Эмоции как индикатор адаптации

Адаптационный механизм тактической детерминации жизнедеятельности представляет собой системное образование, в котором задействованы соответствующие ситуации когнитивные, психофизиологические и личностные элементы и реакции. Показателями эффективности адаптационного механизма является не только оптимальный уровень активности, обеспечивающий приспособление к окружающей среде без каких-либо психофизиологических расстройств, но и психоэмоциональная цена достижения результатов деятельности, то есть уровень и направленность эмоционально-чувственного состояния человека. Оптимальный уровень активности определяется целями, задачами, условиями и динамикой жизнедеятельности, а степень проявления и направленность эмоций — посредством наличия или отсутствия когнитивного диссонанса, определенного психологического синдрома, неконструктивных реакций приспособления и невротических состояний. (Симаева И.Н., 1999, 2000, 2002, 2003).

Рассматривая эмоциональные состояния как индикатор адаптации, следует помнить, что они могут различаться по многим параметрам: направленности, интенсивности, продолжительности, осознанности, глубине, генетическому источнику, сложности, условиям возникновения, выполняемым функциям и воздействию на организм. К примеру, стенические эмоции активизируют организм, поднимают настроение, а астенические — расслабляют, подавляют. Кроме того, эмоции отличаются по объектам, с которыми они связаны (предметы, события, люди и т.д.). В своей книге "Эмоции человека" К.Э. Изард пишет об аффективно-когнитивных структурах и аффективно-когнитивных взаимодействиях, лежащих в основе мотивации, об использовании одной эмоции для воздействия на другую, как об одном из наиболее часто применяемых способов социализации, а также компенсаторных защитных реакциях на эмоциональном уровне, замыкающих механизм регуляции поведения (1999). Анализ механизмов возникновения, полифункциональности и эмерджентных связей эмоций дает основание говорить о значимости эмоций в процессе адаптации личности к происходящим с ней изменениями. Помимо того, информационно-когнитивная концепция эмоций П. В. Симонова и уже упомянутая нами его формула Э = f (П(Ин–Ис,...)), из которой следует, что сила и качество возникшей у человека эмоции, в конечном счете, определяются силой потребности и оценкой способности ее удовлетворения в сложившейся ситуации (Симонов П. В., 1981), также позволяет говорить об эмоциях как индикаторе процессов приспособления.

С позиций предложенного нами определения адаптации как процесса, приводящего к субъективно и объективно положительно оцениваемым результатам в широком классе аналогичных ситуаций, рассмотрим в качестве индикаторов адаптации некоторые функциональные эмоции, выделенные К. Изардом.

Удивление — не имеющая четко выраженного положительного или отрицательного знака эмоциональная реакция на внезапно возникшие обстоятельства. Удивление тормозит все предыдущие эмоции, направляя внимание на объект, его вызвавший. При этом оно выводит человека из состояния равновесия, приводя в действие механизмы, пытающиеся вывести человека из неравновесного состояния в более определенное. Присутствие этой эмоции свидетельствует о состоянии неопределенности, которое может перейти в радость, тревогу, интерес и другие эмоции, а значит предшествует первой фазе адаптации.

Интерес — (как эмоция) положительное эмоциональное состояние, часто сопутствующее удивлению и способствующее развитию навыков и умений, приобретению знаний и мотивирующее обучение. Изучая динамику адаптации к учебной деятельности студентов, мы получили подтверждение важной роли интереса в механизме адаптации.

Так, исследование субъективного опыта студентов первого курса юридического, физико-математического и филологического факультетов университета, в оптимальные сроки (8-10 недель от начала обучения), успешно приспособившихся к учебному процессу, выявило интерес как характерное для них состояние. При этом студенты оценивали свои чувства по шкале дифференциальных эмоций (стандартизированные описания эмоциональных переживаний) и шкале, включающей параметры гедонизма, напряженности, импульсивности, уверенности, и наличие интереса не исключало некоторую напряженность. Выяснилось, что выраженная эмоция интереса присуща 29% обследованных, в средней степени интерес присутствует почти у 45%, до 5% адаптировались без участия эмоции интереса (выборка составила 236 испытуемых). И, напротив, из 20% студентов, не сумевших приспособиться к учебной деятельности, практически никто не выделил интерес как свойственное им эмоциональное состояние.

Таким образом, интерес явно играет важную роль в психологических механизмах самоорганизации, побуждая личность к активному приспособлению и открывая ее навстречу новому знанию и опыту. Интерес также является составляющей оценки субъектом ситуации (прошлой или настоящей), которая само по себе включена в механизм адаптации и может являться индикатором адаптации.

Особого внимания заслуживает сформулированное А. Адлером понятие «социального интереса» или «социального чувства», которое можно рассматривать как когнитивную ориентацию на людей (Adler A., 1964). В сущности, любая направленность (на себя, других людей, разные виды деятельности) может быть рассмотрена как интерес, но социальный интерес говорит об активности в плане адаптации к изменениям в межличностных отношениях, участию в группах, учебной и производственной деятельности. Свойственный в большей мере экстравертам, он послужил в свое время основой мифа о предпочтении обществом экстраверсии как характеристики личности. Абстрагируясь от степени выраженности этого интереса, заметим его важную роль в спонтанности социальной коммуникации, а, следовательно — в динамике адаптации к социуму, определении вектора направленности адаптивных стратегий (себя к группе или группу к себе).

