ЗЕМЛЯ и МОРЕ 3 страница

Гибель Римской империи, распространение ислама, вторжения арабов и турок вызвали столетние пространственные сумерки и обмеление Европы. Изолированность от моря, отсутствие флота, полная континентальная замкнутость характерны для раннего Средневековья и его системы феодализма. За время с 500 по 1100 годы Европа стала феодально-аграрным континентальным массивом; европейский правящий слой, феодалы, доверили всю свою духовную культуру, в том числе чтение и письмо, Церкви и духовенству. Знаменитые властители и герои этой эпохи не умели ни читать, ни писать; для этого у них был монах или капеллан. В морской империи правители, вероятно, не смогли бы столь долго оставаться неграмотными, как это было в таком чисто материальном массиве суши. Однако в результате крестовых походов французские, английские и немецкие рыцари познакомились со странами ближнего Востока. На Севере новые горизонты открылись благодаря расширению Немецкой Ганзы и распространению Немецкого рыцарского ордена, здесь возникла система транспортных и торговых коммуникаций, получившая название “всемирного хозяйства Средневековья”.

Это пространственное расширение также являлось культурной трансформацией глубочайшего рода. Повсюду в Европе возникают новые формы политической жизни. Во Франции, Англии и на Сицилии создаются централизованные органы управления, в чем-то уже предвосхищающие современное государство. В верхней и центральной Италии происходит становление новой городской культуры. Развиваются университеты, в которых преподают теологию и до сих пор неизвестную юриспруденцию, а возрождение римского права создает новый образованный слой юристов, и подрывает монополию клира на образование, типичную для феодального Средневековья. В новом, готическом искусстве, в архитектуре, пластическом искусстве, в живописи мощный ритм движения сменяет статическое пространство предшествующего романского искусства и помещает на его место динамическое поле сил, пространство движения и жеста. Готический свод — это такое устройство, в котором части и элементы взаимно уравновешиваются их тяжестью и держат друг друга. В противоположность недвижным, тяжелым массам зданий романского стиля здесь присутствует совершенно новое пространственное чувство. Но и в сравнении с пространством античного храма и пространством последующей архитектуры Ренессанса в готическом искусстве обнаруживается только ему присущие сила и движение, преобразующие пространство.

Можно найти и другие исторические примеры , но все они меркнут перед лицом глубочайшего и самого богатого последствиями изменения планетарной картины мира во всей известной нам мировой истории. Это изменение происходит в 16 и 17 веках, в эпоху открытия Америки и первого кругосветного плавания. Теперь возникает в прямом смысле слова новый мир, Новый Свет, и в корне меняется всеобщее мировосприятие сначала западно- и центральноевропейских народов человечества. Это первая настоящая пространственная революция во всеобъемлющем смысле слова, охватившая всю землю, весь мир и все человечество.

Она несравнима ни с какой другой. Она была не просто всего лишь особенно обширным в количественном отношении распространением географического горизонта, которое само собой наступило вследствие открытия новых частей света и новых океанов. Гораздо большие изменения в совокупном восприятии человечества претерпела общая картина нашей планеты и тем самым общее астрономическое представление о всем мироздании. Впервые в своей истории человек мог держать настоящий, целый земной шар, словно мяч. Мысль о том. что Земля должна иметь форму шара, казалась человеку Средних веков и даже Мартину Лютеру забавной и несерьезной фантазией. Теперь шаровидный образ Земли стал осязаемым фактом, неопровержимым опытом и бесспорной научной истиной. Теперь столь неподвижная прежде Земля вращалась также вокруг Солнца. Но даже это еще не составляло грядущего подлинного, фундаментального преобразования пространства. Решающим был прорыв в космос и представление о бесконечном пустом пространстве.

