Quot;Как воспитать идеальную собаку" Цезарь Миллан 37 страница

Экзистенциальная вина приходит к человеку, когда он осознает, что на самом деле имеет обязательства перед собственным бытием, когда он понимает, насколько важно реализовать потенциал, определенный ему природой. Человек - не тополиный пух, погоняемый взбалмошным июньским ветром. Мы очень материальны и должны иметь какой-то вес и какой-то смысл. Нет. слов, разум наш все еще ограничен и потому мы пока не научились реализовывать все возможности, дарованные нам природой. Скорее всего, нам вообще, никогда не удастся познать всех наших возможностей, А значит, нам не удастся избежать и экзистенциальной вины (Bugental, 1965, р. 37-38).

Ханна (Khanna, 1969) выступил с резкими критическими замечаниями в адрес подобного толкования экзистенциальной вины. Он указал, что новорожденный ребенок, если следовать логике экзистенциалистов, оказывается обладателем безграничных возможностей, и каждый день его жизни с неизбежностью лишает ребенка какой-то их толики, виной чему оказывается воспитание, взаимодействие с людьми, практически любой жизненный опыт. Призыв экзистенциалистов к развитию всех возможностей так высоко поднимает планку требований к человеку, что утрачивает всякий смысл. Нашего Джона, как и любого другого человека, никто не может лишить права выбора, какие из его способностей ему развивать, а какие оставить втуне - мы можем призывать его к осознанному выбору, но не вправе обвинять его, обвинять в обычном смысле этого слова. Выбор Джона не должен вызывать у него переживания вины, подобного тому,, которое он испытывает, когда совершает проступок. Ханна подчеркивает, что возможности индивида представляют собой изменчивую иерархическую структуру, что индивид в зависимости от ситуации востребует ту или иную из них, по-разному относится к ним, по-разному ценит их. Мы вправе ожидать от Джона переживания вины, если он пренебрегает способностями, важными для его личностного роста и полноценного существования, если он отдает предпочтение тем из своих склонностей, которые мы оцениваем как аморальные. Однако утверждать, что человек должен испытывать вину за то, что решил стать художником и убил в себе талант физика-атомщика, все равно что обвинять его в том, что он родился на свет и научился совершать осознанный выбор.

Вторая разновидность экзистенциальной вины, по мнению Мэя, - вина за невозможность полного слияния с другим человеком. Человек не может посмотреть на мир глазами другого человека, не может почувствовать то же, что другой человек, не может слиться с ним воедино. Несостоятельность подобного рода лежит в основе экзистенциальной обособленности или одиночества. С точки зрения экзистенциалистов, эта обособленность создает непреодолимый барьер, отделяющий человека от других людей, становится причиной межличностных конфликтов. Ханна соглашается с тем, что обособленность человека от других людей требует безусловного осознания и признания, но не согласен принимать ее как повод для переживания вины. Мы обязаны учитывать факт существования других людей и этот факт во многом определяет реализацию нашего потенциала. Человеку необходимы другие люди, но вовсе не для того, чтобы сливаться с ними в гармоничном единстве. Мы должны смириться с тем, что неспособны к абсолютному взаимопониманию с другими людьми и к полному единочувствию, но это еще не повод для самообвинений.

Третья разновидность экзистенциальной вины - вина за невозможность слияния с природой. Как пишет Ханна, если экзистенциалисты дают этой разновидности вины право на самостоятельное существование, то это значит лишь, что в современном нам обществе особую актуальность приобрели проблемы экологии. Отсюда мнение, что слияние человека с природой необходимо, полезно и насущно, отсюда ощущение, что человек в некотором роде не способен к полному слиянию с ней. Однако игнорировать тот факт, что человек вышел из природы и продолжает оставаться ее частью, настолько сложно, что, рассуждая о <невозможности слияния с природой>, экзистенциалисты сталкиваются с известными затруднениями в толковании понятий <слияние> и <невозможность слияния>.

