Исполнения. Ложные представления. неправильно понятого и вынуждает его усиленно заботить­ся о выражении каждой мелочи, исполняемой перед нею

неправильно понятого и вынуждает его усиленно заботить­ся о выражении каждой мелочи, исполняемой перед нею, то и саму аудиторию эта тенденция знакового восприятия ставит в положение обманутой и обманувшейся, ибо край* не мало таких знаков, которые нельзя было бы использо­вать, чтобы подтвердить присутствие чего-то такого, чего в действительности там нет. И вообще, это малоинтересное, плоское мнение, будто многие исполнители имеют богатей­шие возможности и мотивы ложно представлять факты, и только стыд, вина или страх удерживают их от этого.

Как членам аудитории нам свойственно чувствовать, что то впечатление, которое стремится передать исполнитель» может быть истинным или ложным, искренним или под­дельным, обоснованным или «дутым». Это сомнение столь распространено, что, как было сказано, мы часто уделяем особое внимание тем характеристикам исполнения, кото­рыми не так-то легко манипулировать, и на этом пути об­ретаем возможность судить и о надежности более подат­ливых к лживым манипуляциям сигнальных знаков в ис­полнении. (Научно-полицейское расследование и проектив­ное тестирование — ярко выраженные случаи примене­ния этой тенденции.) И если мы, скрепя сердце, позволя­ем определенным статусным символам утверждать право исполнителя на данную трактовку, то мы же всегда гото­вы обрушиться на трещины в его символических доспе­хах, чтобы развенчать его притязания.

Когда думают о тех, кто представляет фальшивый пе­редний план исполнения или «просто» передний план, о тех, кто притворяется, надувает и обманывает, — то дума­ют о расхождении между насаждаемой видимостью и ре­альностью. Обычно помнят и о рискованном положении, в какое эти исполнители ставят себя, ибо в любой момент их спектакля может случиться событие, грубо противоре­чащее тому, что ими открыто заявлено, и на котором их поймают, следствием чего будет немедленное сиюминут­ное унижение, а иногда потеря репутации навсегда. Не­редко полагают, что честный исполнитель способен избе­жать этих ужасных возможностей, вытекающих из факта поимки flagrante delicto* в очевидном акте лживого пред-

* На месте преступления (лат.)

ставления. Таким здравомысленным воззрением и ограни­чивается аналитическая полезность наших соображений.

Иногда, когда задаются вопросом, правдиво или лживо насаждаемое впечатление, в действительности хотят спро­сить, уполномочен или нет исполнитель давать обсужда­емое представление, то есть фактическое исполнение само по себе не является здесь главным объектом нашего инте­реса. Когда кто-то открывает для себя, что его партнер, с кем у него были общие дела, обманщик и отъявленный мошенник, то тем самым он открывает, что партнер не имел права играть ту роль, какую играл, что он не был полноправным ответственным носителем соответствующе­го статуса. При этом, вполне вероятно, что исполнение об­манщика, вдобавок к тому, что оно лживо представляет его перед людьми, будет стараться сбить их с толку и в других отношениях, но часто такой маскарад разоблача­ется прежде, чем можно будет почувствовать какую-либо другую разницу между фальшивым и социально призна­ваемым, легитимным исполнением, которое обманщик под­делывает. Парадоксально, что чем удачнее исполнение об­манщика приближается к реальному образцу, тем сильнее это может нас напугать, ибо компетентное выступление кого-то, кто оказался надувалой, способно подорвать при­сущую человеку веру в существование определенной мо­ральной связи между авторитетностью законных социаль­но признанных полномочий на исполнение определенной роли и способностью играть ее. (Умелые имитаторы, с са­мого начала готовые признавать шутовскую несерьезность своих намерений, по-видимому, указывают один из путей, каким можно «проскочить» сквозь заградительную сеть таких общественных страхов.)

