б) Психические процессы и психические образования 16 страница

Наметив таким образом в системе понятий, которыми должна будет в даль­нейшем оперировать психология, дифференциацию функций и процессов, мы не сочли необходимым отразить это существенное для внутреннего содержа­ния системы психологии деление во внешней структуре настоящей книги. По­скольку в ней внимание фактически сосредоточено на изучении процессов и деятельности, а функции рассматриваются лишь как основы и компоненты про­цессов, мы не выделяем их структурно. Это отнюдь не значит, что мы не прида­ем их специальному изучению особого значения. В данной работе в связи с основной теоретической задачей надо было центр тяжести перенести на изуче­ние других образований следующего, надстраивающегося над функциями, пла­на. Вообще же мы придаем очень большое принципиальное значение изучению психофизических функций в их отношении к аппаратам, с одной стороны, к более сложным психическим процессам, с другой. Такое изучение функций должно и могло бы вскрыть переход от физического (физиологического) к качественно от него отличному, но неразрывно с ним связанному психическо­му. Разрешить эту проблему в духе подлинного психофизического единства можно, впрочем, лишь в плане широкого генетического исследования.

Психические процессы, как и функции, могут найти себе выражение в специ­фическом содержании: функция чувствительности — в ощущениях, процессы памяти — в воспроизведенных образах представления. Элементарное содер­жание, связанное с функциями, образует как бы состав психической жизни; более сложные образования, возникающие в психических процессах, — образы восприятия, представления и т. п. — составляют ее качественно новое содержание. Все психические процессы, как и функции, рассматриваются нами в единстве с их специфическим содержанием. Этим преодолевается один из су­щественнейших пороков той функциональной психологии, которая, противопо­ставляя функции содержанию, превратила их в «чистые» акты.

Говоря о психических процессах, мы различаем процессы познавательные, эмоциональные и можем также говорить о волевых процессах. Однако, разли­чая мыслительные, или интеллектуальные, эмоциональные и волевые процессы, мы не устанавливаем этим никакого дизъюнктивного деления аналогично тому, как это делала психология, которая делила психику, или сознание, на интеллект, чувство и волю. Один и тот же процесс может быть и, как правило, бывает и интеллектуальным, и эмоциональным, и волевым. Эмоциональный процесс, на­пример, в действительности никогда не сводится к «чистой», т. е. абстрактной, эмоциональности; он всегда включает в каком-то единстве и взаимопроникнове­нии не только эмоциональные, но и интеллектуальные моменты, — так же как интеллектуальный процесс мышления включает обычно в той или иной мере эмоциональные моменты, а не сводится к «чистой», т. е. абстрактной, изолиро­ванно взятой интеллектуальности. Речь для нас идет не о том, что эмоция нахо­дится в единстве и взаимосвязи с мышлением или мышление с эмоцией, а о том, что само мышление как реальный психический процесс уже является единством интеллектуального и эмоционального, а эмоция — единством эмоционального и интеллектуального.

Таким образом, когда мы анализируем последовательно интеллектуальные, или познавательные, эмоциональные и волевые процессы, речь собственно идет о характеристике единых и в то же время многообразных психических процес­сов по преобладающему в каждом таком процессе интеллектуальному, эмоцио­нальному или волевому компоненту. Каждый психический процесс может быть охарактеризован по отношению к каждому из них. Мы характеризуем его как интеллектуальный, эмоциональный или волевой по тому преобладающему в нем компоненту, который накладывает в данном случае свой определяющий отпеча­ток на процесс в целом.