В критическом обзоре взглядов экзистенциалистов на вину Ханна опирается на общепринятое определение вины. Рассуждая о вине, Ханна имеет в виду эмоцию, причиной которой должно быть нарушение норм поведения, а следствием - потребность в соблюдении этих норм. Ханна завершает свои критические заметки следующим заключением: введение в научный обиход понятия экзистенциальной вины заставляет нас задуматься о важных аспектах человеческого существования, но было бы ошибкой генерализовать это понятие до такой степени, чтобы оно становилось синонимом самого человеческого существования. По мнению Ханна, понятие экзистенциальной вины уместно употреблять лишь в тех случаях, когда поведение человека вступает в противоречие с принятыми самим человеком стандартами поведения и с исповедуемыми самим человеком ценностями.

Некоторые представления теории научения об источниках развития вины и о ее значении

Маурер (Mowrer, 19606, 1961) выдвинул, несколько любопытных положений, касающихся источников вины, ее влияния на индивида и методов противостояния эмоции вины в психотерапии. С его точки зрения, процесс развития вины проходит в основном под воздействием научения. Если хорошие поступки ребенка постоянно вознаграждаются, а плохие - порицаются, то у него формируется ощущение (или понимание), какое поведение правильное, а какое - нет. Маурер поддерживает одно из самых распространенных мнений относительно различий между эмоциями стыда и вины, он, как и большинство авторов, считает, что необходимым условием для переживания стыда является присутствие постороннего наблюдателя, тогда как переживание вины может настичь человека и в одиночестве, и при отсутствии актуального источника наказания.

Согласно Мауреру, знание <что такое хорошо и что такое плохо> приходит к человеку в процессе усвоения нравственных норм, причем существенную роль в этом процессе играют механизмы идентификации и подражания. Маурер не согласен с прямолинейным анализом и интерпретацией вины бихевиористами, он заявляет, что бихевиористский подход никогда не сможет адекватно описать абстрактные аспекты феномена вины во всей полноте их многочленной обусловленности, в тесной взаимосвязи с вербальными компонентами личности. Маурер полагает, что для изучения и анализа развития вины следует применять те же самые методы, которые используются при изучении развития речи.

Ряд теоретиков признает тесные взаимоотношения между виной и страхом (например, Mandler, 1975). Маурер идёт еще дальше, он склонен считать, что сама вина представляет собой страх, охватывающий индивида после совершения поступка, за который он ранее был подвергнут наказанию. Искушение, которое обычно принято понимать как позыв к совершению предосудительного поступка, Маурер определяет как страх и внутренний личностный конфликт, предшествующие совершению предосудительного поступка. Соответственно и совесть, по Мауреру, представляет собой, с одной стороны, способность устоять перед искушением, а с другой - способность к раскаянию.

Будучи последовательным сторонником теории научения, Маурер не отрицает конституциональных предпосылок или врожденных задатков, определяющих способность к научению вине, но ведущую роль в процессах научения вине все же отдает дисциплине и наказанию. (Очевидно, что кроме эмоции вины, наказание может также стать причиной для пробуждения таких эмоций, как страх, печаль и гнев. Обстоятельное обсуждение роли наказания в эмоциональной жизни индивида вы можете найти у: Cheyne, Walters, 1970.) Маурер высказывает мнение, что процесс научения вине проходит более гладко, если индивид ощущает, что его наставник в той же мере подчинен навязываемой ему дисциплине и в той же мере подвержен наказанию за проступок. Это позволяет провести аналогии с теоретическим материалом, обсужденным в главе 15, где стыд рассматривается как эмоция, возникающая чаще всего в контексте эмоционального взаимоотношения.

Саразон (Sarason, 1966) представил концепцию вины, во многом сходную с концепцией Маурера. Так же как и Маурер, он считает, что процесс усвоения вины обусловлен наказанием. В работе Саразона не нашлось места для определения вины, страха и тревоги, лишь мельком он обращает внимание на то, что вина тесно связана с установками и с индивидуальной Я-концепцией.

