Глава 3. НАУКА В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ 39 страница

При этом все наблюдатели, утверждая разные значения пространства, времени и массы одних и тех же тел относительно своих систем отсчета, будут оди­наковы правы, если не сделали ошибок в вычислени­ях. Более того, в рамках общей теории относительнос­ти Эйнштейна утверждается, что пространственные и временные свойства событий зависят не только друг °т друга и от выбора системы отсчета (возможность 073

абсолютной, привилегированной системы отсчета в механике Эйнштейна полностью отвергается как вне-эмпирическое допущение), но и от влияния на них других масс или тяготения. Сам факт возникновения и принятия научным сообществом механики Эйнштейна утвердил, во-первых, принципиальную возможность и правомерность в науке альтернативных теорий об од­ной и той же предметной области, а, во-вторых, не абсолютно истинный характер физических истин, а лишь — относительно-истинный. При этом реляти­визм отнюдь не означает утверждение субъективного характера научного знания, а лишь отрицает его объективно-трансцендентальный характер. Следую­щий революционный шаг в развитии естествознания, в становлении неклассической науки был связан с воз­никновением и утверждением квантовой механики — другой фундаментальной концепции современного ес­тествознания. Если Эйнштейн разрушил веру в транс­цендентальный, абсолютный характер научного зна­ния, в возможность абсолютно-истинной научной кар­тины мира, то создатели квантовой механики Бор, Гейзенберг, Борн, де Бройль и др. подорвали всеобщ­ность и непререкаемость другого фундаментального онтологического принципа классического естествозна­ния — принципа детерминизма, принципа господства в природе причинно-следственных законов, имеющих необходимый характер связи причины и следствия («причина всегда с необходимостью порождает свои следствия», «следствие всегда есть необходимый ре­зультат какой-то причины»). Этой концепции, получив­шей название лапласовского детерминизма, до конца своей жизни придерживался Эйнштейн. Так что и в науке можно быть революционером в одном деле и кон­серватором в другом. И это для большинства ученых не исключение, а скорее — правило, ибо радикальное отрицание чего-то существующего конструктивно воз­можно только на основе безусловного принятия каких-то позитивных утверждений в качестве истинных.

В отличие от классической механики, в квантовой механике выдвигается положение о принципиально вероятностном характере поведения любых физичес­ких тел, а не только микрообъектов, как это иногда полагают. Невозможность однозначного описания дви­жения тел связана с теми ограничениями, которые накладывает принцип неопределенности Гейзенберга на возможность одновременно абсолютно точного из­мерения многих сопряженных величин, входящих в физические законы. Согласно этому принципу, невоз­можно например одновременно точно измерить коор­динату и скорость (или импульс) тела и тем самым однозначно предсказать его будущее состояние. Ниж­няя граница неопределенности определяется весьма небольшой величиной — постоянной Планка, но пре­одолеть это значение невозможно в принципе. Таким образом, согласно квантовой механике, условия физи­ческого познания мира задают возможность описывать его адекватно только вероятностно. Необходимые же законы, которыми оперирует классическая наука, суть не что иное как огрубленное, неадекватное описание действительности, которое, правда, часто целесообраз­но из прагматических соображений простоты, когда для многих случаев успешной практики не требуется аб­солютной точности. Квантовая механика решительно сформулировала перед философией и наукой важный и для философии и для науки тезис: с точки зрения возможностей человеческого познания мир — индетер-министичен, им управляет вероятность, а не необходи­мость, а в основе вероятности лежит множество слу­чайных событий. Кроме того, квантовая механика на­учила философию еще двум принципиальным вещам. Первая. Для большинства объектов и систем невозмож­но их единственное непротиворечивое описание, по­скольку многие из них имеют частично или полностью взаимоисключающие свойства: например фотоны и электроны обладают и корпускулярными и волновыми свойствами. Поэтому полное их описание возможно только в виде двух дополняющих друг друга картин: волновой и корпускулярной. Свойства волны и части­цы являются у элементарных объектов диспозицион-ными, а реально они проявляют себя всегда либо как волны, либо как корпускулы. А как конкретно они себя проявят в каждом случае, зависит от условий их позна­ния, в частности, от условий наблюдения с помощью различных приборов. Таким образом, с точки зрения квантовой механики физическая истина не только от­носительна, но и субъект-объектна, поскольку условия познания (наблюдения) существенно влияют на резуль­тат познания и не могут быть элимированы из послед­них в принципе, как это допускала классическая меха­ника. И это — второй урок, преподанный квантовой механикой философии. Абстракция чисто объективно­го познания физической реальности при исследовании классических объектов с большими массами и относи­тельно малыми скоростями (по сравнению со скорос­тью света) верна только с практической точки зрения (так как отвлечение от малых, с точки зрения макро­практики, величин значительно упрощает при этом описание реальности), но она неверна теоретически, с философско-гносеологической позиции. Таким обра­зом, философские основания классической и неклас­сической механики не просто различны, но и отрица­ют друг друга, т. е. несовместимы.