Психические процессы, включая в себя в качестве компонентов те или иные психофизические функции, в свою очередь включаются в те или иные конкрет­ные формы деятельности, внутри которых и в зависимости от которых они формируются. Так, психология может и должна изучать процесс мышления в общих закономерностях его протекания, отличающих мыслительный процесс, например, от элементарного ассоциативного процесса. Реально этот мысли­тельный процесс обычно осуществляется в ходе какой-то конкретной деятельно­сти — практической трудовой деятельности, разрешающей определенную про­изводственную задачу, деятельности изобретателя, рационализирующего этот производственный процесс, в теоретической работе ученого, разрешающего ка­кую-то задачу, или, наконец, в учебной деятельности учащегося, усваивающего в процессе учения добытые уже наукою знания. Осуществляясь реально в раз­личных видах конкретной деятельности, психические процессы в ней же и фор­мируются. И только изучая их в реальном контексте этой деятельности, можно вскрыть не только более частные, но и самые общие закономерности психиче­ских процессов как действительно содержательные закономерности.

Смысл традиционной функциональной психологии, трактующей все сложные психические процессы как функции, заключался в том, чтобы представить их как проявления, зависящие исключительно от внутренних условий, от имманентных особенностей организма, духа, личности. Принципиальными предпосылками — осознанными или неосознанными — такой функциональной психологии явля­ются биологизаторские представления о том, что все психические функции явля­ются продуктом имманентного созревания организма, или идеалистические тео­рии, согласно которым различные, все более высокие проявления психики являют­ся результатом саморазвития духа. В действительности протекание психических процессов и их специфические особенности зависят от конкретных материаль­ных условий, в которых они протекают. Поэтому подлинное преодоление основ­ных пороков функциональной психологии достигается не оговорками о таком или ином понимании функций, неправомерно пытающимися отожествить их с тем, что уже ни в каком смысле не является функцией, и не разговорами о межфунк­циональных связях, а лишь включением в план психологического исследования деятельности, в которой реально формируются психика и специфические особен­ности различных психических функций и процессов.

Под деятельностью мы понимаем активность субъекта, направленную на из­менение мира, на производство или порождение определенного объективирован­ного продукта материальной или духовной культуры. Деятельность человека выступает сперва как практическая, материальная деятельность. Затем из нее выделяется деятельность теоретическая. Всякая деятельность состоит обьгано из ряда актов — действий или поступков; будучи актами субъекта, они имеют по внутреннему своему содержанию определенное психологическое строение: они исходят из тех или иных побуждений, или мотивов, и направляются на опреде­ленную цель. Поскольку в различных условиях эта цель должна и может быть достигнута различными способами («операциями») или путями («методами»), действие превращается в разрешение задачи.* Поскольку единство действия определяется единством результата, являющегося целью субъекта, а способы действия дифференцируются в зависимости от различия условий, в которых эта цель осуществляется, одно и то же действие может и должно в разных условиях осуществляться различными способами. В результате из действия или в составе его выделяются отдельные звенья, определенные частичные операции, связан­ные с определенными объективными условиями. Закрепляясь, эти частичные операции автоматизируются и в качестве навыков переносятся из одного дей­ствия в другое. Дифференциация условий, в которых происходит действие, на­хождение способов действия, адекватных условиям, закрепление связи первых со вторыми и т. п. — все это связано с включением в действие целого ряда психических процессов как подчиненных процессуальных его компонентов. Так, в деятельности, направленной вовсе не на наблюдение или запоминание, нечто может непроизвольно быть воспринято, замечено, может и запечатлеться, запом­ниться. Здесь восприятие и запоминание протекают и совершаются как процес­сы в более специальном и буквальном смысле слова, обозначающем простое про­текание и смену психических явлений. Здесь не столько субъект намеренно за чем-то наблюдает и что-то запоминает, сколько нечто непроизвольно в нем со­вершается — запечатлевается, запоминается и т. п. Но затем с выделением тео­ретической деятельности из деятельности практической ряд психических про­цессов сам приобретает строение деятельности, — во-первых, в том отношении, что они становятся сознательными, целенаправленными актами субъекта: непро­извольное восприятие переходит в целенаправленное наблюдение, непроизволь­ное всплывание воспоминаний — в припоминание и воспроизведение, непро­извольное запечатление — в намеренное заучивание и т. д. Таким образом, психические процессы (восприятие, мышление и т. д.), выступая первично как процессуальные психические компоненты какой-нибудь конкретной деятельно­сти, затем и сами строятся как формы внутренней, теоретической деятельности.**

* Вопросы строения действия специально изучаются у нас А. Н. Леонтьевым.

