Критические ситуации трудного и простого мира

Если в простом и легком жизненном мире существует толь­ко одна критическая ситуация — стресс, который феноменоло­гически тождествен кризису, то в простом и трудном жизнен­ном мире происходит их дифференциация. Мы уже писали о том, что в трудном мире развивается механизм терпения (точ­нее — механизм «терпения—надежды»), назначение которого — совладание со стрессом. Но в каком-то смысле именно механизм терпения и делает возможным существование стрес­са как особой психологической ситуации: не будь терпения, мы бы всякий раз сталкивались с инфантильным кризисом. Стресс, собственно, это удерживаемый в узде терпения, сми­ренный терпением инфантильный кризис. Вся жизнь суще­ства трудного и простого мира пронизана стрессом, который с энергетической точки зрения предстает как напряженное ди­намическое равновесие двух установок, инфантильной и реа­листической. Экономия трудного и простого мира такова: либо постепенно накапливающаяся энергия этого напряжения утилизуется во внешне ориентированной деятельности, либо она вынуждена канализироваться через сому как носитель витальности, порождая психосоматическую симптоматику.

Фрустрация в трудном и простом мире совпадает с кризи­сом. В самом деле, если у существа этого мира, обладающего единственной потребностью (единственным жизненным от­ношением, мотивом, деятельностью), возникает фрустрация, т. е. невозможность удовлетворить эту потребность, то вся его жизнь в целом оказывается под угрозой, и, значит, подобная ситуация равносильна кризису.

Существует ли в этом жизненном мире конфликт? Если представлять простоту жизненного мира как его односостав-ность, то, разумеется, при отсутствии конкурирующих моти­вов конфликта быть не может. Но даже при допущении объек­тивной многосоставности жизни существа этого мира кон­фликта — как разыгрывающегося в сознании неразрешимого в данный момент противоречия между двумя мотивами — здесь нет. Внутренняя простота жизненного мира в том и со­стоит, что у субъекта нет ни стремления к единству сознания, ни способности психического сопряжения и взаимоучета не­скольких жизненных отношений. Возникающие объективные противоречия между различными жизненными отношениями не становятся предметом специальной психической перера­ботки, они разрешаются не сознательными и волевыми усили­ями субъекта, а механическим столкновением побуждений. То из них, которое оказывается сильнее в данный момент, захва­тывает власть над всем жизненным миром и монопольно владеет им до тех пор, пока какой-либо другой ситуативно воз­никший мотив не превысит его по силе побудительности. В результате этой игры побуждений объективно складывают­ся такие положения, при которых вышедший на арену мотив лишается возможности реализоваться из-за предшествующе­го поведения, которое было движимо другим мотивом и, есте­ственно, не учитывало негативных последствий своего осуще­ствления для иных жизненных отношений субъекта. (Этой типологической ситуации соответствует, например, поведение импульсивного человека, который, действуя под влиянием момента, не способен сдерживаться соображениями о послед­ствиях поведения для других, неактуальных в данный момент жизненных отношений.) Словом, объективные столкновения разных жизненных отношений в этом мире вполне мыслимы, но назвать их конфликтом нельзя.

Легко представить, что отсутствие внутренних конфлик­тов неизбежно приводит к постоянным внешним столкнове­ниям жизненных отношений, но эти столкновения протекают в форме фрустрации — актуальный мотив не может быть реа­лизован. Отсюда, кстати, становится понятной позитивная роль, «нужность» внутренних конфликтов для жизни. Они сигнализируют об объективных противоречиях жизненных отношений и дают шанс разрешить их до реального столкно­вения этих отношений, чреватого пагубными последствиями.

Существует, впрочем, и другой вид конфликтов, которые разыгрываются в пределах одного жизненного отношения. Это — конфликты между целями, направленными на реализа­цию одного мотива, или между операциями, ведущими к до­стижению одной цели. Такие «операциональные» конфликты встречаются в простом и трудном жизненном мире, но они принципиально отличаются от «внутренних конфликтов». Если бы Буриданов осел выбирал, идти ли ему к стогу сена или к ослице, — это был бы внутренний конфликт, требующий соподчинения потребностей. А колебания в выборе пути удов­летворения одной и той же потребности — это скорее особый вид барьеров. Таким образом, операциональный конфликт является не самостоятельной критической ситуацией, а фрустратором.

Проведенный анализ позволяет сделать общий вывод: сами по себе фактические обстоятельства жизни не предопределя­ют однозначно тип критической ситуации, возникающей у че­ловека. Личность, в мироощущении которой доминирует реа­листическая установка, будет порой находиться в состоянии фрустрации даже в обстоятельствах, при которых другие люди испытывали бы состояние конфликта.