ПУНИЧЕСКИЕ ВОЙНЫ

Противостояние с Карфагеном было для Рима долгим и мучительным. На одной стороне сражался великий город, центр громадной торговой империи, обладавший несметными богатствами и мощным флотом. С другой

стороны выступила растущая военная мощь Рима, жаждавшего экономического и политического лидерства в мире. Одно только присутствие Карфагена на Сицилии было источником раздражения для города, который уже достиг положения властителя всей Италии. Претензии Карфагена на владычество на всей акватории Средиземного моря и на право захвата всех иностранных судов на пространстве между Сардинией и Геркулесовыми столбами стало еще одной причиной решительной схватки.

1‑я Пуническая война (264–241 до н. э.), долгая и кровопролитная, стала только прелюдией к тем гораздо более смертоносным сражениям, которые последовали в дальнейшем. Но она была примечательной по нескольким причинам. Во‑первых, вскоре после ее начала стало совершенно понятно, что карфагенские войска не идут ни в какое сравнение с великолепной пехотой римских легионов. Поскольку, при всем своем значительном населении и богатстве (население Карфагена насчитывало более одного миллиона человек, а годовой государственный доход составлял около 12 000 талантов, или примерно 17 000 000 долларов), карфагеняне никогда не развивали своей армии, рассчитывая почти исключительно на наемные войска. Эти наемники, надежно и охотно служившие успешным полководцам, не имели все же никакой другой связи с Карфагеном, за исключением снабжения и платы за услуги. Когда же плата задерживалась, что порой и случалось, они неоднократно бунтовали. Во‑вторых, во время этой войны Рим начал утверждать себя как морская держава. Решение создать флот последовало за осознанием того, что, пока Карфаген обладает неоспоримой властью над морскими просторами, он будет укреплять и снабжать свои базы на Сицилии и сможет продолжать войну неограниченно долго.

Намерение освоить совершенно новый вид военных действий, ранее им абсолютно незнакомый, было типично для римского сената тех дней. Хотя городки латинян на побережье были вполне хорошо знакомы с морскими судами и морем и, без сомнения, строили военные суда, ни они, ни сами римляне не обладали военным флотом, который мог бы сравниться с тяжелыми квинквиремами [30] карфагенского военно‑морского флота. История повествует, что незадолго до начала войны посланник карфагенян предостерег римлян от того, чтобы доводить дело до открытых военных действий, поскольку без позволения карфагенян ни один римлянин не сможет даже вымыть руки в море.

Если это свидетельство – правда, то оно говорит о военно‑морском превосходстве карфагенян и о их высокомерии. Будущее, однако, показало, насколько граждане этого громадного африканского города недооценили своих врагов. Поскольку в те времена конструкция судов не отличалась особой сложностью, везде, где имелась древесина, железо и опытные рабочие, вскоре мог появиться и флот – обстоятельство, которое карфагенянам следовало бы помнить. Вероятнее всего, что в качестве образцов судов для своего впервые создаваемого военно‑морского флота римляне использовали выброшенные на берег карфагенские квинквиремы, потерпевшие кораблекрушение. Но, каков бы ни был источник их конструкции, римляне приступили к созданию своего флота с характерной для них энергией. По словам Полибия, сто квинквирем и двадцать трирем были построены в течение шестидесяти дней. Чтобы совершить подобную работу за указанное время, над каждым из судов должны были работать минимум 165 человек – рубщиков леса, судовых плотников, кузнецов и тому подобных специалистов – в общей сложности 20 000 человек. А это дает основание полагать, что Полибий несколько преувеличил возможности римлян.

Боевые суда римлян вскоре получили дополнительное оборудование, типично римское по своей концепции, которое внесло значительные изменения в ход морских сражений. По всей видимости, командиры военных кораблей не были удовлетворены результатами первых морских схваток. Карфагенские суда, маневренные и умело управляемые, легко уклонялись от попыток римлян взять их на абордаж. Чтобы иметь возможность захватывать карфагенские суда или сводить на нет их исключительную маневренность, римляне стали устанавливать на своих судах приспособления, известные под названием корвус (дословно «ворон»). Корвус представлял собой прочный мостик, конец которого крепился через блок к верхушке короткой мачты. Этот мостик, достаточно широкий, чтобы по нему могла пройти плечом к плечу пара солдат, удерживался в вертикальном положении системой блоков и рычагов, а через его основание проходил горизонтальный штырь, делая его похожим на грузовую стрелу судна. С нижней стороны внешнего конца мостика имелся острый треугольный выступ из железа, по сходству которого с клювом ворона все устройство и получило свое название. Когда римский корабль сближался с карфагенским судном, верхний блок освобождался, корвус падал вниз, вонзаясь железным клювом в палубу вражеского судна. Абордажная партия легионеров по двое в ряд врывалась на неприятельское судно, а там превосходящие силы нападающих и дисциплина делали все остальное.