** Эти выделяемые С. Л. Рубинштейном различия и взаимосвязи между процессуальными психи­ческими компонентами какой-либо деятельности субъекта, с одной стороны, и всей в целом деятель­ностью субъекта, с другой, станут в дальнейшем одним из исходных пунктов для сопоставления друг с другом мышления, восприятия и т. д. как процесса и как деятельности (см. фрагмент в конце гл. I настоящей книги). (Примеч. сост.)

Для строения деятельности при этом существенно не только то, что она ис­ходит от субъекта, но также — и никак не в меньшей мере — и то, что она направляется на объект и в самом внутреннем содержании обусловлена им. Эта сторона деятельности человека также запечатлевается в содержании и стро­ении сознания. Менее всего можно в духе традиционной феноменалистической психологии видеть специфику психологического исследования в том, что оно рассматривает психические процессы и образования лишь как имманентное проявление субъекта безотносительно к объекту. Пока какое-нибудь ощущение рассматривается лишь как имманентное проявление субъекта, до тех пор оно может служить разве только индикатором физиологического процесса, состоя­ния рецептора, а не предметом собственно психологического исследования.

Как ни парадоксально это звучит для всякого, стоящего на традиционных психологических позициях, — собственно психологическое исследование начи­нается лишь там, где ощущения, вообще психические явления берутся в их отно­шении к объективной действительности, которую они специфическим образом отражают. Только там, где, в частности, ощущения берутся в таком аспекте, как отражение качеств вещей, опосредованное деятельностью органов чувств, а не только как функция этих органов, мы переходим от физиологии органов чувств к собственно психологическому изучению ощущений (и восприятий). Только изучая восприятие цвета вещей, можно дать действительно психологическую, а не абстрактно психофизиологическую трактовку ощущения цвета.

Наше положение в силу своей общности относится, само собой разумеется, не только к зрительным ощущениям, но в равной мере и ко всем другим, вообще ко всем психическим процессам и явлениям. В частности, подлинно психологиче­ское исследование слуха начинается там, где мы переходим от ощущений звука «вообще», могущего в этой абстракции от объективной сферы, в которую он включен, служить лишь индикатором какого-то изменения чувствительности в плане физиологии органов чувств, к ощущению и восприятию звуков музыки и речи, т. е. определенных объективных сфер, на которые направлено сознание. Неправильно было бы думать, что там, где начинается изучение звуков музыки или речи, начинается область какой-то специальной или прикладной психоло­гии (психологии музыки, речи и т. п.) и кончается область общей психологии. В действительности область общей психологии (в отличие от психофизиологии как специальной области психологии, пограничной с физиологией органов чувств) здесь именно и начинается. Но при этом, конечно, общая психология слуха изучает ощущения звуков музыки и речи в их общих закономерностях, которые, однако, лишь на этом специфическом материале могут быть раскрыты.

Этот своеобразный сдвиг и специфическая ориентация психологического ис­следования относятся в силу своей принципиальной общности, конечно, не толь­ко к сенсорике, но и к сознанию в целом. Сознание человека в целом имеет направленную на объект структуру человеческого действия. Так, всякий мыс­лительный акт является по существу своему решением задачи, которая выхо­дит за пределы субъекта: в процессе ее решения объективное предметное со­держание задачи опосредует и определяет мыслительный процесс. В силу этого логика вещей — объектов мысли — входит в психику индивида опреде­ляющим началом и более или менее адекватно отражается в его мышлении. Аналогично: порожденное общественной жизнью объективное моральное со­держание входит в волю человека, потому что оно объективно заключено в целях, которыми детерминируется волевое действие; через цели действия объек­тивное содержание входит во внутреннее содержание сознания и определяет его. Из объекта — в процессе действенного и познавательного проникновения в него — черпает сознание свое предметно-смысловое содержание. Сознание человека формируется в практической и теоретической деятельности. Поэтому система психологии не может ограничиться изучением психических процессов: она должна включить и психологию деятельности.