Третьим показательным уроком динамики есте­ствознания для философии явилось создание современ­ной космологии, которая сознательно положила в фун­дамент своих философских оснований распростране­ние принципа эволюции с живой природы также и на всю неживую природу, поместив начало его действия в точку сингулярности, т. е. в момент Большого Взры­ва — начало образования нашей Вселенной. Более того, современная космология исходит не только из универ­сального характера действия принципа эволюции, но и вводит в число своих философских оснований так называемый антропный принцип, согласно которому эволюция во Вселенной носит целесообразный, на­правленный характер, целью которой является порож­дение разумных существ, человека, в частности. На языке теории систем и кибернетики это означает, что наша Вселенная по существу является системой с реф­лексией, т. е. самопознающей и (с'амо)управляемой с самого начала своего возникновения (и в данном слу­чае несущественно — с вмешательством Творца или нет). Как показывают многочисленные физические и

Глава 1- Взаимрртнашвнив рлосори и науки: основные концепции

математические расчеты, без допущения антропного принципа, или принципа рефлексивного характера Вселенной как системы, невозможно объяснить очень тонкий характер согласования многих многократно подтвержденных на опыте фундаментальных физичес­ких констант и законов. С точки зрения вероятностно­го мышления величина вероятности того, что эти тон­кие физические согласования имеют случайный харак­тер должна быть приравнена к нулю. С этих позиций взгляды ранних античных философов о разумном уст­ройстве космоса и о «нусе» (Анаксагор) как об есте­ственном объективном разуме — высшем законе При­роды, равно как и взгляды объективных идеалистов об объективном (внечеловеческом) характере мышления не кажутся такими уж фантастическими и сказочно-умозрительными. Можно утверждать, что именно со­временная космология являет собой начало и яркий образец того, что многие философы (B.C. Степин и др.) называют постнеклассической наукой, приходящей на смену неклассической науке, парадигмальную основу которой составляли теория относительности и кванто­вая механика. Сущность современной постнекласси­ческой науки действительно состоит в том, что она перешла к изучению сверхсложных, в высшей степе­ни организованных систем, часто включающих в себя человека в качестве одного из важнейших элементов и подсистем (биосфера, геосфера, техносфера, экономи­ка, глобальные проблемы и т. д.).

