О мире, в котором живет собака 3 страница

Еще один плюс изолированной генетической популяции заключается в том, что животное, принадлежащее к ней, считается относительно «надежным»: можно выбрать дружелюбного пса, любимца всей семьи, — или же замечательную сторожевую собаку. Но все не так просто; собак, как и людей, определяют не только их гены: животные испытывают воздействие внешней среды. Геном определяет развитие нервной системы собаки и ее физическое развитие. Это отчасти обусловливает то, к каким факторам восприимчиво животное, а они, в свою очередь, оказывают влияние на дальнейшее развитие собаки. Поэтому псы не являются точными копиями своих родителей. В довершение всего неизбежна генотипическая изменчивость. Даже клон вашей любимой собаки (если вам придет в голову ее клонировать) не будет идентичен оригиналу: жизненный опыт собаки определяет то, какой она станет.

Поэтому, хотя люди и попытались «конструировать» собак по своему вкусу, то, какими мы видим их сейчас, во многом чистая случайность. «Какой породы ваша собака?» — вот вопрос, который я нередко слышу и, в свою очередь, задаю другим людям. Эта игра кажется мне очень увлекательной, хотя найти отгадку невозможно.[14]

Разница между породами

Хотя этой теме посвящено много книг, никто из ученых еще не сравнивал поведение различных пород. В рамках такого эксперимента понадобилось бы целиком контролировать среду, в которой обитает животное, обеспечивать ему взаимодействие с совершенно одинаковыми объектами и равную степень общения с людьми и сородичами, и так далее. Я не хочу сказать, что разница между породами минимальна или ее вовсе не существует: собаки разных пород, несомненно, поступят по-разному, если, скажем, вблизи пробежит кролик. Но нельзя гарантировать, что пес (чистокровный или нет — все равно), увидев кролика, всегда будет вести себя определенным образом. Ту же самую ошибку мы совершаем, когда объявляем некоторые породы собак «агрессивными» и делаем их объектами законодательного регулирования.[15]

Даже если не знать, чем именно различается реакция лабрадора-ретривера и австралийской овчарки на бегущего кролика, есть фактор, который объясняет разницу в поведении собак разных пород. У собак неодинаковый пороговый уровень реакции на стимул. Появление пресловутого кролика вызовет у представителей двух пород возбуждение разной степени, а равное количество гормонов, вызывающих это возбуждение, вызовет различную реакцию: одна собака едва проявит к нему интерес, а другая стремглав бросится в погоню.

За всем этим стоят гены. Овчарки или ретриверы в свое время стали объектами селекции не потому, что пасли стадо или приносили дичь. Скорее, решающим фактором оказалась вероятность того, что собака поступит в определенных ситуациях нужным человеку образом. Хотя ни один ген сам по себе не предопределяет повадки ретривера (и вообще поведение животных), их набор может сделать вероятным то или иное поведение.

Генетическая разница между людьми может обусловить их различные наклонности. Вероятность того, что человек попадет в зависимость от препаратов-аналептиков, определяется в основном тем, в стимуляции какой интенсивности он нуждается для получения приятных ощущений. Привыкание к наркотическим веществам, таким образом, связано с генами, ответственными за формирование мозга, — но гена привыкания не существует. Привыкание зависит и от социального окружения. Человек, выросший в изоляции, без доступа к наркотикам, никогда не столкнется с такой проблемой, вне зависимости от генетической предрасположенности.

Таким же образом породы собак можно различить по их реакции на определенные стимулы. Собака любой породы увидит взлетающую птицу, однако некоторые из них особенно чувствительны к быстрому малозаметному движению. Порог их реагирования на такое движение гораздо ниже, чем у собак, не предназначенных для охоты. (Мы можем не заметить птицу, даже если она прямо перед нами.) Охотничья собака не только заметит движение, но и отреагирует: бросится преследовать добычу. Разумеется, хозяин должен удовлетворять потребность своего питомца гоняться за птицами.

Аналогичным образом овчарка, которая проводит всю жизнь при стаде, имеет определенные наклонности: она отслеживает перемещение овец, замечает беглянок и возвращает их на место. Она рождена для этого. Такую собаку на раннем этапе развития нужно познакомить с овцами, иначе она в конце концов начнет хаотически реализовывать свои наклонности в отношении маленьких детей или белок в парке.