Коперник первым доказал научно, что Земля вертится вокруг Солнца. Его труд о вращениях небесных орбит “De revolutionibus orbium coelestium” вышел в 1543 году. Хотя он и изменил тем самым всю картину нашей солнечной системы, но он все же еще твердо держался того мнения, что мироздание в целом, космос представляет собой ограниченное пространство. Таким образом, еще не изменился мир в глобальном космическом смысле и с ним вместе не переменилась сама идея пространства. Несколько десятилетий спустя границы пали. В философском смысле Джордано Бруно предположил, чтонаша солнечная система (в которой планета Земля вращается вокруг Солнца) представляет собой лишь одну из множества солнечных систем бесконечного звездного неба. В результате научных экспериментов Галилея подобные философские умозрения приобрели статус математически доказуемой истины. Кеплер рассчитывал пути движения планет, хотя его самого и охватывал ужас при мысли о бесконечности такого рода пространств, где планетные системы движутся без какого-либо центра. С появлением учения Ньютона новое представление о пространстве прочно утвердилось во всей свободомыслящей Европе. В то время, как силы притяжения и отталкивания взаимно уравновешивают друг друга, скопление материи, небесные тела по законам гравитации движутся в бесконечном, пустом пространстве.

Таким образом, люди могут представить себе пустое пространство, что было ранее невозможно, пусть некоторые философы и рассуждали о “пустоте”. Раньше люди боялись пустоты ; они страдали так называемой horror vacui (боязнь пространства). Отныне люди позабыли свой страх и не находят более ничего особенного в том, что они сами и их вселенная существует в пустоте. Такое научно доказанное представление вселенной в бесконечном, пустом пространстве даже приводило писателей Просвещения 18 века, и прежде всего Вольтера, в состояние особой гордости. Но попробуй реально представить себе хоть раз действительно пустое пространство! Не только безвоздушное, но и лишенное всякой тонкой и одушевленной материи абсолютно пустое пространство! Попытайся хоть однажды действительно различить в твоем представлении пространство и материю, отделить их друг от друга и помыслить одно без другого! С тем же успехом ты можешь попытаться помыслить себе абсолютное Ничто. Деятели Просвещения очень забавлялись по поводу этой horror vacui. Но вероятно, это был всего лишь вполне объяснимый страх перед ничто и перед пустотой смерти, ужас перед лицом нигилистического образа мыслей и перед нигилизмом вообще.

Такого рода изменение, каковое присутствует в мысли о бесконечном, пустом пространстве, невозможно объяснить лишь следствием обыкновенного географического расширения ойкумены. Оно носит столь фундаментальный и революционный характер , что позволяет сказать также нечто прямо противоположное, а именно: что открытие новых континентов и совершение первых плаваний вокруг земли явились всего лишь внешними обнаружениями и следствиями более глубоких изменений. Только поэтому высадка на неизвестном острове и могла вызвать к жизни целую эпоху открытий. На берег американского континента нередко высаживались пришельца с Запада и с Востока. Как известно, викинги из Гренландии достигли берегов Америки уже около 1000 года, а индейцы, которых обнаружил Колумб, так же откуда-то переселились в Америку. Но “открыта” Америка была только в 1392 году Колумбом. “Доколумбовые” открытия не только не содействовали планетарной пространственной революции, но и не имели к ней ровным счетом никакого отношения. В ином случае ацтеки не оставались бы в Мексике, а инки — в Перу; однажды они явились бы в Европу с картой земного шара в руках, и не мы бы их открыли, но, напротив, они открыли бы нас. Для того, чтобы революция пространства состоялась, требуется нечто большее, чем простая высадка в неизвестной дотоле местности. Для ее свершения необходимо изменение представлений о пространстве, которое охватывало бы все уровни и области человеческого бытия. Что это значит, позволяет понять рассмотрение необычного рубежа эпох, имевшего место в 16-17 веках.