Наконец, последний и по времени и по важности из уроков современного естествознания для мировоз­зрения связан с возникновением и бурной экспансией во все фундаментальные области современной науки (механика, химия, биология, космология, техника) идей новой фундаментальной концепции современного ес­тествознания — синергетики. Возникнув в 50-х годах XX века вначале как вполне безобидное распростра­нение идей классической термодинамики на описание поведения открытых стохастических механических систем при взаимодействии их с окружающей средой путем обмена с ней энергией, массой и информацией, творцы синергетики (И. Пригожий, Г. Хакен, С. Кур­дюмов и др.) обнаружили, что в открытых диссипатив-ных системах в целом не действуют линейные зависи­мости при описании поведения отдельных элементов такой системы и системы в целом. Диссипативные системы эволюционируют в целом не постепенно, а скачкообразно, траектории их эволюции всегда име­ют выделенные точки (бифуркационные точки), где происходит «выбор» одной из множества возможных траекторий следующего этапа эволюции системы. В точках бифуркации выбор системой дальнейшей траектории движения определяется в целом случай­ным образом и не связан линейной или причинной зависимостью с ее предшествующими состояниями (в этих точках система как бы «забывает» весь свой прошлый опыт). Современное естествознание безус­ловно меняет свой концептуальный облик, переходя при описании движения и взаимодействия своих объектов с языка линейных уравнений и причин­но-следственных зависимостей на язык нелинейнос­ти и кооперативных, резонансных связей между объек­тами. Фактически, налицо новая революция в есте­ствознании, по своей методологической значимости ни в чем не уступающая появлению в свое время таких теорий как неевклидова геометрия, эволюционная теория Дарвина, теория относительности и квантовая механика. Новая парадигма современного естествоз­нания — синергетика — является выражением, обо­снованием и универсализацией идеологии нелиней­ного мышления в науке, основанного на признании фундаментальной и творчески-конструктивной роли случая в мире природы, значимость и вес которого в структуре бытия, по крайне мере, не меньше законо­сообразности, а тем более — необходимости. По су­ществу, квантовая механика нанесла лишь первый и притом отнюдь не смертельный удар по лапласовско-му детерминизму. По-настоящему это сделала лишь синергетика, изящно и естественно объяснив вторич-ность порядка по отношению к хаосу, возможность ма­тематически обосновать происхождение первого из второго (а, впрочем, откуда же было, спрашивается, и взяться порядку как не из хаоса).

г_лава т. Взаимоотношение рлосорн и науки: основные концепции

Конечно, об уроках, преподанных философии раз­витием современного естествознания, можно говорить всерьез только с позиций философии, ориентирован­ной на науку, как на один из важнейших элементов своего концептуального и проверочного базиса. Для сторонника антиинтеракционистской концепции соот­ношения философии и науки, драма научных идей, перипетии эволюции естествознания никакого суще­ственного отношения к философии не имеют. С этих позиций философия для решения своих проблем мо­жет и должна черпать силы только из самой себя. Наука, как оказалось, переменчивая в своих взглядах, не может быть твердым основанием для истинной философии. Антиинтеракционисты видимо правы, пре­достерегая философию от безоглядного, некритичес­кого взгляда на науку, а тем более от когнитивного пресмыкания перед ней. Но и полное абстрагирова­ние от опыта научного познания, одного из важнейших культурных институтов вряд ли уместно для тех, кто претендует на серьезную философию. Различие, как известно, не только не исключает, но и требует опре­деленной кооперации для более эффективного суще­ствования в рамках целого, функции которого челове­чеством возложены на культуру. Мудрость случайной кооперации, пожалуй, не ниже знания причинной не­обходимости. По крайней мере, если считать всеобщее учение о бытии (онтология) необходимым и. важным разделом философии, вряд ли можно надеяться на серьезное принятие онтологических построений фило­софии без соответствующего их соотнесения с теми концепциями о бытии, которые поставляет современ­ное естествознание.

Однако, современное естествознание не только преподало определенные «уроки» философии, но и само получило их от нее. Если исходить из того, что главной задачей философии является построение об­щих рациональных моделей основных типов отноше­ния человека к окружающему его миру, то одними из главных уроков, которые преподала философия совре­менному естествознанию следующие: 1) утверждение концепции непричинного отношения между бытием и сознанием (в том числе между объектом и научным знанием о нем); 2) утверждение взгляда о конструктив­ном и творческом характере мышления по созданию моделей объекта и теоретически возможных миров; 3) утверждение принципиально плюралистичной при­роды философии и предлагаемых ею решений собствен­ных проблем; 4) осознания точечного, селективного, а отнюдь не фронтального воздействия философии на развитие и функционирование естественно-научного познания как в диахронном (историческом), так и в синхронном аспектах их взаимодействия; 5) необходи­мость осознания социальной, коллективной природы научного познания, для функционирования которого социокультурный контекст науки, коммуникационные связи и консенсус в достижении и утверждении науч­ной истины играют не меньшую роль, чем сам пред­мет (объект) той или иной естественной науки и полу­чаемая о нем эмпирическая информация. И самый главный урок, преподанный философией современной науке заключается в том, что как бы не велика была относительная самостоятельность и мощь науки и ее роль в развитии цивилизации, ученые всегда должны помнить, что их главное предназначение — способство­вать продолжению человеческого рода, росту не толь­ко его материально-энергетического, но и духовного могущества.