Третья часть настоящей книги, посвященная изучению восприятия, памяти, мышления и т. д., изучает или по крайней мере стремится в той мере, в какой это на данном этапе оказалось возможным автору, изучить их в плане дей­ствия как компоненты практической деятельности и формы деятельности тео­ретической. Тем не менее область психологии не может быть ограничена сфе­рой тех проблем, которые эта третья часть охватывает. Она все же ставит себе целью в правомерной научной абстракции изучение воображения, мышления, эмоций как специфических сторон психики. Но воображение плюс мышление, плюс чувство и т. д., взятые в их общих закономерностях, не дают еще в сумме психологии игры, например. В игре, в учении, в труде — вообще в каждом виде деятельности все эти психические процессы даны в новых связях, опреде­ляемых не психическими процессами самими по себе, а теми реальными, мате­риальными условиями, в которых реально совершается данная деятельность, представляющая специфическое отношение человека к действительности; спе­цифическое же отношение к действительности определяется системой обще­ственных отношений, в которые включен человек. Поэтому перед нами в чет­вертой части встает задача изучения психологии человеческой деятельности в новом специфическом плане.

Понятие деятельности сплошь и рядом употребляется в очень широком и неопределенном смысле. Подобно тому как в физиологии, например, говорят о высшей нервной деятельности, о сердечной и секреторной деятельности и т. п., в психологии стали говорить о психической деятельности, отожествляя при этом деятельность и активность. Мы различаем эти понятия. Хотя первичным и основным видом человеческой деятельности является материальная, практиче­ская деятельность, неправильно было бы ограничивать деятельность практиче­ской деятельностью, производящей материальный продукт. Но нельзя вместе с тем, с другой стороны, отожествлять деятельность человека в подлинном специ­фическом смысле этого слова с активностью субъекта вообще. Деятельность в собственном смысле — это предметная деятельность, это практика. Деятель­ность и действие предполагают воздействие, изменение действительности, по­рождение объективированного продукта — будь то материальной или духовной культуры, — который входит в общественный оборот. Последнее обстоятель­ство — вхождение в общественный оборот, т. е. включение в общественную жизнь и выполнение в ней определенных общественных функций, является тоже существенным моментом деятельности. Именно из общественных функ­ций, выполняемых деятельностью, рождается ее специфическая мотивация. На­блюдение, мышление и т. д. не смогли бы и психологически превратиться в особую теоретическую деятельность, если бы в ходе общественного развития теоретическая деятельность не выделилась в процессе разделения труда как особая общественная функция. Поэтому деятельность — в том числе и теоре­тическая — должна иметь доступную для внешнего мира материальную фор­му существования. Изучение психологии деятельности в этом плане ставит перед нами в четвертой части новые задачи. Эта часть не противопоставляется предыдущим, а, продолжая, вбирает их, включая в новые связи.

Но всякое действие и всякая деятельность предполагают действующего ин­дивида, субъекта этой деятельности. Сам этот субъект и его психические свой­ства проявляются и формируются в деятельности. От изучения психологии деятельности мы переходим к изучению психических свойств личности. В ито­ге система психологии включает помимо общего учения о психике, о сознании и самосознании учение: 1) о психофизических функциях, 2) о психических про­цессах, 3) о психическом строении деятельности и 4) о психических свойствах личности.