«Агрессивные» породы отличаются сравнительно низким порогом реагирования на угрожающее поведение. Если он слишком низок, то даже нейтральное поведение — например, приближение к собаке — может быть воспринято ею как угроза. Но если не поощрять подобные наклонности, то скорее всего собака не проявит агрессию, которой известна ее порода.

Знание какой-либо породы — один из первых шагов к пониманию характера собаки, даже до знакомства с ней. Однако неверно думать, будто собака будет вести себя непременно так, как упомянуто в справочнике пород: там мы узнаем только обобщенную информацию. В собаке смешанных кровей острые углы сглажены. Ее характер сложнее характера чистопородных собак. Так или иначе, знание породы — это только начало постижения собачьего умвельта.

Животные в кавычках

Идет снег. Светает. Это значит, что у нас с Пумперникель есть около трех минут на то, чтобы собраться и выйти в парк, прежде чем снег истопчут другие.

Я, хорошо укутанная, неуклюже бреду по глубокому снегу, а Пумперникель несется вперед огромными скачками, оставляя отпечатки, похожие на следы гигантского кролика.

Я плюхаюсь в сугроб, чтобы изобразить снежного ангела. Пумперникель падает рядом и извивается, лежа на спине. Я с радостью смотрю на свою собаку: она играет со мной! Но тут я чувствую мерзкий запах. Отрезвление приходит мгновенно: Пумперникель не пытается изобразить ангела. Она валяется на разложившихся останках какого-то мелкого животного.

Одни считают собак дикими животными, другие называют плодом наших трудов. Первые склонны объяснять поведение собак на примерах из жизни волков. Многие тренеры-собаководы пользуются популярностью потому, что им удалось постичь волчью сторону собачьей натуры. Нередко они высмеивают другую точку зрения, приверженцы которой смотрят на собак как на четвероногих людей. Однако неправы обе эти стороны: истина где-то посередине. Собаки — это, разумеется, животные. Но остановиться на этом значило бы игнорировать всю их историю. Собаки были «переделаны» людьми.

Чтобы избежать антропоморфных суждений, некоторые ученые склоняются к «несочувствующей» биологии, свободной от субъективности и таких размытых концепций, как сознание, предпочтения, сентимент или личный опыт. Собака — только животное, утверждают сторонники этого подхода, а животные суть только биологические системы, чьи поведение и физиологию можно описать в простых терминах. Недавно я видела на улице женщину с терьером в новеньких ботинках на негнущихся ногах — чтобы не нес в дом уличную грязь, объяснила она мне, таща собаку на поводке. Этой женщине стоило бы задуматься о животной сути своей собаки, а не об ее сходстве с мягкой игрушкой. На самом деле понимание особенностей собачьего восприятия (что именно собаки могут чуять, видеть и так далее), как мы увидим, имеет огромное значение.

С другой стороны, неверно считать собаку просто животным, а ее повадки выводить из волчьих. Успешное взаимодействие собак с людьми вызвано тем, что собаки — это все-таки не волки.

Пора опровергнуть ошибочное мнение, что собаки считают людей членами своей «стаи». «Стая» с ее альфа-особями, доминированием и подчинением — одна из самых распространенных метафор сосуществования людей и собак. Истоки ее связаны с эволюцией собаки, которая происходит от волкоподобного предка, а волки, как известно, сбиваются в стаи. Следовательно, утверждают многие, собаки тоже живут стаями. Этот подход, однако, дискредитирован тем, что некоторые свойства волков мы все же на собак не переносим. Волки охотятся, но мы не позволяем собакам добывать себе пропитание охотой.[16]Мы не беспокоимся, если на пороге детской лежит собака, но никогда бы не оставили волка наедине со спящим младенцем — четырьмя килограммами беззащитной плоти.

И все-таки многим людям аналогия со стаей кажется очень привлекательной, особенно если рассматривать нас как доминирующих особей, а собак — как подчиненных. Популярная идея стаи пронизывает все наши отношения с собаками: мы едим первыми, собаки следом; мы командуем, собаки повинуются; мы выгуливаем собак, а не наоборот. Если мы не уверены, как вести себя с нашим питомцем, идея стаи подсказывает ответ.