Радость — как известно, положительное эмоциональное состояние, связанное с возможностью достаточно полно удовлетворить актуальную потребность. Ею может быть отмечен завершающий этап адаптации, когда использование антиципационных схем начинает приносить свои плоды, когнитивный диссонанс разрешается, уходят фрустрация и тревога. Высокая субъективность переживания и широкий размах индивидуальных различий во взаимодействии эмоциональных состояний, в том числе радости, с перцептивными и когнитивными процессами приводит к тому, что в описании причин возникновения радости (а она всегда спонтанна) и связанных с ней феноменов наблюдается значительный разброс, затрудняющий ее диагностику.

Тем не менее, исследования С.М. Медоуза с применением шкал дифференциальных эмоций в семидесятые годы ХХ века выявили устойчивую положительную связь между показателями по шкале радости и показателями по шкале энергии, на основании чего он сделал вывод о чувстве компетентности и уверенности в своих силах, которое создает радость (Meadows C.M., 1975).

То есть можно с уверенностью сказать о том, что опыт переживаний радости — «опыт побед» является ресурсом адаптационных возможностей личности, так как индивид, имеющий положительный опыт решения проблем в ситуациях неопределенности, менее склонен бояться ошибок, мотивирован на достижение успеха, и вследствие всего этого более активен. Этот адаптивный ресурс начинает формироваться в младенчестве и раннем детстве, наполнен переработанными представлениями и когнитивными стратегиями и чрезвычайно субъективен в силу взаимосвязи с темпераментом, характером человека и особенностями его биографии.

Более полная картина связи радости и адаптации складывается с учетом того, что эмоция сопровождается ощущениями безопасности и гармоничного единства с объектом радости, проецирующимся в той или иной степени на окружающий мир. Это гармоничное единство — не что иное, как состояние динамического равновесия индивида и окружающей среды.

Для изучения механизмов социально-психологической адаптации представляет интерес взаимная привязанность и доверие между людьми, возникающие при взаимодействии, сопровождаемом радостью. Они входят в число основных понятий, характеризующих межличностные отношения на микросоциальном уровне адаптации, предполагающем установление оптимального динамического взаимодействия индивидуального или коллективного субъекта и окружающего социума, а также позитивную оценку этого взаимодействия по объективным и субъективным параметрам. Говоря об оптимальном взаимодействии, мы имеем в виду объем и качество общения, достаточные для полноценной жизнедеятельности, при одновременном сохранении относительного суверенитета индивида, опирающегося на самостоятельно принимаемые решения и время от времени на помощь других. Эмоция радости в данном контексте может служить индикатором адаптации в обществе, поскольку свидетельствует об удовлетворении базовых потребностей социального уровня.

Некоторые ученые определяют радость исключительно в терминах самореализации. Так, У. Шутц в своей работе «Радость: расширение человеческого сознания» пишет о возникновении радости вследствие осознания реализации человеком своих возможностей в процессе целенаправленной деятельности и достижении своих целей. (Shutz W., 1967). Трудно не согласиться с тем, что достижение сознательно поставленной цели приносит положительные эмоции и является свидетельством адаптации индивида, однако не все так однозначно. Описанный Шутцем феномен можно отнести лишь к деятельности, субъективно оцениваемой положительно, тогда как стремление к самореализации может вступить в противоречие с установками социума, и тогда достижение цели может вызвать сложные противоречивые сочетания эмоций удовольствия, стыда, вины, робости.

Существует и другая точка зрения относительно причин радости. В этой связи интересен список, составленный по результатам различных экспериментов группой европейских психологов и представленный М. Аргайлом. К наиболее распространенным источникам появления эмоции радости отнесены следующие: прием пищи; межличностные взаимосвязи и сексуальные отношения; физические упражнения и занятия спортом; успех и социальное одобрение; применение умений; музыка, искусство и религия; погода и окружающая природа; отдых и релаксация; алкоголь и наркотики. (2003).

Несмотря на отсутствие дифференциации понятий радости от чувственного удовольствия, вызванного сенсорными ощущениями (тактильными, вкусовыми, сексуальными), с теоретической точки зрения приведенный перечень интересен в силу нескольких обстоятельств.

Во-первых, экспериментально доказано, насколько велик разброс детерминант этой эмоции: от одобряемых обществом достижений и успехов до асоциальных (употребление алкоголя, наркотиков, совершение преступления и т.п.), что, впрочем, и не вызывало сомнения. Конечно, адаптация индивида далеко не всегда идет с помощью социально приемлемых механизмов, существуют ситуации, когда субъективное удовлетворение от способа «подстройки» к требованиям ситуации или изменения ситуации согласно собственным целям имеют антиобщественный ли даже противоправный характер. Достаточно вспомнить динамику самоизменений и способы влияния на ситуацию перестройки общества российских политиков.

Но субъективная положительная оценка ситуации при саморазрушительном поведении является неадекватной и противоречит самому определению адаптации.

