Антипозитивистский подход к истории

В качестве реакции на позитивизм в истории возникли концепции, защищавшие специфический характер исторического познания. Более того, неокантианцы стали противопоставлять естественные науки гуманитарным на том основании, что первые раскрывают общие законы природы, а вторые - лишь описывают события и процессы, происходящие преимущественно в обществе. Исходя из этого, В. Виндельбанд. (1848-1915) относил естественные науки к номотетическим, т.е. устанавливающим законы природы, а науки о культуре, в том числе историю, к идеографическим, описывающим события и явления культурно-исторической жизни общества.

Известный немецкий философ и историк культуры Вильгельм Дильтей (1833-1911) попытался раскрыть

специфическую особенность наук о культуре, в том числе и истории, с помощью герменевтического метода. Если его предшественники рассматривали герменевтику как искусство интерпретации и понимания текстов, то В. Дильтей превратил ее в методологию наук о духовной деятельности. По его мнению, если естествознание занимается объяснением явлений и процессов природы с помощью общих законов, то науки, исследующие духовную деятельность человека, стремятся раскрыть его цели, мотивы поведения и ценностные установки, понять его действия и поступки. Эта позиция четко сформулирована в известном афоризме В. Дильтея: «природу мы объясняем, человека же должны понять», что во многом способствовало противопоставлению социально-гуманитарного познания естественнонаучному и получило широкое распространение в западной философии[21].

Однако попытка В. Дильтея превратить реформированную им герменевтику в методологию гуманитарных наук не могла увенчаться успехом. Во-первых, доминирующим способом интерпретации и понимания исторических и социальных явлений у него оставалась унаследованная от предшественников психологическая их трактовка. Во-вторых, связанное с этим чрезмерное преувеличение значения уникальности и неповторимости социально-исторических явлений, привело его к отрицанию роли объективных закономерностей в их возникновении и развитии. В-третьих, последнее обстоятельство не могло не способствовать отказу от применения методов объяснения в социально-гуманитарном познании. Наконец, в-четвертых, чисто психологическая интерпретация даже литературных, исторических и других текстов оказалась ограниченной по своему характеру. Эмпатию, или вчувствование и вживание в духовный мир исторической личности, писателя и других авторов текстов, рекомендуемую В. Дильтеем современному исследователю, осуществить крайне трудно, если не невозможно. Ведь для этого ему надо полностью отказаться от собственных идей, настроений и чувств, воспитанных в нем своим временем, окружением и культурой, и полностью вжиться в мысли и чувства деятелей и авторов прошлого, а также в духовный климат прошлой эпохи вообще.

Значительно больший интерес заслуживает попытка немецкого философа Г. Риккерта (1863-1936) выявить особенности исторического познания путем анализа специфического подхода историка к событиям и движениям прошлого. По его мнению, историк применяет индивидуализирующий подход к их описанию и анализу, который существенно отличается от генерализирующего подхода естествоиспытателя. В то время как при изучении природы естествоиспытатель раскрывает общие свойства предметов и явлений природы, абстрагируясь от их конкретных особенностей, при исследовании событий прошлого историки интересуются именно их индивидуальным характером, поскольку именно, это представляет интерес для них с точки зрения тех ценностей общества, которые они разделяют.

«Всегда и всюду, - пишет Г. Риккерт, - историк стремится понять исторический предмет, - будь это какая-нибудь личность, народ, эпоха, экономическое или политическое, религиозное или художественное движение, - понять его как единое целое, в его единственности и никогда не повторяющейся индивидуальности и изобразить его таким, каким никакая другая действительность не сможет заменить его»[22].

Естествоиспытатель, напротив, используя генерализирующий подход, оперирует общими понятиями, отвлекаясь от индивидуальных и конкретных особенностей предметов и явлений, считая их несущественными для своих целей. Вот почему Г. Риккерт Проводит четкое различие между понятием общего целого в истории и родовым понятием общего в естествознании. «В сравнении с понятиями своих частей понятие общего целого, с которым имеет дело история, богаче содержанием, между тем как общее понятие естествознания необходимо должно быть беднее содержанием, чем подчиненные ему экземпляры»[23]. Поэтому Г. Риккерт считает, что содержание понятия исторического целого увеличивается с увеличением его частей, ибо каждое из частичных исторических понятий присоединяется со всем своим содержанием к историческому понятию об «общем»[24].

Второе важное отличие индивидуализирующего подхода истории от генерализирующего подхода естествознания заключается в том, что интерес к конкретным объектам истории зависит от их индивидуальной ценности, в то время как в естествознании все объекты, охватываемые общим понятием, одинаковы, и потому лишены подобной ценности. Следовательно при генерализирующем подходе к действительности отвлекаются от ценностного понимания действительности.

Поскольку исторически существенными, указывает Г. Риккерт, могут стать лишь объекты, обладающие значением по отношению к социальным интересам и обществу в целом, постольку «главным объектом исторического исследования является не абстрагированный от него человек вообще, но человек как социальное существо, опять - таки лишь постольку, поскольку он участвует в реализации социальных ценностей»[25]. Однако ценности, определяющие в истории выбор существенного, он ограничивает ценностями культуры, хотя и признает, что исторические исследования не должны ограничиваться только явлениями культуры[26]. При этом он допускает, что определенные ценности культуры должны изучаться в причинной связи с теми материальными условиями, от которых зависит их развитие.

