятий, из них 78 крупных. При этом надо иметь в виду, что строительные организации республики в концу пятилетки имели всего лишь 5 экскаваторов, 13 гравиемоек и сортировок, 61 подъемный кран, 98 растворомешалок, 70 тракторов и 33 автомобиля.

Для правильного понимания итогов первой пятилетки в Бе­лоруссии необходимо остановиться на нескольких цифрах. Если в первый год пятилетки удельный вес цензовой промышленности БССР составлял в продукции цензовой промышленности СССР 1,12%, то в 1932 году этот показатель поднялся до 2,51%.

Вторая пятилетка (1933 —1937 гг.) дала увеличение валовой продукции в 1,9 раза, что являло собой еще один солидный рывок на пути промышленного развития республики. В то же время этот показатель оказался не только ниже запланированного (в 3,8 раза), но и ниже общесоюзного (в 2,2 раза). Среднегодовой прирост про­дукции в крупной промышленности за это время снизился с 21,6 % в первой пятилетке до 13,9%.

Замедление промышленного роста объясняется прежде все­го тем, что в годы второй пятилетки во всей своей остроте про­явились негативные последствия командной экономики, которая стала доминирующей во всех сферах хозяйственной жизни. Ры­нок, товарно-денежные отношения между хозяйственными еди­ницами повсеместно были вытеснены дерективным плановым распределением ресурсов и продукции.

Кроме того, одну из причин замедления роста промышлен­ности следует искать в самом рабочем классе. Что он из себя пред­ставлял в эти годы? Насильственная коллективизация привела к тому, что в город хлынул поток дешевой рабочей силы. Всего за годы первых пятилеток деревня дала свыше ²/₃ новых пополне­ний рабочего класса республики. Оторванные от земли, психоло­гически подавленные, стремящиеся любой ценой сохранить себя и свою семью, бывшие крестьяне очень болезненно приспосабли­вались к городским условиям жизни. Новые горожане в большин­стве своем не умели читать и писать. Если учесть, что они в ос­новном шли на новые предприятия, то все это во много раз усложняло освоение новой техники и технологии, что, в свою оче­редь, не способствовало росту производительности труда.

Только в 1935 году около 40% продукции было получено за счет привлечения новых рабочих рук. При этом почти 70% рабо­чих имели производственный стаж не более трех лет. Материаль­ное стимулирование труда отвергалось как пережиток капитали-ма, основными стимулами признавались только моральные. Но когда они не срабатывали, то в дело включалось внеэкономичес­кое принуждение. Над работником ставился надсмотрщик, над которым — другой надсмотрщик. Низкое качество труда, полом­ки и простои новой техники увеличивали издержки производства. О каких качественных показателях можно говорить, если и коли­чественные оказывались нередко под угрозой невыполнения.

Сейчас много говорится и пишется об исторической Голгофе 30-х годов. Не обошла стороной эта страшная трагедия и бело­русский народ, его рабочий класс. Провалы в экономической об­ласти нужно было как-то оправдывать. Виновников искали и на­ходили — в диверсионно-террористических центрах за границей и их филиалах в республике. Один за другим проходили судеб­ные процессы над «вредителями» на заводах, фабриках, элект­ростанциях.

Органы НКВД (наркомы Г.А.Молчанов, Б.Д.Берман), которым не давала покоя слава мастеров, состряпавших процессы «Промпартии» и «Шахтинского дела», обнаружили массу «врагов наро­да» в промышленности Белоруссии. Были «разоблачены» две груп­пы «троцкистских контрреволюционных вредителей» в Витебском железнодорожном депо, на фабрике «Знамя индустриализации»; на Гомельском вагоноремонтном заводе и заводе имени Ланцуцкого, главными причинами срывов производственных планов яви­лась «двурушническая деятельность врагов народа».

Молот репрессий обрушился и на рабочих-коммунистов. Об этом говорят данные о чистке членов и кандидатов в члены пар­тии (на 1 января соответствующего года):

1933 — 42234 1936 — 20055

1934 — 23420 1937 —21754

1935 — 23406

Среди исключенных из партии были и рабочие. В 1938 году количество первичных парторганизаций только в промышленно­сти уменьшилось более чем на 10%.