Однако само социальное определение обманного испол­нения ролей не отличается последовательностью. Напри­мер, считая непростительным преступлением против соци­альной коммуникации выдавать себя за кого-то из пред­ставителей «освященного» статуса (вроде врача или свя­щенника), люди гораздо меньше тревожатся, когда некто исполняет роль члена обесцененной, малозначительной, профанной статусной группы (типа бродяг или неквали­фицированных рабочих). На тот случай, когда какое-ни-

Исполнения. Ложные представления

будь разоблачение показывает, что некто сотрудничал с исполнителем более высокого статуса, чем этот человек по­зволял другим думать о себе, имеется хороший христиан­ский пример отзываться на это не враждой и злостью, а скорее радостным изумлением, смешанным с легким огор­чением. Мифология и современные популярные журналы полны романтическими историями, где злодей и благород­ный герой — оба морочат окружающих, и в последней гла­ве открывается, что в действительности злодей не принад­лежит по статусу к высшему классу, а герой к низшему.

Далее, мы можем сурово относиться к исполнителям (таким, как мошенники), которые сознательно представ­ляют в ложном свете каждый факт своей жизни, но в то же время мы способны испытывать некоторое сочувствие к тем, кто имеет лишь один роковой изъян и вместо при­знания своей вины и честной попытки ее загладить пыта­ется скрыть, кто он (она) теперь на самом деле: бывший заключенный, потерявшая девственность, эпилептик, расо-во нечистый и т. п. И еще, людям свойственно проводить различие между обманным исполнением роли именно этим конкретным индивидом, когда пороки исполнения обыч­но ощущаются ими как нечто совершенно непроститель­ное, и обманным исполнением роли просто представите­лем некоей социальной категории, когда люди негодуют на это гораздо слабее. В обществе также по-разному отно­сятся, с одной стороны, к тем, кто ложно представляет се­бя людям, чтобы протолкнуть то, в чем, по общему мне­нию, просто состоит интерес какого-то коллектива, или к тем, кто искажает свое представление шутки ради и слу­чайно, а с другой стороны, к тем, кто делает это ради лич­ной психологической или материальной выгоды.

Наконец, как имеются смысловые неясности в понятии статуса, точно так же существуют неясности и в понятии обманного исполнения ролей. Например, существует мно­жество статусов, причастность к которым явно не зависит от какого-то формального утверждения. Можно официаль­но установить обоснованность чьих-либо притязаний на статус дипломированного юриста, но притязания на ста­тус друга, истинно верующего или любителя музыки мож­но лишь более или менее поддержать или оспорить. Там,

где стандарты компетентности не объективны и где чест­ные практикующие специалисты коллективно не органи­зованы для защиты своих полномочий, некоторые люди могут самозванно величать себя экспертами, а наказать их можно только насмешкой.

Все эти источники затруднений поучительно пояснить на примере переменчивости общественного отношения к злоупотреблениям ложным возрастным и половым стату­сом. Конечно, для пятнадцатилетнего подростка, который водит автомобиль или пьет в таверне, наказуемо выдавать себя за восемнадцатилетнего, но что касается женщины, то во многих социальных контекстах ее просто не поймут, если она не постарается «ложно представить» себя более молодой и сексуально привлекательной, чем она есть на самом деле. Когда в одном случае говорят о конкретной женщине, что в действительности она совсем не так хоро­шо сложена как выглядит, а в другом, что она в действи­тельности не врач, хотя выдает себя за такового, то это означает, что используются разные значения термина «дей­ствительность», или «реальность». Более того, изменения в чьем-то личном представительском переднем плане, ко­торые в одном году считаются вводящими в заблуждение, несколькими годами позже могут рассматриваться как чис­то декоративные, безобидно украшательские, и подобные разногласия можно найти в любое время между разными подгруппами нашего общества. К примеру, совсем недав­но закрашивание седины стало считаться приемлемым, хо­тя все еще имеются группы населения, для которых это непозволительная слабость62. Для новых иммигрантов счи­тается нормальным обманно изображать из себя коренных американцев по одежде и соблюдению внешних приличий, но по-прежнему сомнительными воспринимаются попыт­ки американизировать свое имя63 или свой нос64.

