Возраст и адаптивные ресурсы

Приступая к анализу адаптивных возможностей человека в разном возрасте, следует исходить из динамики онтогенеза, нашедшей свое отражение в ряде периодизаций возрастного развития личности. Все ученые сходятся во мнении относительно темпов развития младенцев первых трех лет: никогда больше в течение всей жизни индивид не развивается так быстро в физическом и психическом плане, формируя детерминированные природой приспособительные механизмы взаимодействия с окружающим миром. Вероятно, не стоит отождествлять развитие и адаптацию, хотя совершенно очевидно, что механизмы последней строятся в русле особенностей индивидуального развития.

1. Первичным в онтогенезе является сенсорно- перцептивный уровень, представленный, как уже говорилось, в первую очередь ориентировочными реакциями, которые формируются в течение первых 4-6 месяцев жизни и являются началом приспособления индивида к изменениям внешней среды.

Многочисленные отечественные и зарубежные исследования показывают, как развиваются зачатки способностей, позволяющих не только видеть окружающий мир, но и выделять в нем жизненно важные компоненты: фигуру и фон, расстояние до предмета, глубину, а также зрительные, слуховые, обонятельные и осязательные предпочтения (лицо человека, голос матери и др.). Нехитрый комплекс реакций автоматически направляет внимание ребенка на все новое, что происходит вокруг него, затем следует эмоциональный ответ на стимул (оценка ситуации) и соответствующие движения мелких и крупных мышц, которые, с одной стороны, являются коррелятами эмоций, с другой — своего рода помощниками ориентировки, расширяющими диапазон элементарных возможностей (поле зрения, обоняние, осязание и т.п.).

Хотя организм заранее содержит все необходимые связи для основных сенсорных и моторных функций, динамическая система перцептивно-моторного реагирования складывается сообразно конкретным социальным условиям, и основная задача воспитания ребенка в первый год жизни — максимально расширить и развить широкую ориентацию ребенка в окружающей действительности.

Ориентировочные реакции обусловливают актуализацию потребности в получении впечатлений, которая развивается в зависимости от возможности органов чувств и психики получать эти впечатления. Несмотря на то, что зрительный и слуховой аппараты новорожденного вступают в строй с первого дня, необходимым условием развития психики и адаптации ребенка к окружающему миру является упражнение анализаторов под воздействием разнообразных сигналов. Речь идет об изменениях психики, носящих функциональный характер и предполагающих существование двух важнейших и тесным образом связанных аспектов: когнитивного и аффективного. Нет нужды подробно описывать механизмы, так великолепно очерченные еще в начале прошлого века Ж. Пиаже и изученные когнитивными психологами. Суть в том, что сенсорно-перцептивный уровень адаптации обеспечивается функциональной преемственностью, которая связывает последовательно конструируемые ребенком структуры—от образования элементарных навыков вплоть до актов спонтанных и внезапных открытий, характерных для самых развитых форм сенсомоторного интеллекта.

При этом ребенок сначала становится способным применять уже известные средства (навыки) к непредвиденным ситуациям, действуя в соответствии со своими потребностями (пассивная ассимиляция). И лишь новая интересная информация дает возможность сформировать новые сенсорно-перцептивные схемы. Повторы ориентировочных реакций приобретают способность координироваться между собой, выступая в качестве средств и целей, и ребенок уже не ограничивается простым применением известных круговых реакций: он дифференцирует то, как один объект может привести в движение другой, различает объекты, расположенные между ним и целью и т.п.

Именно так и вырабатывается целый ряд форм поведения, которые Пиаже считал не только интеллектуальными по механизму и адаптивными по стоящей перед ними цели.

Генезис пространства в сенсомоторном интеллекте целиком подчинен прогрессирующей организации движений в координации с разнородными качественно различными ощущениями (вкусовыми, визуальными, осязательными и т.д.). То есть сенсомоторные процессы порождают перцептивную деятельность, стимулируют образование навыков поведения, когнитивных схем и собственно подвижного равновесия, к которому стремятся механизмы, свойственные восприятию.

Адаптивные ресурсы ребенка в младенчестве, таким образом, ограничены узким планом ближнего пространства, эмпирической формой действий и спецификой мыслительных форм. Интериоризированные действия адаптивного характера существенно отличаются по степени их обратимости, подвижности, отнесенности к той или иной сфере объектов, и, тем не менее, именно они уводят адаптацию от сиюминутности и дают возможность распространять приспособительные процессы во времени и пространстве. Они развиваются вместе с мышлением, проходя все этапы от появления языка и до оперативного мышления.

Функционально-структурный подход Пиаже, несмотря на справедливую критику отечественными психологами, позволяет понять важность сенсорно-перцептивного уровня адаптации и его взаимосвязь с развитием. Специфика и уровень довербального мышления закладывает основу приспособления субъекта к новым условиям, новой информации, соразмеряя поведение с силой и качеством воздействия окружающей среды и перенося их на аналогичные ситуации.

Потенциал младенца, как показывают темпы его развития и пластичность психики, велик. Ресурсы его ограничены ближайшей окружающей средой, так как главным источником зрительных, слуховых, тактильных и прочих впечатлений для ребенка становится взрослый.

Универсальные закономерности функционирования и развития механизмов адаптации требуют постоянного прироста разнообразной информации. Соответственно, по теории Н. Винера, недостаток информации порождает энтропию (дезадаптацию) вследствие торможения системы выравнивания энергии и прекращения движения (Винер Н., 1958). Следует учесть, что индивидуальное восприятие ситуации зависит от сенсорного опыта в совокупности с информацией из окружающего мира. Казалось бы, на уровне ощущения информация должна обрабатываться одинаково и легко идентифицироваться по общей реакции, на что и направлена диагностика нервно-психического развития детей, однако это не так.