Итак, сталинский механизм руководства в экономике неиз­бежно давал разрушительные результаты. В самом деле, огром­ная текучесть кадров на предприятиях республики, организаци­онная неразбериха (на протяжении 30-х годов управление промышленностью все время перестраивалось), боязнь проявлять инициативу и брать на себя ответственность вели к невыполне­нию постоянно увеличивающихся планов, и как итог — к замед­лению процессов индустриализации. Горький парадокс: сочета­ние трудового энтузиазма, без которого невозможно было в столь короткие сроки создать индустриальный потенциал страны, и ут­верждения сталинской диктатуры с ее административно-каратель­ной системой, уничтожающей личность.

Ценой невероятного напряжения белорусский народ вынес трудности 30-х годов. За период 1929 — 1940 годов в республике было введено в строй и реконструировано 1863 предприятия (включая и мелкие). Тем самым были созданы основы для даль­нейшего индустриального развития Белоруссии. К концу второй пятилетки республика давала уже 2,2% всей валовой продукции промышленности Советского Союза. Промышленность БССР про­изводила 1,2% металлорежущих станков, 10,3 — торфа, 28,7 — фанеры, 6,9 — бумаги, 2 — цемента, 16 — льноволокна и трико­тажных изделий, 3,8% — обуви от общесоюзного выпуска. Создан­ная структура промышленного производства республики соответ­ствовала отведенной роли в общественном разделении труда и внутриреспубликанским потребностям.

Коренным образом изменилось положение страны на карте мировой экономики: по масштабам промышленного производства СССР вышел на 2-е место в мире. Его доля в продукции мировой индустрии достигла 10%.

Однако успех административно-командной системы ограни­чивался коротким сроком резкого рывка. Он был оплачен огром­ной растратой сил и средств. При этом нужно иметь в виду ухуд­шение материального положения всех слоев общества, и в первую очередь крестьянства. По сравнению с периодом НЭПа белорус­ский крестьянин стал хуже питаться, потреблять меньше хлеба, мяса, молока. Цены на зерно и ряд других продуктов не возмеща­ли затрат на их производство. Они были в 10 — 12 раз ниже ры­ночных. Резко ухудшилось положение городского населения. Ин­декс розничных цен в 1940 году был в 6,3 раза выше уровня 1928 года, а за период с 1932 года по 1940 год цены на основные продо­вольственные товары возросли в 2,2 — 5,7 раза, цены же на ос­новные непродовольственные товары — примерно в 1,5 — 2,5 раза. Покупательная способность рубля была очень низкой. В 1932 году она была ниже по сравнению с 1928 годом на 60 %. Реальная зара­ботная плата рабочих достигла уровня 1928 года только в 1940 году. Карточная система обеспечивала лишь низкий прожиточ-

ный уровень. Правда, с начала 1935 года карточная система ста­ла постепенно отменяться, но жизненный уровень многомилли­онной страны по-прежнему оставался весьма низким. Несмотря на это, XVIII съезд партии (март 1939 года) заявил, что «постав­ленная вторым пятилетним планом задача подъема материаль­но-культурного уровня трудящихся с повышением уровня народ­ного потребления в два раза и более ... выполнена». Налицо сознательное искажение действительности, стремление во что бы то ни стало поддержать «высокий авторитет» и не позволить лю­дям усомниться в «величайшей мудрости» руководства страны.

Преобразованиям в сельском хозяйстве Белоруссии, как и в целом в стране, положил начало ленинский Декрет о земле. Но его осуществление в широких масштабах началось в Белоруссии только в начале 20-х годов, после окончания гражданской войны. В ходе реализации Декрета крестьянство восточных областей получило 1327271 десятину земли. Но обеспеченность крестьян землей была по-прежнему низкой, на 41% ниже, чем в среднем по СССР. Основной причиной этого была аграрная перенаселен­ность деревни.