Нет никакого сомнения в том, что это приспособление дало римлянам, с их большими абордажными партиями, заметное преимущество и позволило одержать впечатляющую серию морских побед. Именно эти победы и последовавший за ними контроль над морем позволили римлянам в первый раз высадить армейский десант на вражеской территории, на этот раз в Африке.

1‑я Пуническая война закончилась отходом к Риму Сицилии и выплатой контрибуции. Дальнейшие наступательные действия спустя два года привели к тому, что римские завоевания пополнились Сардинией и Корсикой. Карфагеняне под командованием Гамилькара Барки попытались было компенсировать свои потери отторжением территории империи в Испании. Эти действия вызвали недовольство и подозрения римлян, которые вскоре нашли предлог втянуть Карфаген в новую войну. При обычных обстоятельствах война эта могла бы быть выиграна римлянами путем еще одного вторжения в Африку, но новым командующим силами карфагенян в Испании стал сын Гамилькара Барки по имени Ганнибал. Столкнувшись с ним, римляне обнаружили, что «обычных обстоятельств» уже не будет – позже, после вошедшего в предания перехода через Альпы, великий карфагенянин появился в Италии. Римлянам, военное руководство которых не блистало талантами, предстояло помериться силами с одним из самых выдающихся военачальников, которых знал мир. Их превосходство в пехоте, как количественное, так и качественное, сводилось на нет куда более сильной и тактически превосходящей карфагенской конницей. Под предводительством Ганнибала эта конница раз за разом одерживала победы в одной битве за другой, так что скоро римским легионерам стало ясно, что, получив хотя бы половину шанса, Ганнибал непременно им воспользуется, чтобы одержать верх даже над превосходящими силами противника.

Великолепным примером этого стало сражение на реке Треббия. Командующий римскими войсками Семпроний Лонг, позволивший выманить себя из лагеря действиями неприятельской конницы, начал преследовать Ганнибала, причем римским солдатам, которые даже не успели позавтракать, пришлось по грудь в воде форсировать реку, и все это в самый разгар зимы. Карфагенская конница оттеснила гораздо более слабую римскую, а затем ударила во фланг легионам, тогда как другие силы, искусно до тех пор укрытые, атаковали их с тыла. Италийские легковооруженные воины и остальная конница на флангах были обращены в бегство, после чего последовала атака карфагенян на тяжеловооруженную римскую пехоту в центре. Эти войска, голодные и замерзшие, с разбитым фланговым прикрытием, имея у себя за спиной реку с быстрым течением, тем не менее не потеряли самообладания. Прямо перед ними находились еще не принимавшие участия в сражении фаланги карфагенян. Сомкнув свои ряды, железные легионеры Рима двинулись в атаку, прорвали центр карфагенян, пробились сквозь их ряды и заставили их отступить.

Столь же стойким, как неколебимость легионов, был и дух римского сената и народа. Поражение следовало за поражением, но после каждого из них всегда находились воины и деньги для еще одной попытки. В катастрофическом поражении в битве на берегах Тразименского озера была разбита армия в 40 000 человек, а на следующий год при Каннах (в 216 до н. э.) почти полностью была уничтожена крупнейшая армия, которую Рим когда‑либо выводил на поля сражений. Восемь легионов, численностью на одну пятую больше обычной, и равное число союзных войск были посланы сюда под командованием двух консулов текущего года – Пауллуса и Варрона. Пауллус был опытным солдатом, Варрон же – политиком, типичным «человеком из народа». В день сражения именно он командовал армией и приказал атаковать неприятеля на том участке местности, который выбрал сам Ганнибал. Во время сражения римское войско насчитывало около 76 000 человек, карфагенское – около 50 000. И снова превосходная конница Ганнибала сумела вырвать победу у численно превосходящего противника. Римская конница на флангах после яростного сражения была разбита, легковооруженные пехотинцы уничтожены, а легионы, окруженные со всех сторон, не имея пространства для маневра, были перебиты. Потери карфагенян составили около 6000 человек, у римлян же из 76 000 человек на поле боя осталось около 70 000 убитых, в том числе и консул Пауллус. Еще 10 000 человек, остававшихся в укрепленном лагере, были окружены, и на следующий день большинство из них были взяты в плен. (Полибий приводит число погибших в 70 000 человек – при 10 000 пленных. Тит Ливий упоминает о 42 700 погибших.)