Сенсорный опыт детерминирован как генетическими, так и социальными вариациями. Сравнительный анализ динамики нервно-психического развития детей до одного года в условиях Дома Ребенка, проведенный нами в 1999-2004 гг., обнаружил не описанный в психологической литературе феномен «плато» развития, начинающееся в 4 месяца и длящееся почти до года в условиях депривации.

Оказалось, что даже при полном соблюдении современных санитарно-гигиенических норм и медицинских рекомендаций у детей, от рождения попавших в подобное учреждение, с третьего месяца тормозится развитие зрительных и слуховых ориентировочных реакций, общих движений, эмоций и элементов социального поведения. Задержка развития на несколько эпикризных сроков происходит, в сущности, за счет остановки психического развития младенцев в условиях депривации по сравнению с семейными детьми.

В первую очередь тормозится формирование вторичных ориентировочных реакций, которые примерно на шестом месяце переключают внимание младенца с телесных ощущений на действия с предметами окружающей среды и стимулируют исследовательскую активность ребенка. Вследствие этого приостанавливается и формирование сенсорно-перцептивного уровня адаптации, поскольку его нейропсихологические корреляты не образуют достаточно функциональных связей.

Дело в том, что ориентировочная реакция включает в себя не только мгновенное прерывание текущей деятельности, ориентирование рецепторов в направлении нового стимула и ряд характерных физиологических изменений — простой набор реакций адаптивного назначения, поскольку он автоматически направляет внимание на все новое, что появляется в среде. При многократном воздействии стимула, изначально вызвавшего ориентировочную реакцию, последняя ослабевает или совсем угасает. Это угасание ориентировочной реакции при продолжительном воздействии стимула называется габитуацией. Габитуация — также важнейший адаптивный процесс: как только стимул перестает быть незнакомым, пристальное внимание к нему теряет свою необходимость. Изменение же в привычной стимуляции вызовет новую реакцию внимания — дегабитуацию. Дегабитуация также выполняет адаптивную функцию: при изменении стимуляции вновь возникает необходимость ориентировки на новизну.

Три вышеописанные процесса, складывающиеся в младенчестве, детерминированы биологической природой homo sapiens, ведь в это время начинает обнаруживаться закономерность, существенно отличающая человека от животных. Она проявляется в том, что развитие сенсорных процессов (зрения, слуха, осязания) существенно опережает развитие моторики, в то время как у животных, наоборот, движения развиваются раньше, чем органы чувств.

Ориентировочные реакции и габитуация чрезвычайно важны для выживания, ведь ни один индивид не сможет периодически адаптироваться к окружающему миру, не имея зрительных, слуховых, тактильных, ольфакторных представлений о пространстве.

Депривация стимулов разного порядка и свойства в условиях современных российских детских специализированных учреждений не дает возможности сформировать оптимальный базовый сенсорно-перцептивный уровень механизма адаптации. Тому имеется ряд причин:

- Высокое соотношение количества детей, приходящихся на одного взрослого сотрудника;

- Большой размер групп;

- Взаимодействие воспитателей с детьми менее сензитивно, чем в обычной семье,

- Разнообразие условий ухода трудно отследить ориентировочным реакциям и габитуации;

- Отсутствие периодически меняющегося пространства и разнообразия соответствующих возрасту игрушек;

- Отсутствие благоприятной обстановки для исследования и получения опыта;

- Отсутствие специального образования воспитателей в области детской психологии.

Эволюционные возможности индивида частично компенсируют вышеперечисленные дефекты, как только ребенок начинает активно двигаться, но и здесь его возможности ограничены однообразной средой обитания, и физическая активность таких детей гораздо ниже семейных. Наблюдения и экспериментальные исследования, проводимые педагогами и психологами Калининградского университета, показывают, что слабость зрительной и слуховой дифференциации у большинства детей, воспитывающихся с младенчества в специализированных учреждениях, прослеживается вплоть до окончания начального звена обучения.

Относительно оптимального формирования сенсорно-перцептивного уровня адаптации, речь идет не о неприемлемости «нематеринского» ухода, а о его качестве, обеспечивающем стимулы функционального порядка.

Вышесказанное приводит к тривиальному выводу: при разнообразии и динамике стимулов из окружающего мира, зрительная и слуховая дифференциация развиваются оптимально, создавая благоприятные условия для адаптации ребенка к восприятию разнообразной информации из окружающей среды. И действительно, экспериментальные исследования, проведенные нами в 1998-2004гг. в школе раннего развития (дети от 2 до 5 лет), установили существенные сдвиги в развитии таких видов как фонематическая, мелодическая, ритмическая, зрительная и речедвигательная дифференциации у детей уже к концу первого года обучения музыке.

В дальнейшем такие дети демонстрировали хорошую готовность к обучению в школе, гораздо легче адаптировались в школьной среде и имели (в достаточно насыщенной стимулами вербальной среде) чаще всего уровень невербального интеллекта выше среднего. Вполне вероятно, обучение музыке было не единственным фактором, повлиявшим на их адаптивные возможности, однако математическая обработка полученных данных в течение нескольких лет показала, что сдвиги в экспериментальных группах не случайны и статистически достоверны.

Таким образом, ориентация в изменениях окружающей природной и социальной среды, обеспечиваемая сенсорно-перцептивным уровнем адаптации, с одной стороны, детерминирована биологическими характеристиками индивида, с другой—обусловлена разнообразием и обилием новой информации, получаемой индивидом в младенчестве и раннем детстве. Депривация в сензитивном периоде формирования ориентировочных реакций, безусловно, снижает базовые адаптивные возможности индивида, либо искажает их, приспосабливая к имеющимся социальным условиям.

Нельзя не согласиться с Ж. Пиаже относительно тенденции упорядочивать перцептивный опыт как базового свойства человека, проявляющегося в адаптации мышления к среде. Организованность и сложность первичных сенсомоторных схем является достижением эволюции человеческого рода, позволяющим выжить, и она же делает его уязвимым при недостатке зрительных, слуховых, тактильных, обонятельных и т.п. воздействий, являющихся пусковыми стимулами развития.