Положение усугублялось и тем, что сразу же после граждан­ской войны тысячи крестьянских семей не имели крова, на 36,5% сократились посевные площади, наполовину уменьшились вало­вые сборы зерна. В таком же положении находилось и сельское хозяйство страны в целом.

Переход к мирному строительству позволил партии больше­виков и В.И.Ленину проанализировать аграрную политику, выра­ботать отвечающие задачам строительства социализма новые направления, формы и методы ее осуществления. Выработанная в этих условиях новая экономическая политика, переход от про­дразверстки к продналогу как нельзя лучше отвечали коренным интересам страны, всем трудящимся.

Необходимо отметить, что были противники НЭПа. Некото­рые видели выход из создавшегося положения в форсировании коллективных форм хозяйствования, то есть в создании коммун, колхозов, совхозов, тозов и других форм. Все это подавалось под видом быстрого осуществления социалистических преобразова­ний в сельском хозяйстве. Наркомзем БССР предлагал даже кол­лективизировать крестьянское хозяйство в течение 3 — 4 лет. Ос­нованием служил быстрый рост коллективных крестьянских хозяйств. Были ли они в Белоруссии? Да, были. В начале 1919 года в 13 уездах Белоруссии насчитывалось уже 286 коллективных хо­зяйств: 175 коммун, 36 артелей, 75 товариществ по совместной обработке земли. Но эти хозяйства, как правило, существовали на энтузиазме, не имели прочной экономической основы и поэто­му так же быстро распадались, как и возникали.

Такие подходы серьезно беспокоили В.И.Ленина. Он рекомен­довал не спешить с форсированием коллективизации, а опирать­ся на единоличного крестьянина, видеть его таким, каким он есть, поскольку иным в ближайшее время не будет. Отвергая штурм и натиск в осуществлении высших форм обобществления, В.И.Ле­нин считал, что путь к ним лежит через простейшие виды коопе­рации, призванные стать школой воспитания крестьян в духе кол­лективизма и социализма.

Разработанный В.И.Лениным кооперативный план представ­лял собой широкий комплекс мер по развитию целого спектра форм кооперации: создание сбытовых, снабженческих, кредит­ных, производственных, сельскохозяйственных объединений.

Ленинский план кооперации поддержало крестьянство Бело­руссии. Оно активно включилось в его осуществление. В 1925 году в БССР насчитывалось 950 различных кооперативных объедине­ний, которые охватывали около 20% всех крестьянских хозяйств. В октябре 1928 года различными видами кооперации было охва­чено уже 50% крестьянских дворов. Руководил этой работой со­зданный в октябре 1921 года союз сельскохозяйственной коопе­рации.

Благодаря, кооперации валовая продукция сельского хозяй­ства в Белоруссии быстро росла и уже в 1925 — 1926 хозяйствен­ном году превзошла довоенный уровень на 12,2%. Увеличились посевные площади, возросла урожайность, уменьшился процент безлошадных и безкоровных хозяйств. В 1925 году крестьяне за­купили сельхозмашин и минеральных удобрений в 10 раз боль­ше, чем в 1922 году. Увеличилась покупка мануфактуры, сахара, мыла, керосина. Больше стал крестьянин потреблять мяса, сала, муки, крупы.

Ощутимыми были результаты кооперации и по стране в це­лом. В 1923 году Советская Россия впервые после Великого Ок­тября вывезла 130 миллионов пудов высококачественной пшени­цы, исконного продукта экспорта страны. Разумеется, этот экспорт еще не говорил об избытке хлеба, поскольку на душу населения приходилось в это время только 486 килограммов, но в то же вре­мя этот факт говорил о больших потенциалах кооперации, всех ее простейших форм.

О правильности избранного пути говорили и темпы прирос­та сельскохозяйственной продукции в стране. С 1921 по 1928 год этот прирост ежегодно составлял более 10%. После разрухи вре­мен первой мировой и гражданской войн это был невиданный успех. Да и на фоне сегодняшнего дня этот показатель выглядит весьма солидно. Ни за одну предвоенную и послевоенную пяти­летки мы не имели таких показателей, не говоря уже об отдель­ных годах.

