б) Психические процессы и психические образования 60 страница

Так же как вообще действие не исчерпывается внешней своей стороной, а имеет и свое внутреннее содержание и, выражая отношения человека к окружающему, является внешней формой существования внутреннего духовного содержания личности, так же и выразительные движения не просто лишь сопровождение эмоций, а внешняя форма их существования или проявления.

Выразительное движение (или действие) не только выражает уже сформи­рованное переживание, но и само, включаясь, формирует его; так же как, форму­лируя свою мысль, мы тем самым формируем ее, мы формируем наше чувство, выражая его. Когда У. Джемc утверждал, что не страх порождает бегство, а бегство порождает панику и страх, не уныние вызывает унылую позу, а унылая поза (когда человек начинает волочить ноги, мина у него делается кислой и весь он как-то опускается) порождает у него уныние, ошибка Джемса заключалась только в том, что, переворачивая традиционную точку зрения, он также недиа­лектично взял лишь одну сторону. Но отмеченная им зависимость не менее реальна, чем та, которую обычно односторонне подчеркивает традиционная тео­рия. Жизнь на каждом шагу учит тому, как, давая волю проявлениям своих чувств, мы этим их поддерживаем, как внешнее проявление чувства само воздей­ствует на него. Таким образом, выразительное движение (или действие) и пере­живание взаимопроникают друг в друга, образуя подлинное единство. Объясне­ние выразительных движений можно дать не на основе психофизического па­раллелизма, а лишь на основе психофизического единства. Выразительное движение, в котором внутреннее содержание раскрывается вовне, — это не внешний лишь спутник или сопровождение, а компонент эмоций. Поэтому вы­разительные движения и выразительные действия создают — как это имеет место в игре актера — образ действующего лица, раскрывая его внутреннее содержание во внешнем действии. В игре актера подлинная сущность вырази­тельного движения и выразительного действия выступает особенно отчетливо (и здесь его и нужно бы изучать). Через выразительность своих движений и действий актер не только раскрывает чувства зрителю, через них он сам входит в чувства своего героя и, действуя на сцене, начинает жить ими и их переживать.

Как сами эмоции, или чувства, человека, так и выразительные движения, кото­рыми они сопровождаются, согласно мысли Дарвина, являются только пережит­ками или рудиментами прежде целесообразных инстинктивных движений. Не подлежит сомнению, что эмоции в прошлом генетически были связаны с инстинктами, и частично происхождение выразительных движений может быть объяснено на основании дарвиновского принципа; однако это объяснение толь­ко частичное. <... >

Но существо вопроса в том, что как бы сначала ни возникли выразительные движения и какова бы ни была первоначальная функция этих движений, они во всяком случае не просто рудиментарные образования, потому что они выполня­ют определенную актуальную функцию, а именно функцию общения; они — средство сообщения и воздействия, они — речь, лишенная слова, но исполненная экспрессии. Эта реальная функция выразительных движений в настоящем, ко­нечно, не менее существенна для их понимания, чем гипотетическая функция их в прошлом. Исключительно тонко дифференцированная мимика человеческого лица никогда не достигла бы современного уровня выразительности, если бы в ней лишь откладывались и запечатлевались ставшие бесцельными движения. Но менее всего можно говорить о выразительных движениях как о мертвых рудиментах, не выполняющих никакой актуальной функции. Иногда едва уло­вимая улыбка, на мгновение осветившая лицо человека, может стать событием, способным определить всю личную жизнь другого человека, чуть заметно сдви­нутые брови могут оказаться более эффективным средством для предотвращения какого-либо чреватого последствиями поступка, чем иные пространные рас­суждения и сопряженные с большой затратой сил меры воздействия.