Тесную связь эмоций вины и страха отмечали и другие авторы (например, Switzer, 1968). В работе Ангера (Unger, 1962) представлен подробный анализ вины, причем автор показал, что тревога является неотъемлемым компонентом переживания этой эмоции, но, к сожалению, его определение тревоги далеко не однозначно. По его словам, тревога <может стать предпосылкой для "ослабления" вредоносного переживания... сопровождается специфическим набором вегетативно-висцеральных и условных реакций>. Такое толкование тревоги является почти синонимичным нашему пониманию эмоции страха (сам Ангер также нередко использует термины <страх> и <тревога> как синонимы). Автор склонен считать, что его понимание вины лежит в русле воззрений Маурера.

Ангер представил переживание вины в виде процесса, состоящего из двух стадий. Первая стадия переживания вины характеризуется вербально-оценочной реакцией индивида (например: <Я не должен был делать этого!>). На второй стадии вер-бально-оценочная реакция запускает вегетативно-висцеральную реакцию страха. Ангер предпринял попытку проанализировать, какие особенности поведения родителей и взаимоотношений родителей и ребенка могут стать причиной переживания вины. Он предположил, что неотъемлемым компонентом переживания вины является процесс вербального опосредования, что вегетативные реакции, сопровождающие переживание вины, могут быть подконтрольными семантической составляющей этого переживания. В подтверждение этого предположения он приводит ряд любопытных исследований (например, Luria, Vinogradova, 1959).

Ангер указывает, что если мы признаем существование вербально-семантиче-ского компонента в переживании вины, то мы обязаны будем согласиться и с тем, что вина - исключительно человеческий феномен. Однако этот тезис вступает в противоречие с воззрениями широкого ряда исследователей - от Дарвина до Мау-рера. Так, например, Маурер исследовал генетический компонент восприимчивости к переживанию вины на собаках. Однако общепринятое мнение о том, что эмоция вины развивается в контексте тесных эмоциональных связей, Ангер разделяет и с Маурером, и с другими авторами.

Ангер пишет, что базисом для развития эмоции вины является чувство привязанности к другому человеку (обычно к родителям или заменяющим их лицам) и страх разлуки. Вслед за Саразоном, Маурером и другими авторами, придерживавшимися представлений т.еории научения или общей теории поведения, вина или, по крайней мере, ее аффективный компонент представляются Ангеру как особая разновидность страха.

С точки зрения Ангера, младенец, ежедневно ощущающий на себе опеку и внимание любящего и заботливого родителя, крепко привязывается к нему. Родитель день за днем, неделю за неделей, все первые месяцы и годы жизни ребенка оберегает его от боли и фрустрирующих ситуаций. Таким образом, уже само присутствие родителя становится для младенца насущной необходимостью, а отсутствие становится причиной для развития <тревоги брошенного ребенка>, которую можно назвать прелюдией переживания вины.

Ежедневный уход за младенцем и связанное с ним развитие способности испытывать <тревогу брошенного ребенка> выступают в роли двух необходимых компонентов научения вине. По мнению Ангера и других сторонников теории научения, первые результаты этого процесса можно обнаружить в 4-5-летнем возрасте. В этом возрасте ребенок, совершивший проступок, может понять значение строгого выражения лица родителя и обращенные к нему слова, вроде <как ты мог сделать это>, <ты поступил плохо> или <больше никогда так не делай>. Согласно Ангеру, такую оценку родителем своего проступка ребенок интерпретирует как угрозу лишения любви, она пробуждает у него <тревогу брошенного ребенка>. После многократного повторения подобных <уроков> ребенок научается самостоятельной оценке своего поведения. <Я поступил плохо, мама и папа говорили, что это плохо, я больше не буду так делать>. Ангер считает, что оценочно-опосредующие реакции ребенка обязательно окрашены в тревожные тона до тех пор, пока ребенок не научится оценивать свои поступки до их совершения, до тех пор, пока под гнетом <тревоги брошенного ребенка> он не согласится с необходимостью соблюдения общепринятых норм поведения. Ангер рассматривает <тревогу брошенного ребенка> как аффективный компонент вины.