Этими успехами очень гордился В.И.Ленин. Выступая на IV Конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 года, он говорил: «...Крес­тьянство за один год не только справилось с голодом, но и сдало продналог в таком объеме, что мы уже теперь получили сотни миллионов пудов и причем почти без применения каких-либо мер принуждения. Крестьянские восстания, которые раньше, до 1921 года, так сказать, представляли общее явление в России, почти совершенно исчезли. Крестьянство довольно своим настоящим положением».

XV съезд партии, проходивший в декабре 1927 года, конста­тировал, что опыт истекших лет, последних в особенности, под­твердил целиком и полностью правильность ленинского коопера­тивного плана, по которому именно через кооперацию социалистическая индустрия будет вести мелкокрестьянское хо­зяйство по пути к социализму.

Но дальнейшее развитие кооперации было прервано, ленин­ские идеи о кооперации извращены и, по существу, отброшены. Сталин превратил их во внешний антураж своих волюнтаристс­ких, глубоко ошибочных идей насильственного, форсированного обобществления сельскохозяйственного производства.

Идея сплошной коллективизации возникла в связи с перехо­дом страны к индустриализации. Переход этот осуществлялся в крайне сложных условиях враждебного капиталистического ок­ружения, отказа буржуазных государств от предоставления зай­мов и кредитов, отсутствия у страны достаточных собственных средств для строительства фабрик и заводов.

Теория индустриализации, как известно, базировалась на внутрихозяйственных накоплениях, строжайшей экономии, мо­нополии внешней торговли. Определенную часть средств пред­полагалось получить и в сельском хозяйстве. Важное место в реа­лизации намеченной программы отводилось также энтузиазму масс.

Но Сталина не устраивал план поэтапного, постепенного пре­образования деревни от простейших форм кооперации к высшим. Медленный, но верный метод кооперации, также, как и НЭП, дав­ший практические результаты, был решительно отброшен. Воп­реки взвешенному, реалистическому анализу состояния страны, игнорируя законы экономики, пренебрегая интересами трудящих­ся масс, был взят курс на ускоренное принудительное проведе­ние коллективизации в ее высших формах, минуя обоснованные В.И.Лениным этапы. Это была своего рода погоня за двумя зай­цами: в кратчайшие сроки коллективизировать деревню и взять у нее средства на индустриализацию.

Начало такому курсу положил ряд трудностей. Недостаточ­ное развитие промышленности повлекло за собой товарный го­лод, остро проявившийся в Белоруссии в 1925 году. План завоза промышленных изделий в республику был выполнен только на 84%. Это сказалось на росте общего уровня цен, привело к разры­ву между оптовыми и розничными ценами. Произошло это в ус­ловиях роста покупательной способности крестьянина, обуслов­ленного улучшением хозяйствования на земле. Денежные излишки появились у некоторых крестьянских семей и в резуль­тате работы на отхожих промыслах.

Другой трудностью явилось то, что, несмотря на прирост сель­скохозяйственного производства, Белоруссия еще не могла обхо­диться своим хлебом. В 1926 году в республику было завезено зерна в два раза больше, чем в довоенном 1913 году. В 1927 году в связи с хлебозаготовительными трудностями в стране в целом, когда недобор зерна составил 128 миллионов пудов, ввоз зерна в Белоруссию уменьшился до 10 миллионов пудов.

Трудности с хлебозаготовками усугублялись и необоснован­ными слухами об усилении угрозы войны. В результате план за­готовок хлеба в республике в мае 1928 года был выполнен только на 71,3%.

В такой обстановке причины создавшихся трудностей, вмес­то глубокого всестороннего анализа, были объяснены попытками кулачества «организовать голод». В качестве основного метода Сталин надая практиковать силовой метод, апробированный им во время поездки в Сибирь и на Урал в связи со сбоями в хлебоза­готовках. Отказ крестьян продавать хлеб по твердым государ­ственным ценам, взвинчивание цен на хлеб, припрятывание его стало расцениваться как саботаж, как попытка ввергнуть страну в хозяйственный кризис. Выход из сложившейся ситуации был найден в применении чрезвычайных мер против кулаков, в кото­рые сплошь и рядом стали зачислять только что распрямивших плечи середняков и даже бедняков.

