АСИММЕТРИЯ МОЗГА И ЗНАКОВЫХ СИСТЕМ 6 страница

Несомненно, что к сходным выводам подводят и некоторые из новых физиологических работ о языках мозга, в которых недаром отмечается значение идей Тома [37, с. 421]. В таких патологических условиях, как эпилептический припадок, система нейронов в целом описывается континуальными моделями. Но аналогичные явления могут отмечаться и при нормальной

работе мозга, участки которого описываются как ткани со спонтанно активными элементами [37, с. 92—100].

Применение в моделях мозга языка топологии и других методов, важных для описания связных целостных объектов, характеризующихся непрерывностью, не только дает возможность использовать в науке о человеке более развитые части современной математики, но может и привести к постановке таких задач, которые потребуют разработки принципиально нового математического аппарата. В этом отношении новейшие работы в области моделей мозга могут оказаться существенным стимулом для развития и математики, и кибернетики.

Как заметил А. Н. Колмогоров, «условные рефлексы свойственны всем позвоночным, а логическое мышление возникло лишь на самой последней стадии развития человека. Все предшествующие формальному логическому мышлению виды синтетической деятельности человеческого сознания, выходящие за рамки простейших условных рефлексов, пока не описаны на языке кибернетики» [81, с. 54].

Решение задачи описания этих «дологических» форм сознания, к которой стремились и такие крупнейшие наши теоретики искусства, как Эйзенштейн [40, с. 62 — 137], представляет исключительный интерес для всех тех форм знаковых систем, которые но своей структуре отличны от логических языков. В раннем искусстве могут преобладать правополушарные целостные образы, позднее взаимодействующие с логическими понятиями.

Н. А. Бернштейн с большой четкостью на современном кибернетическом языке указал на различие (намеченное в физиологии еще раньше) между «дологическим» типом работы нервной ткани и теми эволюционно более новыми системами нейронов, действующих по принципу «все или ничего», которые преимущественно интересовали кибернетиков. От таких «канализованных» • неокинетических («новодвигательных») форм передачи нервных сигналов Бернштейн отличал формы палео-кинетические («древнедвигательные»), которые могут распространяться и поперек нервных волокон с диэлекрическими обо-i лочками, не составляющими преграды для палеокинетических сигналов [18, с. 294—295].

В принципе сходная точка зрения, предполагающая роль медленных потенциалов в работе головного мозга (представляемой топографической моделью), была недавно обоснована на большом экспериментальном материале в специальной книге К. Прибрама [37].

Исключительный интерес представляет вопрос о том, не преобладает ли «голографический» («палеокинетический») тип

в работе нервной ткани правого полушария в отличие от левого. Это соответствовало бы вероятному предположению об отражении в работе этого полушария черт, характерных для центральной нервной системы до появления звукового языка. Но следует подчеркнуть, что все указанные гипотезы нуждаются в тщательной экспериментальной проверке.

КАК ДАВНО ВОЗНИК ЗВУКОВОЙ ЯЗЫК?

Наш известный антрополог В. В. Бунак еще 25 лет назад предположил, что закрепление за левым полушарием функции управления звуковой речью произошло еще до верхнего палеолита (более 30000 лет до н. э.) [82, с. 241, 242]. Эта датировка была дана на основании обнаруженных им морфологических следов асимметрии функций двух полушарий на древних ископаемых черепах людей того времени. Более развитые речевые зоны левого полушария (см. рис. 16, а) оставляют след на черепе.

В то время на это доказательство (как и на аналогичные мысли, высказывавшиеся ранее другими антропологами) не было обращено должного внимания, так как существенные для этого данные о морфологической асимметрии полушарий у современных людей были проверены лишь в последние годы. Недавно окончательно была подтверждена точка зрения об асимметрии следов средней менингиальной артерии на эндо-кране — внутренней стороне черепа современного человека [83, с. 20 и 45; 34, с. 331; 24, с. 503—516]. Гипотеза В. В. Буна-ка, по которой речь уже была во времена верхнего палеолита, подтвердилась тщательным исследованием, проведенным безвременно умершей В. И. Кочетковой — одной из тех, кто создал палеоневрологию—новую на>ку о центральной нервной системе ископаемых людей [83, с. 155].