Социальная функция, выполняемая выразительными движениями, оказывает на них определяющее влияние. Поскольку они служат средствами выражения и воздействия, они приобретают характер, необходимый для выполнения этих функций. Символическое значение, которое выразительное движение приобре­тает для других людей в процессе общения, начинает регулировать употребле­ние его индивидом. Форма и употребление наших выразительных движений преобразовываются и фиксируются той общественной средой, к которой мы при­надлежим, в соответствии со значением, присвоенным ею нашим выразительным движением. Общественная фиксация этих форм и их значения создает возмож­ность чисто конвенциональных выразительных движений (конвенциональная улыбка), за которыми нет чувства, ими выражаемого. Но и подлинное выраже­ние действительных чувств получает обычно установленную, стилизованную, как бы кодифицированную социальными обычаями форму. Нигде нельзя про­вести грани между тем, что в наших выразительных движениях природно и что в них социально; природное и социальное, естественное и историческое здесь, как и повсюду у человека, образуют одно неразложимое единство. Нельзя по­нять выразительных движений человека, если отвлечься от того, что он — обще­ственное существо.

Чтобы до конца понять выразительные движения людей, нужно подойти к ним, исходя из того действия или воздействия, которое они оказывают на других людей. Наши выразительные движения, воспринимаясь и истолковываясь дру­гими людьми из контекста нашего поведения, приобретают для них определен­ное значение. Значение, которое они приобретают для окружающих, придает им новое значение для нас самих. Первоначально рефлекторная реакция превра­щается в семантический акт. Мы сплошь и рядом производим то или иное выра­зительное движение именно потому, что, как мы знаем, оно имеет определенное значение для других. Выражение и воздействие взаимосвязаны и взаимообус­ловлены. Черпая свое значение из общения, они в известной степени заменяют речь. Природная основа непроизвольных рефлекторных выразительных реак­ций дифференцируется, преобразуется, развивается и превращается в тот испол­ненный тончайших нюансов язык взглядов, улыбок, игры лица, жестов, поз, дви­жений, посредством которого и тогда, когда мы молчим, мы так много говорим друг другу. Пользуясь этим. «языком», большой артист может, не вымолвив ни одного слова, выразить больше, чем слово может вместить.

Этот язык располагает утонченнейшими средствами речи. Наши выразитель­ные движения — это сплошь и рядом метафоры. Когда человек горделиво выпрямляется, стараясь возвыситься над остальными, либо наоборот, почтитель­но, униженно или подобострастно склоняется перед другими людьми и т. п., он собственной персоной изображает образ, которому придается переносное значе­ние. Выразительное движение перестает быть просто органической реакцией; в процессе общения оно само становится действием и притом общественным дей­ствием, существеннейшим актом воздействия на людей.

Если таким образом выразительные движения, насыщаясь своеобразной се­мантикой, переходят в речь, лишенную слов, но исполненную экспрессии, то, с дру­гой стороны, собственно речь человека, звуковая сторона слов сама включает в себя «мимику» — вокальную, и в значительной мере из этой мимики черпает она свою выразительность. В речи каждого человека эмоциональное возбуждение сказывается в целой гамме выразительных моментов — в интонациях, ритме, темпе, паузах, повышениях и понижениях голоса, усиливающих построений, раз­рывов и т. п. Вокальная мимика выражается и в так называемом вибрато — в ритмической пульсации частоты и интенсивности человеческого голоса (при пении в среднем 6—7 пульсаций в секунду). Вибрато связано с эмоциональным состоянием и оказывает эмоциональное воздействие. Волнующее действие, кото­рое часто производит скрипка, связано, по-видимому, со значительной ролью в скрипичной игре вибрато (К. Сишор). При пении также вибрато придает голосу особую прелесть. У некоторых (по данным специальных исследований, среди взрослых примерно у 20%) встречается непроизвольное вибрато и в речи.

Зарождаясь в виде непроизвольного проявления эмоционального состояния говорящего, выразительные моменты речи перерабатываются соответственно то­му воздействию, которое они оказывают на других; таким образом, они превра­щаются в искусно разработанные средства более или менее сознательного воз­действия на людей. Так, у больших мастеров слова из непроизвольных сначала эмоционально-выразительных проявлений речи вырабатываются утонченнейшие стилистические приемы выразительности, так же как из непроизвольных выра­зительных движений в творчестве большого актера вырабатывается жест, кото­рым он как бы лепит скульптурно четкий образ человека, волнуемого страстями. Так выразительное движение у человека проходит длинный путь развития, в ре­зультате которого оно оказывается преображенным; сначала очаровательное, но порой необузданное, еще дикое дитя природы превращается в прекрасное произ­ведение искусства.