В эти столетия эпохальных перемен европейское человечество обретает новое понимание пространства во всех видах своего творческого духа. Живопись Ренессанса упраздняет пространство средневековой готической живописи; художники помещают теперь нарисованных ими людей и предметы внутрь такого пространства, которое дает в перспективе пустую бездонность. Люди и вещи покоятся отныне и движутся отныне внутри пространства. В сравнении с пространством готической картины это в самом деле означает другой мир. То, что художники теперь иначе видят, что изменяется их зрение, для нас исполнено глубочайшего смысла. Ибо великие художники не просто изображают для кого-то нечто прекрасное. Искусство есть историческая ступень в осознании пространства, и настоящий художник — это человек, который лучше и правильнее других людей видит людей и предметы, правильнее, прежде всего, в смысле исторической правды своей собственной эпохи. Но не только в живописи возникает новое пространство. Архитектура Ренессанса творит свои всецело отличные от готического пространства здания с классически геометрической планировкой; ее пластика свободно размещает в пространстве изваяния человеческих фигур, в то время как скульптуры Средневековья расположены у колонн и в углах зданий. Архитектура Барокко находится снова в динамике движения, устремления и потому сохраняет некоторую связь с готикой, но все же она остается накрепко закованной в новом, современном пространстве, возникшем в результате пространственной революции и испытавшим решающее воздействие самого барочного стиля. Музыка извлекает свои мелодии и гармонии из старых тональностей и помещает их в звуковое пространство нашей так называемой тональной системы. Театр и опера предоставляют своим персонажам передвигаться в пустой глубине сценического пространства, которое отделяется занавесом от пространства зрительного зала. Таким образом, все без исключения духовные течения двух этих столетий - Ренессанс, Гуманизм, Реформация, Контрреформация и Барокко — по-своему участвовали в тотальности этой пространственной революции.

Не будет большим преувеличением сказать, что новым пониманием пространства охвачены все области человеческой жизни, все формы бытия, все виды творческих способностей человека, искусство, наука, техника. Огромные перемены в географическом облике Земли составляют всего лишь внешний аспект глубокого преобразования, означенного таким многообещающим и чреватым многими последствиями словосочетанием, как “пространственная революция”. Отныне неотвратимо наступает то, что называли рациональным превосходством европейца, духом европеизма и “рационализма Оккама”. Он проявляется у народов Западной и Центральной Европы, разрушает средневековые формы человеческого общежития, образует новые государства, флоты и армии, изобретает новые машины и механизмы, порабощает неевропейские народы и ставит их перед дилеммой: или принять европейскую цивилизацию или опуститься до уровня простого народа колонии.

Всякое привычное упорядочивание представляет собой упорядочение пространства. О составлении, конституировании страны или части света говорят как о его основном, первичном упорядочивании, его номосе[96].

Итак, действительное, истинное первичное упорядочивание основано в своей важнейшей сущности на определенных пространственных границах и ограничениях, на определенных мерах и определенном разделе земли. В начале каждой великой эпохи происходит поэтому великий захват земель. В особенности любое значительное изменение и смещение в облике Земли связано с переменами в мировой политике и с новым переделом мира, новым захватом земель.

Столь поразительная, беспрецедентная пространственная революция, какая имело место в 16-17 веках, должна была привести к столь же неслыханному, не имеющему аналогий захвату земель. Европейские народы, которым открылись тогда новые, казавшиеся бесконечными пространства и которые устремились в даль этих просторов, обходились с открытыми ими неевропейскими и нехристианскими народами как с бесхозным добром, которое становилось собственностью первого попавшегося европейского захватчика. Все завоеватели, будь-то католики или протестанты, ссылались при этом на свою миссию распространения христианства среди нехристианских народов. Впрочем, такую миссию можно было бы попытаться осуществить и без завоеваний и грабежа. Никакого другого обоснования и оправдания не находилось. Некоторые монахи, как например испанский теолог Франческо де Виториа в своей лекции об индейцах (De Indis 1532), доказывали, что право народов на их территорию не зависит от их вероисповедания и с удивительной откровенностью защищали права индейцев. Это ничего не меняет в общей исторической картине европейских колониальных захватов. Позднее, в 18 и 19 веках задача христианской миссии превратилась в задачу распространения европейской цивилизации среди нецивилизованных народов. Из таких оправданий возникло христианско-европейское международное право, то есть противопоставленное всему остальному миру сообщество христианских народов Европы. Они образовали “сообщество наций”, межгосударственный порядок. Международное право было основано на различении христианских и нехристианских народов или, столетием позже, цивилизованных (в христианско-европейском смысле) и нецивилизованных народов. Нецивилизованный в этом смысле народ не мог стать членом этого международно-правового сообщества; он не был субъектом. а только объектом этого международного права, то есть он принадлежал одному из цивилизованных народов на правах колонии или колониального протектората.