Возникает еще один вопрос: какова должна быть логика, последовательность изложения системы психологических знаний? Поскольку личность бесспорно является субъектом деятельности и сознания, — тем, кто мыслит, чувствует, дей­ствует, от кого исходят действия, — на первый взгляд представляется естествен­ным и правильным начинать с личности как реального и конкретного субъекта всех действий, мыслей и чувств. И точно так же, поскольку каждое действие и всякая деятельность исходят из тех или иных побуждений, на первый взгляд, представляется правильным начинать с потребностей и интересов как исходных побуждений и уже затем переходить, скажем, к ощущению, эмоции, воле. На самом деле это совсем не так. В процессе познания, т. е. познавательного про­никновения мысли в свой предмет, то, что в действительности является исход­ным пунктом для мышления, которое должно проникнуть в свой предмет, освоив и раскрыв все его определения, неизбежно выступает как результат. Потреб­ность, служащая исходным побуждением к действию, — это испытываемая или осознаваемая нужда в чем-нибудь, т. е. нужда, отраженная в психике — в ощу­щениях (в частности, органических, поскольку дело касается органических по­требностей), в эмоциях и т. д. Пока содержание этих психических явлений, в которых проявляется потребность, не раскрыто, потребность — и точно так же интерес — будут неизбежно выступать в качестве пустой, бессодержательной абстракции или в качестве биологических либо социологических категорий, не­правомерно психологизируемых.

Поэтому не несмотря на то, что потребность в действительности является исходным для целого ряда психических проявлений, а именно поэтому мы в ходе психологического познания не исходим из нее, а идем к ней, раскрывая ее многообразные психические проявления. Познание же психологии личности в целом выступает у нас как конечный результат не несмотря на то, а именно потому, что психология личности в ее реальной конкретности является исход­ным предметом психологического изучения.

При любой попытке начать построение психологии с учения о личности из него неизбежно выпадает всякое конкретное психологическое содержание; пси­хология личности подменяется метафизическими или социологическими рас­суждениями о личности, которая при этом неправомерно психологизируется. Это и не может быть иначе. Лишь выделив сначала путем анализа из уже данного живого конкретного целого личности более абстрактные определения ее психологии — отдельные функции, процессы, — психологическое познание может, пройдя через многообразные определения различных сторон психики, раскрыть психологию личности в ее конкретной целостности.

Таковы методологические основания того пути, которым мы идем, — от ана­литического изучения психических процессов (в которые мы включаем как компонент функции) к психологии деятельности; от психологии деятельно­сти — к психическим свойствам личности, определяющим общий ее психологи­ческий облик, к самосознанию личности, в котором она выступает, отраженная в своем самосознании как конкретное живое единство.*

* Здесь С. Л. Рубинштейн реализует в построении системы психологических категорий идущий от Г. В. Ф. Гегеля и К. Маркса методологический принцип восхождения от абстрактного к конкретно­му, подробный и оригинальный анализ которого он осуществил позднее в своем философско-психологическом труде «Бытие и сознание» (М., 1957. С. 106—125 и др.). (Примеч. сост.)

ГЛАВА VII. ОЩУЩЕНИЕ И ВОСПРИЯТИЕ

Ощущение

Ощущение, сенсорика всегда более или менее непосредственно связаны с моторикой, с действием, рецептор — с деятельностью эффекторов. Рецептор возни­кает как орган с пониженным порогом раздражения, приспособленный к тому, чтобы обеспечить ответное действие даже при незначительном воздействии на организм.

Ощущение — это, во-первых, начальный момент сенсомоторной реакции; во-вторых, результат сознательной деятельности, дифференциации, выделения от­дельных чувственных качеств внутри восприятия.

