Новый подход к историческим фактам и критика позитивизма

Последняя четверть XIX века в философии истории характеризуется критикой позитивистского взгляда на исторические факты как суждения, абсолютно независимые от взглядов, мнений и ценностных установок исследователей. Вместо беспристрастного изучения событий, как они происходили в прошлом, к чему призывал Л. Ранке, на первый план выдвигается задача их интерпретации в соответствии с ситуацией, сложившейся в настоящем. Происходит поворот от автономного исследования фактов прошлого к их осмыслению, истолкованию и оценке с точки зрения современных представлений об их значении. Первым этапом на этом пути было осознание специфического характера исторического познания, его отличия от познания явлений и процессов природы. Как указывалось во второй главе, в конце XIX века первыми в защиту самостоятельности исторической науки и против перенесения в нее методов естествознания выступили неокантианцы, выдвинувшие тезис, что историческое познание занимается описанием событий или фактов прошлого, а естествознание - обобщением явлений природы.

Если лидеры неокантианцев В. Виндельбанд и Г. Риккерт защищали право историков на автономное от естествознания исследование фактов прошлого своими специфическими методами, то Г. Зиммель и В. Дильтей попытались конструктивно обосновать новый подход к историческому познанию. При этом В. Виндельбанд в основном ограничился тем, что отнес исторические науки к идиографическим наукам, описывающим факты прошлого; а Г. Риккерт, напротив, заявил, что и естествознание отнюдь не замыкается открытием общих законов, а исследует конкретные явления природы. Но в таком случае выдвигаемое В. Виндельбанд ом противопоставление естествознания как номотетической науки идиографической истории, лишалось какого-либо смысла. В самом деле, если и история и естествознание занимаются исследованием фактов, тогда неправомерно противопоставлять их друг другу. Правда, естествоиспытатели стремятся на основе фактов открыть законы природы, но это не имеет решающего значения, ибо позитивисты также призывали ученых открывать исторические законы.

Принципиальное отличие между естествознанием и историей, как показали Г. Зиммель и В. Дильтей, заключается в самом характере фактов, которые они исследуют. Факты истории нельзя воспринимать непосредственно и изучать эмпирическими методами, как в естествознании, поскольку они относятся к событиям прошлого; их нельзя описывать так, как это делает, например, ботаник, изучая растения. Здесь необходим особый метод реконструкции прошлого, который неизбежно связан с интерпретацией и оценкой событий прошлого с точки зрения исследующего их историка. Когда говорят об истории как науке, описывающей события прошлого, по-видимому» имеют в виду повествование о них в различных летописях, хрониках, воспоминаниях и документах. Но все это составляет скорей всего сырой, подготовительный материал для ученого, а отнюдь не саму историю.

Названные документы должны быть подвергнуты тщательному критическому анализу и оценке, а затем пропущены через сознание историка, который должен понять характер исторических событий, раскрыть цели, интересы и мотивы участников событий. Таким образом, исторический факт не может быть свободен от мнений и оценок ученого, который их изучает; исторический факт не может быть простым отображением и 'воспроизведением прошлых событий, которые ушли в небытие, и историк может лишь с той или иной степенью достоверности реконструировать его.

Но тогда почему историк верит в объективность исторических событий, ведь факты о них несут печать его субъективного мышления? Г. Зиммель, который впервые провел четкое разграничение между фактами истории и естествознания, считал, что такая объективность, хотя и неполная, основывается на чувстве уверенности рациональной проекции современных идей и ценностных установок историка на прошлые события и ситуации. В. Дильтей, значительно продвинувший методологический анализ исторических фактов, основанных на интерпретации их смысла и понимания, также вынужден был прибегнуть к чисто психологическому обоснованию объективности исторического познания. По его мнению, поскольку историческое познание основывается на раскрытии субъективных целей, интересов и мотивов поведения участников исторических событий и движений, постольку именно через психологию историк получает верное представление о самих исторических процессах. Но в таком случае реальная история сводится к психологии, как отрасли естествознания, а тем самым историческое познание лишается своей специфики. Другими словами, история становится частью психологии. Фактическим подтверждением такой точки зрения В. Дильтея является его последняя работа по истории философии, в которой он вместо анализа идей и концепций различных философов обсуждает их психологические особенности и предпочтения. Психологический подход к пониманию исторических деятелей, как и самих исторических событий, непосредственно связан с новым истолкованием В. Дильтеем роли герменевтики как методологии гуманитарного познания. В отличие от своих предшественников, рассматривавших герменевтику как общую теорию об интерпретации и понимании текстов разнообразного конкретного содержания, В. Дильтей стал использовать ее как общую методологию наук о духовной деятельности человека. Понять эту деятельность, как и деятельность автора текстов и иных произведений, можно путем интерпретации и раскрытия смысла поступков и действий выдающихся личностей, которые оказывают решающее влияние на исторические события и процессы, для чего используется метод эмпатии, т.е. вживания и перевоплощения исследователя в духовный мир исторической личности, например, Юлия Цезаря. Однако историк никогда не перевоплотится в Цезаря, во-первых, потому, что вырос и сформировался в другом мире, во-вторых, то настоящий опыт может включить лишь часть реконструированного опыта прошлого. Но самое главное возражение против такого метода состоит в том, что он исключает возможность исторического познания, сводя его к психологическим переживаниям и субъективному опыту выдающихся деятелей и участников исторических событий. Тем не менее, заслуга Г. Зиммеля и В. Дильтея в понимании исторических фактов состоит в том, что они впервые ясно указали на то, что в их понятии воплощается необходимая связь прошлого с настоящим. Только в свете современных идей и ценностных ориентации события прошлого становятся осмысленными и понятными и, следовательно, подлинными историческими фактами.