Эмоции и переживания личности

Проанализировав реальные основы и физиологические механизмы эмоций, надо особенно отметить следующее.

Эмоции, чувства человека — это более или менее сложные образования. Чувства основываются на данных органической аффективной чувствительности (преимущественно интероцептивной, отчасти проприоцептивной), но они не сво­дятся к ним. <...>

В отличие от восприятий, которые всегда дают образ, отображающий предмет или явление предметного мира, эмоции хотя и чувственны в своей основе, но не наглядны, они выражают не свойства объекта, а состояние субъекта, модифика­ции внутреннего состояния индивида и его отношение к окружающему. Они обычно всплывают в сознании в связи с какими-нибудь образами, которые, буду­чи как бы насыщены ими, выступают в качестве их носителей.

Состояние индивида, получающее эмоциональное выражение, всегда обус­ловлено его взаимоотношениями с окружающим. В этих взаимоотношениях ин­дивид в какой-то мере и пассивен, и активен; но иногда он преимущественно пассивен, иногда по преимуществу активен. В тех случаях, когда индивид игра­ет по преимуществу пассивную, страдательную роль, его эмоции выражают со­стояние. Они выражают его отношение к окружающему, поскольку роль его в этих взаимоотношениях более активна и сама эмоция выражает его активную направленность. Выражая отношение человека к окружающему, эмоция делает это специфическим образом; не всякое отношение к окружающему обязательно принимает форму эмоции. То или иное отношение к окружающему может быть выражено и в абстрактных положениях мышления, в мировоззрении, в идеоло­гии, в принципах и правилах поведения, которые человек теоретически прини­мает и которым он практически следует, эмоционально их не переживая. В эмо­циях отношение к окружающему, так же как и выражение состояния, дано в непосредственной форме переживания.

Степень сознательности эмоционального переживания может быть при этом различной, в зависимости от того, в какой мере осознается самое отношение, кото­рое в эмоции переживается. Это общеизвестный житейский факт, что можно испытывать, переживать — и очень интенсивно — то или иное чувство, совсем неадекватно осознавая истинную его природу. Это объясняется тем, что осо­знать свое чувство — значит не просто испытать его как переживание, а и соот­нести его с тем предметом или лицом, которое его вызывает и на которое направ­ляется. Основы чувства не в замкнутом внутреннем мире сознания, они в выхо­дящих за пределы сознания отношениях личности к миру, которые могут быть осознаны с различной мерой полноты и адекватности. Поэтому возможно очень интенсивно переживаемое и все же бессознательное или, вернее, неосознанное чувство. Бессознательное, или неосознанное, чувство — это, как уже отмечалось, не чувство, не испытанное или не пережитое (что явно невозможно и бессмыс­ленно), а чувство, которое в своем внутреннем содержании не соотнесено или неадекватно соотнесено с объективным миром. Такое неосознанное чувство — обычно молодое и неопытное — может представлять особую прелесть своей наивной непосредственностью. В своей неосознанности оно не способно ни к притворству, ни к маскировке. Такие неосознанные чувства обычно выдают со­кровенные тайны личности; из них-то обычно и узнают о неосознанных самим индивидом свойствах и устремлениях его. Человек, который сам не знает о своей склонности к определенной сфере жизни (интеллектуальной или эстетической и т. п.), обнаруживает ее, а иногда прямо выдает, особенной интенсивностью эмоциональных переживаний во всем, что ее касается.