Попробуем подойти к пониманию ложных представле­ний, разыгрываемых перед окружающими, с иной точки зрения. Откровенную, глупую, или наглую ложь можно

62 Tintair // Fortune. 1951 .November. P. 102.

63 Mencken H. L. The American language. N.Y.: Knopf, 1936. P. 474—525.

64 Plastic surgery // Ebony. 1949 May, Macgregor F. C., Schaffner B. Screening patients for nasal plastic operations: Some sociological and psychiatric considerations // Psychosomatic Medicine. Vol. 12. P. 277—291.

Исполнения. Ложные представления

определить как случай, в котором имеются бесспорные до­казательства, что лгущий человек знает, что он врет, но упрямо продолжает свое. Например, некто твердит, будто он был в определенном месте в определенное время, а на самом деле этого наверняка не было. (Некоторые, но не все, виды исполнения ролей включают такие образчики лжи, однако, многие разновидности подобной лжи никак не связаны с исполнением ролей.) Уличенные в наглом вра­нье не только «теряют лицо» во время взаимодействия, но могут потерять его и навсегда, ибо многие аудитории смутно чувствуют, что человеку, который единожды сумел так беззастенчиво солгать, уже никогда нельзя доверять пол­ностью. Однако существует много видов «белой лжи», про­износимой докторами, отказывающимися от визита гостя­ми и т. п., чтобы поберечь нервы публике, которой лгут, и эти виды уклонений от правды не воспринимаются как нечто ужасное. (Такие разновидности лжи, предназначен­ные оберегать других, а не защищать себя, будут рассмот­рены ниже подробнее.) Кроме того, в обыденной жизни исполнитель обыкновенно имеет возможность целенаправ­ленно создавать почти любой вид ложных впечатлений без того, чтобы попасть в уязвимое положение явного лжеца. Технические приемы коммуникации, такие, как косвен­ные намеки, искусные двусмысленности и принципиаль­ные умолчания, позволяют дезинформатору получать вы­году от обманов, не опускаясь, в техническом смысле, до прямой лжи. Средства массовой информации имеют свой вариант таких приемов, демонстрируя нам, как рассчи­танными ракурсами съемок н монтажом вялый ручеек ка­кой-нибудь торжественной церемонии можно превратить в бурный поток всеобщего восторга65.

Тонкие переходы от истины ко лжи и обескуражива­ющие трудности, причиняемые существованием этого кон­тинуума, получили некоторое официальное признание. В организациях, вроде фирм по торговле недвижимостью, разрабатываются формальные инструкции, уточняющие, когда и в какой мере сомнительные впечатления от прода-

65 Хороший пример этого дан в описании прибытия генерала Макар-тура в Чикаго для участия в национальном съезде Республиканской партии в 1952 г. См.: Lang К. and G. The unique perspective of television and its effect: A pi­lot study // American Sociological Review Vol. 18. P. 3—12.

ваемых объектов можно подправить преувеличениями, не­договоренностями и умолчаниями66. На подобных компро­миссах держится, по-видимому, и государственная служ­ба в Англии:

Правило здесь (в отношении «заявлений, которые предна­значены для публики или имеют вероятность опубликования») простое. Нельзя говорить ничего, что не соответствует истине. Но вовсе не обязательно, а иногда и не желательно, даже с точ­ки зрения общественных интересов, говорить всю истину, кро­ме того представляемые факты могут быть поданы в любом удоб­ном порядке. Удивительно, что способен сделать в этих преде­лах умелый оратор или составитель документов. Цинично, но с некоторой долей истины можно утверждать, что идеальный от­вет на щекотливый запрос в Палате Общин должен быть крат­ким, с виду исчерпывающим, при попытке опровержения дока­зуемым и точным в каждом слове, не дающим поводов для не­уклюжих «дополнений» и в то же время реально не раскрывать ничего важного67.