Ангер утверждает, что аффективный компонент вины имеет чрезвычайно стойкий характер, и в подтверждение этого тезиса ссылается на классические исследования Соломона и его коллег (Solomon, Wynne, 1953; Wynne, Solomon, 1955). Однако в исследованиях Соломона стимулом был болевой раздражитель, а реакцией индивида, скорее всего, было переживание страха; поэтому убедительность аргументов Ангера зависит от того, насколько мы согласимся со сделанным им допущением о том, что именно страх является аффективным компонентом вины.

В своей работе Ангер приводит ряд убедительных доказательств в пользу общего представления о том, что для эффективного научения вине более уместны не столько методы физического наказания, сколько психологические (<ориентированные на любовь>) методы воспитания. Он обращается за поддержкой к трудам своих коллег (МсКеппап, 1938; Whiting, Child, 1963; Faigan, 1953; Miller, Swanson, 1956; Funkenstein et al., 1957; Unger, 1962). Однако Ангер подчеркивает, что <ориентированные на любовь> методы воспитания будут эффективны только в том случае, если они осуществляются родителями, взрастившими ребенка и поддерживающими с ним эмоциональный контакт. Не страшно лишиться любви, которой нет.

Ангер подчеркивает, что воспитательное воздействие должно быть конкретным и понятным для ребенка (не стоит заявлять, например: <Бог накажет тебя>, <Ты никогда не загладишь свою вину>). Такие угрозы могут вызвать у ребенка излишне устойчивую оценочную реакцию типа <я все делаю не так> или спровоцировать инт-рапунитивное поведение, стремление во что бы то ни стало искупить свою вину (заглушить <тревогу брошенного ребенка>).

Многие исследователи (Sears, Maccoby, Levin, 1957) согласились с предположением о том, что для становления совести необходима идентификация с добрыми и благосклонными родителями, использующими <ориентированные на любовь> методы воспитания. Их эксперименты наглядно продемонстрировали, что угроза лишения любви исключительно эффективна как фактор нравственного воспитания. Эти авторы пришли к выводу, что воспитание излишней совестливости способствует формированию ригидной, мучимой чувством вины личности, тогда как прямым следствием недостаточного воспитания совести становится аморальный тип личности, чьи антисоциальные импульсы могут быть обузданы только страхом наказания.

В исследовании Глюка и Глюка (Glueck, Glueck, 1950) была обнаружена прямая связь между делинквентностью подростков и теми методами воспитания, которые применяли их родители. Как правило, отношениям в семьях делинквентных подростков недоставало любви, теплоты и чувства взаимной привязанности.

Маккеннан (МсКеппап, 1948) исследовал реакции на психологические и физические методы воспитания с помощью ретроспективных отчетов студентов Гарвардского университета. Студентов попросили вспомнить и описать свои реакции на то или иное наказание. Так, описывая свои переживания, связанные с физическими методами воспитательного воздействия, студенты указали на <гнев, упрямство, возмущение, раздражение, ненависть, холодное отвращение и так далее> (р. 500). Напротив, свою реакцию на угрозу лишения любви они описали как <стыд, сожаление, угрызения совести, раскаяние, желание извиниться, желание никогда не поступать так снова и так далее> (р. 498).

Понимание вины Маэром (Maher, 1966) почти не отличается от воззрений Анге-ра. Вина, по Маэру, является разновидностью тревоги, охватывающей человека под угрозой лишения любви и под угрозой прочих подобных этому наказаний за недостойное поведение. Кроме того, он считает, что применение наказаний в процессе нравственного воспитания оказывает прямое воздействие как на развитие вины, так и на формирование совести как таковой. Вслед за Ангером, Маэр полагает, что эмоция вины представляет собой двухкомпонентное образование - единство вербальной оценки и эмоционально-висцеральных реакций (реакций, преимущественно связанных со страхом). Кроме того, Маэр утверждает, что переживание вины может заставить человека возжелать наказания. Он поддерживает вывод Мошера (Mosher, 1968) о том, что восприимчивость человека к внешним оценкам своего поведения зависит от того, насколько развита у него способность испытывать вину - индивид, обладающий развитой способностью испытывать вину, не так чувствителен к внешним оценкам, характер его поведения определяется в основном его собственным пониманием о правильном и неправильном поступке.