Если определять переживание, в специфическом смысле этого слова, как ду­шевное событие в жизни личности, подчеркивая его укорененность в индивиду­альной истории личности, то надо будет сказать, что если и не всякая эмоция является переживанием в специфическом смысле этого слова — неповторимым событием в духовной жизни личности, то всякое переживание, т. е. психическое явление с подчеркнуто личностным характером, обязательно включено в сферу эмоциональности.

Эмоциональная сфера в структуре личности у разных людей может иметь различный удельный вес. Он будет большим или меньшим в зависимости отча­сти от темперамента человека и особенно от того, как глубоки его переживания, но во всяком случае узловые моменты в жизненном пути человека, основные события, которые превращаются для него в переживания и оказываются решаю­щими в истории формирования личности, всегда эмоциональны. Эмоциональ­ность, таким образом, неизбежно в той или иной мере входит с ними в построение личности. Каждая сколько-нибудь яркая личность имеет свой более или менее ярко выраженный эмоциональный строй и стиль, свою основную палитру чувств, в которых по преимуществу она воспринимает мир.

Эмоция как переживание всегда носит у человека личностный характер, осо­бо интимно связанный с «я», близкий ему и его захватывающий, и личностное отношение всегда приобретает более или менее эмоциональный характер. Если человек принимает те или иные формы поведения, но сам при этом относится бесстрастно к тому, соблюдаются они или нет, то это означает, что он лишь внеш­не, формально их принял, что выраженное в них общественное отношение не стало его личным отношением. Становясь личным, общественное отношение пе­реживается эмоционально. Совокупность человечески чувств — это, по суще­ству, совокупность отношений человека к миру и прежде всего к другим людям в живой и непосредственной форме личного переживания.

«Ассоциативный» эксперимент

В единстве сознательной жизни личности эмоциональность образует аспект, сторону, тесней­шим образом взаимосвязанную со всеми остальными. Выражая положительное или отрица­тельное отношение к предмету, на который оно направляется и который для него является привлекательным или отталкивающим, эмоция заключает в себе влечение, желание, стремле­ние, направленное к предмету или от него, так же как влечение, желание, стремление всегда более или менее эмоциональны. Каждая осознанная эмоция, с другой стороны, также необхо­димо связана с интеллектуальными процессами — с восприятием, представлением или мыс­лью о предмете, на который она направляется. И обратно: каждый интеллектуальный про­цесс — восприятие, мышление, так же как и процессы памяти, воображения, в той или иной мере пронизан эмоциональностью.

Влияние эмоций на течение представлений обычно выступает настолько выпукло, что оно может быть использовано наряду с различными физиологическими показателями в качестве диагностического симптома эмоционального состояния. В этих целях используется «ассоци­ативный» эксперимент (К. Юнг, 1906), заключающийся вообще в том, что испытуемому пред­лагается ответить первым словом, которое у него всплывает под воздействием предъявленно­го слова-раздражителя.

Исследование показало, что аффективные переживания влияют, во-первых, на тип ассо­циации: в тех случаях, когда исходное представление не затрагивает эмоциональных пере­живаний испытуемого, ассоциируются представления предметов, которые обычно встречают­ся вместе в повседневной жизни в силу их объективной сопринадлежности к одним и тем же типовым ситуациям (стул — стол, чернила — ручка и т. п., «объективные ассоциации» — по Юнгу). При наличии у испытуемого аффективно-эмоционального переживания ассоциа­ция у него отклоняется от этого обычного пути и следует по другому, не обычному, не типич­ному, ассоциируя те представления, которые в его личном опыте в силу эмоциональных моментов случайно оказались объединенными в единый «комплекс», не будучи обычно в опыте людей сопринадлежными к одним и тем же ситуациям. Под комплексом, таким обра­зом, разумеют (в частности, по Юнгу, вообще у психоаналитиков) совокупность представле­ний, объединенных аффективно-эмоциональными моментами; ассоциативную реакцию, обус­ловленную специфическим индивидуальным комплексом испытуемого, Юнг обозначает как простую констелляцию (разновидность «субъективных ассоциаций» — по Юнгу). Юнг го­ворит и о сложной констелляции. Иногда испытуемый вовсе отказывается отвечать или упорно ограничивается простым повторением слова-раздражителя или одного и того же от­ветного слова на самые различные слова-раздражители. Сложная констелляция свидетель­ствует о наличии аффективных переживаний, которые испытуемый сознательно или бессоз­нательно не желает обнаружить.