Был ли альтернативный путь этим мерам? Да, был. Сторон­ники Н.И.Бухарина не отрицали, как показывает начатый углуб­ленный анализ их представлений, необходимости привлечения средств деревни на строительство индустрии. Вместе с тем они отстаивали курс на одновременный подъем крестьянского хозяй­ства и развитие разнообразных форм кооперации, повышения цен на хлеб и так далее. При этом они выступали против превраще­ния чрезвычайных мер в постоянную политику партии в деревне, против ускоренной и принудительной коллективизации.

Но Сталиным и его соратниками, сконцентрировавшими в своих руках неограниченную власть, не было проявлено ни госу­дарственной мудрости, ни понимания ленинских принципов ук­репления союза рабочего класса с крестьянством. Более того, иг­норируя эти принципы, они в соответствии со зловещим тезисом об усилении классовой борьбы по мере развития социализма (про­возглашен в июле 1928 года) пошли на слом механизма НЭПа и широкое использование мер силового нажима по отношению к крестьянству, государственному и хозяйственному аппарату. Это была чистой воды продразверстка времен «военного коммуниз­ма». Крестьянам запрещался вывоз хлеба на рынок, а у тех, кто не выполнял это указание, хлеб конфисковывался. Только в янва­ре — феврале 1928 года в Белоруссии было конфисковано 70 ты­сяч пудов хлеба. Предпринятые насильственные меры по изъя­тию хлеба помогли в 1927 —1928 хозяйственном году выполнить доведенный республике план хлебозаготовок. Хлебопродуктов было заготовлено в 3,5 раза больше, чем в 1926 — 1927 хозяйст­венном году. Но это была пиррова победа. В республике назревал голод. В письме из Оршанского округа с тревогой сообщалось, что около 35 тысяч крестьянских хозяйств остались совсем без хлеба, люди едят жмыху, вику, ожидается большая смертность. Аналогичные сообщения поступали и из других мест.

Крестьяне начали оказывать сопротивление такой политике. Это нашло выражение в поджогах и вооруженных выступлениях. Только за 1927 — 1929 годы в деревнях Белоруссии было совер­шено 1637 поджогов и произошло около 80 вооруженных выступ­лений. Аналогичным было положение и в стране.

Но это не отрезвило Сталина и его окружение. Игнорирова­ние рынка продолжалось. Правда, изъятие хлеба уже осуществ­лялось через колхозы, для чего намечалось резко усилить темпы коллективизации. Тех, кто не хотел вступать в колхоз, обкладыва­ли твердым заданием, размеры которого на 50% были выше обыч­ных. Кто не выполнял твердых заданий, а их невозможно было выполнить, раскулачивались и отправлялись в отдаленные райо­ны страны.

В начале 1930 года в Белоруссии было определено к раскула­чиванию 10 — 15% крестьянских хозяйств (кулаков же насчиты­валось примерно 4,2%). Имущество раскулаченных передавалось в колхозы. Только в мае 1930 года у так называемых кулаков было экспроприировано орудий труда и средств производства на 11,3 миллиона рублей, что составляло почти половину всех недели­мых фондов, имеющихся у крестьян (примерно 22 миллиона рублей).

О том, что опасность кулака намеренно раздувалась, гово­рит многое. Секретарь ЦК КП(б)Б В.Г.Кнорин, выступая с докла­дом в ноябре 1927 года по случаю 10-й годовщины Великой Ок­тябрьской социалистической революции, отмечал, что развитие сельского хозяйства республики шло по линии усиления не эксп­луататорских классов, а середняцких групп. Но это в расчет не принималось. Темпы коллективизации и наступления на кулака усиливались.

