III. Современное общество в ситуации постмодерна

Сказанное выше позволяет заключить, что мировое сообщество в настоящее время переживает переходное состояние. С одной стороны, оно уже утратило характерные черты модерна, а с другой стороны, в нем еще не обнаружились признаки, позволяющие идентифицировать его новую качественную определенность. Нечеткость, расплывчатость, неопределенность — явные признаки переходного состояния. Французский философ Ж. — Ф. Лиотар назвал это состояние «ситуацией постмодерна». Термин «постмодерн» прижился, оказался достаточно удачным для характеристики современной эпохи.

Постмодерн (буквально: то, что после модерна) — это не новая эпоха, не новая культура и не новая система базовых ценностей. Это состояние человеческого общества и человеческой культуры после того, как модерн завершился. Его сравнивают с похмельем после длительного упоения процессом модернизации, на алтарь которого положены сотни миллионов человеческих жизней, затрачено колоссальное количество физической и психической энергии, а результаты оказались более чем сомнительными.

Постмодерн это период осмысления пройденного, подведения итогов, переоценки основных ценностей модерна, прежде всего базовой из них — рациональности. Переходный период от модерна к новому состоянию мира и человека необходим и для того, чтобы гарантировать дистанцированный взгляд на модерн. Именно поэтому в содержании постмодерна большое место занимает критический анализ философских и нравственных оснований модерна.

Кризис модерна связывается прежде всего с самодискредитацией разума, кризисом аутентичности человека, который как бы потерялся в мире, созданном им самим. Французский философ-постмодернист Ж. Деррида очень метко подметил, что человек позднего модерна живет в действительности, полной «неразрешимостей». Он не знает многое из того, что встречается ему на каждом шагу, и тем не менее, это не мешает ему преуспевать в жизни. Мир модерна состоит из неизвестных величин, знать о которых необязательно. Делай свое дело — и не думай больше ни о чем. Однако как показали теоретики постмодерна, комфортность существования при минимуме рассуждений, в мире, состоящем из неизвестного и неразрешимого — очень непростое дело. Мир, на поверку, оказывается очень бесприютным, не приспособленным для простых человеческих чувств, несмотря на внешние удобства, создаваемые с помощью науки и техники.

Проект модерна был, по сути своей, тоталитарным. В его основании лежало стремление создать глобальный мировой порядок, в котором не было бы места хаосу, спонтанности, иррациональности. Он был величайшей из утопий, когда - либо проектируемых в истории мысли. Один из теоретиков постмодерна, Ж. — Ф. Лиотар, говорит о модерне как эпохе «метарассказов», то есть последовательно сменявших друг друга глобальных схем (напоминавших больше «прокрустово ложе»), в «которые пытались втиснуть все многообразие мировой культуры. Лиотар выделяет три таких «метарассказа»: проект Просвещения; гегелевский идеализм; марксизм. После того, как потерпел крах марксизм, как подчеркивает Ф. Лиотар, стала очевидной невозможность любой попытки насильственной организации человеческого счастья. История показала, что человеческая действительность принципиально не может быть «схвачена» в рациональном дискурсе. В ней всегда присутствует «иное», то, что никогда не может быть артикулировано, но, тем не менее, реально существует и обладает ценностью для человека. Замалчивание этого невысказанного, «иного» — это и есть признак тоталитарности проекта модерна. Именно поэтому для иллюстрации его сущности Т. Адорно и М. Хоркхаймер используют образ Аушвица[86]. Характерный для «проекта Просвещения» ценностный набор — примат формы над содержанием, вытекающий из этого эстетизм и отсутствие четких моральных установок — они назвали фашистским, имея в виду не регрессию к крови и почве, а тот культ силы, который в целом характерен для эпохи модерна.

Наконец, исчерпанность модерна, по мнению постмодернистской критики, проявиласьеще в одном существенном обстоятельстве: он перестал обеспечивать тот минимум солидарности и справедливости, который необходим для нормального функционирования сообщества. Солидарность означает степень общности, близости людей, объединенных в той или иной общественной форме. Она может обеспечиваться внешними, часто принудительными способами, или вытекать из кровнородственных связей, основываться на духовной близости людей. Второй способ солидаризации гораздо крепче, однако он характерен для небольших социальных общностей.