Во-вторых, из списка Аргайла становится ясным, что причины радости могут не иметь социального или индивидного происхождения (погода, природа), а значит, быть не связаны напрямую с какими- либо потребностями. В-третьих, радость может быть вызвана сочетанием нескольких факторов, к примеру, победы, физического удовольствия, чувства единства команды в спортивном соревновании.

И, наконец, приведенный перечень опровергает мнение о связи радости с ослаблением возбуждения или напряжения, так как лишь часть его соответствует таким представлениям.

Вышеизложенное свидетельствует о том, что довольно сложно использовать эмоцию радости в качестве индикатора адаптационных процессов, разве что в контексте межличностных отношений микросоциального уровня адаптации.

Страдание — отрицательное эмоциональное состояние, связанное с полученной достоверной или кажущейся таковой информацией о невозможности удовлетворения важнейших жизненных потребностей, которое до этого момента представлялось более или менее вероятным, и чаще всего протекает в форме эмоционального стресса. Страдание имеет характер астенической (ослабляющей человека) эмоции. Оно отражает негативную оценку субъектом происходящего и неэффективность адаптации. В. Франкл в своей работе «Человек в поисках смысла» высказал удивительно по своей глубине замечание о том, что страдание перестает быть страданием в тот момент, когда обнаруживается его смысл. (Frankl V.E., 1962)

Действительно, анализируя когнитивно-аффективные механизмы субъективной оценки фрустрирующей ситуации, можно отметить, как рационализация изменяет представление человека о ситуации, переводя ее из класса фрустрирующих, ущемляющих его основные потребности, в класс полезных, например, с точки зрения полученного опыта, выработки новых стратегий поведения и тому подобное. Этот прием широко используется в психотерапии и психологическом консультировании для конструирования позитивного отношения к окружающей действительности, социальным группам, отдельным личностям.

Субъективная оценка опыта как позитивно-конструктивного в случае страдания помогает выйти из состояния дезадаптации, так как избавляет от ощущения безысходности и беспомощности. Естественно, далеко не всегда человек может сделать это самостоятельно, поскольку сильно выраженные аффекты дезорганизуют мышление и деятельность, затрудняя или даже делая невозможным работу когнитивных механизмов адаптации, и в этом случае необходимо задействовать ее социальные механизмы.

Гнев — эмоциональное состояние, отрицательное по знаку, как правило, возникающее в форме аффекта и вызываемое внезапным возникновением серьезного препятствия на пути удовлетворения исключительно важной для субъекта потребности. В отличие от страдания, гнев имеет стенический характер и может сыграть как адаптивную, так и дезадаптивную роль: с одной стороны, он вызывает подъем, хотя и кратковременный, жизненных сил, с другой — разрушителен, так как блокирует когнитивные механизмы адаптации. В любом случае он отражает негативную оценку субъектом наличной ситуации.

Отвращение — отрицательное эмоциональное состояние, вызываемое объектами (предметами, людьми, обстоятельствами и др.), соприкосновение с которыми (физическое взаимодействие, коммуникация в общении и проч.) вступает в резкое противоречие с идеологическими, нравственными или эстетическими принципами и установками субъекта. Отвращение, если оно сочетается с гневом, может в межличностных отношениях мотивировать агрессивное поведение, где нападение мотивируется гневом, а отвращение — желанием «избавиться от кого-либо или чего-либо».

По всей видимости, эта эмоция очерчивает поле жизнедеятельности, за пределами которого индивид не способен адаптироваться за счет наличных ресурсов. В истории и литературе описаны случаи, когда заключенные концентрационных лагерей, военнослужащие в плену могли выжить лишь за счет преодоления отвращения к непривычной обстановке, пище, межличностным отношениям путем подавления либо когнитивной переработки и рационализации состояния.

Социальная природа отвращения позволяет использовать его как один из индикаторов социального уровня адаптации, однако вклад его достаточно трудно отследить вследствие подавления, создающего трудности для диагностики.

Презрение — отрицательное эмоциональное состояние, возникающее в межличностных взаимоотношениях и порождаемое рассогласованием жизненных позиций, взглядов и поведения субъекта с жизненными позициями, взглядами и поведением объекта чувства. Последние представляются субъекту как низменные, не соответствующие принятым нравственным нормам и эстетическим критериям. Одно из следствий презрения — деперсонализация индивида или группы, к которым он относится. Будучи направленным на отдельного индивида или группу, презрение является индикатором социально-психологического уровня дезадаптации, хотя на остальных уровнях субъект может выглядеть вполне приспособленным.

Стыд — отрицательное состояние, выражающееся в осознании несоответствия собственных помыслов, поступков и внешности не только ожиданиям окружающих, но и собственным представлениям о подобающем поведении и внешнем облике. Поскольку эта эмоция имеет сугубо социальное происхождение, она способна играть существенную роль в социальном механизме адаптации, ограничивая диапазон отклоняющегося поведения личности. Однако наблюдения за переоценкой социальных норм и ценностей, представлений в период общественных трансформаций и радикальных изменений в жизни отдельных индивидов и даже больших социальных групп показывают, что эмоция стыда трансформируется вместе с ними. Иллюстрацией может служить изменение стилей одежды, распространение эротической продукции, увеличение количества детей, рожденных вне брака и т.д.