Закон перечеркивает много обычных и привычных со­циальных тонкостей, вводя свои собственные. В американ­ском праве различаются: намерение, преступная халатность и точно определенная ответственность. Ложное представ­ление людям считается намеренным актом, кроме случа­ев, когда оно возникает следствие неумышленного слова или поступка, двусмысленного высказывания или ошибоч­ного буквального понимания какой-то истины, анонимно­сти или помех раскрытию анонимности68. Степень наказу­емости анонимности исполнителя зависит от области жиз­ни, где ее используют: один стандарт принят, например, для рекламного бизнеса и другой для профессиональных консультантов-адвокатов. Далее, закон тяготеет к тому, что

Ложное представление, сделанное с искренней верой в его истинность, все же может быть оставлено без последствий, если оно вызвано недостатком внимания к разумному отбору фак­тов, к манере выражения, или отсутствием необходимой к вали-

66 Hughes E .C. Study of a secular institution. The Chicago Real Estate Board / Unpublished Ph.D. dissertation. Department of Sociology. University of Chicago, 1928. P. 85.

67 Dale H. E. Op.cit. P. 105.

68 Prosser W. L. Handbook of the law of torts / Hornbook Series. St. Paul (Min.) West Publishing Co., 1941 P. 701—776

4-231

Исполнения. Ложные представления

фикации и компетентности, требуемой данным конкретным де­лом или профессией69 и

...аргумент, что обвиняемый был лично не заинтересован, что он имел самые лучшие намерения и думал, что делает истцу благо, не освобождает от ответственности, если будет доказано, что фактически ответчик действовал с намерением ввести в заб­луждение»70.

Если от преднамеренного обмана в исполнениях ролей и бесстыдной лжи обратиться к другим типам ложных представлений, то здравый смысл окажется еще менее на­дежной основой для различения истинных и ложных впе­чатлений. То, что десяток лет считалось шарлатанством в какой-то профессии, в следующем десятилетии иногда ста­новится приемлемым законным занятием71. Выясняется также, что виды деятельности, которые в одних аудито­риях данного общества воспринимаются как законные, в других считаются аферами.

Еще важнее то всем известное обстоятельство, что вряд ли найдутся какие-нибудь законные повседневные профес­сии или отношения, исполнители которых не прибегали бы к тайным практическим уловкам, несовместимым с предназначенными для других впечатлениями. Хотя кон­кретные исполнения и даже отдельные партии или рути­ны могут ставить исполнителя в положение человека, ко­торому нечего скрывать, в полном цикле его деятельности где-нибудь обязательно найдется нечто такое, с чем он не может работать открыто. Чем больше проблем и больше работающих элементов в сфере действия данной роли или отношения, тем больше, похоже, вероятность существова­ния таких тайных, скрываемых пунктов. Так, даже в хоро­шо налаженных браках следует ожидать, что каждый из партнеров может таить от другого секреты, относящиеся к финансовым делам, прошлому опыту, флирту в насто­ящем, потворству своим «дурным» или дорогостоящим при­вычкам, личным надеждам и тревогам, поведению детей, истинным мнениям о родственниках и общих друзьях и

69 Prosser W. L. Handbook of the law of torts/ Hombook Series. St. Paul (Min): West Publishing Co.. 1941. P. 733.

70 Ibid. P. 728.

71 McDowell H. D. Osteopathy: A study of a Semi-orthodox Healing Agency and the recruitment of its clientele / Unpublished Master's thesis Department of Sociology. University of Chicago, 1951.

т. д.72 При стратегически правильном распределении пунк­тов умолчания возможно поддерживать желанный status quo в отношениях, без необходимости строгого соблюде­ния всех признаков того, что вы состоите в браке, во всех жизненных перипетиях.

И, возможно, наиболее важно отметить, что ложное впе­чатление, поддерживаемое индивидом в какой-то одной из его рутинных партий способно стать угрозой отноше­нию или роли как целому, только частью которого явля­ется данная рутина, ибо позорное разоблачение даже в од­ной области деятельности индивида ставит под сомнение многие другие области, где ему может быть даже нечего скрывать. Подобно этому, даже если индивид должен скры­вать во время исполнения всего лишь один секрет и веро­ятность разоблачения реальна только при особом поворо­те событий или разговоров в ходе представления, — даже при этих условиях вполне возможно, что исполнитель бу­дет тревожиться за успех всего выступления.