В этом аспекте представляют интерес примеры своеобразия ориентировочных реакций, складывающиеся в различных природных и социальных условиях. К примеру, способность эскимосов различать несколько десятков оттенков белого цвета, являющаяся одним из факторов выживания на Севере. Высокая степень слуховой дифференциации вьетнамцев, корейцев и др., обусловленная мелодичностью их речи и т.п.

Широко известные истории попыток компенсировать дефекты развития у детей, воспитанных вне человеческого общества, убедительно доказывают значимость разнообразия и динамики сенсорной информации для развития психики в целом и они же демонстрируют проблемы приспособления к жизнедеятельности людей, прошедших сенсомоторный период развития в неблагоприятных условиях.

Одна из них состоит в том, что замедленное развитие координации между перцептивными системами и моторными схемами не позволяет вовремя перейти к основе адаптивных процессов — координации средств и целей, то есть преднамеренности действий в расчете на достижение цели, алгоритмы которой обычно складываются к 8- 12 месяцам. Такие дети выглядят вялыми, им не присуще любопытство, активность в достижении интересующих предметов, способность достаточно концентрировать внимание.

И все же биологический потенциал человеческой психики и ее пластичность дают возможность даже в условиях депривации (детского дома, семейной запущенности) сконструировать простейшие конкретные мыслительные операции.

Отдаленные последствия дефектов и искажений формирования сенсорно-перцептивного уровня механизмов психологической адаптации по окончании сензитивного периода (формирование сенсомоторного интеллекта) перестают интересовать психологов, поскольку проблемы этого уровня адаптации маскируются проблемами более высоких порядков.

Таким образом, адаптивные ресурсы для формирования сенсорно-перцептивного уровня адаптации закладываются в младенчестве и раннем детстве. Они детерминированы степенью развития когнитивной сферы и зависят от условий воспитания. Сенсорная депривация приводит к ограничению адаптивных возможностей, так как не позволяет вовремя перейти к основе адаптивных процессов — координации средств и целей, то есть преднамеренности действий в расчете на достижение цели, алгоритмы которой обычно складываются в течение первого года жизни.

В любом случае адаптивная природа сенсомоторного интеллекта сделает поведение ребенка релевантным окружающей среде, и он станет активным исследователем разнообразных сигналов из внешнего мира, либо пассивным наблюдателем с ограниченным набором условных рефлексов.

2. Следующий уровень приспособления человека с окружающим миром — использование вторичных представлений — также обусловлен когнитивным развитием и складывается в младенчестве и раннем детстве. К концу 2-го года (последняя стадия сенсомоторного периода) ребенок исследует окружающее уже не методом проб и ошибок, а мысленно оперируя с объектом независимо от фона (к примеру, желая достать недоступный предмет, переводит взгляд от стула до предмета и затем использует стул как подставку).

Возможность «выхода» за пределы наличной (актуальной) позиции обеспечивается, во-первых, способностью узнавать и воспроизводить (памятью) и, во-вторых, способностью к категоризации объектов окружающего мира. Категорию обычно определяют как представление о характеристиках, общих для сходных, но не идентичных объектов или явлений. Категоризация чрезвычайно важна для адаптации, так как позволяет делать прогнозы и обобщения, предвосхищать то, какими качествами будет обладать та или иная вещь (общими признаками сначала могут быть цвет, размер, форма, или действия с предметами). Одним из процессов, связанных с процессом категоризации, является формирование прототипа—наиболее типичного представителя из ряда объектов, принадлежащих к данной категории.

Результаты исследования, проведенного американскими психологами (П.К. Бомба и И.Р. Сиквеленд), указывают на то, что уже в 3-месячном возрасте дети воспринимают прототип как нечто уже виденное (даже если они не видели его прежде), если просмотрели серию изображений, основанных на прототипичной модели а к десятому месяцу жизни способны учитывать связи между двумя характеристиками. (Bomba P.S., Siqueland, 1983). В годовалом же возрасте, согласно данным Дж. Мэндлер, дети чаще группируют объекты таксономически (то есть на основе концептуального сходства), а не тематически (по признаку совместной встречаемости). (Mandler J.M., Mc. Donough L., 1995)

Конечно, это не означает соответствие категорий младенцев и понятий взрослых, однако можно с уверенностью утверждать, что к концу первого года жизни у детей формируются стойкие представления о категориальном устройстве мира, которые позволяют им адаптироваться к среде без необходимости манипулировать предметами или объектами.

Можно сказать, что адаптивная способность человека прогнозировать поведение и функции различных объектов и предметов (одушевленных и неодушевленных), опирающаяся на категоризацию и вторичные представления (образы), закладывается в младенческом возрасте. Она является результатом развития памяти и наглядно-образного мышления. В дальнейшем она совершенствуется как за счет осознания более сложных связей между признаками объектов, так и за счет способности дифференцировать мир как совокупность отдельных объектов.

На этом уровне адаптивный ресурс формируется за счет разделения информации по степени важности для приспособления к жизнедеятельности, способности отделить значимые стимулы от второстепенных и фона. Материалом для его формирования служат серии прототипических объектов и ситуаций, которые участвуют в выработке обобщенных представлений и способов реагирования, экстраполируемых на широкий круг аналогичных ситуаций.

Начиная с таких простых понятий, как «еда», «одежда», «гулять», в более позднем возрасте адаптивный ресурс включает сложные абстрактные понятия, например «хороший- плохой», «красивый- некрасивый», «добрый- злой» и т.п. Возможности приспособления к изменениям здесь обеспечиваются не только количеством накопленных представлений, обусловленным возрастом человека, но и их качественным разнообразием.