Аффективные переживания влияют, во-вторых, на скорость ассоциативных реакций. Эмоциональный характер представления — наличие комплекса и вызываемое им торможе­ние — вызывает задержку ассоциативной реакции. Задержка, выражающаяся в замедлении нормального для данного индивида времени ассоциативной реакции более чем в два с поло­виной раза, указывает, как правило, на то, что данные ассоциации затрагивают его аффектив­но-эмоциональную сферу. (По данным некоторых исследований, для аффективной реакции можно указать показатели и в абсолютных цифрах: о наличии аффективного момента свиде­тельствует всякая ассоциация, длительность которой превышает 2,6 с.)

Аффективно-эмоциональные переживания влияют, в-третьих, на общее поведение, проявля­ясь в замешательстве и специфических движениях — мимических, пантомимических, речевых.

Виды эмоциональных переживаний

В многообразных проявлениях эмоциональной сферы личности можно разли­чать три основных уровня. Первый — это уровень органической аффективно-эмоциональной чувствительности. Сюда относятся элементарные так называе­мые физические чувствования — удовольствия, неудовольствия, связанные по преимуществу с органическими потребностями. Чувствования такого рода мо­гут носить более или менее специализированный местный характер, выступая в качестве эмоциональной окраски или тона отдельного процесса ощущения. Они могут приобрести и более общий, разлитой характер; выражая общее более или менее разлитое органическое самочувствие индивида, эти эмоциональные состо­яния носят неопредмеченный характер. Примером может служить чувство бес­предметной тоски, такой же беспредметной тревоги или радости. Каждое такое чувство отражает объективное состояние индивида, находящегося в определен­ных взаимоотношениях с окружающим миром. И «беспредметная» тревога мо­жет быть вызвана каким-нибудь предметом; но хотя его присутствие вызвало чувство тревоги, это чувство может не быть направлено на него, и связь чувства с предметом, который объективно вызвал его, может не быть осознана.

Классификация эмоций, намеченная М. И. Аствацатуровым, которая исходит из патоло­гического состояния органов и рассматривает различные чувства как результат нарушения их деятельности (тревогу как результат нарушения сердечной деятельности и т. д.), может, очевидно, относиться лишь к этому уровню эмоционально-эффективных процессов, да и их она охватывает лишь отчасти, преимущественно в патологических формах. Беспредметный страх или тоска, вообще говоря, патологическое явление.

Следующий, более высокий, уровень эмоциональных проявлений составляют предметные чувства, соответствующие предметному восприятию и предметному действию. Опредмеченность чувства означает более высокий уровень его осо­знания. На смену беспредметной тревоге приходит страх перед чем-нибудь. Че­ловеку может быть «вообще» тревожно, но боятся люди всегда чего-то, точно так же удивляются чему-то и любят кого-то. На предыдущем уровне — органиче­ской аффективно-эмоциональной чувствительности — чувство непосредственно выражало состояние организма, хотя, конечно, организма не изолированного, а находящегося в определенных отношениях с окружающей действительно­стью. Однако само отношение не было осознанным содержанием чувства. На втором уровне чувство является уже не чем иным, как выражением в осознан­ном переживании отношения человека к миру.

Так же как восприятие не является суммой отдельных ощущений, эмоции — чувства — не представляют собой простую сумму или агрегат чувственных воз­буждений, исходящих от отдельных висцеральных реакций. Чувства челове­ка — это сложные целостные образования, которые организуются вокруг опре­деленных объектов, лиц или даже предметных областей (например, искусство) и определенных сфер деятельности. <...> Отдельные чувственные компонен­ты эмоций возникают внутри целостных чувств, обусловленные и опосредованные ими, а значит, и тем отношением к объектам, которое выражается в чувстве. Таким образом, даже элементарные компоненты чувства у человека представля­ют собой нечто большее и нечто иное, чем простое выражение происходящих в индивиде органических процессов.