Ощущение и восприятие теснейшим образом связаны между собой. И одно, и другое являются чувственным отображением объективной реальности, суще­ствующей независимо от сознания, на основе воздействия ее на органы чувств: в этом их единство. Но восприятие — осознание чувственно данного предме­та или явления; в восприятии перед нами обычно расстилается мир людей, вещей, явлений, исполненных для нас определенного значения и вовлеченных в многообразные отношения, этими отношениями создаются осмысленные ситуа­ции, свидетелями и участниками которых мы являемся; ощущение — отражение отдельного чувственного качества или недифференцированные и неопредме-ченные впечатления от окружающего. В этом последнем случае ощущения и восприятия различаются как две разные формы или два различных отноше­ния сознания к предметной действительности. Ощущение и восприятие, та­ким образом, едины и различны.

На вопрос: что раньше? — ощущение ли предшествует восприятию так, что восприятие строится на ощущениях, или первично дано восприятие и ощущение выделяется в нем, — единственно правильный ответ гласит: ощущение предше­ствует восприятию, и восприятие предшествует ощущению. Ощущение как ком­понент сенсомоторной реакции предшествует восприятию: генетически оно пер­вичнее;* оно имеется там, где нет еще восприятия, т. е. осознания чувственно данного предмета. Вместе с тем ощущение выделяется в результате анализа наличного восприятия. Этот анализ — не лишенная реального бытия абстрак­ция и не искусственная операция экспериментатора в лабораторных условиях, а реальная познавательная деятельность человека, который в восприятии явления или предмета выделяет его качества. Но выделение качества — это уже созна­тельная аналитическая деятельность, которая предполагает абстракцию, соотне­сение, классификацию. Ощущение, таким образом, — это и очень элементарная, и очень высокая «теоретическая» деятельность, которая может включать относи­тельно высокие степени абстракции и обобщения, возникшие на основе воздей­ствия общественного человека на объективную действительность. В этом его аспекте оно выделяется на основе восприятия и предполагает мышление.

* Впоследствии С. Л. Рубинштейн выделил генетически более раннее психическое явление, которое он обозначил как «чувственное впечатление». Это впечатление возникает при различении раздра­жителей при помощи механизма, приспособленного для соответствующей рецепции и наследственно закрепленного в ходе эволюции под воздействием раздражителей, жизненно важных для орга­низма. Ощущение же возникает по мере того, как наследственно закрепленная, безусловно-рефлек­торная основа чувственного впечатления обрастает условно-рефлекторными связями (см.: Рубин­штейн С. Л. Бытие и сознание. С. 73—74). На основе идеи о чувственном впечатлении как пер­вичном психическом явлении была разработана гипотеза о пренатальном (внутриутробном) воз­никновении психики у человека (см.: Брушлинский А. В. О природных предпосылках психическо­го развития человека. М., 1977. С. 37—44). (Примеч. сост.)

Как в одном, так и в другом случае ощущение — это не только чувственный образ или, точнее, компонент его, но также деятельность или компонент ее. Буду­чи сначала компонентом сенсомоторной реакции, ощущение становится затем содержанием сознательной познавательной деятельности, направленной на соот­ветствующее качество предмета или явления. Ощущение — это всегда единство чувственного содержания и деятельности, процесса.

Чувствительность формируется в действии, которое она афферентирует и регулирует, и ее развитие — дифференцированность, тонкость и точность ощу­щений — существенно зависит от действия. Так, филогенетическое развитие чувствительности у животных существенно зависит от того, какие раздражители являются для них биологически значимыми, связанными с процессом их жизне­деятельности, поведения, приспособления к среде.

Целый ряд наблюдений и экспериментов подтверждает это положение. Так, в опытах с «дрессировкой» пчел обнаружилось, что дифференцировка легче на сложные геометрические формы и не резко отличающиеся между собой, но «цветкоподобные»; наоборот, на формы не «ботанические» выработка дифференцировок затруднена (К. Фриш). <...> Биологическая адекватность раздра­жителя обусловливает в ходе развития его физиологическую значимость, а не наоборот.