По всей вероятности, адаптированным может быть субъект, которому не свойственно это эмоционально-чувственное состояние. Более того, в ряде ситуаций отказ от стыда или подавление его могут помочь адаптироваться к изменениям: изменить профессию, место работы, род деятельности, характер межличностных отношений.

Все это усложняет использование этого эмоционально-чувственного состояния в качестве индикатора адаптации.

Страх — отрицательное эмоциональное состояние, появляющееся при получении субъектом информации о возможном ущербе для его жизненного благополучия, о реальной или воображаемой опасности, ему грозящей. В отличие от эмоции страдания, вызываемой прямым блокированием важнейших потребностей, человек, переживая эмоцию страха, располагает лишь вероятностным прогнозом возможного неблагополучия и действует на основе этого (часто недостаточно достоверного или преувеличенного) прогноза. Эмоция страха может иметь как стенический, так и астенический характер, и протекать либо в виде тревоги как слабо выраженного страха, стрессовых состояний, либо в виде аффекта (ужаса как крайнего варианта страха). В любом случае он включен в механизм адаптации и является одним из ярких показателей успешности процесса приспособления субъекта к новым условиям существования, иллюстрирующий соответствие потенциала субъекта, силе и качеству воздействия окружающей среды, а также явно свидетельствует об отрицательной субъективной оценке результата.

Тревога как слабо выраженный страх представляет для нас особый интерес, так как встречается гораздо чаще и служит индикатором первой фазы адаптационного синдрома.

В условиях адаптации индивида к изменениям жизнедеятельности возможны три варианта взаимодействия организма и среды: доминирование над средой, в результате чего поставленная задача решается сравнительно легко; динамическое равновесие между ним и средой; дисбаланс во взаимодействии индивида и среды, вследствие ситуативной неспособности человека справиться с требованиями конкретной задачи или ожиданиями партнёра (партнёров), сопровождающийся эмоциональным напряжением. При этом важно помнить, что во всех случаях эмоциональные переживания возникают в результате субъективной оценки человеком внешних требований и своих внутренних ресурсов. Понятно, что наиболее выраженные эмоциональные реакции, как правило, возникают в моменты разбалансированности взаимодействия человека и среды. Эти идеи, сформулированные Л.С. Выготским более 70 лет назад (1935), просматриваются, хотя и не всегда в явном виде, в большинстве современных концепций стресса и тревоги (Arnold M.B., 1960; Schachter S., 1964; Spielberger C.D., 1972; Lazarus R.S., 1976).

На это обратили внимание и специалисты, изучавшие эмоциональные состояния в реальных условиях или в процессе психотерапевтической практики. В частности С.Д. Спилбергер, Ю.Л. Ханин разработали концепцию индивидуальных зон оптимального функционирования, в которой выделил межличностную и внутригрупповую ситуативную тревогу. Обе категории касаются эмоциональных переживаний человека в конкретный промежуток времени и позволяют зафиксировать интенсивность выраженности ситуативной тревоги, возникающей в процессе реальных, прошедших или ожидаемых контактов с конкретными партнёрами или группой людей.

Ю. Л. Ханин выделил также категорию деятельностной ситуативной тревоги, представляющей собой эмоциональные переживания, испытываемые человеком при выполнении конкретной задачи. Как и физиологи, этот ученый считает оптимальный уровень эмоционального возбуждения необходимым для надёжного стабильного и качественного выполнения деятельности с достижением реально доступных для человека результатов.

То есть в концепции этого автора ситуативная тревога трактуется, как категория, отражающая «поток эмоциональных жизненных переживаний» человека, в рамках широкого контекста требований значимой деятельности, межличностных и внутригрупповых контактов. Концептуальные и методические подходы к диагностике тревоги, предложенные этим учёным, имеют прикладное значение для адаптации человека к учебной деятельности и еще раз доказывают, что тревога как эмоционально-чувственное состояние может служить индикатором адаптации.

Приведенный перечень основных эмоциональных состояний (общее число эмоций, название которых фиксируют словари, значительно больше) не подчинён какой-либо классификационной схеме. Каждая из перечисленных эмоций может быть представлена как градация состояний, различающихся по степени выраженности: спокойное удовлетворение, радость, восторг, ликование, экстаз или неудовольствие, огорчение, страдание, горе. Не следует считать, что в общем реестре человеческих эмоций положительные эмоциональные состояния имеют меньший удельный вес, просто разнообразие отрицательных эмоций дает возможность более успешно осуществлять адаптацию к неблагоприятным обстоятельствам, о характере которых успешно и тонко сигнализируют отрицательные эмоциональные состояния.

Эмоции выступают как внутренний язык, система сигналов, посредством которой субъект узнает о значимости происходящего. Особенность эмоций, как уже указывалось выше, заключается в том, что они непосредственно отражают отношения между мотивами и отвечающей этим мотивам деятельностью.

Радикальные методологические преобразования в исследовании эмоций страха и ярости произвели в своё время И. П. Павлов и У. Кеннон, работая по различным исследовательским программам изучения боли и голода.