Маэр использовал понятие вины именно в таком виде, как его понимали Ангер, Мошер и другие авторы, применительно к анализу психопатии. Психопатия, с его точки зрения, вызывается недостаточным развитием способности к вине или дефицитом совести. Подразумевается, что в детстве психопат либо был полностью лишен родительской любви и заботы, либо не имел опыта нравственного воспитания, связанного с отношениями любви. Тот факт, что психопаты имеют склонность к совершению антисоциальных поступков, к промискуитету, рассматривается автором как доказательство их неспособности к переживанию вины.

Маэр предполагает, что психопаты, как дети, проявляют особое умение в выборе подходящих способов выражения раскаяния, они не скупятся на обещания, с единственной целью избежать наказания. Они используют обаяние и социальные навыки, чтобы добиться желаемого. Они не приучены к труду,' они не в состоянии ждать отсроченных вознаграждений. Они неустойчивы к фрустрациям. Они умеют приобретать расположение и одобрение просто <красивыми глазками>, обаянием и смышленостью. Психопаты чрезвычайно изобретательны, когда им нужно добиться помощи от других людей или избежать наказания засвой проступок. Им редко попадает за проступки, и потому они почти искренни в недопонимании того факта, что их действия могут обижать других людей или вредить им.

С точки зрения Маэра, совесть представляет собой комплекс способностей, в числе которых - устойчивость к искушению, способность к повиновению и способность испытывать вину. По его мнению, устойчивость к искушению развивается в процессе научения способам отвержения, а способность к соблюдению моральных норм - в результате подражания родительскому поведению. Маэр находит в работах коллег множество аргументов в пользу своего понимания психопата как индивида, чья способность переживать вину не развита. В одной из таких работ, например, был описан эксперимент, в ходе которого психопатам были предложены некие задания, причем было обнаружено, что психопаты значительно хуже выполняют задания в ситуации, когда в предшествующих случаях правильное решение было подкреплено, и значительно лучше тогда, когда даже неверное решение заслужило поощрение.

В замечательной работе Хоффмана и Зальцштайна (Hoffman, Saltzstein, 1967) проведен анализ разных видов воспитательных воздействий на ребенка с точки зрения их влияния на процессы развития совести и вины. В результате анализа авторы выявили три класса методов воспитания: первый из них основывается на применении физического наказания, второй и третий с физическим наказанием не связаны. Первый из двух либеральных методов воспитания не предполагает грубых проявлений гнева или недовольства, он опирается на угрозы лишить ребенка родительской любви. Второй основывается на способности к сочувствию, он ставит своей целью пробуждение эмпатического ответа ребенка, который должен помочь ему осознать, что он послужил причиной для огорчения другого человека. Эксперимент Хоффма-на и Зальцштайна наглядно демонстрирует, что апелляция к сочувствию ребенка, к его эмпатическим способностям более эффективна в процессе научения вине, чем прямолинейная угроза родителя лишить ребенка своей любви.

В полном соответствии с теорией дифференциальных эмоций угроза лишения любви, используемая в качестве наказания или как способ научения основам морали, в зависимости от индивидуальных особенностей ребенка, от качества сложившихся между ребенком и родителем отношений и от ситуации может спровоцировать либо эмоцию печали, либо гнева, либо страха, либо вины, либо сразу несколько из этих эмоций. Если ребенок воспримет угрозу лишения любви как вероятность разлуки с любимым родителем, то, скорее всего, она вызовет у него переживание печали. Ребенок предощущает грядущее одиночество, представляет себе, что он будет чувствовать, лишившись комфорта, радости и возбуждения, которые обеспечивал ему родитель или любимый человек. Угроза лишения любви может вызвать переживание страха, если ребенок воспринимает родителя в первую очередь как защитника. Переживание вины может стать следствием угрозы лишения любви в том случае, если ребенок поймет причинно-следственную связь между своим проступком и этой угрозой. В данном случае угроза лишения любви становится для ребенка сигналом о том, что он совершил неверный по отношению к любимому человеку поступок. Ребенок осознает, что его реальные или воображаемые неправильные поступки стали преградой между ним и любимым родителем, что он стал причиной для родительского отчуждения, что его поведение препятствует нормальному взаимодействию с любимым человеком.

