ВВЕДЕНИЕ. Когда человек присутствует там, где присутствуют дру­гие, эти другие обыкновенно стремятся раздобыть свежую информацию о нем или задействовать уже имеющуюся

Когда человек присутствует там, где присутствуют дру­гие, эти другие обыкновенно стремятся раздобыть свежую информацию о нем или задействовать уже имеющуюся. Как правило, они будут интересоваться его общим соци­ально-экономическим положением, его понятием о себе, его установками по отношению к ним, его компетентнос­тью в каких-то вопросах, его надежностью и т. д. Хотя иногда розыски отдельных сведений, по-видимому, пре­вращаются в самоцель, обычно имеются вполне практи­ческие причины для сбора такой информации о челове­ке. Сведения о данном индивиде помогают определить ситуацию, позволяя другим заранее знать, чего он ждет от них и чего они могут ожидать от него. Обладая подоб­ной информацией, другие знают, как лучше всего действо­вать, чтобы получить от этого индивида желаемую реак­цию.

В распоряжении присутствующих других находятся многие источники информации и многие носители (или “знаковые средства выражения”) для ее передачи. Если наблюдатели даже не знакомы с человеком, то они в со­стоянии по его поведению и облику подобрать некоторые ключи, которые позволят им применить к нему свой пре­дыдущий опыт общения с приблизительно похожими людьми или, что более важно, использовать еще непрове­ренные стереотипы. На основании прошлого опыта они могут также предположить, что в данной социальной об­становке будут встречаться, по всей вероятности, только люди определенного сорта. Наблюдатели могут полагать­ся или на то, что человек говорит о себе сам, или на доку­ментальные свидетельства о том, кто и что он есть на са­мом деле. Если наблюдатели знают самого индивида или имеют сведения о нем по опыту прежнего взаимодейст [стр.32]-

вия, они могут опереться на предположения об извест­ном постоянстве и общей направленности его психоло­гических свойств как на средство предсказания его тепе­решнего и будущего поведения.

Однако за время непосредственного присутствия дан­ного индивида в обществе других людей может произой­ти слишком мало событий, способных сразу же снабдить этих других необходимой им убедительной информаци­ей, если они намереваются действовать осмотрительно. Многие решающие факты и указания находятся за пре­делами времени и места прямого взаимодействия или содержатся в нем в скрытом виде. К примеру, “истин­ные” или “действительные” установки, убеждения и чув­ства индивида можно выяснить только косвенно, благо­даря его признаниям или непроизвольным проявлени­ям в поведении. Подобно этому, когда индивид предлага­ет другим некий продукт или услугу, то часто бывает, что на всем протяжении прямого контактирования другим не предоставляется возможности “раскусить” этого чело­века. Тогда они вынуждены принимать некоторые мо­менты взаимодействия как условные или естественные знаки чего-то недоступного чувствам напрямую. В тер­минологии Г. Иххайзера¹, индивид должен будет действо­вать таким образом, чтобы намеренно или ненамеренно самовыразиться, а другие, в свою очередь, должны полу­чить впечатление о нем.

Способность индивида к “самовыражению” (и тем са­мым его способность производить впечатление на дру­гих) содержит, по-видимому, два совершенно разных вида знаковой активности: произвольное самовыражение, ко­торым он дает информацию о себе, и непроизвольное са­мовыражение, которым он выдает себя. Первое вклю­чает вербальные символы или их заменители, использу­емые общепризнанно и индивидуально, чтобы передавать информацию, о которой известно, что индивид и другие связывают ее с данными символами. Это и есть “комму­никация” в традиционном и узком смысле. Второе вклю­чает обширную область человеческого действия, которую

¹ Ichheiser G.Misunderstanding in humanrelations // The AmericanJournal of Sociology.Supplement LV. September. 1949. P. 6—7.[стр.33]

другие могут рассматривать как симптоматику самого дей­ствующего лица, когда имеются основания ожидать, что данное действие было предпринято по иным соображе­ниям, чем просто передача информации этим способом. Как мы увидим, такое различение значимо лишь перво­начально, ибо, будьте уверены, индивид может передавать намеренную дезинформацию, пользуясь обоими этими ти­пами коммуникации: при первом в ход идет прямой об­ман, при втором — притворство.