Для У. Кеннона эмоции выступали в качестве реакций, носящих особый интегральный характер. Эти реакции он рассматривал в системе «организм- среда», полагая невозможным объяснить их вне этой системы. У. Кеннон выделил несколько уровней реализации эмоциональных реакций: молекулярный, энергетический, химический, а также уровень функционирования различных физиологических и психологических систем. Здесь же был выделен уровень, который было бы целесообразно назвать поведенческим. Уместно заметить, что поведение – особая категория, не редуцируемая к физиологическим или психологическим факторам, хотя и реализуемая посредством них.

В условном рефлексе, описанном И. П. Павловым как поведенческий акт, задействован физиологический механизм (по И. П. Павлову — кора и ближайшая к ней подкорка), но он становится поведенческим только тогда, когда в нём представлены условия среды в виде различаемых мозгом внешних (средовых) раздражителей, играющих роль сигналов. В теории У. Кеннона также задействован физиологический механизм (вегетативно-гормональный), который становится поведенческим только тогда, когда осваивает значимые для выживания организма внешние объекты и ситуации. У. Кеннон разработал экспериментальную модель этого физиологического механизма, чем опроверг парадоксальную теорию эмоций У. Джемса и К. Ланге о причинном отношении между телесными изменениями, сопряжёнными с эмоцией, осознанием и переживанием эмоций в пользу первых.

В центре незавершённого трактата Л. С. Выготского об аффектах также содержится критика формулы Джемса-Ланге. Природа эмоций проанализирована П. С. Выготским в историческом ракурсе двух психологий: каузальной (объяснительной) и интенциональной (описательной) с заключением, что «проблема причинного объяснения есть основная проблема возможности психологии как науки» (Выготский Л. С., 1960).

Следует отметить, что У. Кеннон вывел эмоцию не как факт сознания, а как факт поведения целостного организма по отношению к среде, компонент общего комплекса активности этого организма, необходимый для адаптации, выживания. Биодетерминисткая ориентация позволила ему рассматривать физиологические изменения не только как прямой ответ на стимулы, действующие в данный момент, но и как реакцию на возможно более эффективное поведение при предстоящих обстоятельствах. Эта готовность организма к событиям, которые ещё не произошли, его преднастройка на будущие (в форме эмоций) выступала в качестве свойств, не заложенных, с точки зрения психофизиолога, изначально в природе живого, а созданных в процессе естественного отбора. Эти сдвиги готовят организм к критическим ситуациям, которые требуют повышенной траты энергии, снятия усталости, предотвращения кровопотери и т. п.

Уже тогда выяснилась важнейшая роль гормона надпочечников - адреналина - в этой мобилизационной преднастройке. У. Кеннон, учитывая роль адреналина, называл его «гормоном нападения и бегства» (Кеннон У., 1927). Эмоциональное поведение он трактовал в свете Павловского учения, представлений о безусловном и условном рефлексах. Главная эмоция для У. Кеннона — не что иное как безусловный рефлекс. «Типичной эмоции присущи характеристики простого рефлекса. Она является врождённой, быстро вспыхивающей, постоянной и полезной по отношению к определённому разряду стимулов. Она отличается от элементарных рефлексов не качеством, а сложностью» (Кеннон У., 1923). Заложенная в древней части мозга — мозговом стволе, эмоция развёртывается на различных уровнях фило– и онтогенеза стереотипно и автоматически, при любых обстоятельствах, адекватных её биологическому смыслу, автономность эмоции подтверждается физиологическими экспериментами. Вариабельность, нестереотипность эмоционального поведения в изменчивых условиях жизнедеятельности У. Кеннон обосновал, опираясь на учения И. П. Павлова об условных рефлексах, в полемике с французским психологом А. Пьероном, усматривавшим в эмоции «эффективные разряды ненормально интенсивной нервной энергии». А. Пьерон утверждал, что, врываясь во внутренние органы, эмоции производят там разрушительную работу, чем ставил под сомнение идею биологической целесообразности эмоций и их роль в процессе адаптации.

Возражая А. Пьерону, У. Кеннон в своей работе «Мудрость тела» (1923) отмечал, что «любая система при известных обстоятельствах может начать функционировать неправильно». Иначе говоря, может возникать явление дезадаптации. Отсюда следует, что если эмоциональный процесс становится патогенным, необходимо вскрыть факторы, двигающие его в этом направлении. Изменить же поведение, как указывал У. Кеннон, можно, используя его условно-рефлекторную обусловленность, открытию И. П. Павловым. Таким образом, в итоговых работах У. Кеннона целостное адаптивное поведение человека предстало в виде интеграла системы функций двух уровней: открытого им функционирования таламуса (главного субстрата эмоций) и открытого И.П. Павловым функционирования больших полушарий мозга (субстрата условных рефлексов).

Для У. Кеннона и И. П. Павлова эмоция выступала в качестве установки организма на адаптивное поведение, которое связано с эмоциональным побуждением к действию, с мотивационным напряжением, регуляцией поведения и сохранением стабильности внутренней среды (гомеостазом).

Положения теории эмоций У. Кеннона были далее развиты П. Бардом. Он уточнил, что собственно с эмоциями из всех структур головного мозга более всего связан не сам таламус, а гипоталамус и центральная часть лимбической системы. В результате объединённая концепция получила название теории эмоций Кеннона- Барда.