Солидарность, понимаемая еще и как ощущение «Мы», — очень важный социологический фактор, сигнализирующий о монолитности основных социальных форм — государства и гражданского общества. Ослабление солидарных связей делает общество беззащитным перед экономическими и политическими кризисами, атрофирует волю и способность к сопротивлению внешней агрессии. Кризис солидарности означает нарастание раскола между основными социальными группами и девальвацию единой системы общезначимых ценностей.

В условиях модерна солидарность опиралась на общие правила экономической деятельности, общие политические цели, единые стандарты образа жизни. Это было возможным потому, что общество модерна было более или менее гомогенным (однородным), и, следовательно, социальные правила, нормы и духовные ценности были ясными и понятными для всех европейцев.

Однако солидарность тесно сопряжена с другим важным условием социального бытия — справедливостью. Если первая является социологическим феноменом, то вторая имеет нормативную природу, относится к компетенции практического разума. Это означает, что она более чувствительна к различиям, менее универсализируется. Минимум справедливости в обществе гарантируется правом. Однако право опирается на «усредненную» норму справедливости, поэтому, чем разнороднее общество, тем больше в нем ощущается дефицит справедливости.

Справедливость и солидарность тесно связаны и, чаще всего, солидарное общество является одновременно и справедливым обществом. Поэтому кризис солидарности, наступивший в результате плюрализации общества, означает одновременно и кризис справедливости.

Таким образом критика модерна составляет только первую, негативную часть постмодернистской стратегии. Вторая, позитивная часть, представляет попытку дать свое понимание общества и человека, в ситуации, когда модерн, а вместе с тем — и «история», завершились.

Главная отличительная черта современного общества — это Мультикультурализм. Он проявляется в сосуществовании в одном пространстве и времени множества разнородных ценностных сфер: политических устройств, хозяйственных моделей, правовых систем, религиозных конфессий, образов жизни, предпочтений моды и т. д. Этот Мультикультурализм является «парадоксальным» результатом длящегося половину тысячелетия процесса «расколдовывания» действительности через ее рационализацию. В этом процессе удивительным образом переплелись целевая и ценностная рациональности, что привело, в конце концов, к феномену гетерогенной плюральности мира. Мир никогда не был однородным и монолитным, в нем всегда присутствует многообразие и разнообразие. Но оно, через большую или меньшую цепочку опосредований всегда редуцируется к некоему смысловому единству, онтологическому центру. Так было всегда. В рамках культуры это единство обеспечивается мировоззрением — мифологическим, религиозным, филосовским. В различных сферах культуры существуют свои, специфические средства обеспечения единства многообразного: центры власти, научные парадигмы, конвенциональные нормы. Мультикультурализм принципиально отвергает даже намеки на необходимость таких центров консолидации.

С другой стороны, в социальном плане постмодерн означает неприятие авторитета любых обобщающих структур — от государственных до корпоративных, от великих идей и этических систем до правил поведения за столом. Налицо децентрализация общественной жизни, атрофия традиционных интегрирующих инстанций: государства, профсоюзов, Церкви.

«Отказ в доверии» этим инстанциям объясняется тем, что их стабилизирующая роль опиралась на явное или скрытое насилие: правовое, религиозное, экономическое. Мультикультурное общество не приемлет насилия, считая его инструментом подавления различного, нестандартного, оригинального. Главная ценность этого общества — справедливость. В условиях плюрального мира справедливость состоит не в обеспечении «средней нормы» справедливости, а в том, чтобы соблюсти интересы всех, не ущемляя при этом никого. Не принудить всех к равенству перед некой метаинстанцией (законом), а дать всем возможность быть собой.

Следовательно, постмодерное общество - это общество равных притязаний при отсутствии обязательного для всех закона.

Несправедливость, против которой восстает постмодерн, многогранна. Она проявляется не только в том, что человек преследуется по политическим, религиозным или этническим основаниям. Даже принятие определенной картины мира, научной парадигмы, навязывание образа жизни, моды и т. п., есть насилие, творящее несправедливость. Принимая, в качестве господствующего, что-нибудь определенное, сообщество тем самым вытесняет «за скобки» все остальные возможные проекты. К примеру, о человеке можно говорить с точки зрения антропологии, физиологии, социологии, юриспруденции, философии. Каждый из указанных дискурсов имеет право на существование, но как быть с попытками какого-либо из них монополизировать право на истину о человеке? Они оцениваются в постмодерне как несправедливые по отношению к другим.