Понимая коммуникацию и в узком, и в широком смыс­ле, можно придти к выводу, что когда индивид оказыва­ется в непосредственном присутствии других, его актив­ность будет иметь характер некоего обещания. По всей вероятности, другие сочтут, что они должны принять это­го индивида на веру, предложив ему разумный ответный эквивалент (пока он “присутствует” перед ними) в обмен за нечто такое, истинную ценность чего удастся устано­вить уже после его отбытия. (Разумеется, другие пользу­ются гипотетическими умозаключениями и в своих кон­тактах с физическим миром, но только в мире социальных взаимодействий объекты, о которых делают умозаключе­ния, способны целенаправленно облегчать или тормозить этот процесс.) Надежность проверяемых выводов об ин­дивиде будет, конечно, меняться в зависимости от таких факторов, как количество уже имеющейся у других ин­формации о нем, но никакое количество прошлых сведе­ний, очевидно, не может полностью избавить от необходи­мости действия на основе предположительных умозаклю­чений. Как настаивал Уильям Томас:

Очень важно для нас также понять, что в повседневной жиз­ни мы фактически не ведем наши дела, не принимаем решений и не достигаем целей статистически или научно. Мы живем по гадательным умозаключениям. Скажем, я ваш гость. Вы не мо­жете знать и определить научно, не украду ли я ваши деньги или ваши ложки. Но предположительно я все же не украду, и также предположительно вы принимаете меня как гостя2.

Сделаем теперь поворот от позиции других к точке зрения индивида, который представляет себя перед ними.

² Цит. по: Social behavior and personality (Contributions of W. I. Tho­mas to theory and social research) / Ed. by E.H. Volkart. N.Y.:Social Sci­ence Research Council, 1951. P. 5. [стр.34]

Возможно, он хочет внушить им высокое мнение о себе, или чтобы они думали, будто он высокого мнения о них, или чтобы они поняли, каковы его действительные чувст­ва по отношению к ним, или чтобы они не получили ни­какого определенного впечатления. Индивид может же­лать также достаточно гармоничных отношений с други­ми, чтобы поддерживать с ними взаимодействие, либо хо­теть избавиться от них, обмануть, запутать, сбить с толку, противодействовать, или навредить им. Независимо от конкретной цели, присутствующей в сознании индивида, и от мотивов постановки этой цели, в его интересы вхо­дит контролирование поведения других, особенно их от­ветной реакции на его действия³. Этот контроль достига­ется, в основном, путем влияния на определение ситуа­ции в начале его формулирования другими, и влиять на это определение индивид может, выражая себя таким об­разом, чтобы создать у других впечатление, которое побу­дит их действовать добровольно, но согласно его собствен­ным планам. Поэтому, когда индивид оказывается в об­ществе других, у него обычно появляются и причины ак­тивизироваться для произведения такого впечатления на них, внушить которое в его интересах. Например, если подруги в студенческом общежитии будут судить о деви­чьей популярности по числу вызовов к телефону, вполне можно подозревать, что некоторые девушки начнут на­рочно устраивать такие вызовы для себя, И потому зара­нее предсказуема находка Уилларда Уоллера:

Многие наблюдатели отмечали, что девушка, которую зовут к телефону в студенческом общежитии, часто тянет время, что­бы дать всем подругам с избытком наслушаться, как ее имя выкликают несколько раз⁴.

Из двух видов коммуникации — процессов произволь­ного и непроизвольного самовыражения — в книге в пер-

³ В понимании этого вопроса я многим обязан неопубликованной статье Т. Бернса из Эдинбургского университета, в которой он доказы­вал, что скрытый нерв всякого взаимодействия — это желание каждого его участника контролировать и управлять реакциями других присут­ствующих. Похожую аргументацию развивал недавно Дж. Хейли в не­опубликованной статье, но в связи с особой разновидностью контроля, нацеленного на определрние природы взаимоотношений вовлеченных но взаимодействие лиц.

⁴ Waller W. The rating and dating complex // American Sociological Review. II. p. 730. [стр.35]

вую очередь уделяется внимание второму, более театраль­ному и зависимому от контекста, невербальному и, веро­ятно, непреднамеренному (будь то случай целенаправленно организованной коммуникации или нет). Как пример того, что мы должны попытаться исследовать, процитируем обширный беллетристический эпизод, в котором описано как некий Приди, англичанин на отдыхе, обставляет свое первое появление на пляже летнего отеля в Испании:

Само собой разумеется, надо постараться ни с кем не встре­чаться взглядом. Прежде всего он должен дать понять тем воз­можным компаньонам, что нисколько в них не заинтересован. Смотреть сквозь них, мимо них, поверх них — этакий взгляд в пространство. Будто пляж пустой. Если мяч случайно упадет на его пути — он должен выглядеть застигнутым врасплох. Потом улыбка радостного изумления озарит его лицо (Добро­душный, Любезный Приди!), когда он начнет осматриваться, по­раженный тем, что на пляже, оказывается, есть люди, и бросит им мяч обратно, легонько посмеиваясь над собой, а не над людь­ми, — и тогда уж небрежно возобновит свое беспечное обозре­ние пространства.