С точки зрения теории дифференциальных эмоций метод пробуждения сочувствия, разработанный Хоффманом и Зальцштайном (Hoffman и Saltzstein, 1967), представляет собой практическое применение принципов эмоционального взаимодействия и эмоционального заражения. Можно предположить, что способы формирования совести, основывающиеся на таком понимании эмоциональных процессов, рассматриваемых в рамках межличностных взаимоотношений, имеют хорошие перспективы, могут стать первыми ростками нового течения, ориентированные на становление совестливой личности и на лучшее взаимопонимание людей относительно целей подлинно нравственного общества.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ЭМОЦИИ ВИНЫ

В последнее время было произведено множество экспериментов, в которых исследователи вызывали у испытуемых переживание вины, пытались воздействовать на ход этого переживания и оценить его. Большинство этих исследований опирались либо на концепцию редукции влечения, разработанную в теории научения, либо на теорию социального научения, либо на психоанализ, то есть на те течения психологической науки, которые традиционно игнорировали значение отдельных эмоций и не акцентировали свое внимание на их различиях. Однако, несмотря на понятийный хаос, сопровождающий рассуждения исследователей об эмоциональных состояниях, они могут оказаться полезными нам для лучшего понимания эмоции вины и ее взаимодействия с другими эмоциями, когнитивными процессами и поведением. (Прекрасный обзор работ, посвященных эмоции вины, см.: Johnson, Dokecki, Mowrer, 1972.)

Взаимодействие вины и гнева

Гамбаро (Gambaro, 1967) провел экспериментальное исследование взаимодействия вины и гнева во фрустрирующей ситуации. Эксперимент Гамбаро весьма интересен тем, что он не ограничился очевидным предположением, что предложенная им фрустрирующая ситуация вызовет гнев испытуемых. Он воспользовался техникой самоотчета, чтобы выявить, насколько успешно испытуемые могут управлять субъективным переживанием гнева.

В соответствии с выдвинутой Гамбаро гипотезой, переживание гнева, спровоцированное фрустрирующей ситуацией, должно было вызвать повышение диастоли-ческого давления, а последующее выражение гнева в агрессивном акте - снизить его. Кроме того, Гамбаро предположил, что на результат эксперимента должны оказать влияние личностные качества испытуемых, например те из них, которые измеряются при помощи шкалы агрессии-вины Мошера (Mosher, 1967).

Для целей исследования были созданы четыре экспериментальные ситуации. Роль фрустрирующего раздражителя для испытуемых исполнял ассистент экспериментатора. В первой ситуации испытуемые могли выразить свой гнев, наказав ассистента ударом электрического тока. Во второй ситуации у испытуемых был только опосредованный выход для гнева - они должны были просить экспериментатора о наказании своего обидчика. В третьей ситуации испытуемым было запрещено открыто выражать свой гнев. В четвертой ситуации экспериментальная процедура вовсе не содержала фрустрирующего условия, причин для гнева не было. Испытуемых просто просили заполнить какой-нибудь формуляр.

Самоотчеты испытуемых показали, что они оценивают глубину переживания гнева в ситуации фрустрации выше, чем контрольная группа в ситуации, не содержавшей фрустрирующего фактора. Значения замеров диастолического давления у испытуемых в ситуации фрустрации были значительно выше, чем у испытуемых контрольной группы. После агрессивной реакции отмечалось снижение диастолическо-го давления, причем у испытуемых первой группы оно оказалось значительно более выраженным, чем у испытуемых третьей группы. Диастолическое давление испытуемых второй группы после опосредованной реакции на фрустрирующее условие снизилось примерно на такую же величину, как у испытуемых третьей группы.