Кочеткова внимательно изучила слепки черепов предков человека, в частности неандертальцев, из десяти находок времени мустье (около 50 000—40 000 лет до н. э.) и пришла к выводу, что уже в это время (еще до появления в верхнем палеолите Homo sapiens) отмечается развитие речевой зоны Брока и зоны Вернике. Уже после смерти В. И. Кочетковой вывод о развитости морфологической асимметрии мозга у неандертальцев (в отличие, например, от питекантропов) был подтвержден на большом материале [84, ср. 34, с. 361; 153].

В последние годы идет дискуссия о том, был ли возможен у неандертальцев звуковой язык, для которого необходим специфический для современного взрослого человека характер вытянутой надгортанной полости зева, отсутствующей у новорож-

денного и у древнейших предков человека. На основании одного черепа неандертальца были сделаны расчеты, дающие и для него отрицательный ответ на этот вопрос, но они не кажутся бесспорными [40, с. 25—26; 34, с. 624]. В случае, если эта гипотеза подтвердится, окажется, что неандерталец (последний по времени предшественник Homo sapiens) уже имел (очевидно, возникшие благодаря мутациям) предпосылки для специализированных устройств ввода и вывода. Но использовались они не для обработки звуковой речевой информации, а еще главным образом для расчленения на элементы знаков языка жестов (принципиальная возможность этого явствует из характера использования пальцевой азбуки глухонемыми и слепоглухонемыми).

По гипотезе Н. Гешвинда [85], основную роль в развитии звукового языка сыграло развитие тех нижне-теменных участков мозга, которые обеспечивают связь между устройствами обработки информации разного рода, в частности, звуковыми и зрительными. Соответствующие области почти полностью отсутствуют у обезьян. Но пре - 'Первоначальном развитии этих участков мозга они могли способствовать прежде всего связям между зрительными и тактильными устройствами: характерно, что эти участки сильно развиты в правом полушарии, в чем иногда видят противоречие идее Гешвинда [24, с. 511].

Лишь потом место ранней пальцевой азбуки (древнейших элементов, на которые начали разлагать жесты при увеличении словаря языка жестов), мог занять звуковой язык. В этом отношении показательна предполагаемая история пальцевого счета. Знаки этой системы из жестов-иероглифов (которыми ведало правое полушарие) превращаются в эквиваленты числительных, относящиеся к сфере левого полушария. Поэтому по отношению к таким предкам человека, как синантроп, наряду с гипотезой о развитии у них зачатков речевой зоны мозга [83, с. 146] возможно и допущение о росте тех отделов мозга, которые потом стали заниматься звуковым языком, а первоначально «обслуживали» язык элементарных жестов.

Развитие зон, соответствующих специализированным устройствам вывода и ввода, в это время могло еще не сопровождаться асимметрией мозга, как это иногда наблюдается (в небольшом числе случаев, см. рис. 16, б) и у современных людей. Более определенные выводы можно сделать относительно времени, когда правая рука стала главной при выполнении основных операций с орудиями труда. Ответом на этот вопрос наука обязана нашему историку С. А. Семенову — создателю экспериментальной археологии, научной дисциплины, которая проверяет гипотезы о характере применения древних орудий посред-

ством воспроизведения аналогичных технологических процессов. Ему удалось установить, что судя по следам работы, обнаруживаемым на орудиях труда, неандертальцы в основном работали правой рукой [86].

С этим можно предположительно связать и одну странную находку времени мустье в Ираке в пещере Шанидар (древность находки определена по С14 как 46 900+ 1500 лет): там найден скелет 50-летнего старика-неандертальца, который потерял правую руку и долго жил после этого, причем он носил какие-то предметы в зубах, отчего они скошены с внутренней стороны.