Но придет время устроить и маленький парад достоинств Идеального Приди. Как бы невзначай он даст шанс любому, кто захочет, увидеть мельком титул книги в его руках (испанский перевод Гомера — чтение классическое, но не вызывающее, к то­му же космополитичное), а затем он неторопливо сложит свою пляжную накидку и сумку аккуратной защищенной от песка кучкой (Методичный и Практичный Приди), непринужденно вы­тянется во весь свой гигантский рост (Большой кот Приди) и с облегчением сбросит сандалии (наконец-то, Беззаботный При­ди!).

А бракосочетание Приди и моря! На этот случай — свои ри­туалы. Во-первых, шествие по пляжу, внезапно переходящее в бег с прыжком в воду, и сразу после выныривания плавно, мощ­ным бесшумным кролем туда — за горизонт. Ну, конечно, не­обязательно за горизонт. Он мог бы неожиданно перевернуться на спину и бурно взбивать ногами белую пену (ни у кого не вы­зывая сомнений, что способен плыть и дальше, если б захотел), а потом вдруг стоя выпрыгнуть на полкорпуса из воды, чтобы все видели, кто это был.

Другой ход был проще: он не требовал испытания холодной водой и риска показаться чересчур высокодуховным. Вся шту­ка в том, чтобы выглядеть до того привычным к морю, к Среди­земноморью и к этому пляжу, что такой человек по своему про­изволу мог бы сидеть хоть в море, хоть не в море без вреда для репутации. Такое времяпрепровождение допускало медленную [стр.36]прогулку внизу по кромке воды (он даже не замечает, как вода мочит его ноги, ему все равно что вода что земля!) глаза обра­щены к небу и сурово выискивают невидимые другим признаки будущей погоды (Местный рыбак Приди!)⁵.

Романист хочет показать нам, что Приди неадекватно истолковывает неясные впечатления, которые его чисто телесные действия производят, как он думает, на окружа­ющих. Мы и дальше можем подсмеиваться над Приди, полагая, что он действует с целью создать о себе особое впечатление и впечатление ложное, тогда как другие при­сутствующие либо вообще не замечают его, либо еще хуже, то впечатление о себе, какое Приди страстно хочет заста­вить их принять, оказывается сугубо частным необъек­тивным впечатлением. Но для нас в этом единственно важно, что тот вид впечатлений, который, как полагает Приди, он производит, — это реально существующий вид впечатлений, какой верно или неверно получают от кого-то в своей среде другие.

Как сказано выше, когда индивид появляется перед другими, его действия начинают влиять на определение ситуации, которое они начали формировать до его появ­ления. Иногда этот индивид будет действовать полно­стью расчетливо, выражая себя данным способом, чтобы произвести на других именно то Впечатление, которое с наибольшей вероятностью вызовет у них желанный ему отклик. Нередко, будучи расчетливым в своей деятель­ности, он может относительно слабо сознавать это. Порой он будет намеренно и осознанно выражать себя опреде­ленным образом, но, в основном, потому, что такого рода выражения вызваны к жизни традицией его группы или его социальным статусом, а не какой-то конкретной реак­цией (отличающейся от смутного принятия или одобре­ния), вероятностно ожидаемой от людей, находящихся под впечатлением от данного самовыражения. Наконец, вре­мя от времени сами традиции одной из ролей индивида позволяют ему создать стройное впечатление определен­ного рода, хотя он, возможно, ни сознательно, ни бессозна­тельно и не собирался производить такого впечатления. Другие, в свою очередь, могут или получать впечатление

⁵ Sansam W. A contest of ladies. L.: Hogarth, 1956. P. 230 — 232. [стр.37]

просто от усилий индивида что-то передать, или непра­вильно понимать ситуацию и приходить к умозаключе­ниям, не оправдываемым ни намерениями этого индиви­да, ни фактами. Во всяком случае, поскольку другие дей­ствуют так, как если бы индивид передавал конкретное впечатление, можно принять функциональный или праг­матический подход, допустив, что индивид “эффективно” воплотил данное определение ситуации и “эффективно” внедрил понимание того, что подразумевает данное состо­яние дел.