Этот поразительный охват и уничтожение крупных сил значительно меньшим войском уже давно интересует исследователей военной истории. Римские войска были выстроены глубокими эшелонами, манипулы представляли собой скорее колонны, а не шеренги, причем с уменьшенными интервалами. Такое построение, безусловно, стало одним из факторов, способствовавших поражению, хотя, возможно, было сочтено необходимым, поскольку недавно увеличенный численный состав легионов не был достаточно слаженным, чтобы действовать в более широком строю. Увы, римляне не извлекли никаких уроков из своих предшествующих поражений, так что, вероятно, молва была права: для поражения при Каннах были необходимы два фактора – Ганнибал и Варрон. Известие об этой военной катастрофе'потрясло Рим, и мы вполне можем верить хроникам, отмечавшим, что траур был в каждом доме. Значительная часть из общего числа римлян, способных носить оружие, была уничтожена. Варрон, ничуть не смущаясь тем, что ему удалось выжить в этой бойне, собрал несколько тысяч уцелевших воинов, организовав их в какое‑то подобие войска. Римский сенат, проявив, по словам Полибия. «благородную особенность» своих предшественников, в этот один из самых кризисных моментов римской истории принял на себя ответственность за поражение и публично поблагодарил побежденного полководца (возможно, с долей иронии) за «непотерю веры в республику».

Но злой рок продолжал преследовать римлян. Некоторые из южных союзников Рима начали переходить в лагерь Ганнибала. Сиракузы примкнули к Карфагену, пополнив своими судами вражеский флот; так же поступил и второй по величине город Италии, Капуя, который мог выставить армию в 30 000 пехотинцев и 4000 всадников. Филипп V Македонский заключил союз с Ганнибалом, после чего немедленно последовали военные действия, и, словно положение Рима было недостаточно отчаянным, незадолго до конца года значительные силы римлян, отправленные в Галлию, попали там в засаду и были уничтожены местными племенами.

Даже принимая во внимание, что кажущийся непобедимым враг утвердился на италийской земле, что многие бывшие союзники предоставили Рим его собственной судьбе, а цвет его армии был уничтожен, все же вряд ли можно было упрекнуть римлян в нерешительности – с упрямой настойчивостью продолжали они свое противостояние грозному сопернику, «сенат хранил свою твердость и несгибаемость духа, когда гонцы со всех краев спешили известить Рим о проигранных сражениях, об отпадении союзников, о захватах отдаленных опорных пунктов и просили отправить подкрепления в долину По или на Сицилию в то время, когда вся Италия была отдана на разграбление, а сам Рим остался без гарнизона».

Отчаянные усилия были предприняты для того, чтобы сформировать новую армию. В нее были призваны все мужчины старше шестнадцати лет, получили оружие даже несостоятельные должники и уголовные преступники, государство приобрело и вооружило 8000 рабов. В то же самое время не делалось ничего, что могло бы быть истолковано как то, что сенат желает мира. Посланец Карфагена, который прибыл в Рим, чтобы предложить выкуп пленных, не был допущен в город, а предложение о выкупе отклонено. Каждому гражданину Рима и каждому союзнику было дано понять, что война может окончиться только победой римлян.

К тому же обозначились обнадеживающие обстоятельства. При всех своих победах у Ганнибала не хватало сил, чтобы нанести удар по самому Риму, поскольку римский флот и события в Испании не позволяли Карфагену оказать своему военачальнику сколько‑нибудь эффективную помощь. Ни один латинский город не перешел на сторону Ганнибала, и большинство городов юга Греции остались верными своему союзу с Римом, чему, без сомнения, способствовало и наличие в них римских гарнизонов.

Командующие римскими военными отрядами теперь выбирались гораздо более тщательно – много больше внимания уделялось их военным способностям, а не политической целесообразности. Стойкая оборона таких городов, как Неаполис и Касилинум, заставила карфагенян гораздо сильнее напрягать свои слабеющие силы, чем та трепка, которую устроил Ганнибалу Марк Марцелл, «меч Рима», в сражении под стенами Нолы и которая много способствовала укреплению духа римлян.