Разумеется , тебе не следует представлять “сообщество христианско-европейских народов” как некое стадо мирных овечек. Между собой они вели кровавые войны. Но все же это не упраздняет исторического факта существования христианско-европейского цивилизационного единства и порядка. Мировая история представляет собой историю колониальных захватов, а при каждом захвате земель захватчики не только договаривались, но и спорили, часто даже посредством кровавых гражданских войн. Это справедливо и в отношении большинства колониальных захватов. Причем войны ведутся с тем большей интенсивностью, чем большую ценность представляет собой объект завоевания. Здесь речь шла о захвате нового мира, Нового Света. Испанцы и французы на протяжении 16 века годами вырезали коренное население самым жестоким образом, например во Флориде, причем не щадили ни женщин, ни детей. Испанцы и англичане вели между собой столетнюю изнурительную войну, в которой насилия и зверства, на которые люди способны по отношению друг к другу, достигли, казалось, высшей возможной степени. Причем они также не испытывали никаких угрызений совести от того, что использовали неевропейцев, индейцев или мусульман в качестве явных или тайных помощников или даже союзников. Вспышки ненависти необычайны; друг друга называли убийцами, ворами, насильниками и пиратами. Отсутствует только одно единственное обвинение, которое обычно охотно выдвигали против индейцев; европейцы-христиане не обвиняли друг друга в людоедстве. В остальном же для обозначения злейшей, смертельной вражды привлекается все богатство языка. И все же это утрачивает всякое значение ввиду всепокоряющей действительности совместной европейской колонизации нового мира, Нового Света. Смысл и сущность христианско-европейского международного права, его исходное упорядочивание состояло именно в разделе и распределении ранее неизвестной земли. Между собой европейские народы были, не рассуждая, едины в том, что они рассматривали неевропейскую территорию земли как колониальную территорию, то есть как объект своего захвата и использования. Этот аспект исторического развития столь важен, что эпоху открытий можно с тем же успехом, и, вероятно, еще точнее обозначить как эпоху колониальных захватов, покорения новых земель. Война, — говорит Гераклит, — соединяет, а правда — это ссора.

Во-вторых, Neimen означает: деление и распределение захваченного (того, что взято). Таким образом, второе значение Nomos: основной раздел и распределение земли, территории и покоящийся на этом порядок прав собственности.

Третье значение таково: эксплуатация, то есть использование, обработка и реализация полученной при разделе территории, производство и потребление. Захват — Распределение — Использование являются в этой последовательности тремя основными понятиями каждого конкретного упорядочения. Подробнее о значении Nomos см. в книге Der Nomos der Erde. Koln. 1950 ( L. Auflage. Berlin. 1974)

Португальцы, испанцы, французы, голландцы и англичане боролись между собой за раздел новой земли. Борьба велась не только силой оружия; она протекала также в форме дипломатического и юридического спора за получение более выгодного права собственности. В этом вопросе, в противоположность коренным жителям, можно было, конечно, проявить исключительную щедрость и великодушие. Высаживались на берег, воздвигали крест или вырезали на дереве герб короля, устанавливали привезенный с собою столб с изображением герба или помещали гербовую грамоту в дыру между древесных корней. Испанцы любили со всей торжественностью возвещать толпе сбежавшихся туземцев, что эта страна принадлежит отныне короне Кастилии. Такого рода символические вступления во владение должны были обеспечить приобретение законных прав собственности на огромные острова и целые континенты. Ни одно правительство, будь-то португальское, не соблюдало права туземцев и коренного населения на их собственной территории. Другой вопрос - это спор европейских народов-колонизаторов между собою. Здесь каждый ссылался на любой правовой документ, который был у него в этот момент в руках и, если это оказывалось выгодно, то и на договоры с туземцами и их вождями.