К сожалению, аналогия со стаей не только ограничивает возможности нашего понимания собак и взаимодействия с ними — она основана на ошибочной посылке. «Стая», о которой идет речь, мало похожа на настоящую волчью стаю. Обычно это линейная иерархия с доминирующей парой альфа-особей и бета-, гамма- и омега-особями, находящимися в подчинении. Современные специалисты считают эту модель чересчур упрощенной. Она сконструирована на основе наблюдений за волками, живущими в неволе. Волки, не связанные родственными отношениями и живущие в ограниченном пространстве с ограниченными ресурсами, то есть в маленьких замкнутых вольерах, самоорганизуются — и тогда побеждает сильнейший. То же самое может случиться в любом замкнутом сообществе.

В естественной среде волчьи стаи почти полностью состоят из родственников или брачных партнеров. Это — настоящие семьи, а не просто группы равных друг другу особей, конкурирующих за право быть первым. Обычная стая включает семейную пару и их потомков, принадлежащих к одному или нескольким поколениям. Организация стаи определяет социальное и охотничье поведение волков. Потомство дает только одна пара животных. Остальные взрослые волки, а также подрастающие члены стаи участвуют в воспитании щенков. Волки охотятся по отдельности и делятся пищей; иногда стая сообща загоняет крупную добычу, с которой невозможно справиться в одиночку. Особи, не связанные родством, иногда объединяются в стаи с несколькими брачными партнерами, однако это — исключение, обусловленное приспособлением к среде. Иногда волки вообще живут вне стаи.

Семейная пара, образующая ядро группы, — родители всех или большинства членов стаи. Она определяет «семейную политику», однако называть этих двух волков альфа-особями не совсем верно: волки-родители не «доминантнее» людей-родителей, а подчиненное положение молодого волка связано скорее с его возрастом, а не со строгой иерархией. Типы поведения, которые мы называем доминантным и подчиненным, используются не для борьбы за власть, а для сохранения единства группы.

Ранг волка, по-видимому, зависит от его возраста; это проявляется, например, в том, как животные приветствуют друг друга. Приближаясь к старшему волку, молодой опускает хвост и почти прижимается к земле. Щенки, разумеется, находятся на нижнем уровне; в смешанных стаях они могут унаследовать статус родителей. Волк может подтвердить свой ранг в ходе столкновения с другими членами стаи, однако это случается реже, чем акты агрессии в отношении чужака. Щенки узнают о своем социальном статусе, общаясь с другими членами стаи и наблюдая за ними.

Поведение волка в составе стаи резко контрастирует с поведением собаки. Домашние собаки, как правило, не охотятся; большинство их не рождено в семье, в которой живет (с людьми в роли доминантов). Домашние собаки спариваются, слава богу, вне зависимости от брачного «расписания» людей — предположительно, альфа-особей. Даже дикие собаки, которые никогда не жили с людьми, обычно не образуют стаи, хотя и могут странствовать вместе.

Люди — не члены собачьей стаи. Наша жизнь куда стабильнее, чем жизнь волчьей стаи, состав и размеры которой меняются в зависимости от сезона, количества молодняка или, например, наличия пищи. Собаки рядом с нами; ни одну из них не выгоняют из дома весной, ни одна не присоединяется к нам только ради совместной зимней охоты на лося. То, что домашние собаки, кажется, и впрямь унаследовали от волчьей стаи, — это тяга к общению, желание быть рядом с другими. Собаки — оппортунисты. Их привлекает то, что делают другие, особенно — мы.

Устаревшая, упрощенная модель стаи заслоняет от нас подлинные различия между волками и собаками, в ней отсутствуют наиболее интересные черты стайного поведения. Отчего собаки выполняют наши команды и подчиняются нам? Мы объясняем это тем, что кормим их, а не тем, что мы — альфа-особи. Разумеется, можно полностью подчинить себе собаку, но в этом нет биологической необходимости, к тому же подчинение не принесет пользы ни одной из сторон. Сравнение со стаей — своего рода зооморфизм: «Собаки — это не люди, поэтому нужно во всех отношениях рассматривать их как нечто отличное от нас».