В предыдущих разделах этой главы читателю были пред­ложены некоторые общие характеристики человеческого исполнения: деятельность, ориентированная на чисто рабо­чие задачи, тяготеет к превращению в деятельность, ори­ентированную на задачи коммуникации; передний план, который представляет определенную рутинную деятель­ность, по всей вероятности, подойдет также и для других, несколько отличающихся рутин и потому, наверно, не по­дойдет в полной мере ни к какой конкретной рутине; для поддержания рабочего согласия в исполнении необходим достаточный уровень самоконтроля; неизбежное акценти­рование одних фактов и сокрытие других создает идеали­зированное впечатление об исполнении; экспрессивная гар­мония поддерживается исполнителем больше заботой о не­допущении малых дисгармоний, чем о главной поставлен­ной цели данного исполнения, о которой, возможно, надо было бы заставить думать и аудиторию. Все эти общие ха­рактеристики исполнений можно рассматривать как огра­ничители взаимодействия, которые воздействуют на ин­дивида и преобразуют обыкновенные проявления его де­ятельности в театрализованные представления. Вместо про­стого выполнения своей задачи и вольного излияния чувств, индивид будет усиленно изображать процесс своей дея-

4*

И. Гофман. Представление себя другим...

Исполнения. Мистификации

тельности и передавать свои чувства окружающим в при­емлемой форме. В таком случае представление деятельно­сти перед другими будет, в общем, до некоторой степени отличаться от деятельности самой по себе и тем самым неизбежно подавать ее искаженно. И поскольку индивид будет вынужден опираться на знаковые средства, чтобы выстроить это свое представление своей деятельности, то создаваемый им образ, как бы он ни соответствовал фак­там, будет подвержен всем опасностям разрушения, свой­ственным впечатлениям.

Хотя можно и дальше придерживаться здравой идеи, что насаждаемые видимости могут быть развенчаны дис­сонирующей реальностью, часто нет причин полагать, будто факты, расходящиеся с насаждаемым впечатлением, яв­ляются более реальной реальностью, чем та реальность, которую они ставят под сомнение. Циничный взгляд с по­зиций обыденных исполнений может быть таким же одно­сторонним как и точка зрения самого исполнителя. Для многих социологических проблем, возможно, даже и не нужно решать, что более реально: то ли созидаемое в ис­полнении впечатление, то ли впечатление, от которого ис­полнитель пытается оградить публику. Принципиальное социологическое соображение (по меньшей мере, для этой работы) сводится попросту к тому, что впечатления, сози­даемые в обыденных представлениях, подвержены разру­шению. Социолог хочет знать, какого рода впечатления от реальности способны потрясти воспитанное впечатле­ние о реальности, а вопрос о том, что же такое реальность практически, можно оставить другим ученым. Для социо­лога интересен вопрос «Каким образом возможен подрыв доверия к данному впечатлению?» — и это совсем не то же самое что вопрос «Каким образом данное впечатление становится ложным?».

После всего сказанного, можно вернуться к пониманию того, что хотя представления, предлагаемые самозванца­ми и врунами, безнадежно лживы и этим отличаются от обычных представлений, обе разновидности похожи тем, что их исполнители должны заботиться о поддержании желаемого впечатления. Так, например, известно, что офи­циальные кодексы поведения британских государственных

служащих73 и американских бейсбольных судей74 обязы­вают их воздерживаться не только от незаконных «сде­лок», но и от невинных действий, могущих создать (лож­ное) впечатление, будто они вступили в такие сделки. Че­стный ли исполнитель рвется передать другим истину или бесчестный хочет внушить ложь — оба они должны поза­ботиться о живости и выразительности своих представле­ний, исключить из них все выражения, которые могли бы развенчать желанное впечатление, и быть осторожными, чтобы аудитория не приписывала их действиям непреду­смотренных смыслов75. Поскольку существуют такие об­щие театральные условия, можно с пользой изучать со­вершенно фальшивые представления, чтобы понять свой­ства совершенно честных исполнений76.