В реакции других имеется один момент, который тре­бует здесь специального комментария. Зная, что индивид, скорее всего, будет представлять себя в благоприятном свете, другие могут делить наблюдаемое ими на две час­ти: часть, которой индивиду относительно легко манипу­лировать по желанию, поскольку она состоит, преимуще­ственно из его вербальных утверждений; и часть, состо­ящую преимущественно из проявлений непроизвольно­го самовыражения индивида, которой он, видимо, почти не владеет или которую не контролирует. В таком слу­чае другие могут использовать то, что считается неуправ­ляемыми элементами его экспрессивного поведения, для проверки достоверности передаваемого элементами управ­ляемыми. В этом проявляется фундаментальная асим­метрия, присущая процессу коммуникации: индивид, предположительно, сознает коммуникацию только по од­ному из своих каналов, тогда как наблюдатели восприни­мают сообщения и по этому каналу и по какому-то дру­гому. К примеру, жена одного шетландского хуторянина, подавая местные островные блюда гостю с “материка” (главного острова Великобритании) с вежливой улыбкой выслушивала его вежливые похвалы тому, что он ел, и одновременно подмечала скорость, с какой гость подно­сил ко рту ложку или вилку, жадность, с какой он загла­тывал пищу, выражение удовольствия при жевании, ис­пользуя эти знаки для проверки высказанных чувств едока. Та же женщина, чтобы раскрыть, что один ее зна­комый А “на самом деле” думает о другом знакомом Б, поджидала момента, когда Б в присутствии Л оказывался вовлеченным в разговор с кем-то третьим В. Затем она скрытно следила за сменой выражений на лице А, наблю- [стр.38] давшего Б в разговоре с В. Не участвуя в беседе с Б и не опасаясь его прямого наблюдения, А иногда расслаблял­ся, терял обычную сдержанность, притворную тактичность и свободно выражал свои “действительные” чувства к Б. Короче, эта шетландка наблюдала никем другим не на­блюдаемого наблюдателя.

Далее, приняв как данность, что другие, по всей веро­ятности, будут сверять более контролируемые элементы поведения человека с менее контролируемыми, можно ожидать, что иногда индивид попытается извлечь выгоду из самой этой вероятности, так направляя впечатления от своего поведения, чтобы они воспринимались инфор­мационно надежными⁶. Например, будучи допущенным в тесный социальный кружок, участвующий наблюдатель может не только сохранять приемлемый внешний вид во время выслушивания информанта, но и постараться со­хранять такой же вид при наблюдении информанта, раз­говаривающего с другими. Тогда наблюдателям наблю­дателя будет не так легко раскрыть, какова его действи­тельная позиция. Конкретную иллюстрацию этому мож­но подобрать из жизни на Шетландских островах. Когда к местному жителю заглядывает на чашку чая сосед, по­следний, проходя в дверь дома, обычно изображает на ли­це, по меньшей мере, подобие теплой ожидаемой улыбки. При отсутствии физических препятствий вне дома и не­достатке света внутри его обычно имеется возможность наблюдать приближающегося к дому гостя, самому оста­ваясь незамеченным. Нередко островитяне позволяли себе удовольствие любоваться, как перед дверью гость сгоняет с лица прежнее выражение и заменяет его светски-общи­тельным. Однако некоторые посетители, предвидя этот соседский экзамен, машинально принимали светский об­лик на далеком расстоянии от дома, тем обеспечивая по­стоянство демонстрируемого другим образа.

Такого рода контроль над частью индивидуальности восстанавливает симметрию коммуникационного процес-

⁶ В широко известных и весьма солидных трудах Стивена Поттера, в частности, обсуждаются знаки, который можно подстроить, чтобы дать проницательному наблюдателю якобы случайные ключи, необходимые ему для обнаружения скрытых добродетелей, какими манипулятор знаниями в действительности не обладает. [стр.39]