Мы и наши собаки представляем скорее команду, чем стаю — «связку» из трех, четырех и так далее особей. Мы — семья. У нас общие привычки, предпочтения, дом; мы одновременно ложимся спать и просыпаемся, ходим одними и теми же путями и останавливаемся, чтобы поздороваться с одними и теми же собаками. Мы — команда, веселая и беспечная, которая стремится только к самосохранению. Мы разделяем некоторые фундаментальные правила поведения. Например, я согласна с членами семьи, что ни при каких условиях нельзя мочиться на ковер в гостиной, — однако собаку придется этому научить. Ни один пес не видит в коврах ценности. Для него ковер, напротив, особенно удобное место, чтобы облегчиться.

Тренеры, пользующиеся метафорой стаи, твердят об иерархии, игнорируя социальные условия, в которых она возникает. (Они забывают и о том, что мы многого еще не знаем о поведении волков в естественной среде: за ними трудно наблюдать вблизи.) Эти «волколюбы» называют человека вожаком стаи, ответственным за дисциплину и подчиняющим себе остальных; они рекомендуют наказывать собаку после обнаружения испорченного ковра. Наказанием может послужить окрик или, скажем, рывок за ошейник. Привести собаку на место преступления для исполнения наказания — обычная практика. И совершенно неверная.

Этот подход очень далек от того, что известно ученым о волчьей стае; он ближе к устаревшему представлению о царстве животных, на троне которого находится человек. Похоже, что волки приобретают навыки, наблюдая друг за другом. Собаки также очень внимательны. Они следят за тем, что делаем мы. Они быстрее научатся, если не наказывать их, а позволить самостоятельно узнать о том, какое поведение поощряется, а какое — нет. Ваши отношения с собакой определяются тем, что случается в неприятные моменты, — например, когда вы возвращаетесь домой и наступаете в лужу на полу. Наказать собаку за проступок, который, возможно, совершен несколько часов назад, — это легкий способ все испортить. Если тренер наказывает вашу собаку, то проблемное поведение может на время прекратиться, но понимания достигнут только эти двое (если, конечно, вы не присутствуете при экзекуции — но это маловероятно). В результате вы получите нервную и скорее всего пугливую собаку, которая не будет понимать, что вы от нее хотите. Позвольте собаке использовать свои навыки наблюдения. Пусть она убедится, что нежелательное поведение не влечет за собой ни поощрения, ни пищи — ничего такого, что собака хотела бы от вас получить, зато «хорошее» поведение вознаграждается. Точно так же учится ребенок. И именно так связка «человек-собака» превращается в семью.

Собака недомашняя

Однако давайте не забывать, что волков от собак отделяют всего несколько десятков тысяч лет. Наш отход от шимпанзе свершился миллионы лет назад, и мы не обращаемся к опыту обезьян, чтобы воспитывать детей.[17]У волков и собак все общее, кроме 0,03 % ДНК. Время от времени в поведении наших питомцев проступают волчьи черты: недобрый взгляд, когда вы тянетесь, чтобы отобрать любимый мяч; возня, в которой один из участников игры скорее добыча, чем партнер; блеск в глазах собаки, хватающей вкусную кость.

Упорядоченность наших отношений с собакой входит в столкновение со звериной стороной ее натуры. Временами кажется, что какие-то мятежные древние гены одерживают верх над плодами селекции. Собака кусает хозяина, убивает подругу-кошку, нападает на соседа. Нельзя упускать из виду непредсказуемую, дикую сторону собачьей природы. Искусственный отбор длится уже несколько тысяч лет, однако естественный продолжался миллионы лет. Собаки, что бы там ни говорили, — это хищники. У них сильные челюсти, а зубы предназначены для того, чтобы рвать плоть. Они привыкли сначала действовать и только потом — думать. Они инстинктивно защищают себя, свое потомство и территорию, и мы не всегда можем предсказать, когда это произойдет в следующий раз. И они не всегда беспрекословно следуют человеческим правилам.

Когда собака на прогулке впервые удирает от вас в кусты, вы паникуете. Со временем вы привыкнете друг к другу. Собака поймет, чего вы от нее ждете, а вы — что делает она. С вашей точки зрения, собака удирает; для собаки же это — естественное продолжение прогулки. Со временем она запомнит все маршруты. Вы, возможно, так и не узнаете, что там было в кустах, но после нескольких прогулок усвоите, что там бывают интересные вещи, и убедитесь, что собака всегда возвращается из кустов. Жизнь с собакой — это долгий процесс обоюдного знакомства. Даже кусается собака по-разному: она делает это от страха, от разочарования, от боли, от беспокойства. Агрессивная хватка отличается от испытательного жевания, а игровой укус не похож на любовный.