В верованиях позднейшего времени нередко встречается культ божества с одной рукой, причем часто у священного существа почитается левая рука — как бы зеркальное отражение основной руки обычного человека. Иногда с этим связывается и обычай отрезания одной из рук или ее пальцев; так объясняют и соответствующие изображения в искусстве верхнего палеолита. Поэтому кажется вероятным, что скелет' из пещеры Шанидар — это первый след того, что в первобытной религии уже нашло отражение почитание одной из рук, их функциональная асимметрия.

По соображениям общего характера возможно, хотя и необязательно, что эта функциональная асимметрия рук могла сложиться в труде (и религии) первобытного человека (неандертальца) еще до того, как у него образовалась морфологическая асимметрия полушарий, управляющих руками. В этой связи стоит подчеркнуть, что правое полушарие является доминантным меньше чем у половины левшей в современном обществе, иначе говоря, эти два признака не строго коррелируют друг с другом, что подтверждается и данными о таких правших, которые, например, пишут и бросают мяч разными руками (ср. рис. 17).

Кроме человека, морфологическая асимметрия центральной нервной системы открыта у певчих птиц, для которых специфична интенсивная звуковая сигнализация [24, с. 23—44]. Видимо, необходимость выделения специальных отделов центральной нервной системы требуется ввиду значительного объема специализированных процессов, которые трудно сочетать с выполнением других задач. Кроме китов (и дельфинов), у которых обнаруживается асимметрия звукоизлучающего аппарата, некоторые млекопитающие, в частности мыши, кошки и обезьяны [24], обнаруживают тенденцию к подобной асимметрии, часто остающейся лишь индивидуальной характеристикой животного. Однако из антропоидов (человекообразных обезьян) асимметрия полушарий мозга бесспорна

только у одного вида горилл [87], а для других антропоидов лишь предполагается по не вполне окончательным данным [34, с. 361—363; 24, с. 512—513]. Но нигде эта асимметрия не становится настолько существенной, как у человека, для которого (видимо, непосредственно после мустье при переходе к верхнему палеолиту) характерно все более последовательное проведение наследственного различия между правым и левым, связанное с наличием звукового языка.

Звуковой язык, по-видимому, достаточно поздно в процессе становления современного человека становится основным инструментом общения — примерно за 50—30 тысяч лет до н. э. (при общей длительности процесса развития человека, оцениваемой приблизительно в 3—4 миллиона лет в свете новейших открытий в Африке). Но его истоки коренятся в звуковой сигнализации обезьян.

Среднее число различных сигналов (от 20 до 40) в разных системах звуковой сигнализации обезьян, не отличающееся существенно от числа сигналов в системах общения других позвоночных [40, с. 19], приблизительно соответствует среднему числу фонем — основных звуковых единиц естественного языка. Это можно было бы объяснить тем, что те характеристики центральной нервной системы (в частности, размер оперативной памяти), которые определяют по число, в процессе очеловечивания относительно мало изменились (хотя соответствующие данные о происхождении памяти еще пока недостаточны).

В постоянстве числа сигналов всех позвоночных вплоть до числа фонем можно было бы видеть подтверждение принципа, по которому генетический механизм хорошо <считает» примерно до 2 [18, с. 318]. Развитие языка шло не по пути увеличения числа первоначальных сигналов, а в направлении их превращения из неразложимых на части осмысленных знаков-сообщений в элементы, из цепочек которых строятся другие знаки, соответственно от языка правого мозга — к языку левого.

Знаки — звуковые сигналы — обезьян нечленораздельны, не строятся из цепочек. Каждый из 20—40 звуковых сигналов, которые издают обезьяны, представляет собой неразложимый звуковой комплекс, служащий знаком определенной стандартной ситуации подобно знаку воздушной тревоги в человеческих обществах. Опыты, при которых искусственно вызываются звуковые сигналы при раздражении мозга электродами, показали существенную разницу в локализации производства звуков, у человека — преимущественно в коре, у обезьян — в подкорковых глубинных областях.