До тех пор, пока Португалия и Испания, две католические державы, определяли положение дел в мире, Папа Римский мог выступать в качестве творца правовых актов, инициатора новых колониальных захватов и арбитра в споре колониальных держав. Уже в 1493 году, то есть по прошествии почти года после открытия Америки, испанцам удалось добиться издания тогдашним Папой Александром VI эдикта, в котором Папа, силою своего апостольского авторитета, даровал королю Кастилии и Леона и его наследникам только что открытые вест-индийские страны в качестве мирских ленных владений Церкви. В этом эдикте была определенная линия, проходившая через Атлантический океан в ста милях к Западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. Испания получала от Папы все земли, открытые западнее этой линии, в ленное владение. В следующем году Испания и Португалия условились в договоре у Тордесильяс о том, что все земли восточнее линии должны принадлежать Португалии. Так немедленно с огромным размахом начинается раздел Нового Света, хотя Колумб открыл к тому времени всего лишь несколько островов и прибрежных областей. В то время еще никто не мог представить себе реальную картину всей Земли, однако передел Земли начал осуществляться в полной мере и по всем правилам. Папская разделительная линия 1493 года оказалась в начале борьбы за новое исходное упорядочение, за новый номос Земли.

Более ста лет испанцы и португальцы ссылались на папские разрешения, (в своем стремлении) отклонить все притязания следовавших за ним французов, голландцев и англичан. Бразилия, открытая Кабралем в 1300 году, стала, естественным образом, собственностью Португалии, ибо эта выступающая часть западного побережья Америки попала в восточное, португальское полушарие вследствие позднейшего переноса разделительной линии к Западу. Однако другие державы-колонизаторы не чувствовали себя связанными условиями соглашения между Португалией и Испанией, а авторитета Римского Папы не хватало для того, чтобы внушить им уважение к колониальной монополии обеих католических держав. Благодаря Реформации народы, принявшие протестантизм, открыто порвали с любой зависимостью от римского престола. Так борьба за колонизацию новой земли превратилась в борьбу между Реформацией и Контрреформацией, между всемирным католицизмом испанцев и всемирным протестантизмом гугенотов, голландцев и англичан.

В противоположность коренным жителям недавно открытых стран, христианские колонизаторы не составляли друг с другом единого фронта, ибо в данном случае отсутствовал общий боеспособный противник. Тем более ожесточенной, но и более значимой в историческом смысле, более ярко выраженной и оформленной была развивавшаяся теперь религиозная война между христианскими народами-колонизаторами, всемирная битва между католицизмом и протестантизмом. Таким образом обрисованная и с этими участниками она предстает как религиозная война, и таковой она в действительности тоже являлась. Но этим еще не все сказано. В своем истинном свете она целиком предстает нам лишь тогда, когда мы и в данном случае обратим внимание на противоположность стихий и на начинающееся в то время отделение мира открытого моря от мира земной тверди.