Тем временем два римских генерала, братья Публий и Гней Сципионы, почти изгнавшие карфагенян из Испании, смогли спровоцировать беспорядки в Африке, где Сифакс, племенной вождь, поднял восстание против Карфагена (212 до н. э.). Восстание это, в котором в качестве советников участвовали римские офицеры, приобрело такой размах, что Газдрубал Барка, брат Гамилькара Барки, был вынужден вернуться из Испании с лучшими подразделениями своей армии.

В то же самое время было отбито вторжение на Сардинию (214 до н. э.), и римские войска на Сицилии смогли удержать свои позиции. Натиск Филиппа Македонского на римлян закончился безрезультатно, но зато втянул его в десятилетнюю войну с Римом и союзом греческих государств, в которой греческие союзники Рима взяли на себя основную тяжесть борьбы. Таким образом, несмотря на все сокрушительные поражения в битвах, римляне все же не только сдержали продвижение Ганнибала в Италии, но и сумели осуществить наступление своих легионов в Сицилии, Сардинии и Испании.

Карфагеняне продолжали сохранять свое значительное преимущество в коннице. Пожалуй, самой действенной частью этого рода войск были нумидийцы, считавшиеся лучшей легкой кавалерией своей эпохи. По общему мнению, они были великолепными наездниками, не пользовавшимися ни уздой, ни стременами. В качестве вооружения они имели небольшие круглые щиты и дротики и славились своими внезапными яростными нападениями и быстрыми отступлениями. Именно эти части в значительной степени определили все победы карфагенян. У римлян этот род войск все еще был численно недостаточным, даже сейчас, после шести лет войны. Поражениями и гибелью двоих Сципионов в Испании (211–212 до н. э.) они были обязаны по большей части нумидийской коннице под командованием царя Масиниссы.

Испания была основным источником воинов для Ганнибала, поэтому туда и направил Рим своего многообещающего молодого командующего Публия Сциииона‑младшего, сына убитого генерала. После нескольких упорных сражений (206 до н. э.) ему в конце концов удалось вырвать всю Испанию из рук карфагенян, хотя для этого ему и пришлось позволить Газдрубалу Барке проскользнуть мимо него с подкреплениями на помощь Ганнибалу.

Газдрубал, карфагенский полководец, с большими трудами собрал армию в 70 000 пехотинцев и 4000 всадников (обратите внимание на небольшое количество всадников по отношению к числу пехотинцев – полная противоположность обычной карфагенской практике) и 32 слона.

Силы Сципиона, состоявшие из римлян и испанских союзников, насчитывали 45 000 пехотинцев и 3000 всадников. Противники расположились лагерями у Илипы, причем лагеря разделялись только неглубокой долиной.

В течение нескольких дней Газдрубал каждое утро выезжал из своего лагеря и предлагал начать битву, но всякий раз Сципион, предварительно выстроив свои войска, это предложение отвергал, после чего противники возвращались в свои лагеря (которые, разумеется, были укреплены, причем, как можно предположить, настолько серьезно, что брать их штурмом не было смысла ни одной из сторон). Каждый день Сципион тщательно выжидал, чтобы карфагеняне выехали из лагеря первыми, римляне же с показной неохотой следовали их примеру. Он также всегда располагал легионы римской пехоты в центре строя, напротив африканских ветеранов‑пехотинцев, тогда как его испанские союзники всегда держались на флангах. Когда же он удостоверился в том, что его неохотное и медленное формирование боевого строя и его обычное расположение подразделений прочно впечатались в сознание его противников, он еще до рассвета вывел и построил свою армию в новом порядке и повел ее в наступление. Его конница и легковооруженная пехота смяли передовые посты врага, и карфагеняне, еще толком не проснувшись, принялись выстраиваться в боевой порядок, чтобы встретить подступающих римлян.

Когда же рассвело, к смятению Газдрубала обнаружилось, что легионы, вместо того чтобы находиться в центре строя, оказались теперь на его флангах, а легковооруженная пехота и конница маячат за их спинами. Когда боевые порядки сблизились, Сципион оперативно перебросил свои легионы на фланги, а испанским подразделениям в центре приказал держаться несколько позади. Врубившись в строй карфагенян, римские легионы нанесли удар по флангам вражеской пехоты, набранной из местных испанцев. Когда же те, не выдержав напора, подались назад, легковооруженные воины и конница совершили фланговый обход карфагенян и ударили им в тыл. Тем временем лучшие части Газдрубала, находившиеся в центре строя, были зажаты испанцами Сципиона, угрожавшими им, но не вступавшими непосредственно в схватку. Африканцы были вынуждены тупо держать строй, не вступая в борьбу, бессильно наблюдая, как фланги их армии методично уничтожаются. Затем, теснимые с обоих флангов, а также собственными слонами, которые пришли в возбуждение и смешали все ряды, они начали отступать, чтобы в конце концов бегом вернуться в собственный лагерь.