Тех, кто выступал против волюнтаристских, силовых методов в экономике (Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, М.Н.Томский), Сталин зак­леймил как правых уклонистов. В Белоруссии в правоуклонистских тенденциях были обвинены народный комиссар земледелия Д.Ф.Прищепов, его сотрудники Лобановский, Жданович, Ярошук, Хауке, Кисляков, а также М.Горецкий, А.Смолич и другие.

Главное обвинение, которое было предъявлено Прищепову и его сторонникам, сводилось к насаждению хуторизации в Бело­руссии. Но это была не инициатива Прищепова. Еще сентябрьс­кий (1924 года) Пленум ЦК КП(б)Б, учитывая реальную ситуацию, принял постановление о выработке нового кодекса БССР, в кото­ром рекомендовалось допустить свободу выбора крестьянами форм землепользования, в том числе и выход на хутора. Это под­твердил апрельский 1925 года Пленум ЦК РКП(б). Выполняя партийные указания, Наркомзем БССР, возглавляемый Д.Ф.При-щеповым, разработал «Перспективный план развития сельского хозяйства БССР на 1925/26 — 1929/30 годы », в котором предус­матривалось дальнейшее создание хуторов и мелких поселков типа отрубов. Это план был принят ЦК КП(б)Б и Советом Народ­ных Комиссаров БССР, одобрен IX съездом Компартии Белорус­сии. Прищепов и аппарат Наркомата, таким образом, были толь­ко исполнителями директивных установок партии, а их обвинили в насаждении хуторов и кулачества. В соответствии с намечен­ным планом в Белоруссии за период с 1924 по 1929 годы было переселено на хутора и отруба 129692 крестьянских хозяйства. На нужды хуторизации было выделено и израсходовано 4,8 мил­лиона рублей, а также было отпущено около 6 миллионов рублей кредита, их выделяло правительство Белоруссии.

Безосновательными являются и вменяемые в вину Прищепову установленные в республике минимальные и максимальные нормы крестьянского землепользования. Они были определены новым Земельным кодексом БССР в 1925 году, утвержденным Президиумом ЦИК БССР и, естественно, не являлись изобретени­ем Наркомзема БССР и самого Д.Ф.Прищепова.

Что же определяло такие нормы? Ответ на этот вопрос мы сможем найти только тогда, когда окунемся в конкретную обста­новку того времени. В то время, точнее в 1926 — 1927 годах, у 800 тысяч крестьянских хозяйств Белоруссии имелось на вооружении 133,1 тысячи сох, 136,9 тысяч деревянных борон, 1710 тысяч сер­пов и кос. С учетом этой «материально-технической базы» и стро­илась дифференциация норм землепользования. Для одного хо­зяйства и минимальная в 6 гектаров норма была большой, другому же крестьянину, имевшему и инвентарь, и рабочую силу, макси­мальная норма в 9 — 13 гектаров в расчете на семью из четырех человек не ломила плечи. Да и нормы были не окончательными. В зависимости от качества земли и рельефа местности они могли изменяться, что было вполне оправдано. Хозяйства с максималь­ными нормами, сулившие неплохие результаты, вскоре стали за­числяться в кулацкие, поскольку отдельные использовали наем­ный труд. Но найм в условиях перенаселенности деревни и отсутствия необходимых орудий труда был узаконен Советской властью как временная и необходимая мера. В Белоруссии в 1929 году по найму в сельском и лесном хозяйстве работали 180 —190 тысяч человек. Прищепов, как видно из вышесказанного, был здесь не при чем. И тем не менее, он и еще 28 «правых, уклонистов» были исключены из партии. В число правоуклонистов были за­числены старый большевик с дореволюционным стажем А. С.Сла­вянский, президент АН БССР В.М.Игнатовский, А.Г.Червяков и другие. Многим из них в дальнейшем это стоило жизни.

Борьба с правым уклоном сопровождалась форсированием коллективизации, наступлением на кулака на Основе лозунга обо­стрения классовой борьбы по мере упрочения социализма.