В связи с проблемами адаптации правомерно рассматривать и представление человека о самом себе, то есть прототипический образ Я (самопрезентацию). С генетической точки зрения его следует понимать не как акт чистой рефлексии, а как результат взаимодействия человека с окружением. Такой постановки вопроса требуют, прежде всего, теоретические подходы изучения процессов самосознания. Методологический принцип взаимообусловленного рассмотрения самосознания и жизнедеятельности был сформулирован С.Л. Рубинштейном: «Самосознание—это осознание себя как сознательного субъекта, реального индивида… осознание себя как существа, осознающего мир и изменяющего его, как субъекта, действующего лица в процессе его деятельности — практической и теоретической, субъекта деятельности осознания в том числе» (Рубинштейн С.Л., 1980).

Говоря о соотнесении внешних обстоятельств с внутренними условиями субъекта, А.В. Брушлинский, Дж. Мид, Ч. Кули отмечали, что Я актуальное всегда имплицирует Я социальное (Я для другого) и потенциальные ситуации реализации поведения, то есть каждый человек рассматривает себя с коллективной точки зрения, отражая то, как, по его мнению, думают о нем другие. Эти теоретические положения были экспериментально доказаны еще в 60-х годах прошлого века С.Ф. Миямото и С. Дорнбушем (Брушлинский А.В., 1996; Cooley Ch., 1922; Miyamoto and Dornbush S., 1956). Выяснилось, что представления человека о самом себе близки к представлениям, приписываемым другим людям, даже если это не соответствует реальным представлениям других людей.

Многочисленные работы отечественных и зарубежных психологов показали, что представление о себе начинает формироваться в раннем детстве, но определяющее значение для него имеет подростковый период, когда происходит сопоставление собственных представлений о себе как личности и физическом Я с представлениями сверстников (Божович Л.И., 1968ь)

Необходимо отметить возрастную динамику этого процесса: гибкость и открытость новому, свойственная детству, с возрастом обрастает устойчивыми категориями и обобщенными схемами, вполне адекватными привычным окружению и условиям жизни.

При радикальных изменениях среды, когда требуется выработать новые категории и осознать связи между новыми признаками, извлечение из памяти прототипичных образов и схем может сыграть дезадаптивную роль. В качестве примера можно привести типичные представления о престижных профессиях, при переменах в обществе делающие дезадаптантами тысячи людей, не умеющих предсказать, какая профессия позволит им обеспечить желаемое качество жизни.

Согласно нашим ежегодным исследованиям среди абитуриентов, представления их о будущей профессии аморфны, размыты и поверхностны. Исключение составляют те, кто наследует профессию: их представления систематизированы и рациональны, однако этот путь формирования представлений более других подвержен ригидности и несет в себе зачатки дезадаптивности: устоявшиеся представления и установки родителей далеко не всегда релевантны изменившимся в течение 20-30 лет условиям профессиональной деятельности. Не исключен вариант, когда профессия относительно нова, и ее образ складывается на основе имплицитных представлений, в том числе родителей, значимых взрослых и сверстников (Клемешев А.П., Симаева И.Н., Чабанова А.В., 2003).

Рассмотрим механизм формирования подобных дезадаптивных представлений на примере представлений о профессии психолога.

Одним из самых распространенных является представление об идентичности профессий психолога и психиатра. Оно сложилось исторически под влиянием авторитета известных зарубежных психоаналитиков в XIX веке, когда психологической теорией и практикой занимались преимущественно специалисты с медицинским образованием. Гонения на психологию в советский период усилили это представление, поскольку психологические проблемы решались преимущественно путем медикаментозного лечения. В 90-е годы прошлого столетия представление о методах работы психолога связывалось чаще всего с гипнозом, аутогенной тренировкой и «антиалкогольным кодированием».

Отражением этого представления о профессии является убеждение, что «нормальный человек не будет заниматься психологией» и т.п.

Склонность россиян к мистицизму, а также ситуация неопределенности в обществе, которая вызвала интерес к предсказаниям будущего, основанных на ограниченной информации (подобные тенденции закономерно прослеживаются в условиях общественных перемен), исказила представления о профессии психолога приписыванием им сверхъестественных способностей. Не последнюю роль сыграли сеансы массового «исцеления» широко рекламируемые средствами массовой информации.

Представление о том, что психолог обладает каким-то тайным знанием, недоступным простым смертным, привело к ажиотажному спросу на психологические услуги определенного рода, а поскольку значительная часть населения (по данным исследования в Интернете российского психотерапевта Н. Нарицына, 93% выборки из 2,5 тыс. человек) нуждается в услугах не столько консультативного, сколько утешительно-директивного характера, которые и оказывают маги и парапсихологи, представления о профессии приобрели мистический оттенок. (www.naritsyn.ru)

Чрезвычайно распространено связанное с вышеописанным представление о том, что психолог, психотерапевт — это специалист по созданию душевного комфорта и хорошего настроения. Причем представление о психологе как о персонаже, радующемся жизни и не имеющем проблем, присуще не только обывателям и дилетантам, но и начинающим психологам.

Приведенные выше представления о профессии носят дезадаптивный характер, так как не валидны содержанию, методам и средствам, а главное—целям профессиональной деятельности психолога. Результатом может быть неудовлетворенность профессией, приходящая в процессе обучения, практики и осознания истинного положения вещей. Либо, со стороны клиента, неудовлетворенность динамикой и итогами взаимодействия со специалистом.

Механизм искажения представлений построен на мифологизации (свойственной примитивному или детскому сознанию) и понятен: он служит средством подвести все ситуации и объекты под типизированный образ, чтобы сделать его более доступным, понятным и упрощенным.

Имплицитные представления об образе профессионала-психолога, таким образом, существенно отличаются от рациональной реальности. Подобная мифологизация свойственна представлениям, участвующим в конструировании модели социального мира детей дошкольного возраста. Однако она свойственна не только обывателям.