Некоторые участники этой великой религиозной борьбы служили для великих писателей прототипами сценических персонажей. Излюбленной темой драматургов стало противоборство испанского короля Филиппа Второго и английской королевы Елизаветы. Оба этих персонажа порознь встречаются в различных трагедиях Шиллера; их прямая конфронтация неоднократно описывается в рамках одной и той же пьесы. Это служит прекрасным материалом для эффектных театральных сцен. Но подобным образом невозможно уловить глубинные противоречия, изначальные ситуации дружбы-вражды, последние элементарные силы и противоборства стихий. В Германии того времени нет для этого сценичных героев. Лишь один единственный немец этой столь бедной деяниями эпохи в жизни Германии (1550-1618) стал героем значительной трагедии : король Рудольф Второй. Ты, вероятно, немного слышала о нем и действительно, нельзя сказать, что он продолжает жить в исторической памяти немецкого народа. Тем не менее, его имя принадлежит данному контексту и крупный немецкий драматург Франц Грильпарцер с полным на то основанием помещает его в центр действия своей трагедии “Братоубийство в Габсбурге”. Но вся проблематика и все величие как самой трагедии Грильпарцера, так и его героев состоит именно в том, что Рудольф Второй не был активным героем, но своего рода задержателем, замедлителем. В нем было нечто от “катехона”, понятия. уже упоминавшегося нами однажды в ином контексте. Но что вообще может предпринять Рудольф в том положении, в котором оказалась тогда Германия ? Одно то, что он осознал отсутствие внешнеполитической угрозы в отношении Германии, было уже очень много, и целым достижением явилось только то, что он в самом деле задержал начало Тридцатилетней войны на десятилетия.

Своеобразие положения Германии тех времен состояло именно в том, что она не определилась в выборе союзников и никак не могла принять какую-то сторону в этой религиозной войне. Она заключала в самой себе противостояние католицизма и протестантизма, однако это внутринемецкое противоречие было чем-то иным, нежели всемирное, решающее для колонизации Нового Света противостояние католичества и протестантства. Германия была все же родиной Лютера и страной возникновения Реформации. Но борьба колониальных держав давно преодолела изначальную противоположность католичества и протестантства и, миновав внутринемецкую проблематику, достигла гораздо более точного и глубокого противопоставления учения иезуитов и кальвинизма. Теперь это было различение друга и врага, служащее мерилом для всей мировой политики.

Лютеранские немецкие князья и сословия, прежде всего протестантский правитель империи курфюрст Саксонский, пытались сохранять верность и католическому королю. Когда под натиском кальвинистов возник военный союз евангелических немецких сословий, так называемый Унион, а католические сословия образовали встречный фронт, так называемую Лигу, курфюрст Саксонский, лютеранин по вероисповеданию, не знал, к какой стороне ему примкнуть. Еще в 1612 году велись переговоры о его вступлении в католическую Лигу. Ненависть лютеран к кальвинистам была не меньшей, чем их ненависть к папистам, и не меньшей, чем ненависть католиков к кальвинистам. Это объясняется не только тем, что лютеране на практике в общем и целом больше следовали принципу подчинения власти, чем гораздо более активные кальвинисты. Подлинная причина состоит в том, что Германия была в то время отстранена от участия в европейской колонизации Нового Света и насильственно втянута внешними силами в мировое столкновение западно-европейских колониальных держав. В то же время на Юго-Востоке ей угрожали наступавшие турки. Иезуиты и кальвинисты Испании, Голландии и Англии поставили Германию перед альтернативами, совершенно чуждыми собственно немецкому развитию. Неиезуиты-католики и некальвинисты-лютеране, каковыми являлись немецкие князья и сословия, пытались избежать участия во внутренне им чуждом споре. Но это требовало решительности и огромных собственных сил. За неимением таковых они оказались в ситуации, которая точнее всего обозначалась как “пассивный нейтралитет”. Следствием этого было то, что Германия оказалась полем сражения внутренне чуждых ей трансатлантических сил за колонии без реального участия в этой войне. Кальвинизм был новой воинственной религией; пробуждение стихии моря захватило его как соразмерная ему вера. Он стал верой французских гугенотов, голландских борцов за свободу и английских пуритан. Он был также вероисповеданием великого курфюрста Бранденбургского, одного из немногих немецких властителей, знавших толк в морских сражениях и колониях. Внутриматериковые кальвинистические общины в Швейцарии, в Венгрии и в других странах не играли роли в мировой политике, если они не были связаны с указанными морскими энергиями.