са и подготавливает сцену для своеобразной информаци­онной игры — потенциально бесконечного круговраще­ния утаиваний, лживых откровений, открытий и переот­крытий. К этому следует добавить, что поскольку другие будут, скорее всего, довольно беспечно относиться к не­управляемым элементам в поведении индивида, то этот последний, контролируя их, сможет многое приобрести. Другие, конечно, могут почувствовать, что он манипули­рует якобы стихийными аспектами своего поведения, и усмотреть в самом этом акте манипуляции некий тене­вой момент в его поведении, который он не сумел прокон­тролировать. Это дает нам еще одну проверку поведения индивида, на этот раз — его предположительно нерассчи­танного поведения, тем самым вновь восстанавливая асим­метрию коммуникационного процесса. Отметим попут­но, что искусство проникновения в чужие розыгрыши “рассчитанной нерасчетливости”, по-видимому, развито лучше нашей способности манипулировать собственным поведением, так что независимо от количества шагов, сде­ланных в информационной игре, зритель, вероятно, всегда будет иметь преимущество над действующим, и первона­чальная асимметрия процесса коммуникации, похоже, сохранится.

Допуская, что индивид планирует определение ситу­ации, когда появляется перед другими, мы должны так­же видеть, что эти другие, какой бы пассивной ни каза­лась их роль, будут и сами успешно направлять опреде­ление ситуации благодаря своим ответным реакциям на действия индивида и всевозможным начинаниям, откры­вающим ему новые пути действия. Обычно определения ситуации, проецируемые несколькими разными участни­ками, достаточно созвучны друг другу, так что открытые противоречия случаются редко. Это вовсе не означает, что когда каждый участник чистосердечно выражает то, что он действительно чувствует, и честно соглашается с выра­женными чувствами других присутствующих, там непре­менно возникнет своего рода консенсус. Этот род гармо­нии есть оптимистический идеал и вовсе необязателен для слаженной работы общества. Скорее, от каждого уча­стника взаимодействия ждут подавления своих непосред­ственных сердечных чувств, чтобы он передавал лишь та-[стр.40] кой взгляд на ситуацию, который, по его ощущению, бу­дут в состоянии хотя бы временно принять другие. Под­держанию этого поверхностного согласия, этой видимо­сти консенсуса помогает сокрытие каждым участником его собственных желаний за потоком высказываний, ут­верждающих ценности, которым любой присутствующий чувствует себя обязанным клясться в верности, хотя бы на словах. Кроме того, обычно приходится считаться и со своеобразным разделением труда при определении ситу­ации. Каждому участнику позволительно устанавливать пробные авторизованные правила отношения к предме­там, жизненно важным для него, но напрямую не затра­гивающим других, например, к рациональным объясне­ниям и оправданиям своей прошлой деятельности. В об­мен за эту вежливую терпимость он молчит или избега­ет тем, важных для других, но не столь важных для него. В таком случае мы имеем своего рода modus vivendi* во взаимодействии. Участники совместно формируют един­ственное общее определение ситуации, которое подразу­мевает не столько реальное согласие относительно суще­ствующего положения дел, сколько реальное согласие от­носительно того, чьи притязания и по каким вопросам временно будут признаваться всеми. Должно также суще­ствовать реальное согласие о желательности избегать от­крытого конфликта разных определений ситуации⁷. Этот уровень согласия можно называть “рабочим консенсу­сом”. Надо понимать, что рабочий консенсус, установив­шийся в одной обстановке взаимодействия, будет совер­шенно отличаться по содержанию от рабочего консенсу­са, сложившегося в иной обстановке. Так, между двумя друзьями за обедом поддерживается взаимная демон-

⁷ Конечно, взаимодействие может быть специально организовано с целью найти в нем время и место для выражения разногласий во мне­ниях, но в таких случаях участники должны договориться, что не будут ссориться из-за определенного тона голоса, словаря и уровня серьезнос­ти аргументации, а также условиться о взаимном уважении, которое спорящие участники обязаны тщательно соблюдать по отношению друг к другу. К этому дискуссионному или академическому определению си­туации можно Прибегать и в срочном и в неторопливо-рассудительном порядке как к способу перевода серьезного конфликта взглядов в такой конфликт, с которым можно управиться в приемлемых дли всех при­сутствующих рамках.

* Условия существования (лат.). [стр.41]

страция привязанности, уважения и интереса друг к дру­гу. В другом случае, например в сфере услуг, сотрудник заведения тоже может поддерживать образ бескорыстной увлеченности проблемой клиента, на что клиент отвечает демонстрацией уважения к компетентности и порядоч­ности обслуживающего его специалиста. Но независимо от таких различий в содержании, общая форма этих рабо­чих приспособлений одинакова.