НА ПУТИ К ЕДИНСТВУ ЕСТЕСТВЕННО НАУЧНПЙ И ГУМАНИТАРНПЙ КУЛЬТУРЫ

Проблема диалога культур является, возможно, центральной проблемой наших дней и важнейшей из оставленных «в наследство» нашему, XXI веку веком ушедшим, XX.

Конечно, эта проблема далеко не исчерпывается вопросом об отношении естественно-научной и гума­нитарной культуры. В своем полном виде она может трактоваться и как проблема соотношения науки в целом с миром художественного творчества или даже еще шире — как проблема соотношения науки, искус­ства и религии'. А в своем глобальном выражении она вообще выходит на проблему, названную популярным современным американским политологом С. Хантинг­тоном «столкновение цивилизаций»². Но и взятая в та­ком, сравнительно узком аспекте, она чрезвычайно актуальна и важна. Немало бед, видимо, удалось бы избежать человечеству в XX в., если бы отношения между представителями этих двух культур строились не на началах противостояния и вражды, а на пути кон­структивного диалога и сотрудничества.

О расколе двух культур (естественно-научной и гуманитарной) как тревожном факте жизни современ­ной цивилизации активно заговорили где-то на рубе­же 60 —70-х гг. XX в. У многих на памяти яркие выс­тупления известного английского писателя и ученого Ч.П. Сноу, подытоженные им в книге именно с таким названием — «Две культуры»'. Но уместно будет заме­тить, что не он один забил в это время в колокола. На­пример, в эти же годы выдающийся американский уче­ный-медик и гуманист Ван Ронселлер Поттер в целой серии выступлений и публикаций, сложившихся затем в книгу с не менее знаменитым названием «Биоэти­ка — мост в будущее», призвал к полной трансформа­ции сферы этического на базе современной биологии (и других естественных наук) как путь решения все той же центральной проблемы — наведения моста между двумя культурами (естественно-научной и гуманитар­ной)². Не случайно поэтому, что тема эта проходит как сквозная через работы 70-х гг, XX в. многих выдаю­щихся ученых современности. Достаточно назвать имена только таких лауреатов Нобелевской премии как В. Гейзенберг, И. Пригожий и К. ЛоренцЗ. А в 80 — 90-е гг. задача выработки единого языка (или хотя бы немногих языков) широкого междисциплинарного об­щения как абсолютно необходимого условия решения важнейших глобальных проблем современности осоз­нается в научном мире как центральная задача на­ших дней.

Эта озабоченность выдающихся ученых нашла живой отклик в широких кругах общественности и была связана с осознанием того, что западная цивилизация в своем триумфально развитии путем научно-техничес­кого прогресса неожиданно подошла к некоему крити­ческому рубежу. Неуклонный рост населения, хищни­ческое истребление невозобновимых природных ре-