Эмпирические исследования среди студентов факультета психологии и педагогики Калининградского государственного университета в 2003-2004 гг., имели целью выявление представлений об имидже профессионального практикующего психолога по таким группам характеристик, как пол, возраст, способность к общению, внешность, профессиональные символы и атрибуты. Имидж можно рассматривать как относительно устойчивое представление о каком-либо объекте. Результаты подтвердили наши предположения. Имидж психолога-профессионала является комплексным интегрированным конструктом, состоящим из разнообразных вторичных представлений. Однако статистически достоверные сдвиги обнаружены в сторону представлений психолога доброжелательной, тактичной женщиной с четкой и внятной речью, заинтересованно и внимательно выслушивающей собеседника и предпочитающей классический элегантный стиля в одежде.

Иными словами, представление студентов о психологе детерминировано образами большинства преподавателей факультета, а не практикующих специалистов. Неудивительно, что в этих разброс представлений о символах и атрибутах профессии носит случайный характер, а обобщенное представление студентов об имидже профессионального психолога близко к имплицитному.

Проведенное исследование вкупе со статистикой потребности в дипломированных психологах показывает, как сильно влияние окружающей социальной среды на представления о человеке определенной профессии.

Учитывая возраст студентов, можно говорить о ригидности представлений. Сужение спектра проявления гибкости за счёт персервации и психической ригидности происходит постепенно и может протекать по стеническому варианту, для которого характерно активное отстаивание привычного и сопротивление новому с рационализацией его неприятия, ригидность целей, неадекватно повышенная самооценка, сниженная тревожность, повышенная экстравертированность. Либо по астеническому варианту, которому свойственно эмоциональное его неприятие и сопротивление новому, пассивная приверженность привычному, повышенная тревожность, неофобия, ригидность средств, неадекватно сниженная самооценка, повышенная интровертированность.

В поведении стенический вариант проявляется в акцентированном стремлении к повышению собственной значимости, честолюбии, целеустремленности, чувствительности в отношении несправедливости, малой подверженности воздействию «сбивающих» факторов в деятельности. Там, где личность с сочетанием таких черт находит благоприятные условия для реализации связанных с ними потребностей, адаптация ее полноценна. При чрезмерной выраженности (аффективной) ригидности имеет место нарушение адаптации, проявляющееся в межличностных конфликтах.

Умеренная ригидность вторичных представлений проявляется нетерпимостью к ситуациям неопределенности и колебаний, стремлением доминировать. Таким людям может быть свойственна общительность и высокая способность к умственной активности, однако их знания имеют репродуктивный характер, а их социальную жизнь напряженна. «Провал» — заметное снижение психической ригидности наблюдается в возрастном диапазоне от 18 до 25 лет (по всей видимости, это обусловлено окончанием обучения и необходимостью получить опыт в производственной сфере, а также активным накоплением опыта межличностных отношений).

В целом ригидность представлений с возрастом снижает адаптивные ресурсы индивида. Это происходит в силу следующих причин: во-первых, рассмотрение жизненных перемен сквозь призму старых представлений провоцирует негативную оценку субъектом новых условий существования независимо от объективных обстоятельств; во-вторых—затрудняет процесс внутренних изменений, самоизменения сообразно окружающим переменам; и в-третьих, первые два обстоятельства делают затруднительным использование всего потенциалу субъекта, уже не говоря о переносе имеющихся знаний, умений и навыков на классы аналогичных ситуаций.

Оценивая возрастную динамику адаптивных ресурсов на уровне вторичных представлений, можно сказать, что она подчинена универсальной закономерности функционирования систем: пока идет взаимный обмен с окружающей средой, накапливается адаптивный ресурс; но застой привычных представлений делает индивида закрытой системой, со временем приходящей к саморазрушению.

Обобщая вышесказанное, можно отметить следующее. Основой адаптивных процессов служит базовая модель социального мира, выстроенная на основе представлений и предположений. Адаптивный ресурс вырабатывается на основе обобщенных представлений и способов реагирования, экстраполируемых на широкий круг аналогичных ситуаций. Стимулами его развития являются разнообразные прототипические объекты и ситуации.

Интегрирует ментальные репрезентации и одновременно дифференцирует по степени их значимости, способам поведения и дает их оценку прототипический образ «Я», сформированный в детстве и подростковом возрасте. Оптимальный уровень адаптации обеспечивается качественным разнообразием и количеством накопленных представлений, обусловленным возрастом человека и социальной ситуацией его развития (социальные механизмы адаптации рассматриваются в гл. 3).

И здесь встает вопрос о сугубо человеческой характеристике, которая дала возможность перейти на следующий уровень взаимодействия человека с окружающей его средой — символической коммуникации. Исследования психиатров и психологов явственно показывают, какие трудности испытывают в осознании себя и выделении из окружающего мира люди, страдающие афазией. Когнитивная психология и психотерапия давно установили многозначные связи между активностью, направленность.

3. Возрастная динамика адаптации третьего уровня, в механизмах которой задействованы понятийное отражение и рациональное познание представляет особый интерес. Адаптивные возможности здесь выходят за ограниченные рамки индивидуального опыта, в него включается огромный багаж знаний, накопленных человечеством.

Как уже упоминалось, взаимодействуя с окружающим миром на этом уровне, субъект оперирует понятиями и логическими приёмами, сложившимися в историческом развитии человечества, в которых зафиксирована общественно-историческая практика. Обучение и приобретение опыта изменяют способы обработки и организации информации, изменяя тем самым структуру нервной системы.

Для механизмов адаптации представляет интерес не столько сохранение и систематизация информации, сколько такие функции понятий, как понимание, рассуждение, обобщение (совместное использование понятий) и предсказание (использование знаний для вынесения решений с учетом прогноза последующих событий). Понятийное мышление к концу подросткового периода оказывается достаточно сформированным для приспособления к жизни в обществе, овладение понятиями продолжается в течение всей жизни на основе прототипов, образцов или атрибутов. Размер базы общих знаний, увеличивающийся с возрастом, казалось бы, должен расширить возможности приспособления к переменам в окружающем мире, но в действительности это оправдывается далеко не всегда.