Важнейшим отличием человекообразных обезьян от человека (точнее, мозга обезьяны от «левого мозга» человека) призна-

ется то, что они принадлежат к животным зрительного типа. Решение интеллектуальных задач у шимпанзе возможно только тогда, когда все предметы и орудия, необходимые для этого, оказываются одновременно в зрительном поле обезьяны (что можно сравнить с характерной для «правого мозга» человека установкой на данную конкретную ситуацию).

Исходя из этого Л. С. Выготский еще в начале 30-х годов предложил поставить опыт обучения человекообразных обезьян языку жестов, используемому глухонемыми; он заметил при этом, что находит сходство между обезьянами и людьми, страдающими афазией (иначе говоря, между мозгом обезьяны и «правым мозгом» человека, левый мозг которого поражен афазией). К сожалению, лишь 40 лет спустя этот опыт был осуществлен известными зоопсихологами супругами Гарднерами (не знавшими о догадке Выготского), обучившими обезьяну Уошо достаточно сложному языку жестов-иероглифов. Результаты их опытов были подтверждены и экспериментами Примака, который научил шимпанзе Сара пользоваться системой условных знаков, из которых она может строить последовательности (рис. 27) [37, с. 371].

Дальнейшее продолжение этих опытов на других шимпанзе [88], в том числе с помощью использования вычислительной машины как «учителя» обезьяны [34, с. 562—578], а в последнее время и на горилле, подтверждает далеко идущее сходство возможностей мозга обезьяны с «правым мозгом» человека. Особенно замечательно то, что Уошо способна выполнить синонимические преобразования комбинаций жестов-знаков в том именно духе, который характерен для правого полушария человека, где хранится толковый словарь языка. Супруги Гарднеры, объясняясь с Уошо жестами, называли «холодильник» комбинацией жестов-иероглифов «холодный» + «ящик». Уошо же сама придумала вместо этого комбинацию жестов «открой» + «пища» + «питье» [89]. Логическое название, построенное по типу логического высказывания «быть холодным» (о «ящике») Р (а), обезьяна заменяет соединением обозначения нужного ей действия с обозначением нужных предметов.

В экспериментах Примака особенно интересно для сопоставления с характерным для «правого мозга» человека языком иероглифов типа китайских то, что Сара сама предпочла располагать свои сообщения на доске вертикально, что было принято и Примаком (рис. 27).

Для подтверждения сходства употребления знаков обезьянами и ранних форм человеческого общения существенно то, что у Уошо один жест может относиться одновременно к целому

Рис 27. Система сигнализации шимпанзе Сара

комплексу предметов: «вред» — «царапина» — «красные пятна» — «пупок»; «слушать» — «будильник» — «сломанная стрелка часов» — «мигающий огонек»; «цветок» — «запах табака» — «кухня» и т. п. Такое комплексное употребление жестов совпадает с комплексным характером значений наиболее ранних слов младенческого лепета.

Такую размытость значений в большой степени сохраняют и развитые человеческие языки. Поэтому в последнее время предложена теория, по которой для их описания нужны «размытые множества» (fuzzy sets), принадлежность к которым того или иного предмета определяется в зависимости от данной ситуации [90]. В логическом языке всегда известно, принадле-

жит данный предмет множеству (P(W) = 1) или нет (P(W)=0). В естественном языке P(W) принимает значения от 1 до 0 в зависимости от воздействия контекста [42, с. 316], то позволяющего отнести предмет к размытому множеству, то затрудняющего такое решение.

Особенности человеческого восприятия в отличие от вычислительных машин видят в способности оперирования с размытыми множествами [91] В этом смысле можно сказать, что язык каждого современного человека занимает промежуточное место между сигнализацией Уошо и строгой однозначностью машинных языков.