Как известно, ХП съезд КП(б)Б в соответствии с первым пяти­летним планом наметил обобществить в Белоруссии к концу пер­вой пятилетки 18% посевных площадей. Это были вполне прием­лемые сроки. Но вскоре они были пересмотрены. 5 января 1930 года ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпе коллективиза­ции и мерах помощи государства колхозному строительству». В ответ на это постановление Пленум ЦК КП(б)Б, проходивший 3 — 8 января 1930 года, принял решение коллективизировать к нача­лу весеннего сева текущего года 75 — 80% крестьянских хозяйств. Кроме того, вскоре в ЦК ВКП(б) была направлена записка, в кото­рой содержалась просьба включить Белоруссию в число районов полного обобществления сельского хозяйства и объявить ее рес­публикой сплошной коллективизации. В качестве доказательства приводилась следующая мотивировка: к февралю 1930 года из 100 районов республики в 30 было коллективизировано 86, а в 7 районах — 100% крестьянских дворов.

Спешка вверху вызвала гонку внизу. Организаторская и по­литическая работа игнорировалась. Для форсирования коллек­тивизации в деревню были брошены сотни уполномоченных, ко­торые чинили еще большие беззакония, чем местные перегибщики. Часто угрожая наганом, эти уполномоченные со­ставляли списки «желающих» вступать в колхозы. В райцентры летели бодрые рапорты. Наиболее ретивым удавалось охватить коллективизацией целые районы. Всех сопротивляющихся раску­лачивали. К маю 1930 года было раскулачено 15629 хозяйств. Это дало свои результаты. Если в январе 1930 года коллективизацией было охвачено 20,9% крестьянских дворов, то к марту этого же года уже 58%. Но республика пожинала горькие плоды. Крестья­не высказывали недовольство Советской властью и политикой партии, протестовали против нарушений законности, брались за винтовки. Только в 1930 году, по неполным данным, произошло более 500 крестьянских выступлений.

Наряду с форсированием темпов коллективизации допуска­лись и другие перегибы — перескакивание к коммунам, обобще­ствление всего крестьянского имущества, даже мелкой птицы и так далее.

В результате кавалерийской атаки на мужика произошло рас­крестьянивание крестьянства. Крестьянин впал в шоковое состо­яние. Не желая вступать в колхозы, крестьяне резали скот, чем нанесли непоправимый урон сельскому хозяйству республики. К маю 1930 года количество лошадей в БССР уменьшилось на 173,5 тысячи, крупного рогатого скота — на 532,6 тысячи, или на 25,6%.

Глубина и трагизм допущенных ошибок вскоре стали столь очевидными, что потребовались экстренные меры по их исправ­лению. Поэтому вскоре начался откат репрессий. Свидетельством тому были постановление ЦК ВКП(б) « О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном строительстве», принятое 14 марта 1930 года, и статья И.В.Сталина «Головокружение от успехов». Но по­править положение не удалось. Из колхозов начался массовый отлив крестьян. За три месяца, с марта по июнь 1930 года, число коллективизированных хозяйств в Белоруссии сократилось с 58% до 11,1%.

Но и после этого должных выводов не было сделано. ХIII съезд КП(б)Б, проходивший с 30 мая по 12 июня 1930 года, признал по­литическую и организационно-практическую работу ЦК КП(б)Б правильной, целиком отвечающей генеральной линии ВКП(б). Такой некритичный подход к допущенным промахам и ошибкам положил начало новым. Съезд взял курс на восстановление и форсированное создание новых колхозов. Было принято реше­ние уже к январю 1931 года, то есть за полгода, охватить низовой кооперацией не менее 35% крестьянских хозяйств. Позже, 11 сен­тября 1931 года, Бюро ЦК КПБ приняло решение завершить кол­лективизацию в республике к весне 1932 года, хотя ЦК ВКП(б) ориентировал осуществить эту работу в 1932 — 1933 годах. На чрезмерное форсирование темпов коллективизации в Белорус­сии отреагировала газета «Правда». 8 сентября 1931 года она от­кликнулась критической статьей «Не отставать и не забегать».