Учитывая тенденцию отдельного участника принимать заявки на определение ситуации, сделанные другими при­сутствующими, можно оценить ключевую важность ин­формации, которой индивид первоначально обладает или которую приобретает о своих соучастниках, ибо именно на базе этой исходной информации индивид начинает определять ситуацию и выстраивать свою линию ответ­ных действий. Первоначальная проекция индивида зас­тавляет его следовать тому, кем он полагает быть, и оста­вить всякие претензии быть кем-то другим. По мере того как взаимодействие участников развивается, в это перво­начальное информационное состояние, разумеется, вносят­ся дополнения и модификации, но существенно, что эти позднейшие изменения без противоречий соотносятся с первоначальными позициями (и даже строятся на них) отдельных участников. Похоже в начале встречи инди­виду легче сделать выбор относительно того, какую ли­нию обхождения распространять на других присутству­ющих и какой требовать от них чем менять принятую однажды линию, когда взаимодействие уже идет полным ходом.

В обыденной жизни тоже, конечно, встречается ясное понимание важности первых впечатлений. Так, рабочая сноровка занятых в сфере услуг часто зависит от способ­ности захватывать и удерживать инициативу в отноше­ниях, возникающих при обслуживании клиентов — спо­собности, которая требует тонкой агрессивной тактики со стороны обслуживающего персонала, если его социоэко-номический статус ниже статуса клиента. У. Уайт пояс­няет это на примере поведения официантки:

Первым бросается в глаза факт, что официантка, которая работает в условиях сильного давления со всех сторон, не прос­то пассивно реагирует на требования своих клиентов. Она уме-[стр.42] ло действует с целью контролировать их поведение. Первый во­прос, приходящий нам в голову при виде ее взаимоотношений с клиентурой таков: “Обуздает ли официантка клиента, или кли­ент подавит официантку?” Квалифицированная официантка по­нимает решающее значение этого вопроса...

Умелая официантка останавливает клиента доверительно, но без колебаний. К примеру, она может обнаружить, что новый клиент сел за столик сам, прежде чем она успела убрать гряз­ные тарелки и переменить скатерть. В данный момент он опи­рается на столик, научая меню. Она приветствует его, говорит: “Пожалуйста, позвольте заменить скатерть”, потом, не ожидая ответа, отбирает у него меню, вынуждая его отодвинуться от столика, и делает свое дело. Отношения с клиентом вежливо, но твердо направляются в нужное русло, и здесь не возникает во­проса, кто руководит ими⁸.

Когда взаимодействие, начатое под влиянием “первых впечатлений”, само оказывается первым в обширном ряду взаимодействий с теми же участниками, мы говорим о “хорошем начале” и чувствуем решающее значение это­го начала. Так, некоторые учителя в отношениях с уче­никами придерживаются следующих взглядов:

Никогда нельзя позволять им брать над вами верх — или вы пропали. Поэтому я всегда начинаю жестко. В первый же день, входя в новый класс, я даю им понять, кто здесь хозяин... Вы просто вынуждены начинать жестко, чтобы потом иметь возможность ослабить вожжи. Если начать с послаблений, то когда вы попытаетесь проявить твердость — они будут просто смотреть на вас и смеяться .

Точно так же служители в психиатрических лечебни­цах нередко чувствуют, что если нового пациента в пер­вый же день его пребывания в палате круто осадить и по­казать ему кто хозяин, — это предотвратит многие буду­щие неприятности¹⁰.

Признав, что индивид способен успешно проецировать определение ситуации при встрече с другими, можно пред­положить также,_что в рамках данного взаимодействия вполне возможны события, которые будут противоречить,

⁸ Whyte W. F. (ed.). Industry and society. Ch. 7. When workers and customers meet. N.Y.: McGraw-Hill. 1946. P. 132 — 133.

⁹ Becker H. S. Social class variations in the teacher-pupil relation­ship // Journal of Educational Sociology. Vol. 25. P. 459.

¹⁰ Taxel H. Authority structure in a Mental Hospital Ward / Unpublished Muster's thesis. Department of Sociology. University of Chicago. 1953. [стр.43]

дискредитировать или иным способом ставить под со­мнение эту проекцию. Когда случаются такие разруши­тельные для нее события, взаимодействие само собой мо­жет остановиться в замешательстве и смущении. Неко­торые из предпосылок, на которых основывались реак­ции участников, оказываются несостоятельными, и они обнаруживают, что втянуты во взаимодействие, для кото­рого ситуация была определена плохо, а далее и вообще не определена. В такие моменты индивид, чье представ­ление себя микрообществу скомпрометировано, может испытывать стыд, а другие присутствующие — враждеб­ность и все участники могут ощущать болезненную не­ловкость, замешательство, потерю самообладания, смуще­ние и своего рода аномальность ситуации как следствие крушения социальной микросистемы взаимодействия ли-цом-к-лицу.