Несмотря на периодически наступающую «одичалость», собаки не превращаются в волков. Потерявшиеся, брошенные или никогда не знавшие людей, однако берущие у них пищу собаки не приобретают волчьи признаки. Они живут рядом друг с другом и от случая к случаю действуют согласованно, но чаще предпочитают одиночество. Они не образуют стаи с одной семейной парой, не строят логовищ для щенков и не кормят их, как это делают волки. Бродячие собаки, как и дикие представители семейства псовых, могут установить в своем кругу некий социальный порядок, но признаком высокого статуса скорее всего будет возраст особи, а не ее сила. Они не охотятся сообща, а питаются падалью или в одиночку ловят мелкую добычу. Одомашнивание изменило их.

Если волки с рождения видели людей, а не росли среди других волков, они не превращаются в собак. В поведении они придерживаются середины. «Социализированные» волки сильнее диких заинтересованы в людях и более внимательны к ним; они лучше улавливают коммуникативные жесты человека, чем волки, рожденные на воле. И все же эти животные — не собаки в волчьей шкуре. Собака, выращенная человеком, предпочитает его общество всем другим людям; волки куда менее привередливы. Собаки превосходят прирученных волков в интерпретации человеческого поведения. Увидев волка на поводке, который садится и ложится по команде, можно подумать, что разница между ручным волком и собакой не так уж велика. Но если показать тому же самому волку кролика, станет понятно, насколько они отличаются: волк пускается в погоню, позабыв обо всем. Собака же, увидев кролика, может терпеливо ждать и смотреть на хозяина в ожидании разрешения. Компания человека стала для нее главной мотивацией.

Создать собаку

Когда вы выбираете в приюте щенка и приносите его домой, начинается процесс «создания» собаки, повторяющий историю одомашнивания. Каждый раз, взаимодействуя со щенком, вы определяете — одновременно ограничивая и расширяя — его мир. Миновали первые несколько недель, проведенные рядом с вами; мир щенка в это время если и не представлял собой «чистую доску», то во всяком случае был очень близок к «хаосу впечатлений», находящемуся перед глазами новорожденных. Впервые увидев человека, который смотрит из-за сетки вольера, собака понятия не имеет, что он от нее ждет. Требования людей к собакам, по крайней мере в нашей стране, приблизительно одинаковы: будь дружелюбной, верной, ласковой; помни, что я добрый и любящий, но не забывай, что я — главный; не мочись в доме, не прыгай на гостей, не жуй мои ботинки, не лазай в мусорный бак. Впрочем, собаке об этом неизвестно. Ее приходится обучать правилам жизни с людьми. Собака с вашей помощью учится вещам, которые важны для вас , — и, на ваш взгляд, должны кое-что значить и для нее. Мы все тоже «одомашнены»: мы усвоили представления о культуре, о правилах поведения, о том, что такое быть человеком. Язык упрощает задачу, однако речь для этого вовсе не обязательна. Нужно не забывать о том, каковы особенности восприятия собаки, и сделать наши ощущения понятными для нее.

Плиний Старший, римский энциклопедист I века, в своей удивительной «Естественной истории» уверенно описывает медвежат, которые, по его словам, «белого цвета и представляют собой бесформенный комок плоти, чуть больше мышей, без глаз, без волос, но с когтями; вылизывая детеныша, мать постепенно придает ему форму». По убеждению Плиния, медвежонок рождается в виде бесформенного сгустка материи, и мать превращает детеныша в настоящего медведя, вылизывая его. Когда в нашем доме появилась Пумперникель, я чувствовала себя примерно так же, как Плиниева медведица: придавала собаке форму, «вылизывая» ее. (Не понимайте меня буквально, на самом деле эта прерогатива всецело принадлежит ей.) Наше общение сделало ее тем, что она есть. Именно так мы формируем собак, рядом с которыми нам предстоит жить. Собака узнает мир, действуя самостоятельно и наблюдая за другими, а также общаясь с нами, — и в конце концов становится членом семьи. Чем больше времени вы проводите вместе, тем быстрее складывается характер собаки и тем прочнее связь между ней и вами.