На важную мобилизационную, интегративно- защитную роль эмоций в свое время указывал П. К. Анохин: «Производя почти моментальную интеграцию (объединение в единое целое) всех функций организма, эмоции сами по себе в первую очередь могут быть абсолютным сигналом полезного или вредного воздействия на организм, часто даже раньше, чем определены локализация воздействий и конфликтный механизм ответной реакции организма» (1984). С самого начала адаптивного действия в его регуляцию включается воля, информация через обратную афферентацию передается в центральную нервную систему и сличается там с акцептором действия, порождая определенные эмоции. Туда же через некоторое время попадают сведения о параметрах результата уже выполненного действия. Если параметры выполненного адаптивного действия не соответствуют акцептору действия (поставленной цели), то возникает отрицательное эмоциональное состояние, создающее дополнительную мотивацию к продолжению действия, его повторению по скорректированной программе до тех пор, пока полученный результат не совпадет с поставленной целью. Если же это совпадение произошло с первой попытки, то возникает положительная эмоция, прекращающая его. П. К. Анохин счёл недостаточной классическую рефлекторную теорию для оценки поведения человека и ввел понятие «опережающего отражения» и внутренней активности, функционально обеспечиваемых корковым аппаратом — акцептором действия.

Благодаря вовремя возникшей эмоции организм имеет возможность чрезвычайно выгодно приспособиться к окружающим условиям. Он в состоянии быстро отреагировать на внешнее воздействие, не определив еще его тип, формулу, другие частные конкретные параметры.

Эмоциональные ощущения биологически, в процессе эволюции, закрепились как своеобразный способ поддержания жизненного процесса в его оптимальных границах и предупреждают о разрушающем характере недостатка или избытка каких-либо факторов.

Чем более сложно организовано живое существо, чем более высокую ступень на эволюционной лестнице оно занимает, тем богаче та гамма всевозможных эмоциональных состояний, которые оно способно пережить. Количество и качество потребностей человека, в общем и целом, соответствует числу и разнообразию характерных для него эмоциональных переживаний и чувств, и чем выше потребность по своей социальной и нравственной значимости, тем возвышеннее связанное с ней чувство.

Эмоции обычно следуют за актуализацией мотива и продолжаются до рациональной оценки адекватности ему деятельности субъекта. Чувства же носят предметный характер, они связаны с представлением или идеей о некотором объекте. Особенность чувств состоит еще и в том, что они совершенствуются и, развиваясь, образуют ряд уровней, начиная от непосредственных чувств и заканчивая высшими чувствами, относящимися к духовным ценностям и идеалам. Они выступают как значимый фактор в формировании личности, в особенности ее мотивационной сферы. На базе положительных эмоциональных переживаний (чувств) появляются и закрепляются потребности и интересы человека. Чувства, связанные с работой сознания, могут произвольно регулироваться.

Отдельного внимания заслуживают аффекты — особо выраженные эмоциональные состояния, сопровождаемые видимыми изменениями в поведении человека, который их испытывает. Аффект не предшествует поведению, а как бы сдвинут на его конец. Это реакция, которая возникает в результате уже совершенного действия или поступка и выражает собой его субъективную эмоциональную окраску с точки зрения того, в какой степени в итоге удалось достичь поставленной цели, удовлетворить стимулировавшую его потребность.

Аффекты способствуют формированию в восприятии так называемых аффективных комплексов, выражающих собой целостность восприятия определенных ситуаций. Развитие аффекта подчиняется следующему закону: чем более сильным является исходный мотивационный стимул поведения, чем больше усилий пришлось затратить на то, чтобы его реализовать, и чем меньше результат, тем сильнее возникающий аффект. В отличие от эмоций и чувств, аффекты протекают бурно, быстро, сопровождаются резко выраженными органическими изменениями и двигательными реакциями.

Аффекты, как правило, препятствуют рациональной организации поведения. Они способны оставлять сильные и устойчивые следы в долговременной памяти. В отличие от аффекта, работа эмоций и чувств связана по преимуществу с кратковременной и оперативной памятью. Эмоциональная напряженность, накапливаемая в результате возникновения аффективных ситуаций, может суммироваться и рано или поздно привести к сильной и бурной эмоциональной разрядке, влекущей за собой ощущение усталости, подавленности, депрессии.

Механизм аффекта и особенности его протекания не дают возможности использования его в качестве индикатора адаптации.

Говоря об эмоциях, нельзя оставить в стороне стресс — особую форму переживания чувств, которую некоторые психологи относят к аффектам и трактуют как состояние сильного и длительного психологического напряжения в результате эмоциональной перегрузки.

Можно согласиться с В. А. Петровским, характеризующим стресс как форму переживания чувств, близкую по своим психологическим характеристикам к аффекту, но по длительности протекания приближающуюся к настроениям (Петровский В. А., 1992). Эмоциональный стресс — комплексное состояние, включающее в себя физиологические и психологические компоненты. Стресс может быть вызван как неожиданными неблагоприятными воздействиями: опасностью, болью, страхом, угрозой, холодом, перегрузками, - так и сложными ситуациями: необходимостью быстро принять ответственное решение, резко изменить стратегию поведения, сделать неожиданный выбор. Особенно, по мнению Р. Ф. Абдеева, Н. Винера, Н. П. Симонова, Л. Фестингера, усиливается влияние стрессоров при дефиците информации о ситуации.