Опредмеченность чувств находит высшее выражение в том, что сами чувства дифференцируются в зависимости от предметной сферы, к которой относят­ся. Эти чувства обычно называются предметными чувствами и подразделяются на интеллектуальные, эстетические и моральные. Ценность, качественный уровень этих чувств зависят от их содержания, от того, какое отношение и к какому объекту они выражают. Это отношение всегда имеет идеологический смысл. Идеологическое содержание чувства, представленное в виде пережива­ния, и определяет его ценность.

В центре моральных чувств — человек; моральные чувства в конечном счете выражают — в форме переживания — отношения человека к человеку, к обще­ству; их многообразие отражает многообразие человеческих отношений. Мо­ральные чувства уходят своими корнями в общественное бытие людей. Обще­ственные межличностные отношения служат не только «базисом», предпосыл­кой возникновения человеческих чувств, но и определяют их содержание. Всякое чувство как переживание является отражением чего-то значимого для индиви­да; в моральных чувствах нечто объективно общественно значимое пережива­ется вместе с тем как личностно значимое.

Существование интеллектуальных чувств — удивления, с которого, по Пла­тону, начинается всякое познание, любопытства и любознательности, чувства со­мнения и уверенности в суждении и т. п. — является ярким доказательством взаимопроникновения интеллектуальных и эмоциональных моментов.

Связь чувства с предметом, который его вызывает и на который оно направ­лено, выступает особенно ярко в эстетических переживаниях. Это заставляло некоторых говорить применительно к эстетическому чувству, что оно является «вчувствованием» в предмет. Чувство уже не просто вызывается предметом, оно не только направляется на него, оно как бы входит, проникает в него, оно по-своему познает его сущность, а не только как бы извне относится к нему, и притом познает с какой-то интимной проникновенностью. Когда произведение искусства, картина природы или человек вызывают у меня эстетическое чувство, то это означает не просто, что они мне нравятся, что мне приятно на них смот­реть, что вид их доставляет мне удовольствие; в эстетическом чувстве, которое они у меня вызывают, я познаю специфически эстетическое качество — их кра­соту. Это их специфическое качество, собственно говоря, может быть познано только через посредство чувства. Чувства, таким образом, в своеобразных и со­вершенно специфических формах выполняют и познавательную функцию, кото­рая на высших уровнях приобретает осознанно объективированный характер. Познавательный аспект эмоций в их высших проявлениях является завершаю­щим звеном в сложных взаимоотношениях эмоциональной и интеллектуальной сферы у человека. На всем протяжении своего развития они образуют противо­речивое единство. На самых ранних стадиях предметно-познавательные и аф­фективные моменты не отдифференцированы. По мере того как они дифферен­цируются, между ними создается антагонизм, противоречие, которое, однако, не упраздняет их единства. Вся история развития аффективно-эмоциональной сферы, переход от примитивных аффектов и ощущений к высшим чувствам, связана с развитием интеллектуальной сферы и взаимопроникновением интел­лектуального и эмоционального. Сначала чувства вызываются ощущениями, восприятиями непосредственно наличных предметов; затем, с развитием вос­произведения, представления, также начинают вызывать чувства; воображение движется ими и, в свою очередь, их питает: наконец, и отвлеченные мысли начи­нают вызывать иногда весьма сильные чувства.

Сначала эмоции полонят познание: человек в состоянии понять в действиях других людей только то, что сам чувствует. Затем познание освобождается от чувства; человек может понять и то, что собственному его чувству чуждо: он может, как учит Б. Спиноза, не любить и не ненавидеть, а только понимать чело­веческие поступки так, как если бы речь шла о теоремах. И наконец, чувство, которое прежде подчиняло познание, которое затем отделилось от него, начинает следовать за познанием. Углубленное понимание общественной значимости зна­ния направляет чувство человека. Он не только понимает, какое дело правое; его любовь и его ненависть распределяются в соответствии с этим пониманием.