Внезапно начавшийся проливной дождь помешал римлянам развить успех, а ночью Газдрубал начал отступление. Конница Сципиона и легковооруженная пехота принялись преследовать отступавших и непрекращающимися нападениями вынуждали карфагенян приостанавливаться и отражать атаки. Такая тактика дала время выстроиться и подойти к месту боя легионам Сципиона, после чего сражение перешло в бойню. Из более чем 70 000 карфагенян, принимавших участие в сражении, лишь одному генералу и примерно 6000 человек удалось найти укрытие среди холмов. Старший Сципион и его брат Гней были в полной мере отомщены.

Внезапная смена Сципионом своего боевого строя, его двойное окружение боевых порядков карфагенян, его отказ от ввода в действие своего слабого центра – все это свидетельствует о тачанте великолепного военачальника. Но одним из главных факторов его победы стали его верная оценка страшных последствий слабости римской конницы и его энергичнейшие усилия по ее укреплению. Его конники, как свидетельствуют хроники, были облачены в шлемы, кирасы, имели удлиненные шиты, пики, дротики и изогнутые мечи. Большое внимание уделялось боевой подготовке. Декурии и турмы отрабатывали повороты и развороты в движении, смену фронтального марша турмы на фланговый или на диагональный. Основной упор делался на выполнение всех этих маневров на ходу, на скорости, причем с сохранением равнения в строю и соответствующих интервалов. Под руководством Сципиона римская конница обрела опыт и уверенность в себе и, как в Испании, так и в Африке, достойно оправдала ту заботу, которую проявлял о ней талантливый военачальник.

Несмотря на все потери в сражениях, численность римских войск внутри страны, за границами империи и на судах в то время оценивалась примерно в 200 000 человек, причем около половины из них были римскими гражданами. Предположительно, в это число входили все граждане от семнадцати до сорока шести лет, те, кто смог покинуть свои поля, предоставив обрабатывать их рабам, женщинам, старикам и подросткам. Естественно, состояние экономики было плачевным, но тем не менее мощь Рима укреплялась, а Карфаген приходил в упадок. Сиракузы пали перед войском Марка Марцелла в 211 году, при взятии города погиб ученый и математик Архимед.

Капуя оказалась в осаде, несмотря на отчаянную попытку Ганнибала отвлечь осаждающих своим маршем на Рим. Однако, когда ему оставалось всего около двух миль до городских ворот Рима, он был вынужден отойти, поскольку стало совершенно ясно, что войска, осаждавшие Капую, не снимут осаду и не последуют за ним. Падение этого города после двухлетней осады произвело глубокое впечатление на всю Италию и было воспринято как знак того, что звезда Рима восходит снова. Даже гибель в незначительном конном рейде такого ветерана войны, как Марк Марцелл, и его коллеги и друга консула Криспиния не вдохновила солдат Ганнибала.

Известие о том, что Газдрубал Барка перевалил через Пиренеи, стало для Рима причиной новых значительных усилий. Были сформированы еще двадцать три легиона. Но еще до того, как они смогли перекрыть все альпийские перевалы, Газдрубал уже появился в Италии, а Ганнибал, после незначительного столкновения с армией консула Нерона, двинулся на север для воссоединения со своим братом и в конце концов стал лагерем в Апулии, около города Канузиум. Нерон последовал за ним и расположился лагерем неподалеку, на виду у противника, имея около 40 000 пехотинцев и 2500 конницы. Из перехваченного послания от Газдрубала римлянам стало известно о его движении на юг. Римские войска, сосредоточенные в виду лагеря Газдрубала, были недостаточно сильны, чтобы рискнуть вступить с ним в бой, и Нерон задумал дерзкий план – скрытно предпринять марш с частью своей армии на соединение с северной армией под командованием Ливия.