Подчеркивая тот факт, что первоначальное определе­ние ситуации, проецируемое индивидом, склонно стано­виться планом для последующей совместной деятельно­сти, то есть рассматривая все в первую очередь с точки зрения самого этого действия, — нельзя упустить из виду решающий факт, что всякое проецируемое определение ситуации имеет еще и отчетливо выраженный мораль­ный характер. И именно на этом моральном характере проекций преимущественно сосредоточен научный инте­рес данного исследования. Общество организовано на принципе, что любой индивид, обладающий определен­ными социальными характеристиками, имеет моральное право ожидать от других соответствующего обхождения и оценки. С этим принципом связан и второй, а именно, что индивид, который скрыто или явно сигнализирует другим о наличии у него определенных социальных ха­рактеристик, обязан и В самом деле быть тем, кем он се­бя провозглашает. В результате, когда индивид проеци­рует определение ситуации и тем самым скрыто или явно притязает быть лицом определенного рода, он автомати­чески предъявляет другим и некое моральное требова­ние оценивать его и обращаться с ним так, как имеют право ожидать люди его категории. Он также неявно от­казывается от всех притязаний представляться тем, кем [стр.44]

он на деле не является¹¹, и, следовательно, отказывается от претензии на обращение, приличествующее таким лю­дям. Тогда другие согласятся признать, что индивид ин­формировал их и о том, что есть в действительности, и о том, что они должны видеть в качестве этого “есть”. Нельзя судить о важности срывов в процессе опреде­ления ситуации по частоте, с какой они случаются, ибо очевидно, что они происходили бы еще чаще, если бы не соблюдались постоянные предосторожности. Думаю, что во избежание этих срывов постоянно применяются пре­дупредительные практические процедуры, а также кор­ректировочные действия, дабы возместить ущерб от вре­доносных происшествий, которых не удалось избежать. Когда индивид пускает в ход эти стратегии и тактики с целью отстоять свои собственные проекции, то эти дей­ствия называют “защитной практикой”; когда же некий участник применяет их, чтобы спасти определение ситу­ации, спроецированное другим, то об этом говорят как о " в покровительственной практике” или “такте”. Вместе взятые защитные и покровительственные практики охва­тывают процедуры, которые призваны оберегать впечат­ление, выношенное индивидом во время его присутствия перед другими. К этому следует добавить, хотя люди срав­нительно легко могут увидеть, что без применения за­щитных практик не выжило бы никакое первоначально произведенное впечатление, им, вероятно, гораздо труднее понять, что очень немногие впечатления смогли бы вы­жить, когда бы получатели этих впечатлений не соблюда­ли такта при их восприятии.

Кроме факта применения мер предосторожности для предупреждения нарушений в проецируемых определе­ниях ситуации, можно также отметить, что усиленное вни­мание к таким нарушениям играет существенную роль в социальной жизни группы. Там разыгрываются гру­бые социальные мистификации и шутки, где целенаправ­ленно подстраиваются неудобные, смущающие положе-

¹¹ Эта роль свидетелей в ограничении возможностей самовыражении Индивида особо подчеркивалась экзистенциалистами, которые усматривали в этом основную угрозу индивидуальной свободе. См.: Sartre J.-P. Being and nothingness. L.: Methuen, 1957. [стр.45]