Глава 1. Взаимоотношение философии и вар: оеввввыв концепции

сурсов, катастрофическое загрязнение природной сре­ды промышленными и бытовыми отходами, разруше­ние естественных биоценозов и многое многое др. — все это вдруг было осознано как неумолимая неотвра­тимость, грозящая человечеству неслыханными беда­ми. Стали появляться публикации, проводиться меж­дународные конференции по так называемым «гло­бальным проблемам человечества»; возникли первые международные неправительственные организации, объединяющие крупнейших ученых, общественных деятелей, мыслителей-гуманистов (одной из наиболее известных и авторитетных организаций такого рода явился знаменитый Римский клуб), которые стали про­водить в жизнь широкомасштабные программы по ис­следованию и разъяснению необходимости принятия самых неотложных и радикальных мер по предотвра­щению наступающих кризисов. Крупнейшие ученые буквально забили в набат, предлагая самые радикаль­ные рецепты спасения человечества. К. Лоренц опо­вестил мир о «восьми смертных грехах цивилизован­ного человечества»'. Аурелио Печчеи— создатель и многолетний лидер Римского клуба, сформулировал шесть стартовых целей для человечества². Академик Н.Н. Моисеев наметил пять основных направлений де­ятельности, которые могли бы лечь в основу того, что он называл Стратегией выживания человечества³. Можно было бы привести много и других примеров. Но сейчас важнее обратить внимание на другое. С тех пор прошло уже не одно десятилетие. За это время, безусловно, многое было сделано, и были получены некоторые обнадеживающие результаты⁴. И тем не менее основные угрозы человечеству не только не были преодолены, но даже не отодвинуты. И есть все осно­

вания считать, что сейчас мы оказались в ситуации, когда вновь требуется возвращение, так сказать, к истокам, к поиску корней и первопричин цивилиза-ционных кризисов, как уже переживаемых человече­ством, так и тех, что грозным призраком выступают из будущего. Как совершенно справедливо пишет отечественный исследователь этих проблем А.И. Пав­ленко, «для решения проблемы преодоления кризиса созданы многочисленные международные организа­ции, издаются тысячи периодических изданий, соби­раются конгрессы, пишутся воззвания и декларации. Между тем проблема до сих пор не только не решена, но, вполне возможно, во всей своей полноте еще даже и не осознана, а кризис оказывается «удаленным» от своего преодоления сегодня еще больше, чем это было на момент начала его осознания — 1960— 1970-е гг.»'. Действительно, на сегодня очевидно, что практичес­кий успех в решении глобальных проблем напрямую зависит от дальнейшей углубленной теоретической проработки этих проблем, которые все носят,— и это сейчас совершенно очевидно,— в высшей степени комплексный и междисциплинарный характер. Не­смотря на совершенно неоспоримую мощь современ­ных методов математического и компьютерного моде­лирования, сами по себе они не всемогущи. А методо­логия исследования такого рода проблем, особенно в части, затрагивающей тонкие содержательные аспек­ты, до сих пор далека от ясности. И в немалой степе­ни это проистекает как раз из отсутствия до сих пор надлежащего взаимопонимания между представите­лями двух научных культур — естественно-научной и гуманитарной. Ядром всех этих проблем, вне всякого сомнения, является проблема человека как централь­ная комплексная и междисциплинарная научная про­блема наших дней. «Ибо, — как писал А. Печчеи еще в 70-е годы,— суть проблемы, которая встала пред че­ловеком на нынешней стадии его эволюции, заключа­ется именно в том, что люди не успевают адаптировать

Глава 1. Взаимоетввшевив взилвсввзии и науки: основные концепция

свою культуру в соответствии с теми изменениями, ко­торые сами же вносят в этот мир, и источники этого кризиса лежат внутри, а не вне человеческого суще­ства, рассматриваемого как индивидуальность и как коллектив. И решение всех этих проблем должно ис­ходить прежде всего из изменения самого человека, его внутренней сущности»¹. Между тем, как показы­вает анализ дискуссионной литературы по проблеме человека, столь стремительно нарастающей в после­дние десятилетия, современная наука находится еще весьма далеко не только от ее решения, но и от сколь-нибудь приемлемого единства в понимании ее сути. В настоящее время ощущается настоятельная потреб­ность в дальнейшем продумывании самой сути про­блемы человека как целостного, единого во всех сво­их измерениях космобиопсихосоциального существа. В качестве важнейших этапов и связующих звеньев, способных объединить усилия представителей самых разных наук и научных культур (как естественно-на­учной, так и гуманитарной) должна явиться дальней­шая углубленная проработка проблем гуманизма и на­учной рациональности как высших ценностей евро­пейской цивилизации, а в современных условиях,— вне всякого сомнения,— и всего человечества². А это, в свою очередь, предполагает дальнейшее наращива­ние усилий по прояснению вопроса о самой природе разрыва, раскола двух культур — естественно-науч­ной и гуманитарной, его истоков, оснований, форм выражения, как непременного условия осознания возможных путей преодоления этого раскола.