У Уошо такая комплексность значений или многозначность связана еще и с тем, что у нее, как и у Сара, общее число жестов не превышает 200 знаков (2*10 , т. е. на два порядка меньше величины, характерной для наименьшего словаря в современном человеческом языке). По числу знаков, как и по другим особенностям, систему обучения четырехлетней Уошо можно сравнить с речью ребенка в полтора — два года [60, с. 41], когда от 12—15 слов ребенок переходит к 60—200 словам. Но характерна тенденция к употреблению каждого из этих знаков в максимально разнообразных значениях (в отличие от жесткой предопределенности звуковых сигналов обезьян).

Кажется несомненным, что этими экспериментами доказана явная близость некоторых особенностей правого полушария современного человека к мозгу его далеких предков.

Исследование системы жестов, которую могут усвоить шимпанзе и гориллы, позволяет представить в какой-то мере ту эпоху в предыстории человеческого языка, которую можно уподобить и «сенсоромоторному» периоду в развитии ребенка. По гипотезе Р. Тома [42, с. 247— 250], с помощью языка человек избавляется от той власти, которую над зверями, первобытными людьми и маленькими детьми могут иметь биологически значимые предметы. Благодаря тому, что человек называет вещи по имени, они постепенно теряют свое былое могущество. Можно напомнить, что вещи, сохраняющие свою былую власть, человек избегает называть по имени: из-за таких табу далекие предки современных славян древнее индоевропейское название медведя (сохраняющееся, например, в том греческом слове, от которого образовано название Арктики) заменили осторожным прозвищем «едящий мед».

Возникновение семантического пространства языка как в развитии ребенка, так и в истории всего человечества, следует за первичным постижением внешнего пространства, в котором человек начинает ориентироваться с помощью своего тела. Переход к решению логических задач, чрезвычайно трудных

даже для мозга таких высокоразвитых животных, как дельфины, явился самым поздним этапом развития. В определенном смысле биологически человек меньше всего подготовлен к частому решению сменяющихся логических задач [92, с. 203—204]. В этом и можно было бы видеть биологический смысл создания вычислительных машин, наделенных именно этой способностью и поэтому восполняющих существенный пробел в эволюции центральной нервной системы.

С кибернетической точки зрения эволюция, приведшая к развитию левого полушария, в существенно большей степени, чем правое, ориентированного на решение логических задач, находит дальнейшее продолжение в создании специальных технических устройств для решения таких задач — вычислительных машин.

Согласно результатам новейших исследований обнаружены цитоархитектонические различия в строении коры левого и правого полушария. В норме у правшей височно-теменная область, включающая речевую зону, в левом полушарии оказывается в семь раз (а затылочная в четыре раза) больше, чем в правом; предполагается, что истоки этого различия можно возвести к неандертальцам, если не к еще более отдаленным предкам человека [153]. В эволюционном плане существенно также и то, что лобная правая доля существенно (в 9 раз) больше левой. Можно предположить, что развитие лобных долей, с которым связаны некоторые собственно человеческие особенности поведения, осуществилось не одновременно с развитием височно-теменной (и затылочной) т,оли. В этом плане существенно также и то, что по некоторым своим функциям (в частности, в качестве регулятора эмоций) левая лобная доля может быть сближена с правым полушарием, правая височная область — с левым полушарием [ПО]. Возникает задача определения относительной хронологии развития каждой из основных зон обоих полушарий.

Другим важным направлением исследований, намеченным, в частности, в работах чл.-корр. АН СССР Г. В. Гершуни, является выяснение того, в какой мере становление системы звукового (слухового) анализа определялось характером систем сигналов, использовавшихся позвоночными. На этом пути можно ждать выявления сходств между некоторыми характеристиками систем коммуникации и распознавания звуковых сигналов у человека и высших позвоночных [154].