МИСТИФИКАЦИИ

В предыдущем изложении были описаны способы, ка­кими в индивидуальном исполнении выпячиваются одни вещи и прячутся другие. Если посмотреть на восприятие как на форму контакта и общения между людьми, тогда контроль над воспринимаемым есть контроль над завязан­ным контактом, а ограничение и регулирование содержа­ния показываемого есть также ограничение и регулирова-

72 Dressier D. What don't they tell each other // This Week. 1953 13 September.

73 Dale H. £.Op.cit.P. 103.

74PtnelliB. Op. eft. P. 100.

75 Следует упомянуть одно исключение из этого сходства поведения различных индивидов, хотя оно не в пользу честных исполнителей. Как сказано ранее, обычные законопослушные исполнения склонны преуве­личивать степень неповторимости конкретного исполнения рутинной партии. Напротив» полностью лживые исполнения могут усиленно выпя­чивать свою рутинность, чтобы усыпить подозрения.

76 Есть еще один резон для особого внимания к вопиюще бесчестным исполнениям и их представительским передним планам. Когда узнаешь, что фальшивые телевизионные антенны продаются людям, которые не имеют приемников, пакеты экзотических дорожных ярлыков — людям, безвылазно сидящим дома, накладные спицы и ступицы — владельцам автомобилей с обычными колесами, то эти факты явно говорят о показ­ной, демонстрационно-выразительной функции предметов заведомо праг­матического назначения. При изучении реальных вещей, то есть лиц с реально действующими антеннами и телевизорами и т. д., во многих слу­чаях бывает трудно убедительно доказать показное назначение того, о чем заявляют как о спонтанном или практически необходимом действии.

И. Гофман. Представление себя другим...

Исполнения. Мистификации

ние контакта. Между информационными и ритуальными моментами существует некоторая связь. Неспособность ре­гулировать информацию, потребляемую аудиторией, вле­чет возможный распад проецируемого определения ситу­ации; неспособность регулировать контакты означает воз­можное разложение ритуальной дисциплины исполнителя. Широко распространено мнение, что ограничения на контакт, поддержание известной социальной дистанции между исполнителем и другими — это способ пробудить и поддерживать в публике некий благоговейный трепет, или как сказал Кеннет Берк, способ, которым аудиторию мож­но мистифицировать в отношении исполнителя. Иллю­страцией такого взгляда могут послужить рассуждения Ч. Кули:

Как долго человек сможет работать с другими людьми, пред­ставляя им ложную идею о себе, зависит от ряда обстоятельств. Как уже говорилось, сам человек может быть простым частным случаем без всякой определенной связи с общей идеей о нем — последняя является самостоятельным продуктом воображения. Работу воображения едва ли можно исключить там, где отсутст­вуют непосредственные контакты между лидерами и их после­дователями. Это частично объясняет, почему социальные авто­ритеты, особенно если они прикрывают внутреннюю личную сла­бость, всегда склонны окружать себя формальностями и искус­ственной таинственностью с целью предупредить фамильярно-панибратские отношения и тем дать шанс людскому воображе­нию для идеализации носителей авторитета... Военные, напри­мер, отчетливо понимают, что для поддержания дисциплины в армии и на флоте совершенно необходимы те формальные отно­шения, которые отделяют командира от подчиненного и потому помогают добиваться безоговорочного повиновения последнего. Точно так же, как отмечает профессор Росс в своей работе о «со­циальном контроле», светские люди используют манеры пре­имущественно как средство самоприкрытия, и это самоприкры­тие служит, среди прочих целей, сохранению своеобразной вла­сти над непосвященным77.

Ф. Понсонби, давая совет королю Норвегии, придер­живался той же теории:

Однажды вечером король Хаакон рассказал мне о своих зат­руднениях из-за республиканских наклонностей оппозиции и о том, каким осторожным он вынужден быть во всем что делает и

77Cooley Ch. Op. cit. P 351

говорит. В частности, он намеревался как можно больше выхо­дить в народ и полагал, что его популярность возрастет, если он и королева Меуд вместо автомобиля будут пользоваться трамва­ями.