То же самое можно сказать о навязывании определенной модели хозяйствования (рыночное) или «единственно правильного» типа политического устройства (либерально-демократического).

Справедливость состоит во внимании к различному. Человек в ситуации постмодерна обладает гораздо большей чувствительностью, чем его предок из эпохи модерна. Он более восприимчив к различиям, нюансам, оттенкам. То, что казалось вполне нормальным и допустимым сто лет назад, воспринимается современным индивидом весьма болезненно и оценивается как несправедливость. Уважение к сложности сознания другого, недопустимость упрощений, приведений к общему знаменателю и есть настоящая справедливость, в отличии от единственного, пусть даже очень аргументированного решения. Ведь агрессивность, как правило, базируется на упрощенной картине мира.

Если постмодерн принципиально отвергает привычные способы социального интегрирования, это означает, что для него актуальна проблема общественной стабильности и социального порядка. Как обеспечить единство общества, не прибегая при этом к традиционному насилию? Американский философ Р. Рорти так определил сущность этой проблемы: «... мы либо вырабатываем ощущение самотождественности через отношение к чему-то нечеловеческому (Богу, Истине, чему-то, что было бы и без людей), либо мы обретаем смысл жизни и нравственную идентичность в своем отношении с другими людьми. Первое называется объективностью, второе — солидарностью»[87].

Общество постмодерна вынуждено по-новому ставить и решать старую, классическую проблему — социальной солидарности, которая в философии известна как проблема соотношения целого и его частей. Для модерна был характерен первый (из указанного выше Рорти) способ солидаризации общества. Постмодерн пытается совместить перспективу солидарности и перспективу справедливости. Это есть ничто иное, как попытка объединения нормативного и теоретического подходов в объяснении сущности общественной жизни. Со времен Канта, который заявил о дуализме практического и теоретического разума, такие попытки предпринимались неоднократно, но всегда терпели неудачу. Решение, предложенное теоретиками постмодерна, также оказалось безуспешным: они, в конце концов, пожертвовали солидарностью в угоду справедливости.

Модель современного общества, представленная в работах Лиотара, Рорти, Дерриды, Вельша и других ведущих теоретиков постмодерна, можно обобщенно охарактеризовать как «хао-космос». Это общество, в котором отсутствует единый смысловой и властный центр. Онтологией мира объявлен хаос, который и призван организовывать человек, внося в этот хаос свое собственное начало, формируя свой собственный космос. Действительность превращается в игровое поле, в театр, где режиссеры, в роли которых выступают религиозные пророки, национальные лидеры, партийные вожди, — а иногда просто сумасшедшие мессии — ставят свои «спектакли», в которых реально страдают реальные люди[88]. Для человека это оборачивается трагедией утраты идентичности, пребыванием без корней, без близких по духу и образу жизни людей.

В современном обществе имеют место различные типы реакции на этот страх перед миром. Самый распространенный из них — этнический. Именно этническая группа обеспечивает убежище от враждебного или равнодушного мира. В ней легко провести различие между хорошим и плохим, допустимым и недопустимым, справедливым и несправедливым, однако различия эти будут действовать только внутри, группы. Действенность и авторитет правил не распространяется за пределы данной смысловой общности.

Противостояние «Мы — Они», характерное для древнего мира, возрождается в форме «неотрайбализма» (от англ, tribalism — племенной)- этнического сепаратизма, который в многонациональных государствах выливается в кровавые межэтнические столкновения. Популярный современный политолог и футуролог С. Хантингтон прямо утверждает, что преобладающим типом политики в современном мире становится этническая политика, и она же является основной причиной столкновений и конфликтов[89]. Реалии современной мировой политики, к сожалению, подтверждают этот прогноз, но здравый смысл подсказывает, что балансирование на грани войны и мира не может считаться нормальным состоянием, как об этом говорят сторонники теории «хао-космоса». Современный мир как никогда нуждается в единстве, и поэтому теоретические и практические попытки его обрести не прекращаются.