Известный русский философ Н.А. Бердяев (1874- 1948), соглашаясь с мнением Г. Риккерта о том, что история имеет дело исключительно с неповторимым и конкретным, считает, что самая большая трудность философии истории скрыта в природе индивидуального, на первый взгляд, не поддающегося разумному объяснению, не вмещающегося ни в какие схемы. Однако в отличие от Г. Риккерта, выход из этого тупика он находит в религиозном понимании .истории. «Такое понимание, - пишет Н.А. Бердяев, - возможно уже потому, что религиозное восприятие всегда индивидуально и универсально разом и что религиозный смысл истории исходит из индивидуального, неповторимого факта - Христа. Религиозное сознание в противоположность научному мировоззрению воспринимает и осмысливает абсолютно индивидуальное, и никакого иного бытия, кроме индивидуального, для него не существует»[27].

Вряд ли, однако, такая позиция может быть поддержана нерелигиозными философами, которые ориентируются на реалистическую интерпретацию историйки рассматривают ее как весьма специфическую, но, тем не менее, подлинную отрасль научного знания. В отличие от религиозных пророчеств история опирается на рациональные приемы и методы познания, допускающие проверку, подтверждение и опровержение.

Как отнеслись к новым идеям о методах исторического исследования сами историки?

Прежде всего, они согласились с философами нового направления в том, что методы исторического исследования существенно отличаются от методов естествознания, подчеркивая, что если естествознание стремится открыть общие законы природы, история, напротив, интересуется изучением событий прошлого во всей их конкретности и индивидуальности. Поэтому они отвергли натуралистические попытки позитивистов и других философов, пытавшихся распространить обобщающие методы естествознания и других наук на историю. Однако, правильно указывая на индивидуальный характер исторических событий, многие историки считали, что они описывают события прошлого с чисто объективной точки зрения, т.е. так, как они происходили в прошлой действительности. Во всяком случае, никакое субъективное вмешательство в истолкование исторических событий со стороны историка не одобрялось, ибо это, якобы, вело к искажению подлинной картины прошлого. Подобный метод историка сходен с методом натуралиста, например, ботаника, описывающего и классифицирующего мир растений. Но такое уподобление совершенно неправомерно потому, что на самом деле никакое беспристрастное, отстраненное, чисто объективное исследование исторических фактов, как фактов прошлого, в принципе невозможно. В самом деле, выбирая факты,. историк сознательно или неосознанно руководствуется определенной точкой зрения на них. Он их интерпретирует, или истолковывает, в соответствии с имеющимися в исторической литературе взглядами, иногда даже не сознавая этого, либо критически оценивает последние и отстаивает свою собственную точку зрения на факты. Подход историка к фактам в некоторой степени напоминает подход естествоиспытателя, который также отбирает факты согласно имеющейся у него гипотезе или предположению. Но такое сходство заканчивается, как только мы переходим к сравнению целей, стоящих перед ними. Естествоиспытатель анализирует факты, чтобы выявить в них нечто общее, существенное и потому абстрагируется от всего несущественного и второстепенного. В результате он создает гипотезы и теории общего, или универсального, характера. Чтобы проверить их, он выводит из них логические следствия, которые выступают в виде предсказаний. Если предсказания подтверждаются, то проверяемая гипотеза или теория считается правдоподобной. При этом ученый стремится опровергнуть менее правдоподобные гипотезы и выбирает ту из них, которая наилучшим образом объясняет все имеющиеся факты и даже предсказывает новые, еще неизвестные факты.

Ничего подобного не существует в историческом исследовании, где количество фактов прошлого строго ограничено, а сама цель исследования заключается, не в обобщении фактов, а, напротив, в их конкретном истолковании и индивидуальном объяснении. Такое объяснение не может быть дано с помощью общих гипотез и (или) универсальных законов, абстрагирующихся от индивидуальных и конкретных особенностей событий. Историк всегда руководствуется при отборе и объяснении фактов не столько общими гипотезами и законами, сколько определенной точкой зрения, выражающей его отношение к существующим в обществе ценностям. Его задача, таким образом, сводится к тому, чтобы понять конкретное историческое событие в его индивидуальности, а для этого он должен интерпретировать его в соответствии с принятой им точкой зрения. Однако такая точка зрения - отнюдь не произвольное решение историка, она обусловлена ценностями, которые разделяет в данный период общество. В противном случае его точка зрения на события прошлого и их интерпретация не привлекут внимания современников, и не будут иметь какого-либо значения для историков.

Исторические интерпретации в определенном отношении аналогичны универсальным гипотезам и теориям обобщающих наук, поскольку они помогают отбирать события прошлого, анализировать и выявлять причину их возникновения. Но принципы отбора исторических событий детерминируются не какими-либо универсальными законами истории, а именно интересом исследователя к конкретным событиям индивидуального характера. Поэтому попытка некоторых историков представить историческое исследование как подлинное объяснение событий так, как они происходили в прошлом, как уже отмечалось выше, явно несостоятельна. Никто, во-первых, не может гарантировать, что события прошлого происходили именно так, как представляет их себе историк. Во-вторых, события прошлого интересны для нас потому, что они помогают лучше понять наши собственные проблемы и задачи, что предполагает их интерпретацию с точки зрения тех ценностных установок, которые разделяет современное общество. Это, конечно, вовсе не означает, что историю надо изучать с точки зрения «политики, опрокинутой в прошлое», как выражался известный историк-марксист М.Н. Покровский (1868- 1932). Речь может идти лишь о сопоставлении некоторых тенденций развития, в свете которых можно лучше понять роль и место нашей цивилизации в общем историческом процессе.