Проблема направленности эволюции

Существуют реальные трудности понимания того, как из ненаправленных и обратимых микроэволюционных процессов вырастают направленные и необратимые процессы макроэволюции. С середины XIX века известна аналогичная проблема в физике, вокруг которой также сломан не один десяток перьев, — соотношение между обратимостью движения каждой отдельно взятой молекулы и необратимостью поведения их больших совокупностей. В биологии эти трудности часто трансформируются в попытку доказать математическую невероятность возникновения упорядоченного макроскопического организма путем случайного перебора возможных комбинаций его микроскопических составляющих (ге­нов, молекул).

Например[31], выдающийся отечественный эколог Н.Ф. Реймерс указывал, что геном человека является лишь одной из 10¹⁰⁰⁰ возможных (с учетом некоторых физико-хи­ми­чес­ких ограничений) комбинаций входящих в него нуклеотидов (п. 4.3.3.1). Если это число разделить на число всех особей всех видов, когда-либо живших на Земле, то получается, что для отыскания данного человеческого генома каждый ранее существовавший организм, начиная с первых одноклеточных, должен был бы в течение своей жизни осуществить перебор 10⁹⁰⁰ (еди­ни­ца с девятьюстами нулями!) вариантов генома, что, конечно, абсурдно. Отсюда делается вывод, что эволюционный процесс в целом является предельно узконаправленным и, если развивать эту логику до конца, по-иному идти не мог.

Слабое место таких рассуждений заключается в фактическом навязывании эволюции — задним числом — предельно узкой цели: создать именно человека с его уникальным геномом. Вероятность случайного попадания в такую крохотную мишень с расстояния в четыре миллиарда лет и в самом деле ничтожно мала. Однако человеческий геном не является единственной комбинацией нуклеотидов, соответствующей целесообразно устроенному организму сравнимого уровня сложности. Поэтому задача эволюционного процесса, если бы кто-то мог задать ее природе, заключается не в том, чтобы попасть именно в эту мишень, а в том, чтобы попасть в любую из большого множества мишеней — а это уже существенно проще. Впрочем, поскольку все равно нет разумного способа определить долю «це­ле­со­об­раз­­ных» геномов среди возможных, все рассуждения такого рода остаются чисто спекулятивными и не обладают убедительной силой.

4.3.4.1 Станислав Лем. «О невозможности жизни»

Остроумная пародия на описанный выше способ рассуждений «зад­ним числом» содержится в рассказе Станислава Лема«О невоз­мож­но­сти жизни»[32]. Герой рассказа обсуждает вероятность своего появления на свет:

«Некий военный врач во время первой мировой войны вышвырнул за дверь сестру милосердия, по ошибке вошедшую в палату, где он оперировал. Будь сестра лучше знакома с госпиталем, она бы не перепутала операционную и перевязочную палаты, а не войди она в операционную, хирург бы ее не вышвырнул; не вышвырни он ее, его начальник, полковой врач, не сделал бы ему замечание за неподобающее обращение с дамой¼, а не сделай начальник ему замечание, молодой хирург не счел бы нужным извиниться перед сестрой милосердия, не пригласил бы ее в кондитерскую, не влюбился, не женился, так что не было бы на свете и профессора Бенедикта Коуски — ребенка именно этой супружеской пары.

Из вышеизложенного, казалось бы, следует, что вероятность появления на свет профессора Бенедикта Коуски¼ определялась вероятностью того, что сестра милосердия в такой-то месяц, день и час ошибется дверью. Но это отнюдь не так. В тот день молодой хирург Коуска вовсе не должен был оперировать; но его коллега, доктор Попихал, относил тетке белье из прачечной, света на лестнице не было, так как пробка перегорела, в результате чего он свалился с третьей ступеньки и вывихнул ногу в лодыжке; Коуске пришлось его заменить. Если бы пробка не перегорела, Попихал не вывихнул бы ногу, и тогда оперировал бы он, а не Коуска; Попихал, известный своей галантностью, не употребил бы соленых словечек для выдворения из операционной сестры, вошедшей туда по ошибке, а, не обидев ее, не счел бы нужным уславливаться о свидании; впрочем, совершенно независимо от всяких свиданий, совершенно ясно, что из гипотетической связи Попихала с сестрой милосердия получился бы не Бенедикт Коуска, но, самое большее, некто совершенно другой, чьи шансы появиться на свет в работе не рассматриваются¼

Надо принять в расчет не одно, но множество случайных совпадений: и то, что сестру милосердия направили в этот, а не другой госпиталь; и то, что ее улыбка в тени, отбрасываемой чепцом, издалека напоминала улыбку Джоконды; а также то, что в Сараеве застрелили эрцгерцога Фердинанда; ведь не будь он застрелен, война бы не вспыхнула, а не вспыхни война, наша барышня не стала бы сестрой милосердия; поскольку же родом она была из Оломоуца, а хирург — из Остравы, они, вернее всего, никогда бы не встретились¼ Но все это справедливо также по отношению к тем предкам рода Коуски и рода сестры милосердия, которые, еще не ставши людьми, вели четверорукий образ жизни в раннем палеолите», и так далее, вплоть до расстройства желудка у мамонтов, которые пили влтавскую воду, которая приобрела слабительные свойства из-за сульфатов, которые вытеснялись из нижнеюрских пластов благодаря землетрясению, вызванному падением метеорита из потока Леонид точно на Динарское нагорье¼

Априорная (то есть вычисляемая до начала событий) вероятность того, что каждое из этих неисчислимых совпадений случится, причем в нужное время и в нужном месте (иначе не родится профессор Коуска), очевидно, равна нулю с любой разумной точки зрения. Следует ли отсюда, что профессор Коуска (и любой другой человек, животное или растение) не может существовать, или что весь ход мировых событий стремился к появлению на свет именно данной личности?