Нюх

Утро. Пумперникель забредает в гостиную, когда я накладываю ей корм. Она выглядит сонной, но нос у нее начеку, и она поводит им из стороны в сторону, будто делает зарядку. Пумперникель тянет морду к еде, не двигая телом, и принюхивается. Смотрит на меня. Снова нюхает. Выносит решение. Пятится от миски и обнюхивает мою руку — усы щекочут, мокрый нос обследует ладонь. Мы идем гулять, и нос Пумперникель виртуозно собирает запахи улицы.

Обычно мы не обращаем внимания на запахи. Органы обоняния в сравнении с органами зрения поставляют небольшую долю получаемой нами за день сенсорной информации. Комната, в которой я нахожусь, представляет собой фантасмагорическую смесь цветов, поверхностей, движения, теней и света. Ну, если я принюхаюсь, то смогу услышать запах стоящего рядом кофе и, может быть, новой книги — но только если суну нос между страниц.

Мы редко обращаем внимание на запахи, а если и замечаем их, то лишь потому, что они приятны или неприятны нам. Они редко становятся просто источником информации. Одни запахи мы считаем привлекательными, другие отпугивающими, некоторые остаются нейтральными (так бывает со зрительными ощущениями). Мы наслаждаемся запахом — или избегаем его. Мой мир кажется лишенным запахов, хотя это, разумеется, не так. Наше слабое обоняние несомненно ограничивает наше желание узнать больше о том, как пахнет мир. Ученые уже сделали достаточно, чтобы внушить нам зависть к животным с хорошим обонянием, в том числе к собакам. Мы видим мир, а собаки его чуют. Вселенная собаки похожа на слоеный пирог из запахов. И она ничуть не беднее нашего мира зрительных образов.

Нюхачи

Пумперникель внимательно нюхает, погрузив нос в траву, обследуя землю и даже не отрываясь, чтобы передохнуть; она изучает протянутую руку; будит меня, щекоча усами; высоко поднимает морду, пытаясь уловить далекий запах. За этим следует легкий чих, как будто Пумперникель прочищает ноздри от случайно попавших туда молекул запаха.

Собаки изучают объекты внешнего мира, не щупая или рассматривая их, как это делают люди. Они не указывают на вещи и не просят других сделать что-либо с вещью, как мы. Вместо этого собаки идут прямо к незнакомому объекту, вытягивают морду и хорошенько обнюхивают его. Обоняние у большинства пород удивительно тонкое. Собака вытягивает морду, чтобы обследовать незнакомца, прежде чем она успеет подбежать к нему. Собачий нос — отнюдь не украшение морды, а во всех смыслах выдающаяся ее часть. Наука подтверждает: собака — «обонятельное» животное.

Нюх для собаки — важное средство постижения мира, нечто вроде линии передачи, по которой молекулы пахучих веществ стремятся к обонятельным рецепторам, находящимся в носовой полости. Обнюхивание — это дыхание, но очень активное, в виде коротких и резких втягиваний воздуха в нос. Это делают все — например, чтобы прочистить нос или почуять запах готовящегося обеда. Люди иногда делают это эмоционально, со значением — чтобы выразить пренебрежение, презрение, удивление или поставить «точку» в конце предложения. Животные нюхают, чтобы узнать что-либо о мире. Слоны поднимают хоботы в воздух, будто перископы, черепахи медленно раздувают ноздри, игрунковые обезьяны водят носом. Этологи, наблюдающие за животными, обязательно принимают это во внимание, поскольку подобные действия могут обозначать половое влечение, голод, агрессию и так далее. Животное зачисляют в разряд «нюхающих», если оно подводит нос близко к земле или предмету, но не касается их, — или же подносит предмет к носу, однако опять-таки не касается его. Предполагается, что так животное делает сильный вдох, хотя ученым не всегда удается подобраться достаточно близко, чтобы заметить движение ноздрей.