Науки о природе и науки о культуре: конфликт двух культур — в чем его суть?

Как подчеркивают многие авторы, истоки раскола двух культур лежат глубоко в недрах процесса форми­рования европейской науки Нового времени, а неко­торые исследователи относят их даже к античности, к особенностям формирования первых научных и фило­софских программ древних греков. Наверное, это так и есть, но для наших целей нет необходимости углуб­ляться в столь далекие времена, поскольку действи­тельно масштабное и развернутое выражение этого раскола и четкое его философское осмысление проис­ходит на исходе XIX и в самом начале XX в. К этому времени завершилось формирование того, что сейчас называется классической наукой. В основных областях естествознания — физике, химии, биологии — были сформулированы фундаментальные обобщения (зако­ны И. Ньютона в теоретической механике, уравнения К. Максвелла в электродинамике, система элементов Д.И. Менделеева в химии, теория эволюции живой при­роды Ч. Дарвина в биологии). Казалось, что все явле­ния природы охвачены естественно-научным знанием, поняты в своем существе с единой точки зрения и вы­строены в некоторую единую «картину мира». И что касается явлений природы, то казалось, что дело толь­ко за объяснением частностей и деталей конкретных явлений и в разработке практических, технологичес­ких приложений фундаментальных законов. На пове­стку дня, как актуальная, встала задача исследования и объяснения в ТОМ ЖЕ СТИЛЕ и явлений человечес­кого мира, самого человека и продуктов его деятельно­сти, мира человеческой культуры. Вот это важно отме­тить: задача объяснения человека и человеческой куль­туры НАУЧНО, читай — ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНО, т. е. теми же познавательными средствами и в рамках тех же познавательных установок, которые продемонстри­ровали такую эффективность при изучении природы. Не случайно к этому времени появилось и получило чрезвычайную популярность целое направление в фи­лософии — позитивизм, представители которого пыта­лись теоретически обосновать неизбежность такого по­ворота гуманитарной сферы к научной (т. е. есте­ственно-научной) методологии познания. Начало этому, как известно, было положено еще в первой половине XIX в. философией О. Конта, в рамках кото­рой всем системам человеческого знания как бы пред­писывалось проходить определенные стадии научной

зрелости (от религиозно-мифологической к позитивно-научной), а все науки по степени их зрелости выстра­ивались в единую иерархию: от математики и астроно­мии до социологии и этики. Во второй половине XIX в. это направление мысли получило мощное дальней­шее развитие в системе эволюционного натурализ­ма Г. Спенсера, опиравшееся на авторитет эволюцион­ной концепции Ч. Дарвина. Поскольку из теории Ч. Дар­вина прямо вытекало, что человек со всеми его уникальными особенностями и способностями являет­ся прямым продуктом биологической эволюции, то Г. Спенсер и попытался одним из первых и вполне пос­ледовательно сделать все логические следствия для научного объяснения таких особенностей человека, как его социальность, этичность и т. д., исходя из дарви­новской концепции эволюции путем борьбы за суще­ствование и естественного отбора. Это направление мысли получило чрезвычайную популярность и авто­ритет во второй половине XIX в. В качестве примера можно привести высказывание одного из самых изве­стных и авторитетных гуманитариев этого времени — французского историка и философа И. Тэна: «новый метод, которому я стараюсь следовать и который начи­нает входить во все нравственные науки, — писал он,— заключается в том, чтобы смотреть на человеческие произведения, и в частности на произведения художе­ственные, как на факты и явления, характерные черты которых должно обозначить и отыскать их причины, — более ничего. Наука, понимаемая таким образом, не осуждает и не прощает... Она поступает, подобно бота­нике, которая с одинаковым интересом изучает то апельсиновое дерево и лавр, то ель и березу; сама она — нечто вроде ботаники, только исследующей не растения, а человеческие произведения. Вот почему она следует общему движению, которое в настоящее вре­мя сближает нравственные науки с науками естествен­ными и, сообщая первым принципы, благоразумие и направление последних, придает им ту же прочность и обеспечивает за ними такой же успех»¹.