Статистика свидетельствует что среди безработных стоящих на учете в центрах занятости, относительно большое количество специалистов с высшим и средним специальным профессиональным образованием, в процессе обучения получивших достаточный запас общих и профессиональных знаний. С другой стороны, получение образования увеличивает шансы индивида адаптироваться следовательно, существуют и другие когнитивные факторы адаптации.

Еще Дж. Роттер, сторонник когнитивной теории научения, в 1954 г. установил своеобразную закономерность: ожидания результата или его последствий определяют вероятность проявления поведения. Общий тип ожиданий, названный локусом контроля, определяет себе или внешним обстоятельствам человек приписывает ответственность за управление своей судьбой (интернальный или эктернальный локус контроля). И если понятийное мышление учит предвидеть связи между событиями, то локус контроля показывает, каким образом человек учится такому предвидению, кого он рассматривает в качестве субъекта адаптации, кому отводит роль активного преобразователя действительности и ответственного за ее результаты.

То есть, важен стиль объяснения, индивидуальный способ понимания событий вкупе с представлением ситуации (точнее, ментальной реперезентацией ее в сознании), который регулирует поведение человека, даже если оно не вписывается в ситуационные требования (классические эксперименты Ф. Зимбардо и С. Милгрэма). Когнитивные стили при всем их разнообразии влияют лишь на форму регуляции поведения. К примеру, полезависимость и поленезависимость отличаются особенностями информационно-поисковых стратегий: полезависимые субъекты предпочитают использовать другого человека как средство разрешения проблемных ситуаций, тогда как поленезависимые субъекты опираются на собственный опыт, предпочитая самостоятельно анализировать ситуацию и принимать решения. (Холодная М.А., 2002)

И здесь самым дезадаптивным феноменом является выученная (приобретенная) беспомощность — субъективное убеждение в невозможности повлиять на результаты своих поступков. Она может сформироваться в любом возрасте, однако наиболее устойчива, если появилась в детстве и закрепилась в подростковом периоде. Классические исследования этого явления проведены за рубежом в 80-х годах в больницах (среди хронических больных), домах престарелых, местах заключения и приютах. Они свидетельствуют об апатии, пассивности, состояниях стресса и депрессии в сочетании с самообвинением, свойственных большинству лиц, находящимся в этих учреждениях, несмотря на хорошее качество медицинских услуг и содержания. Быстрое истощение нервной системы ученые связывают с невозможностью самостоятельно действовать и иметь выбор в процессе принятия решений. (Seligman, 1975; Laing, 1967; Abramson, Saskeim, 1977).

Возникает вопрос, не обусловлено ли это явление особенностями воспитания в западной культуре? Ясно, что идеалы, стили воспитания, лозунги и, наконец, самоопределение людей, выросших в США, Германии, Дании и др., при очевидных различиях, ориентированы на индивидуальную ответственность, личные достижения и успехи, права и свободы.

Для ответа на этот вопрос мы провели в 2003 г. сравнительный анализ локуса субъективного контроля и удовлетворенности жизнью людей пожилого возраста, находящихся в Доме престарелых или посещающих социальное общество (на примере г. Калининграда). Результаты показали существенный достоверный сдвиг в сторону экстернального локуса контроля и пассивного состояния апатии, покорности судьбе, склонности к депрессии, а также нарушение способности к категориальному обобщению у клиентов Дома престарелых. И хотя их внимание также направлено на себя, в отличие от зарубежных выборок, им не свойственно самообвинение. Хочется отметить динамику формирования беспомощности: чувство тревоги и недовольства, возникающее на 2-4 неделях проживания в учреждении, к концу 2 месяца сменяется апатией (имеют место лишь отдельные факты пассивного сопротивления в виде отказа от совместных действий), а к концу 1 года полностью оформляется в выученную беспомощность. Контакт с такими испытуемыми затруднен вследствие когнитивных нарушений.

Адаптивные ресурсы членов социального общества (выполняющего функции социально-психологического центра) разительно отличались от показателей клиентов Дома престарелых: при достаточно высоком уровне ригидности (что неудивительно в возрасте от 56 до 75 лет) они сохранили способность к рассуждению и категориальному обобщению, осознанию себя как активных членов общества. И, несмотря на претензии к власти и политикам, не проявили признаков приобретенной беспомощности как дезадаптивного стиля поведения в меняющейся ситуации. Показатели локуса субъективного контроля не выявили достоверной тенденции в сторону интернальности либо экстернальности.

Иными словами, возможность общения и развлечений с ровесниками, обсуждение понятных и близких проблем в условиях добровольного посещения социальных работников и психологов дают возможность поддержания когнитивных способностей, обеспечивающих адаптацию.

И наоборот, приобретенная беспомощность на уровне понятийного отражения и рационального познания затрудняет действие механизмов адаптации индивида, так как снижает его инициативу, позитивный настрой и рациональность объяснения происходящих перемен.

Подобный феномен проявляется не только у пожилых людей, в первую очередь о нем стоит задуматься при воспитании детей. Если в младенчестве и дошкольном детстве они чаще всего следуют выбору родителей, то подростковый период становится временем испытания на прочность всех адаптивных ресурсов человека.

Отклоняющееся поведение подростков как феномен дезадаптации

заслуживает отдельного рассмотрения.

Отклоняющееся поведение подростков в последние годы привлекает все большее внимание специалистов. Для этого существует ряд причин: прежде всего оно интересует систему правосудия вследствие роста криминальных тенденций в молодежной среде. Кроме того, взрослым преступникам еще в подростковом возрасте и (или) юности часто бывают свойственны отклонения от принятых в обществе поведенческих стратегий и стереотипов. Следовательно, понимание подростковой делинквентности позволит нам принять меры, которые трансформируют развитие криминальных карьер в социально приемлемые варианты линий жизни прежде, чем они примут устойчивую форму.

Нельзя оставить в стороне и тот факт, что подростковая делинквентность является разрушительным опытом для семей. Обостряя проблемы во взаимоотношениях детей и взрослых, она может лишить подростка поддержки семьи и тем самым существенно повредить его личным перспективам и возможностям получения профессионального образования, даже если этот опыт не приведет к криминальным последствиям.