Очень немногие исследователи интересовались тем, что происходит во время обнюхивания. Но недавно ученым удалось запечатлеть при помощи специального фотографического метода движение струи воздуха и выяснить, когда и как собаки принюхиваются. Они обнаружили, что нюхание — это не однократный (и не простой) вдох. Оно начинается с того, что ноздри напрягаются, позволяя любому растворенному в воздухе веществу проникнуть в нос. Но воздух, который уже есть в носу, нужно куда-то девать. Ноздри проталкивают воздух либо глубже в нос, либо наружу — через щели по бокам носа. Таким образом, новой порции воздуха не нужно бороться за доступ к рецепторам с воздухом, который уже находится в носу. Вот почему это необычно — выдох, создав движение воздуха, помогает вдохнуть большее количество растворенного в воздухе вещества.

Человеческое нюхание куда более неуклюже: вдохнуть через одну ноздрю и выдохнуть через нее же. Если мы хотим принюхаться получше, нам приходится дышать учащенно. У собак естественным образом возникают при выдохе воздушные потоки, которые ускоряют вдыхание. Таким образом, выдох помогает им чуять. Посмотрите, как поднимается облачко пыли, когда собака исследует носом землю.

Поскольку многие запахи кажутся нам отвратительными, мы должны быть благодарны природе за то, что наша обонятельная (ольфакторная) сенсорная система приспосабливается к среде; если оставаться на одном месте, со временем интенсивность запаха уменьшается, и в конце концов мы вообще перестаем его ощущать. Запах утреннего кофе великолепен, но он очень скоро исчезнет. Запах какой-то гнили под крыльцом мы тоже перестанем ощущать через несколько минут. Собачий метод познания мира позволяет животным не привыкать к запаху: они постоянно освежают картину.

Великолепный нос

Я открываю окно в машине со стороны Пумперникель, чтобы в щель пролезла собачья голова, но не более: помню, как однажды она выскочила в открытое окно за белкой, мелькнувшей на обочине. Пумперникель опирается на подлокотник и высовывает морду из машины. Она крепко зажмуривается, ее обдувает ночной ветер, нос выставлен вперед…

Как только воздух втянут, его обрабатывает ткань носовой полости. У большинства чистокровных собак и почти у всех дворняг морда длинная, а носы представляют собой лабиринты каналов, выстланных обонятельным эпителием. Как и у людей, он предназначен для того, чтобы «встречать» воздух, несущий молекулы воздуха, которые могут быть восприняты как запах. Любой объект, с которым мы сталкиваемся, окружен облаком молекул: спелый персик на столе, ботинки, которые мы сбрасываем у порога, дверная ручка. Ткань полости носа сплошь покрыта крошечными рецепторами, каждый из которых снабжен чувствительными ресничками, улавливающими молекулы определенной формы. В человеческом носу около 6 миллионов рецепторов, в носу овчарки — более 200 миллионов, а бигля — более 300 миллионов. У собак больше генов, отвечающих за работу обонятельных рецепторов, и больше разновидностей клеток, способных определять различные запахи. Разница в восприятии очень показательна: чтобы различить те или иные летучие молекулы на дверной ручке, за дело берутся не отдельные рецепторы, а группы рецепторов, снабжающие мозг информацией. Только когда сигнал достигает мозга, он идентифицируется как запах; человек в этом случае может отозваться: «Ага, я что-то чую!».

Чаще всего, впрочем, мы не чувствуем запах — в отличие, например, от бигля. Считается, что его обоняние в миллионы раз лучше нашего. По сравнению с собаками мы, можно сказать, вовсе лишены обоняния. Мы почувствуем, что в нашем кофе размешали ложечку сахара. Собака почувствует запах того же количества сахара, растворенного в миллионе галлонов воды (объем двух олимпийских плавательных бассейнов).[18]

На что это похоже? Представьте, что каждый объект визуально воспринимаемого нами мира имеет собственный запах. Каждый розовый лепесток может отличаться от других, поскольку его посещали насекомые, оставившие на нем пыльцу разных цветов. То, что на наш взгляд просто стебель, на самом деле содержит сведения обо всех, кто некогда брал его в руки. Огромное количество химических меток говорит о том, когда он был сорван. Сгиб листа пахнет, и капля росы на шипе — тоже. В этих деталях отражено время: мы можем заметить, что лепесток сохнет и темнеет, а собака способна учуять разложение и старение. Именно так собака воспринимает розу.