Диастолическое давление во фрустрирующей ситуации у испытуемых, показавших высокие значения по шкале вины, и у испытуемых, показавших низкие значения по шкале вины, повысилось в равной степени. Однако снижение диастоличе-ского давления после агрессивной реакции на фрустрирующий фактор у испытуемых, показавши высокие значения по шкале вины, было выражено не так отчетливо, как у испытуемых, показавших низкие значения по шкале вины. А в ситуации, где разрешалась лишь опосредованная реакция на фрустрирующий раздражитель, диасто-лическое давление у испытуемых, показавших высокие значения по шкале вины, не снизилось, а даже несколько возросло.

Это интересное исследование позволяет нам гораздо глубже понять динамику эмоции вины, особенно в ситуации, когда вина связана с переживанием гнева и с агрессивной реакцией на переживание гнева. Эксперимент со всей очевидностью продемонстрировал, что выраженность переживания вины за свои агрессивные поступки (даже в том случае, если агрессия имеет объективные оправдания) тесно связана с физиологическими изменениями, вызванными этими переживаниями и поступками. Например, у тех из испытуемых, которые испытывали сильную вину за свою агрессивность (неважно, находили ли они ей объективное оправдание), наблюдались отчетливые физиологические индикаторы тревоги (повышалось диастоли-ческое давление) после того, как они выражали свой гнев посредством физической агрессии. Напротив, те из испытуемых, которые не испытывали вины за свою агрессивность, агрессивное поведение которых строилось по принципу <око за око, зуб за зуб>, находили в агрессивном выражении гнева успокоение, у них понижалось диа-столическое давление, все физиологические параметры приходили в равновесие. Выводы Гамбаро безусловно представляют интерес, но к ним следует отнестись с известной долей осторожности, нам еще предстоит проверить, насколько жестко связаны полученные ими результаты с конкретными условиями экспериментальной ситуации, насколько выводы, сделанные на основании данных эксперимента, соответствуют реалиям повседневной жизни.

Соломон и соавт. (Solomon, Turner, Lessac, 1968) исследовали эмоцию вины у собак, по мнению авторов, обнаруженные ими закономерности можно распространить и на человеческое переживание вины и поведение, связанное с переживанием вины. Экспериментаторы предлагали собакам сухой корм и консервированное мясо и пытались научить выбирать менее лакомый сухой корм. Таким образом они предполагали развить у подопытных собак <устойчивость к соблазну>. Для того чтобы приучить собак выбирать сухой корм, экспериментаторы использовали наказание (щелчок по носу). Продолжительность отсрочки наказания после неверного поступка (поедание консервированного мяса) в ходе эксперимента изменялась. Длительность отсрочки наказания никак не повлияла на скорость, с которой собаки науча-лись противостоять искушению и избегать наказания. Однако и эмоциональное состояние собак, и их реакции на отсутствие экспериментатора, и реакции на нарушение запрета серьезно менялись в зависимости от того, насколько длительной была отсрочка наказания. Авторы утверждают, что результаты, полученные ими на собаках, можно применить к практике воспитания детей, а именно - следует учитывать, что длительность отсрочки наказания непосредственно связана с <силой переживания стыда и вины у детей>.

К подобным выводам, когда в итоге предпринимается попытка перенести закономерности обусловливания у собак на процессы социализации у детей, следует относиться крайне осторожно, но похоже, что в чем-то они правомерны. Например, если Ребекка испытывает вину, то и само переживание вины, и ее мысли и поступки, связанные с этим переживанием, обязательно будут связаны с тем, когда и как она подвергнется наказанию за свой проступок. Если Ребекка почувствует за собой вину и узнает, что она будет наказана за свой проступок, но через некоторое время, ей придется все это время жить с виной. Она вынуждена будет снова и снова представлять себе ситуацию, вызвавшую переживание вины, ее проступок будет представляться ей все более серьезным, а наказание - все более страшным. Прежде чем сказать <вот погоди - придет отец, уж он тебе задаст>, мать должна тщательно взвесить, на сколь мощное переживание вины она обрекает своего ребенка.