БЛИЗНЕЦЫ

они число принимают за начало и как материю для существующего, и как выражение его состояний и свойств, а элементами числа они считают четное и нечетное, из коих последнее — предельное, а первое — беспредельное, единое же состоит у них из того и другого (а именно оно и четное, и нечетное), число происходит из единого, а все небо, как было сказано, — это числа Другие пифагорейцы утверждают, что имеется десять начал, расположенных попарно предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее и дурное, квадратное и продолговатое

Аристотель, Метафизика

ПАРНЫЕ СИМВОЛЫ

Вскоре после победы звукового языка и закрепления за левым полушарием речевых функций в верхнем палеолите наступает расцвет первобытного искусства, истоки которого восходят к гораздо более ранней эпохе [34, с. 289—311]. Самые ранние знаки первобытного искусства по происхождению связаны со знаками древнего' языка жестов, фиксацией которого они были.

Первобытное искусство представляло собой чрезвычайно специфический вид знаковой системы, ближе всего стоящей к рисуночному пиктографическому письму. Но (в отличие от позднейшего письма) его знаки связаны не со звуковой речью, а с языком жестов. Необычайный интерес представляет то, что, начиная с древнейших памятников искусства верхнего палеолита, оно бесспорно отражает ту самую асимметрию (в частности, правой и левой руки), которая уже играет столь существенную роль в физиологической структуре человека в эту эпоху.

В наскальных изображениях верхнего палеолита знак руки

чище всего изображает левую руку, а не правую. В пещерах Гаргас и Кастильо отпечатков левых рук 159 (т. е. около 0,9 всех случаев) при 23 правых. Та же особенность характерна и для позднейших североамериканских индейских пиктографических изображений: на 108 отпечатков левой руки (что составляет почти 0,8 всех случаев) в шести местностях Северной Америки приходится 30 отпечатков правой руки. Почти исключительное преобладание отпечатков левой руки характерно и для пещерных полупиктографических изображений в Австралии.

Первобытное искусство на протяжении многих тысяч лет отличается удивительным постоянством тематики и символики. Все символы группируются вокруг нескольких парных (двоичных) противоположностей.

Основным парным противоположением в первобытном искусстве было противоположение мужского и женского начала, которое связано с особенностями социальной организации и хозяйственной деятельности первобытного человека. Французский антрополог Леруа-Гуран установил, что знак левой руки в первобытном искусстве является одним из способов символического обозначения женского начала. Из этого следует, что та система парных противоположностей, которая лежала в основе первобытного искусства, соответствовала уже принципу организации двоичных (дуалистических) мифологий, которые характерны для всех ранних этапов развития человеческой мысли. Главной чертой наиболее ранних мифологий яляется именно их дуалистический характер. Это было выявлено еще в 1941 г. в классическом исследовании замечательного этнографа А. М. Золотарева, чьи выводы подтвердились многочисленными исследованиями последних лет [94].

Особенностью подавляющего числа этих гмифологий и систем обрядов является то, что в них левая сторона соотносится с женским началом, а правая сторона — с мужским. Недавнее открытие, согласно которому тенденция занимать левое место в помещении характеризует статистически преобладающее число женщин в современном обществе, привело к постановке вопроса о том, что эта тенденция может быть следствием генетического предрасположения [24, с. 276]. В русском народном причитании невесты в первый день сватовства говорится: Уж мужицкий пол стань на праву руку, Женский пол стань на леву руку

Свидетельства восточнославянского фольклора, по которым женщину хоронили слева от мужчины, согласуются с археологическими данными о славянских парных захоронениях. Но корни этих представлений уходят в еще более глубокую древность.

Знаменитый антрополог Лики еще в 30-х годах обнаружил в Кении в пещере Эльментейна древние захоронения, подчиняющиеся той же закономерности: мужские скелеты в захоронениях лежали на правом боку, женские — на левом. В этих и других (еще более ранних) захоронениях древность связи левой стороны с женским началом удостоверена археологией.