Подростковый возраст традиционно считается более трудным периодом развития, чем среднее детство и для детей, и для их родителей, притом что физические, когнитивные, эмоциональные и личностные изменения, именуемые пубертатом и форсирующие вхождение ребенка в мир взрослых, достаточно подробно описаны медиками, биологами, психологами и педагогами и не являются областью научных дискуссий.

Иными словами, несмотря на детальное изучение механизмов кризиса в развитии личности подростка, до сих пор нет полной ясности относительно того, почему процесс социализации в течение тысяч лет развития культуры приобретает драматический характер именно в 11- 15 лет. Еще в 300г. до н.э. Аристотель сокрушался о том, что подростки «…страстны, вспыльчивы и склонны отдаваться собственным побуждениям».

По всей видимости, это связано с тем, что подросток испытывает радикальные преобразования, которые по динамизму и сложности сопоставимы, пожалуй, лишь с переходом от пренатального периода к младенчеству и которые начинаются в биологии, а заканчиваются в культуре. То есть эти изменения можно классифицировать как системный кризис индивида, не сводимый к отдельным перестройкам тела, Я- концепции и проч.

Неэффективность социализации вызвана тем, что подросток, в сущности, не социализируется, а должен практически заново приспособиться к жизнедеятельности, поскольку существенно изменились внутренние и внешние детерминанты его существования — адаптироваться в новом теле и новом социальном статусе.

Поскольку мы рассматриваем адаптацию как процесс внутренних изменений, самоизменения и активного внешнего приспособления субъекта к новым условиям существования, релевантный его возможностям и воздействию окружающей среды, анализ делинквентности с точки зрения социально-психологической адаптации позволяет описать механизм изучаемого явления, охарактеризовать его направленность, соответствие физическим, психическим и социальным ресурсам подростка, целям и задачам его жизнедеятельности, а также перспективам предупреждения делинквентного поведения.

Представляется важным определение подростка как субъекта адаптации, делающее подростка активным участником этого процесса. Введение понятия субъекта в определение адаптации подростка позволяет переходить в изучении делинквентного поведения с одного системного уровня на другой, применяя универсальные закономерности функционирования систем. К примеру, приспособление подростка к различным психологическим и социальным трансформациям, а также принятие превентивных мер адаптивного характера (формирование сценария поведения, одобряемого обществом), согласно системным закономерностям, будет более эффективным в ситуациях неопределенности.

Представление делинквентности как социально-психологической дезадаптации дает также возможность обоснованно использовать для изучения отклоняющегося поведения универсальные критерии адаптации: выходные параметры деятельности, степень интеграции личности с микро- и макросредой, степень реализации внутриличностного потенциала и эмоционального фона самочувствия.

Не ставя перед собой задачу подробного анализа всех причин возникновения отклоняющегося поведения подростков, осветим некоторые аспекты этого вопроса, помогающие понять механизм формирования их адаптивного ресурса.

Первый и наиболее существенный — адаптация подростков и их родителей к новым моделям взаимоотношений при взрослении ребенка. Конструктивное общение является элементом сложной системы, называемой стилем родительского воспитания. Эмпирические исследования, периодически проводимые нами в семьях, проживающих в городе Калининграде и области, выявили достаточно широкое распространение отклонений стиля семейного воспитания в виде гипрепротекции (преимущественно доминирующей). При таком нарушении взаимодействия родители уделяют ребенку много сил и внимания, часто в сочетании с требованиями и запретами, не соответствующими возможностям подростка, не содействующим развитию личности, а напротив, увеличивающих риск психической травматизации.

Подобные стили взаимодействия ограничивают свободу и самостоятельность подростка, форсируя его стремление к оппозиции и эмансипации. Поле же реализации подростком себя как самостоятельной независимой личности в современном обществе чрезвычайно ограничено, поскольку подростковых объединений, движений и организаций после крушения пионерской и комсомольской организаций (то есть социализированных вариантов активности) практически не осталось. Жизненно важная необходимость самоутверждения влечет подростков в референтные группы, далеко не всегда вписывающиеся в рамки социальных норм и правил. Подростковые компании имеют разную репутацию и разные нормы («рэперы» сильно отличаются от «панков», тем более от «готтов», и «granger’s», «skin-head’s), но их главное отличие состоит в степени беспокойства, которое вызывают у взрослых. Ведь в делинквентных действиях порой принимают участие подростки из семей с хорошим социально-экономическим статусом, внешне вполне благополучные, с хорошим уровнем школьной успеваемости.

Наши исследования последних лет установили, что эта склонность наиболее ярко проявляется у подростков с низкой самооценкой, которых излишне опекают и часто критикуют родители и третируют учителя. Уверенные в себе и своей компетентности подростки более популярны среди сверстников и менее подвержены их влиянию, способны извлечь пользу из опыта старших и ровесников, не испытывая беспокойства из-за несходства взглядов.

Другой крайностью является гипопротекция, чаще всего наблюдаемая в неблагополучных семьях, где подростки предоставлены самим себе. При наличии акцентуаций характера и темперамента, особенно гипертимной, вероятность отклонений в поведении и социально-психологической дезадаптации чрезвычайно высока.

Делинквентное поведение, таким образом, является следствием взаимного непонимания и, образно говоря, «неприспособленности» детей и их родителей к предоставлению психологической автономии, демократизации процесса принятия решений в семье при сохранении теплоты в отношениях.

Предупреждение дезадаптации подростков состоит, с одной стороны, в поддержке развития конструктивных видов молодежной субкультуры, детских и подростковых организаций, где право-значимый этап кризиса самооценки примет социально приемлемые формы.