Подобно этому у человека дальнейшее развитие все более тонких ощущений неразрывно связано с развитием общественной практики; порождая новые пред­меты с новыми, все более совершенными качествами, она порождает и новые «чувства», способные все более совершенно и сознательно их отображать (см. об историческом развитии сознания). <...>

Рецепторы

Рецептор — орган, специально приспособленный для рецепции раздражений, легче, чем прочие органы или нервные волокна, поддается раздражению; он от­личается особенно низкими порогами раздражения, т. е. его чувствительность, обратно пропорциональная порогу, особенно высока. В этом первая особенность рецептора как специализированного аппарата: обладая особенно большой чув­ствительностью, он специально приспособлен для рецепции раздражений.

При этом рецепторы приспособлены для рецепции не любых раздражителей. Каждый рецептор специализируется применительно к определенному раздра­жителю. <...> Так, образуются тангорецепторы, приспособленные к рецепции прикосновения, густорецепторы — для рецепции вкусовых раздражении, стиборецепторы — для обонятельных, приспособленные для рецепции звука и света фоно- и фоторецепторы.

Таким образом, специальная приспособленность к рецепции раздражений, выражающаяся в особо высокой чувствительности, — во-первых, и приспособ­ленность к рецепции специальных раздражителей, т. е. специализация рецепто­ров по виду раздражителей, — во-вторых, составляют основные черты, характе­ризующие рецепторный аппарат.

В парадоксальной форме специализация органов чувств, или рецепторов, вы­ражается в том, что и неадекватный раздражитель, воздействуя на определенный рецептор, может вызвать специфические для него ощущения. Так, сетчатка дает световые ощущения при воздействии на нее как светом, так и электрическим током или давлением («искры из глаз сыплются» при ударе). Но и механиче­ский раздражитель может дать ощущение давления, звука или света в зависимо­сти от того, воздействует ли он на осязание, слух или зрение. <...> Основываясь на этих фактах и опираясь на специализацию «органов чувств», Й. Мюллер выдвинул свой принцип специфической энергии органов чувств. Основу его со­ставляет бесспорное положение, заключающееся в том, что все специфицирован­ные ощущения находятся в определенном соотношении с гистологически специ­фицированными органами, их обусловливающими. Это правильное положение, подтверждаемое обширными психофизиологическими данными, завоевало прин­ципу специфической энергии органов чувств универсальное признание у физи­ологов.

На этой основе Мюллер выдвигает другую идею, согласно которой ощуще­ние зависит не от природы раздражителя, а от органа или нерва, в котором происходит процесс раздражения, и является выражением его специфической энергии. Посредством зрения, например, по Мюллеру, познается несуществую­щий во внешнем мире свет, поскольку глаз наш доставляет впечатление света и тогда, когда на него действует электрический или механический раздражитель, т. е. в отсутствие физического света. Ощущение света признается выражением специфической энергии сетчатки: оно — лишь субъективное состояние созна­ния. Включение физиологических процессов в соответствующем аппарате в число объективных, опосредующих условий ощущения превращается, таким об­разом, в средство отрыва ощущения от его внешней причины и признания субъек­тивности ощущения.* Из связи субъекта с объектом ощущение превращается во включенную между субъектом и объектом завесу.

* В данном случае, как и в некоторых других, С. Л. Рубинштейн довольно близко подходит к будущей формулировке своего принципа детерминизма (внешние причины опосредуются внут­ренними условиями). Здесь он справедливо подчеркивает, что физиологические и психические процессы должны быть включены в состав (внутренних) условий, опосредующих внешние воздей­ствия, и это опосредствование, вопреки Й. Мюллеру, означает не отрыв познающего субъекта от познаваемого объекта, а, напротив, взаимосвязь между ними. С позиций вышеуказанного принципа детерминизма С. Л. Рубинштейн осуществил впоследствии блестящий анализ трудов Й. Мюллера и Г. Гельмгольца, во многом заложивших основы современной психофизиологии органов чувств (см.: Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959. Раздел «Об ощуще­нии». С. 43—50). (Примеч. сост.)