Противопоставление левого

и правого в искусстве палеоли- с различия-

Противопоставление

—с 5^-^ и правого в искусс

fV5 <С ^ та было связано и

1 \ Л Л

J \ Л ми цветов. Лучше всего это об-

// . / \/^^_-Х/ наруживается в пещерах Ля-

^'ч V ско. В Большой галерее этих

Рис. 28. Знаки лошади и бизона в пер- пещер в левой группе изобра-вобытном искусстве

жаемых животных головы окрашены в красный цвет, а в правой группе — в черный. В Ка-

стильо женские знаки выполнены в красном цвете, а мужской знак — в черном. На рисунках в пещерах Ляско противопоставление красного и черного цветов связывается и с различием изображений лошадей и бизонов, которые сами, вероятно, были символами пола (рис. 28).

Следует подчеркнуть, что противопоставление красного цвета (который, судя по находкам охры, очень рано — еще до мустье — приобретает символическое значение в погребальных обрядах у предков человека) и черного является общечеловеческим. Оно резко отличается от тех цветовых признаков, которые существенны для зрительных восприятий человекообразных обезьян. Поэтому появление охры (уже у неандертальцев) можно считать одним из наиболее надежных археологических свидетельств окончательного «очеловечивания». Любопытно, что у неандертальцев (в упомянутой выше пещере Шанидар) отмечено и первое использование цветов — «букетов» в погребальных обрядах, что предвосхищает обычай, дошедший до нашего времени.

Системы двоичных противоположностей, включающие различия между мужским и женским началом, левым и правым, красным (или белым) и черным цветами и соответствующими парами животных (например, лошадью и бизоном и т. д.), у первобытных народов в наиболее архаичных случаях связаны с дуальным членением племени на две экзогамные половины, между которыми только и возможны браки (запрещенные между членами одной и той же половины). Такое членение, очевидно, изначально присуще всем человеческим обществам, так как запрет инцеста — кровосмесительных браков между близкими родственниками — безусловно является общечело-

веческим, хотя самое понятие близкого родства по-разному понимается разными народами.

Главнейшей особенностью всех ранних человеческих культур было то, что это двоичное социальное деление коллектива символизировалось таким образом, что с каждой из дуальных половин племени связывался один из рядов полярных двоичных символов. Важнейшими из таких символов в древности была левая и правая рука. Благодаря этому удается соотнести друг с другом основные события в биологической, социальной и культурной эволюции человека: закрепление речевых функций и управления движениями правой руки за левым (доминантным) полушарием, выработку символических систем двоичных противоположностей, отраженных уже в искусстве верхнего палеолита, и создание дуальной организации племени. Но замечательно, что сам Homo 'sapiens на самых ранних этапах своей истории уже связывал различия между полами (мужским и женским) с асимметрией правой и левой руки, делением на две экзогамные половины и наличием парных противоположностей (например, цветовых) в природе.

А. М. Золотарев, впервые отчетливо сформулировавший принципы соотнесения дуальной организации с двоичной символической классификацией, установил также, что оба эти явления связаны и с близнечным культом. Почитание близнецов и страх перед ними существовал во всех первобытных религиях. Истоки «Великого страха» (выражение английского этнографа Р. Харриса, открывшего JTO явление) перед близнецами уходят в доисторическое прошлое человека.

У обезьян, как и у человека, двойни являются крайне редким событием. Вызывает страх не только двойня (одного из двойняшек обезьяны пытаются похитить), но и сама мать близнецов, которую вместе с детьми отгоняют от стада [95]. Эти особенности поведения обезьян совпадают с наиболее ранними проявлениями близнечного культа в архаических обществах (например, в Африке), где одного из близнецов (а иногда и обоих) убивают, а их мать всегда изолируют от общества.

На более поздних стадиях близнечного культа близнецов почитают, но один из них связывается с отрицательным рядом в двоичной символической классификации. Парные символы близнецов воплощают две полярные противоположности.

Близнецы, способ появления которых на свет казался отличным от общечеловеческого, считаются происходящими от священных животных. Дошедший до исторического времени пример такого верования — миф о Ромуле и Реме, параллели которому обнаруживаются по всей Евразии.