^{Римская конница}

Нерон отправил в Рим перехваченное им письмо Газдрубала в качестве объяснения для сената своего поступка – переброски части своего войска, поскольку консулу запрещалось выходить с армией за пределы указанной ему территории. Он также советовал сенату отправить два легиона из состава городской стражи Рима на перевал, на тот случай, если вдруг Газдрубал неожиданно решит двинуться на Рим. Затем, взяв с собой 7000 копьеносцев, в том числе тысячу конных, Нерон быстро двинулся на север. Вдоль дороги для совершающей марш‑бросок армии были заготовлены припасы; по дороге к воинам Нерона присоединилось много добровольцев, по большей части ветеранов былых сражений. Последний переход был рассчитан по времени так, чтобы подкрепления под командованием Нерона вошли в северный римский лагерь ночью, – все прибывшие с ним были без всякой суеты и шума размешены в палатках. Приготовления к сражению были успешно закончены, и, когда обе армии в боевом построении вышли на поле сражения, Газдрубал, по словам хроник, заметил, что у римлян прибавилось сил, а услышав звуки большего числа труб в римском лагере и увидев заржавевшее за время марша оружие и усталых лошадей, он понял, что северная армия ночью получила подкрепление. Не чувствуя себя достаточно сильным, чтобы противостоять сразу двум консулам, он отвел войска в лагерь и попытался уйти ночью на север, к реке Метавр. Но его проводники ему изменили, и, когда рассвело, он обнаружил, что река еще не форсирована, а римляне уже приближаются (207 до н. э.).

На этот раз оказалось, что карфагеняне не обладают своим обычным превосходством в коннице. Газдрубал выстроил свою армию так, чтобы ветераны испанской и африканской кампаний находились справа от него, имея впереди себя десять слонов. Левый его фланг, оказавшийся на пересеченной местности, удерживался галльскими вспомогательными частями. Ливий направил свой удар на испанских наемников, и сражение тут же стало кровопролитным. Ни одна из сторон не могла добиться в нем перевеса до тех пор, пока Нерон не отвел часть своих сил на правый фланг римлян (галлы, похоже, не стремились принимать очень уж активное участие в сражении) и не перебросил их через тылы римских воинов, отдав приказ нанести удар по правому флангу карфагенян. Не выдержав флангового удара, испанские и африканские воины откатились в беспорядке и смятении. Те из галлов, кто не успел отойти с ними, были изрублены. Газдрубал, увидев, что сражение проиграно, врубился в ряды римлян и погиб с оружием в руках. Победа была полной. Полибий называет число погибших карфагенян в 10 000 человек, оценивая общую численность сил Газдрубала в 30 000 человек. Он также упоминает о 10 000 взятых в плен и о дезертировавших галлах.

Нерон, жаждавший вернуться к основной части своего войска до того, как Ганнибал обнаружит его отсутствие и перейдет в наступление, в ту же ночь пустился в обратный путь. Преодолев 250 миль за шесть дней, он добрался до своего лагеря. Первые известия о поражении своего брата Ганнибал получил, когда голова Газдрубала была переброшена через ограду его лагеря.

Сражение при Метавре стало поворотным пунктом в войне (Кризи называет его среди «пятнадцати решающих сражений во всемирной истории»), после которого карфагеняне никогда до конца так и не оправились. Ганнибал отступил в Калабрию, где ему удалось продержаться еще четыре года, пока его не отозвали обратно в Африку, чтобы организовать там отпор римскому вторжению. Сципион, недавний герой своего триумфа в Испании, стал консулом и в 205 году до н. э. предложил повести армию в Африку. То обстоятельство, что Ганнибал все еще находился в Италии, вызывало некоторые сомнения, но предприятие это было одобрено сенатом, и в 204 году Сципион высадился в Африке, имея под своим началом не более 30 000 человек. Два из его легионов, переживших разгром под Каннами, служили с тех пор на Сицилии и пребывали в полуопале. Приток новобранцев увеличил численность этих легионов на 6500 человек. В армию Сципиона влились испытанные ветераны былых сражений, благодарные за одну только возможность восстановить свою репутацию.

Успешное продвижение Сципиона побудило «партию мира», которая всегда была влиятельна в Карфагене, начать поиски перемирия. Но патриоты в конце концов взяли верх и призвали на родину Ганнибала. Он прибыл в Африку (203 до н. э.) после тридцатишестилетнего отсутствия и начал формировать армию. Масинисса, старый друг и соратник Ганнибала, был отвергнут карфагенянами из‑за раздоров с принцем‑соперником и перешел на сторону римлян. Затем его соперник был захвачен войсками Сципиона, а Масинисса стал царем всей Нумидии. Его участие в битве под Замой с 6000 всадников и 4000 пехотинцев обеспечило Сципиону преимущество в коннице и в значительной степени способствовало победе римлян.