Стрессорами могут быть не только реально действующие психические и физические раздражители, но и представляемые, воображаемые, напоминающие эмоциональные состояния страха, угрозы и т. п. Стресс перераспределяет и усиливает (на определенном этапе) физические и психические резервы человека. Однако происходит расходование адаптационных резервов, поэтому вслед за длительными стрессами может наступить фаза истощения, то есть дезадаптации.

Помимо вышеперечисленных эмоционально-чувственных состояний принято выделять нравственные, интеллектуальные и эстетические чувства.

Установлено, что между эмоциями и деятельностью организма существует тесная связь. Всякое эмоциональное состояние сопровождается многими физиологическими изменениями, отражая процесс адаптации организма и личности к окружающей среде. Однако наши субъективные переживания не являются непосредственным, прямым отражением органических процессов. Тем не менее, определенная зависимость между спецификой эмоциональных состояний и органическими реакциями все же имеется. Она выражается в виде следующей, получившей экспериментальное подтверждение связи: чем ближе к центральной нервной системе расположен источник органических изменений, связанных с эмоциями, и чем меньше в нем рецепторов, тем слабее возникающее при этом субъективное эмоциональное переживание. Искусственное понижение органической чувствительности также приводит к ослаблению силы эмоциональных переживаний (Бернштейн Н. А., 1966).

Эмоции не просто связаны с деятельностью, сопровождают её, отражают её ход и результаты, они регулируют деятельность, обнаруживая вполне определённое на неё влияние в зависимости от характера и интенсивности эмоционального переживания. Теорию, которая позволила в определённой мере объяснить то, что наш организм иногда стремится снизить уровень активации, вызванный появлением какой-либо потребности или информационной перегрузкой, а в других случаях — усилить активацию, предложили в 50-е годы психологи Е. Даффи и Д. О. Хебб. В значительной мере эта теория основана на законе Йеркса- Додсона и получила название теории оптимальной активации.

Экспериментальным путём Д.О. Хебб получил кривую, выражающую зависимость между уровнем эмоционального возбуждения человека и эффективностью его деятельности: для достижения высокого результата в деятельности нежелательны как слишком слабые, так и сильные эмоциональные возбуждения. Организм стремится поддержать оптимальный уровень, который не соответствует абсолютному нулю, как это считали сторонники теории биологических побуждений, а зависит от многих факторов: особенностей и условий деятельности; физиологического состояния человека в данный момент; индивидуальности включенного в деятельность человека и др. Слишком слабая эмоциональная возбуждённость не обеспечивает должной мотивации деятельности, а слишком сильная — разрушает, дезорганизует и делает её неуправляемой (Hebb D.O., 1968).

Совокупность вышеизложенного позволяет сделать вывод, что методы диагностики адаптации могут опираться на диагностику эмоционально-чувственного состояния индивида. Индикаторами адаптации служат как негативные эмоции тревоги, страха, стресса, страдания, так и положительная эмоция интереса, а также удивление как эмоция, запускающая ориентировочные реакции индивида. Более тонкие эмоционально-чувственные состояния стыда, презрения, отвращения достаточно сложны и неоднозначны для интерпретации в изучаемом нами контексте, вклад их не настолько велик, чтобы использовать их в качестве показателей адаптации.

Эмоция радости, в силу разнообразия причин и проявлений, может служить индикатором не самого процесса адаптации, а скорее ресурса адаптационных возможностей индивида.

Поскольку между эмоциональным возбуждением и эффективностью деятельности человека существует «колоколообразная» зависимость, для адаптации нежелательно ни слишком слабое, ни очень интенсивное эмоциональное возбуждение. Для каждого человека (и в целом для людей) характерен оптимум эмоциональной возбудимости, обеспечивающий максимум эффективности в деятельности. Слишком слабая эмоциональная возбуждённость не обеспечивает должной мотивации деятельности, а слишком сильная – дезорганизует, делает деятельность практически неуправляемой. В том и другом случае страдает эффективности адаптации.

Основными методами определения успешности адаптации по эмоционально-чувственному состоянию личности могут быть наблюдение, самоотчеты и эксперименты. В качестве диагностического инструментария могут быть использованы, например, такие стандартные методики, позволяющие выделить и сопоставить интересующие параметры, как: шкала дифференциальных эмоций К. Изарда, шкала самооценки состояния тревожности У. Спилбергера; тест Д. Тейлора, выявляющий уровень тревожности; цветовой тест М. Люшера; тест школьной тревожности Л. Филлипса, и, естественно, наблюдение над эмоциями.

Однако здесь присутствуют некоторые сложности, которые следует иметь в виду. Применение опросников и самоотчетов для исследования эмоциональных состояний далеко не всегда является наиболее надежным и достоверным методом диагностики. Дело в том, что для точных ответов на вопросы должна быть развита способность спонтанного выражения эмоций, дифференциации собственных эмоций и различения их невербальных проявлений у других людей. О выражении и рефлексии эмоций писали многие ученые: Л.С. Выготский, В.К. Вилюнас, Б.И. Додонов, К. Изард, А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн, П.В. Симонов и другие.