И вот в этих условиях перед гуманитариями и философами, интуиции которых претила такая установ­ка на превращение социальных и гуманитарных наук в раздел естествознания, встала серьезная проблема: а насколько обоснованы эти притязания естественно­научного метода на объяснение мира человеческой культуры и если эти притязания не обоснованы, то чем культура качественно отличается от природы, а науки о культуре (гуманитарные науки) от наук о природе (естественных наук)? Чтобы сделать рассмотрение этих принципиальнейших вопросов более живым и предметным, ограничимся примером только двух вы­дающихся представителей этого направления мыс­ли — В. Дильтея и Г. Риккерта.

Одним из первых к рассмотрению этой пробле­мы обратился крупный немецкий историк и философ В. Дильтей (1833— 1911). В работе «Введение в науки о духе» он категорически противопоставил всю совокуп­ность наук, имеющих своим предметом социально-историческую реальность, названных им обобщенно «науки о духе», естествознанию или «наукам о приро­де». Логика его аргументации может быть изложена следующим образом. Исходно, говорит Дильтей, лю­бая действительность — будь то природная или соци­альная — дана нам постольку, поскольку она осознает­ся нами в виде наших переживаний. Но если естество­знание конституируется установкой на впечатления, идущие от внешнего мира (природы), то «науки о духе» конституируются благодаря переключению внимания на те психические события и действия, которые могут быть названы «внутренним миром человека». «Еще и не думая исследовать происхождение духовной сфе­ры, человек,— обращал внимание Дильтей,— обнару­живает в своем самосознании такую суверенность воли, такое чувство ответвенности за свои действия, такую способность все подчинить своей мысли и все­му противостоять в неприступной крепости своей лич­ностной свободы, которые и отделяют его от всей при­роды... И поскольку для него существует только то, что стало фактом его сознания, в этом его самостоятель­ном внутреннем духовном мире — вся ценность, вся

цель его жизни, а в создании духовных реальностей — весь смысл его действий. Так среди царства природы он творит царство истории, где прямо в гуще объек­тивной необходимости, какою предстает природа, бес­численными там и здесь проблескивает свобода»¹. Эти факты внутреннего опыта и являются материалом для построения гуманитарных наук или «наук о духе». «И пока никто не заявит, — говорит Дильтей,— что он в состоянии вывести всю совокупность страстей, кото­рую мы называем жизнью Гете, из строения его мозга и из свойств его тела... самостоятельный статус подоб­ных наук не может быть оспорен. А поскольку все для нас существующее держится на этом внутреннем опыте и все, что для нас обладает ценностью или является целью, дано нам как таковое только в пере­живаниях наших ощущений и движений воли, то в вы­шеописанной науке залегают первопричины нашего познания, определяющие, в какой мере существует для нас природа, и первопринципы наших действий, объясняющие наличие целей, интересов и ценнос­тей,— основы всего нашего практического общения с природой². Но в соответствии с такой спецификой предмета гуманитарных наук ее метод также каче­ственно отличается от естественно-научного метода. Если в естествознании главным является объяснение, т. е. подведение явления под общий закон (или сово­купность законов), то в гуманитарных науках главным является понимание, т. е. умение видеть за события­ми движение ищущего человеческого духа. Проник­нуть в «переживание» исторического человека позво­ляет, по Дильтею, лишь то же «переживание» исследо­вателя. В основе исторического процесса скрывается, считает он, тайна и приоткрыть ее дано лишь подоб­ному же началу. Здесь творческая стихия в науке ведет беседу (диалог) с творческой стихией в человеке и его истории.