Сражение при Заме (202 до н. э.) стало последним эпизодом в долгой драме. Силы Ганнибала, как можно предположить, несколько превышали 50 000 человек, армию Сципиона можно оценить приблизительно в 36 000 человек, в том числе 10 000 составляли нумидийцы. Ганнибал построил пехотинцев в три линии, его ветераны из Италии занимали третью линию и служили резервом. В его армии было 80 слонов, которых он равномерно распределил по всему фронту. Конница располагалась на флангах. Сципион поставил в центре два своих легиона из числа ветеранов (и еще примерно такое же количество италийских союзников), римская конница находилась на левом фланге, а Масинисса со своими нумидийцами на правом. Учитывая наличие у противника 80 слонов, Сципион изменил обычное построение манипул: вместо второй линии, принцепсов, прикрывающих интервалы между гастатами , три манипулы были выстроены в колонну, одна за другой, оставляя проход сквозь свой фронт шириной в одну манипулу.

Боевые действия начались с обычного обстрела легковооруженными воинами, после чего Ганнибал послал вперед своих боевых слонов. Их наступление было встречено ревом букцин, сигнальных труб, которые так напугали некоторых толстокожих, что те побежали назад, топча своих собственных воинов. Другие животные, нанеся некоторый урон легковооруженному прикрытию Сципиона, предпочли не связываться с его тяжеловооруженной пехотой, ощетинившейся копьями, размахивающей мечами и осыпающей их дротиками, а пробежали по оставленным для них проходам и, несколько смешав задние ряды римлян, вырвались на волю.

Римская и нумидийская конница воспользовалась сумятицей во вражеских рядах и нанесла удар по флангам Ганнибала, оттесняя их с поля боя. Тем временем пехотинцы обеих армий сошлись, и между первыми линиями закипела схватка. После упорного сражения римляне отбили напор галлов и лигурийцев, составлявших авангард армии Ганнибала. Карфагеняне, стоявшие во второй линии, запоздали двинуться им на помощь, предпочитая сохранить свои ряды в порядке. Наконец галлы и лигурийцы дрогнули и побежали, рассыпаясь по полю боя и огибая свои фланги. Их товарищи во второй линии держали свои копья склоненными, не позволяя дезертирам прорваться сквозь их порядки.

Между гастатами и карфагенянами разгорелся жестокий бой, и свежие карфагенские воины поначалу было потеснили усталых уже гастатов. Но принцепсы оперативно пришли им на помощь, и этот приток свежих сил решил судьбу карфагенян, которые хотя и стойко держались, но все же пали один за другим.

Разделавшись с этими профессионалами, копьеносцы Сципиона, развернувшись, оказались перед ощетинившейся копьями «старой гвардией» Ганнибала, ветеранами его италийской кампании, преданными своему предводителю. Эти закаленные в боях солдаты, численностью примерно 24 000 человек, даже при виде бегущих карфагенян сохраняли нерушимый строй своих рядов. Еще две линии таких же бывалых воинов поддерживали их с тыла и ждали удара приближающихся римлян с холодным спокойствием.

Римлянам предстояло теперь вступить в новое сражение с врагом, превосходящим их на несколько тысяч человек. Из них самих примерно лишь одна пятая прежде бывала в сражениях, тогда как большинство из тех, кто сейчас противостоял им, сражались под Треббией и Каннами и ничуть не уступали лучшим из солдат, которых воспитал Рим. Мы не представляем себе, с какими чувствами смотрели римляне на тех, кто уже много лет побеждал их в сражениях. Возможно, преобладала яростная решимость отомстить за все былые поражения.

Сципион продемонстрировал неприятелю, что дисциплина его воинов была столь же безупречна, сколь высок был их боевой дух. Остановив своих людей всего в нескольких сотнях метров от неприятеля, он перестроил их, разместив манипулы принцепсов и триариев в одну линию с гастатами, максимально усилив их мощь для решающего броска и в то же время растянув их фронт так, чтобы он равнялся или даже перекрывал длину фронта численно превосходящего врага. Невозмутимость войск, которым надо было произвести перестроение в самый разгар сражения, на глазах у врага, находящегося на расстоянии полета стрелы, была сравнима лишь с хладнокровием их командира. Приказ изменить строй в такой момент свидетельствовал как о гибкости мышления Сципиона, так и о его бесстрашии. Теперь все зависело от мужества его уже изрядно уставших войск и от быстроты возвращения его победоносной конницы. Тонкой линии римских войск надо было сдерживать натиск гораздо более плотной массы ветеранов Ганнибала до тех пор, покуда их коннице не удастся пробиться сквозь сумятицу рассеянной карфагенской конницы.