Новый шаг в направлении анализа и понимания исторических фактов был сделан известным итальянским философом и историком Бенедетто Кроче (1866-1952). Стремясь подчеркнуть отличие истории от естествознания, он в начале своей деятельности рассматривал историю как специфический вид искусства, имеющий дело с индивидуальными фактами, которые противопоставляются фактам воображаемым, выступающим предметами искусства. Через 15 лет в «Логике» он дает развернутый анализ понятию исторического факта и проводит четкое различие между естествознанием, историей и философией. С этой целью он подвергает критике традиционное деление суждений на суждения индивидуальные (исторические) и общие, заявляя о ложности такой классификации. По его мнению истины всеобщие, сформулированные в законах науки, и истины случайные, описывающие исторические события, не исключают, а предполагают друг друга. Всеобщая истина должна находить подтверждение в конкретных суждениях о фактах, ибо иначе она не будет представлять никакого интереса для науки. С другой стороны, историческое суждение не может быть суждением только индивидуальным, так как оно содержит предикат, выражающий понятие об общем. Следовательно, всякое суждение является одновременно и индивидуальным и общим: индивидуальным потому, что описывает индивидуальное состояние вещей, а общим - потому, что описывает индивидуальное через общие понятия. С такой точки зрения, естественнонаучное познание, ставящее своей целью открытие законов природы, основывается на общих суждениях, проверенных и подтвержденных многочисленными индивидуальными суждениями или эмпирическими фактами. Историческое познание в противоположность этому опирается на индивидуальные события прошлого, которые осмысляются, интерпретируются и оцениваются в общих понятиях и суждениях исторической науки. Отсюда Б. Кроче делает заключение, что исторические факты должны, во-первых, опираться на точно установленные свидетельства о прошлых событиях, во-вторых, эти свидетельства должны быть интерпретированы и поняты историком, в противном случае они лишь служат сырым материалом для дальнейшего исследования. Таким образом, предметом истории выступает не прошлое как таковое, а прошлое, о котором имеются исторические свидетельства, из чего можно установить различие между историей и хроникой, которая, хотя и содержит данные о прошлом в виде исторических свидетельств, но в отличие от истории, они не подвергнуты критическому анализу и главное - не осмыслены и не поняты историком с точки зрения современности.

Такой подход к истории вообще и историческим фактам в частности получил дальнейшее развитие в трудах английского философа, историка и археолога Р. Коллингвуда (1889-1943). Подробно проанализировав различные взгляды, Р. Коллингвуд пришел к выводу, что философия истории не рассматривает ни прошлое как таковое, ни мысли историка о нем, но то и другое в их взаимодействии. Действительно, наиболее проницательные философы истории XIX века Г. Зиммель и В. Дильтей, отмечает он, правильно поняли, что за действиями и поступками исторических деятелей следует искать руководившие ими цели, мотивы и мысли. Этот опыт прошлого должен стать частью личного опыта историка. Но такой опыт имеет субъективный характер и, поэтому остается непонятным, как в нем может содержаться нечто объективное, служащее предметом исторической науки.

Г. Зиммель считал, что субъективный опыт историка просто-напросто проецируется в прошлое, но в таком случае история лишается какого-либо объективного содержания. В. Дильтей полагал, что объективное значение такому опыту историка придает психологический его анализ, но при этом историческое исследование заменяется психологическим анализом субъективного опыта историка, а история сводится к психологии. «Ответ же на оба эти тезиса, - утверждает Р. Коллингвуд, - таков: так как прошлое - не мертвое прошлое, а живет в настоящем, то перед историческим познанием вообще не стоит эта дилемма; оно не является ни познание прошлого, исключающим познание настоящего, ни знанием настоящего, исключающим знание прошлого; оно - знание прошлого в настоящем, самопознание историком собственного духа, оживляющего и вновь переживающего опыт прошлого в настоящем»[137]. В последней фразе ясно выражена приверженность Р. Коллингвуда объективно идеалистической философии Г. Гегеля, согласно которой реальный исторический процесс совпадает с процессом исторического познания. Несмотря на эту идеалистическую интерпретацию, Р. Коллингвуд во многом способствовал правильному пониманию сущности исторического факта; он четко выделил в нем исторические свидетельства, основанные на непосредственных данных о прошлых событиях, зафиксированных в летописях, исторических хрониках и других документах, с одной стороны, и их анализ, интерпретацию и понимание, связанные с современными ценностными представлениями, с другой стороны. Однако в угоду своей объективно идеалистической интерпретации он не указывает, что исторические свидетельства являются не первичноданными объектами истории, а только более или менее верным отображением реальных событий прошлого.