В процессе развития эмоциональные и предметно-познавательные моменты все более дифференцируются. Отделившись от них, чувства начинают направ­ляться на предметы, выражать отношение к ним субъекта. И наконец, на высших ступенях развития чувства возможно, как мы видели на примере эстетических чувств, восстановление на высшей основе более тесного единства и взаимопро­никновения эмоционального и предметного. В этих высших предметных чув­ствах особенно непосредственно и ярко проявляется обусловленность их разви­тия общественно-историческим развитием. Порождая предметное бытие различ­ных областей культуры, общественная практика отчасти порождает, отчасти развивает чувства человека как подлинно человеческие чувства. Каждая новая предметная область, которая создается в общественной практике и отражается в человеческом сознании, порождает новые чувства, и в новых чувствах устанав­ливается новое отношение человека к миру.

Наконец, над предметными чувствами (восхищения одним предметом и от­вращения к другому, любви или ненависти к определенному лицу, возмущения каким-либо поступком или событием и т. п.) поднимаются более обобщенные чувства (аналогичные по уровню обобщенности отвлеченному мышлению), как-то: чувство юмора, иронии, чувство возвышенного, трагического и т. п. Эти чув­ства тоже могут иногда выступать как более или менее частные состояния,* при­уроченные к определенному случаю, но по большей части они выражают общие более или менее устойчивые мировоззренческие установки личности. Мы бы назвали их мировоззренческими чувствами.

* Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Ученые записки высшей школы г. Одессы. 1922. Т. 2.

Уже чувство комического, с которым нельзя смешивать ни юмор, ни иронию, заключает в себе интеллектуальный момент как существенный компонент. Чув­ство комического возникает в результате внезапно обнаруживающегося несоот­ветствия между кажущейся значительностью действующего лица и ничтожно­стью, неуклюжестью, вообще несуразностью его поведения, между поведением, рассчитанным на более или менее значительную ситуацию, и пустяковым харак­тером ситуации, в которой оно совершается. Комическим, смешным кажется то, что выступает сперва с видимостью превосходства и затем обнаруживает свою несостоятельность. Несоответствие или несуразность, обычно заключенные в ко­мическом, сами по себе еще не создают этого впечатления. Для возникновения чувства комизма необходимо совершающееся на глазах у человека разоблаче­ние неосновательной претензии.

Чувство комического предполагает, таким образом, понимание несоответст­вия. Но иногда, когда речь идет о несоответствии поведения в какой-нибудь более или менее обыденной житейской ситуации, сознание этого несоответствия легко доступно и потому очень рано наблюдается у детей (как показало, в част­ности, исследование Жуковской).

Значительно сложнее, чем чувство комического, собственно юмор и ирония. Юмор предполагает, что за смешным, за вызывающими смех недостатками чув­ствуется что-то положительное, привлекательное. С юмором смеются над недо­статками. любимого. В юморе смех сочетается с симпатией к тому, на что он направляется. Английский писатель Дж. Мередит прямо определяет юмор как способность смеяться над тем, что любишь. С юмором относятся к смешным маленьким слабостям или не очень существенным и во всяком случае безобид­ным недостаткам, когда чувствуется, что за ними скрыты реальные достоинства. Чувство юмора предполагает, таким образом, наличие в одном явлении или лице и отрицательных, и положительных сторон. Юмористическое отношение к это­му факту, очевидно, возможно, пока в нашей оценке положительные моменты перевешивают отрицательные. По мере того как это соотношение в наших гла­зах сдвигается и отрицательные стороны получают перевес над положительны­ми, чувство юмора начинает переходить в чувство трагического или во всяком случае проникаться трагическими нотками; в добродушный смех юмора включа­ются боль и горечь. Таким не лишенным трагизма юмором был юмор Н. В. Го­голя: недаром Гоголь характеризовал свой юмор как видимый миру смех сквозь невидимые миру слезы.