ния, к которым надо относиться несерьезно¹². Сочиняют­ся фантазии, в которых происходят головокружительные разоблачения. Рассказываются и пересказываются анек­доты из прошлого (реального, приукрашенного или вы­мышленного), обстоятельно расписывающие бывшие или почти бывшие трудности, с которыми удалось блистательно справиться. По-видимому, не найдется ни одной разно­видности групп, которая не имела бы готового запаса та­ких игр, фантазий и назидательных историй, — запаса, используемого в качестве источника юмора, средств из­бавления от тревог и санкций для поощрения индивидов быть скромными в своих притязаниях и благоразумны­ми в ожиданиях. Человек может раскрывать себя и в рассказах о воображаемых попаданиях в неловкие поло­жения. В семьях любят рассказывать о случае с гостем, перепутавшим даты и прибывшим, когда ни дом, ни люди в нем не были готовы к его приему. Журналисты рас­сказывают о случаях, когда прошла настолько многозна­чительная и понятная для всех опечатка, что были юмо­ристически разоблачены напускная объективность газе­ты и соблюдаемый ею декорум. Работники общественных служб рассказывают о клиентах, которые очень забавно недопонимали вопросы в заполняемых анкетных формах и давали ответы, которые подразумевали крайне неожи­данные и причудливые определения ситуации¹³. Моряки, чья “семья” вдали от родного дома состоит из одних муж­чин, рассказывают истории о матросе на побывке, кото­рый за домашним столом непринужденно просил мать передать ему “такого-разэдакого масла*14. Дипломаты пе­ресказывают байку о близорукой королеве, вопрошающей республиканского посла о здоровье его короля¹⁵ и т. д.

Подведем теперь итоги. Я допускаю, что когда инди­вид появляется перед другими, у него возникает множе-

¹² Goffman E. Communication conduct in an island community. P. 319 -327.

¹³ Blau P. Dynamics of bureaucracy / Ph.D. dissertation. Department of Sociology. Columbia University. University of Chicago Press, 1955. P. 127 129.

¹⁴ Beattie W. M. (jr.). The merchant seaman / Unpubliaahed M- A. re­port. Department of Sociology. University of Chicago, 1950. P. 35.

¹⁵ Ponsonby F. Recollections of three reigns. L.: Eyre & Spottiswoode, 1951. [стр.46]

ство мотивов для попыток контролировать впечатление, которое они получают из наблюдения ситуации. В этой книге исследуются некоторые из общепринятых приемов, применяемых людьми для поддержания таких впечатле­ний, и некоторые обычные возможности применения этих приемов. Конкретное содержание любой деятельности от­дельного участника, или роль, которую оно играет во вза­имозависимых видах деятельности работающей социаль­ной системы, в ней не обсуждаются. Меня интересуют лишь драматургические проблемы участника, представ­ляющего свою деятельность другим. Проблемы, решаемые с помощью сценического мастерства и сценической ре­жиссуры, иногда тривиальны, но очень распространены. По-видимому, сценические задачи встречаются в социаль­ной жизни на каждом шагу, обеспечивая тем самым чет­кую путеводную нить для формального социологического анализа.

Уместно закончить это введение несколькими опреде­лениями, которые подразумевались в предыдущем и пона­добятся в будущем изложении. Для целей этого исследо­вания достаточно приблизительного общего определения взаимодействия (точнее, взаимодействия лицом-к-лицу) как взаимного влияния индивидов на действия друг дру­га в условиях непосредственного физического присутствия всех участников. Единичное взаимодействие можно опре­делить как все проявления взаимодействия в каком-ни­будь одном эпизоде, во время которого данное множество индивидов непрерывно находилось в присутствии друг друга. К характеристике такого взаимодействия так же хорошо подошел бы термин “контакт”. “Исполнение” (или “выступление”) можно определить как все проявле­ния деятельности данного участника в данном эпизоде, которые любым образом влияют на любых других уча­стников взаимодействия. Взяв одного конкретного уча­стника и его исполнение за базисную точку отсчета, мож­но определить другие категории исполнителей как пуб­лику, аудиторию, наблюдателей или соучастников. Пре­дустановленный образец действия, который раскрывает­ся в ходе какого-нибудь исполнения и который может быть исполнен или сыгран и в других случаях, можно [стр.47] обозначить терминами “партия” или “рутина”¹⁶. Эти ситу­ационные термины легко связать с общепринятыми струк­турными. Когда индивид или “исполнитель” в разных обстоятельствах играет одну и ту же партию перед одной и той же аудиторией, тогда, вероятно, имеет смысл гово­рить о возникновении “социального отношения”. Опре­делив “социальную роль” как свод прав и обязанностей, сопряженных с данным статусом, можно утверждать, что одна социальная роль способна включать больше чем одну партию и что каждую из этих различных партий испол­нитель может представлять в ряде случаев одним и тем же типам аудитории или аудитории, состоящей из одних и тех же лиц.

¹⁶ См- комментарии в книге Ноймана и Моргенштерна о важности различения рутины взаимодействий и любого конкретного случая, ког­да эта рутина специально разыгрывается: Neumann J. von, Morgenstern О. The theory of games and economic behavior. Princeton University Press, 1947. P. 49. [стр.48]