Анализ работ в этой области приводит к некоторым дополнительным выводам, имеющим существенное значение для использования эмоций в качестве индикаторов протекания адаптационных процессов:

Эмоция является результатом интеграции нейрофизиологического, двигательно-экспрессивного, чувственного и интеллектуального процессов, возникшей в ходе эволюции человеческого рода, следовательно, индикаторы адаптации (дезадаптации) могут проявляться в любом из этих процессов;

способность ребенка (а позже — взрослого) распознавания проявлений эмоций у себя и других людей детерминирована биологической и социальной эволюцией рода как необходимая для выживания, в том числе приспособления к взаимодействию в обществе.

Возникает вопрос, все ли люди способны определить наличие или отсутствие какой-либо эмоции у себя (рефлексировать) и у других? Казалось бы, что трудности подобного рода должны испытывать прежде всего младенцы, однако это не совсем так: плач, улыбка, гуление, лепет, стремление приблизиться к матери говорят о наличии биологической детерминанты, главная функция которой — вызвать у матери ответные эмоции. При подкреплении формируется эмоциональная взаимная привязанность и любовь, имеющая громадную адаптивную ценность: обеспечивающая выживание и развитие. Система привязанности и свойственные ей специфические реакции актуализируются в случаях новизны, опасности или стресса и подавляются осознанием безопасности.

М. Эйнсворт с коллегами описала основные типы привязанности, дифференцируя их по поведению ребенка в незнакомой ситуации: надежный, избегающий, амбивалентно сопротивляющийся и дезорганизованный типы.. К пяти годам дети, в возрасте 12-18 месяцев отнесенные к группам с надежной привязанностью, были более непринужденными в общении со взрослыми и другими детьми, более отзывчивыми и уступчивыми со своими матерями и незнакомыми людьми, более любознательными и лучше справлялись со стрессом. (Ainsworth M.D.S. Blehar M. C., Waters E. & Wall S., 1978). Работа М. Эйнворт инициировала громадное количество исследований, ставивших целью выявление механизма формирования надежной привязанности, однако, столкнувшись с обилием переменных, участвующих в этом механизме психологи не смогли выработать типичные модели взаимодействия, приводящие к тому или иному типу привязанности. Достоверно удалось доказать связь с тремя видами переменных: темпераментом ребенка, личностными особенностями матери до его рождения, особенностями брака. (Belsky J. & Isabella R. 1988).

Стало быть, привязанность как адаптивный ресурс, опирается на поведение взрослого, который подкрепляет проявление эмоций в той или иной форме, либо игнорирует их в силу каких-то личностных особенностей и взаимоотношений с отцом ребенка. И возможность свободного выражения эмоций ребенком.

При всем том закономерности связей внутри живых самоорганизующихся систем требуют учесть и обратную связь: способность ребенка распознать проявление эмоций у взрослого и адекватно реагировать на ее проявление. Для уточнения характера данных связей мы изучили связь способности к распознаванию эмоций у матерей детей 1-2,5 лет с избегающим, амбивалентно сопротивляющимся и дезорганизованным (т.е. ненадежными) типами привязанности (выборка составила 40 мальчиков и столько же девочек из семей среднего класса).

Выяснилось, что все дети распознают такие эмоции, как страх, гнев, радость, в то же время способность дифференциации интереса, удивления, стыда, отвращения, печали затруднена даже к 2,5 годам. К пяти годам картина изменилась, наметился существенный сдвиг в сторону распознавания вышеперечисленных эмоционально-чувственных состояний.

Однако более важным представляется другой феномен: способность к дифференциации эмоций у детей коррелирует со способностью матерей распознать эти эмоции у детей и описать их присутствие у себя (r_s=0,67). Наблюдение подтвердило, что дети тех матерей (внуки и внучки бабушек, активно участвующих в воспитании), которые дифференцируют у детей и себя эти эмоции и говорят об этом детям, сопровождая описанием проявления эмоции (например, брови подняты, рот открыт, глаза круглые—удивлен, растерян ), быстрее и чаще «считывают» невербальные проявления эмоций у других людей, адекватно реагируют на них, корректируя свое поведение в незнакомой ситуации («Незнакомая ситуация» М. Эйнсворт в нашей модификации для детей трех — пяти лет).

Обнаружена также достоверная связь способности к дифференциации эмоций и адекватного изменения поведения у детей с уровнем образования матерей (r_s=0,64), степенью разнообразия досуга семьи (r_s=0,56), наличием в семье автомобиля. Связи с уровнем дохода семьи, образованием отцов положительные, но значительно ниже уровня статистической достоверности.

Аналогичное исследование подростков и их матерей выявило положительную связь способности к распознаванию и адекватному описанию эмоций детей и их матерей (выборка 80 испытуемых), то есть рефлексии. У испытывающих затруднения в рефлексии и распознавании эмоций у других людей наблюдается существенный сдвиг в сторону эмоций стыда, отвращения и удивления. Они же продемонстрировали ниже среднего коммуникативные и организаторские способности по методике КОС-2 и выше среднего уровень различных форм агрессивного поведения по методике Басса-Дарки.

Таким образом, индикаторами адаптации человека могут служить соответствующие эмоционально-чувственные состояния, а одним из индикаторов адаптивного ресурса — способность к распознаванию эмоций у других людей и диапазон рефлексии этих состояний у себя.