С другой стороны, превентивной мерой является заблаговременная подготовка родителей к эффективному взаимодействию с детьми в переходном периоде к взрослости. Антиципация в механизме адаптации позволяет предвосхитить наступающие изменения и недирективно направить их в желаемую сторону. Корреляционный анализ связи ценностей подростков и родителей показал что, несмотря на различия в инструментальной части, они в целом связаны между собой. Следовательно, влияние товарищей не абсолютно и не распространяется на все поведение подростка, а убеждения родителей, представленные в демократической форме, выступят в роли противовеса делинквентным тенденциям.

Не менее важным фактором предупреждения поведенческих отклонений у подростков является социально-психологическая адаптация к физиологической перестройке своего тела. Отрицание подростковой и юношеской сексуальности в советские годы привело к неграмотности педагогов и родителей в плане сексуального воспитания. На волне популяризации свободы и разнообразия сексуальных нравов в СМИ за последние 20-30 лет произошли значительные изменения в содержании, динамике и внешних проявлениях сексуального поведения подростков. Согласно анонимным опросам среди школьников, снизился рубеж начала сексуальных отношений, и одновременно возросло количество незапланированных беременностей и заболеваний, передающихся половым путем. Возрос относительный уровень гомосексуальности.

Механизм предупреждения дезадаптации (отклонений от одобряемых обществом норм и правил) предусматривает формирование у подростков адекватного сексуального поведения, соответствующего психологической зрелости подростка и предполагающего осведомленность, ответственность, независимую позицию в отношениях с противоположным полом и соблюдение мер контрацепции. Ключевую роль здесь играет воспитание и общение с взрослыми, в частности, введение обучающих программ и тренингов, направленных на предотвращение отдельных форм поведения, связанных с риском, обучение подростков тому, как противостоять социальному давлению, закреплению норм безопасного секса и т.п.

И третий важный аспект проблемы делинквентного поведения как феномена социально-психологической дезадаптации — нравственное развитие и ценности. Расширение когнитивных возможностей, происходящее в подростковом возрасте, дает возможность более глубокого осмысления нравственных ценностей и большей искушенности в решении нравственных вопросов. Переход к нравственному релятивизму, начинающийся в 10-11 летнем возрасте, приводит к пересмотру правил поведения в связи с развитием ролевых навыков и способности рассматривать ситуацию с позиции другого человека, уменьшения эгоцентризма, изменении ориентиров с авторитета взрослого на точку зрения сверстников.

Результатом адаптации к новым формам межличностного взаимодействия должно стать формирование позиции члена общества, основанной на поддержании, обосновании и соблюдении социальных норм. В основе адаптации к конвенциональному уровню нравственных суждений лежат формально-операциональное мышление, уровень и качество формального образования, толерантность и доверительные отношения с другими людьми обширность культурного опыта, а также переживание ситуации и эмоционально-волевая регуляция. Поэтому следует учитывать, что подростку необходимо одобрение за стремление «быть хорошим», то есть поощрение за желание соблюдать нормы и поддерживать стереотипное правильное поведение. И очевидно, что выпадение по разным причинам из системы формального образования провоцирует делинквентное поведение в силу когнитивного отставания в развитии.

Обобщая сказанное, можно отметить, что важными аспектами предупреждения делинквентного поведения как феномена социально-психологической адаптации подростков, являются следующие:

- анализ делинквентности подростка с точки зрения социально-психо-физиологической адаптации ;

- адаптация подростков и их родителей к новым моделям взаимоотношений, предполагающих психологическую автономию, демократизацию процесса принятия решений в семье, заблаговременная подготовка родителей к эффективному взаимодействию с детьми в переходном периоде к взрослости;

- целенаправленное формирование у подростков адекватного сексуального поведения, соответствующего психологической зрелости подростка и предполагающего осведомленность и ответственность;

- расширение репертуара когнитивных навыков подростка и положительное подкрепление конформного поведения, особенно референтной группой;

- поддержка развития конструктивных типов молодежной субкультуры, детских и подростковых организаций.

Выводы.

Таким образом, связь адаптивных возможностей индивида с возрастом представляется эмерджентной характеристикой человека как открытой самоорганизующейся системы. Адаптация и развитие — не идентичные процессы. Адаптивный ресурс, под которым понимается система сенсорно-перцептивных, представленческих, понятийных и социальных реакций, знаний, умений, навыков индивида, нелинейно связан с возрастом: в младенчестве он менее наполнен, но более гибок; с возрастом ресурс пополняется за счет развития на всех вышеперечисленных уровнях, становится более устойчивым и одновременно более ригидным.

В основе накопления ресурса лежат способности человека ориентироваться в окружающей среде и прогнозировать поведение и функции различных объектов и предметов, которая закладывается в младенчестве и постепенно совершенствуется за счет способности дифференцировать мир, разделять информацию по степени важности. Материалом для его формирования служат серии прототипических объектов и ситуаций, которые участвуют в выработке обобщенных представлений и способов реагирования, экстраполируемых на широкий круг аналогичных ситуаций.

Дезадаптация может быть спровоцирована возрастным кризисом (в частности, подростковым), когда существенно изменяются внутренние и внешние детерминанты жизнедеятельности. Делинквентное поведение подростков, с точки зрения адаптации, является примером системного кризиса взаимодействия субъекта с собой и окружающей средой, проявляющегося наиболее ярко на микросоциальном уровне.

Принципиально важен для адаптации изменяющийся с возрастом стиль объяснения, индивидуальный способ понимания событий вкупе с представлением ситуации. Самым дезадаптивным феноменом является выученная (приобретенная) беспомощность — субъективное убеждение в невозможности повлиять на результаты своих поступков. Она может сформироваться в любом возрасте, однако наиболее устойчива, если появилась в детстве и закрепилась в подростковом периоде.

Вышесказанное не позволяет однозначно говорить о хронологическом возрасте как об индикаторе адаптивных возможностей человека. Хотя определенная связь онтогенеза и адаптивного ресурса прослеживается, она свидетельствует скорее о средствах и механизмах, которые задействует индивид, будучи вынужденным приспосабливаться к изменениям в себе и вокруг себя, а не о степени его адаптивности.