Все некальвинисты приходили в ужас от кальвинистического вероучения, и прежде всего, от суровой веры в избранность людей от вечности, в “предопределение ко спасению”. Но выражаясь светским языком, вера в предопределение есть всего лишь предельно усилившееся сознание принадлежности к иному миру, чем этот — приговоренный к гибели и развращенный. Говоря на языке современной социологии, это высшая степень самосознания элиты, уверенной в своем положении, уверенной в том, что ее час пробил. Говоря проще, человечнее, это уверенность в том, что ты спасен, а спасение есть все же определяющий любую идею смысл всей мировой истории. Преисполненные этой уверенности, распевали свою прелестную песнь нидерландские гезы:

“Земля станет морем, земля станет морем, но будет свободной”.

Когда в 16 столетии произошло пробуждение стихийных энергий моря, то их действие было столь сильным, что они быстро стали определять политическую историю мира. В этот момент они должны были заговорить духовным языком своего времени. Они не могли больше оставаться просто охотниками на китов, рыбаками и “пленителями моря”. Они должны были найти себе духовного союзника, союзника самого радикального и отважного, того, кто по-настоящему покончил бы с образами прежней эпохи. Им не могло быть немецкое лютеранство того времени. Последнее развивалось с тенденцией к территориальности и всеобщему обмелению. В любом случае, упадок Ганзы и конец немецкого господства на Балтике столь же четко совпадает в Германии с эпохой Лютера, как рост мирового могущества Голландии и великое решение Кромвеля — с эпохой кальвинизма. И еще нечто приходит на ум. Большинство прежних исторических изысканий все еще находится под влиянием методов изучения суши. Они имеют в виду всегда только твердую землю и развитие государств, в Германии даже только территориально-государственное развитие, при этом часто еще ограничиваются в своем предмете исследования малыми государствами и малыми пространствами. Но стоит нам обратить взор к морю, и мы тотчас же увидим встречу, совпадение по времени, или, если мне позволено будет так выразиться, всемирно-историческое братство, связующее политический кальвинизм с пробуждающимися морскими энергиями Европы. Религиозные войны и теологические лозунги этой эпохи также содержат в своем существе столкновение стихийных сил, повлиявших на перенос всемирно-исторической экзистенции с земли на море.

В то время как на береговой стороне исторического свершения с большим размахом шел процесс захвата новых земель, на море завершилась другая, не менее важная часть нового предела нашей планеты. Это происходило посредством английского покорения моря. На море то было результатом общеевропейского пробуждения этих столетий. Им определена основная линия первого планетарного упорядочения пространства, сущность которого состоит в отделении земли от моря. Земная твердь принадлежит теперь дюжине суверенных государств, море принадлежит всем или, наконец, в действительности лишь одному государству : Англии. Устроение земной тверди, суши состоит в том, что она поделена на территории государств; открытое море, напротив, свободно, это значит свободно от государственных образований и не подчинено никакому территориальному верховенству. Таковы решающие факты устроения пространства, на основании которых развивалось христианское европейское международное право трех последних столетий. Это был основной закон, номос земли этой эпохи.

Только в свете этого изначального факта британского покорения моря и отделения моря от земли многие знаменитые и часто цитируемые слова и выражения обретают свой подлинный смысл. Таково, например, высказывание сэра Уолтера Рэлли: “Тот, кто господствует на море, господствует в мировой торговле, а тому, кто господствует в мировой торговле, принадлежат все богатства мира и фактически сам мир.” Или: “Всякая торговля суть мировая торговля; всякая мировая торговля суть морская торговля.” Сюда же относятся слова о свободе, сказанные в период расцвета английского морского и мирового могущества: “Всякая мировая торговля есть свободная торговля.” Нельзя сказать, чтобы все это было так уж неверно, однако все это относится к известной эпохе и к определенному международному положению и становится несправедливым тогда, когда из этого пытаются сделать абсолютные и вечные истины. Но прежде всего распря земли и моря раскрывается в сопоставлении морских и сухопутных войн. Конечно, война на суше и война на море всегда отличалась друг от друга в стратегическом и тактическом отношении. Однако их противоположность становится отныне выражением различных миров и противоположных правовых норм.