С громкими криками неприятели сблизились, и римские легионы скрестили оружие с фалангами Ганнибала. «Численность, – писал Полибий, – решимость, вооружение обеих сторон были равными, и они сражались с таким упорством, что погибали, не сходя со своего места в общем строю, и никто не мог бы сказать, на чьей стороне перевес». В этот критический момент сражения вернулась римская конница и ее нумидийские союзники, которые всей своей массой ударили в тыл карфагенским фалангам. Оказавшись зажатыми между легионами с фронта и мечами и копьями вражеской конницы с тыла, ветераны Ганнибала старались отдавать свою жизнь как можно дороже. Большинство из них предпочли погибнуть там, где стояли. Лишь очень немногие попытались спастись бегством. Ганнибалу удалось скрыться с поля брани, но Карфаген потерял свои последние армии и проиграл всю войну. Сципион немедленно двинулся к городу, где вскоре и был заключен мир на условиях римлян.

Так закончилось шестнадцатилетнее соперничество двух крупнейших держав тогдашнего мира. Римлянам пришлось напрячь все свои силы так, как мало кому приходилось это делать. Значительная часть мужского населения погибла, сельские угодья Рима и его союзников пришли в запустение, торговля едва теплилась. Но каждое новое несчастье встречалось римлянами с твердым упорством и несгибаемой волей. Народ в целом в ходе этого противостояния проявил такую же яростную решимость победить, как и легионеры на поле боя. Никакие жертвы не казались слишком большими, и твердость римского характера, величие его духа никогда не проявились столь ярко, как в этот самый опасный момент его истории.

Но это еще не был конец Карфагена. Хотя и лишенный своего политического и военного могущества, город достаточно быстро восстановился за счет своей торговли настолько, что снова стал вызывать опасения римлян. То ли из‑за зависти к его растущему торговому процветанию, то ли из искреннего опасения, что в скором будущем он снова сможет бросить вызов Риму за господство на всем Средиземноморье, но Карфаген был обречен на разрушение. И Катону даже не стоило оканчивать каждую свою речь в сенате мрачной фразой: «Карфаген должен быть разрушен». Рим уже не мог терпеть никакого соперничества на Средиземном море, и африканский город ждала неминуемая гибель.

Провокация следовала за провокацией и одно требование за другим. В скором времени неистовые карфагеняне уже не могли противостоять этому. В тщетном желании умилостивить своих завоевателей они сдали все свое вооружение – в том числе 3000 катапульт и 200 000 комплектов доспехов. После чего они были поставлены в известность, что их город будет снесен с лица земли, а сами они могут селиться где пожелают, но не ближе десяти миль от берега моря! Реакцией на это жестокое требование был истерический взрыв патриотизма. Общественные здания были разрушены, чтобы обрести древесину и металл, женщины обрезали свои косы, чтобы сплести из них тетивы для новых катапульт, а граждане всех возрастов, мужчины и женщины, принялись возводить оборонительные сооружения и изготавливать оружие.

Если в ходе противоборства Ганнибала с молодой республикой наши симпатии были на стороне Рима, то в этот, последний, период существования Карфагена они сместились в его сторону. У Карфагена теперь не было ни союзников, ни боевых судов, ни оружия – и все же он решил сражаться. Его граждане столь успешно защищали мощные стены своего города, что римлянам потребовалось три года, чтобы сломать их оборону и в конце концов ворваться в город. Но даже тогда жители яростно защищались, вынуждая легионеров брать штурмом улицу за улицей, дом за домом. Число жителей города насчитывало немногим больше полумиллиона; после штурма около 55 000 выживших горожан были проданы в рабство. Город был полностью разрушен (146 до н. э.), место, на котором он стоял, было перепахано; завоеватели грозили страшными проклятиями на головы тех, кто попытается восстановить его. Таким был конец многолетнего великого противника Рима – он исчез в дыму и пламени.

ЛЕГИОНЫ МАРИЯ [31]