Я откровенно отвечал ему как думал, что это было бы боль­шой ошибкой, поскольку панибратство порождает лишь сни­сходительное пренебрежение. Как морской офицер, король дол­жен бы знать, что капитан корабля никогда не ел вместе с дру­гими офицерами, но держался в гордом отдалении. И это конеч­но же для того, чтобы пресечь всякую фамильярность в обраще­нии с ними. Я посоветовал королю подняться на пьедестал и там оставаться. Тогда он мог бы при случае сходить с него без всякого вреда для своего достоинства. Народ не хочет короля, которого можно запросто похлопать по плечу, — он хочет чего-то возвышенно-неопределенного, вроде дельфийского оракула. Монархия в действительности всегда результат творческого во­ображения рядовых людей. Каждый человек любит иногда по­мечтать, что бы он сделал, если б был королем. Люди вкладыва­ют в фигуру монарха все мыслимые добродетели и таланты. По­этому они обречены на разочарование, если видят его ходящим по улицам подобно самому обыкновенному человеку78.

Логически крайний вывод, подразумеваемый теорией такого рода (независимо от ее фактической правильности или неправильности), требует совсем запретить аудитории смотреть на исполнителя, и временами, когда тот притя­зал на божественные качества и способности, это логичес­кое умозаключение, по-видимому, становилось руковод­ством к действию.

Несомненно, что в деле сохранения социальной дистан­ции аудитория сама часто будет сотрудничать с исполни­телем, соблюдая правила вежливости, чтя и уважая сак­ральную цельность и честь, приписываемую исполнителю обществом. У Г. Зиммеля можно прочитать об этом следу­ющее:

Действовать таким образом значит следовать чувству (кото­рое возникает и в других случаях), что вокруг каждого челове­ческого существа имеется некая идеальная сфера. Несмотря на то что она разнится по своей протяженности в различных на­правлениях и соответственно изменяется в зависимости от лица, с кем действующий индивид поддерживает отношения, она обла­дает одним неизменным свойством — в эту сферу нельзя вторг­нуться, не разрушив тем самым личного достоинства индивида.

78 Ponsonby F. Op. cit.

му общему телесному самочувствию»59. От нас ожидают известной бюрократизации духа, так чтобы на нас можно было положиться в получении совершенно одинакового по качеству исполнения в каждый назначенный момент вре­мени. По мнению Дж. Сантаяны, процесс социализации не только преобразует, но и закрепляет духовные состо­яния:

Выбирая и принимая радостное либо печальное выражение лица, мы определяем наш собственный суверенный характер. С этого момента, до тех пор пока длится магия этого акта самопо­знания, мы не просто живем, но действуем. Мы сочиняем и разы­грываем выбранный нами характер, надеваем на себя путы осмо­трительности, обороняем и идеализируем наши страсти, крас­норечиво воодушевляем самих себя быть такими, каковы мы те­перь: увлекающимися или презрительно бесстрастными, легко­мысленными или суровыми. Мы произносим монологи в абсо­лютной тишине (перед воображаемой аудиторией) и как можно изящнее кутаемся в мантию неотделимой от нас роли. Задрапи­рованные таким образом, мы жаждем оваций и одновременно надеемся исчезнуть со сцены при всеобщем молчании. Мы тщим­ся жить прекрасными чувствами, громко провозглашенными на­ми, точно так же как стараемся верить в заповеди исповедуемой нами религии. Чем больше наши трудности, тем больше наше рвение. Под нашими обнародованными принципами и клятвен­ными обещаниями мы вынуждены старательно укрывать от дру­гих все перепады наших настроений и переменчивость поведе­ния, и отнюдь не лицемерно, ибо обдуманные проявления наше­го характера более правдиво говорят о нашем Я, чем поток не­произвольных мечтаний. Очень возможно, что портрет, рисуе­мый таким образом и выдаваемый за наше истинное лицо, будет портретом в стиле монументального классицизма: с колоннами и занавесями, красивым ландшафтом на дальнем фоне, и пер­стом, указующим на земной шар или, по-гамлетовски, на череп бедного Йорика. Но если этот стиль естествен для нас и наше портретное искусство жизненно, то чем больше он преображает свою модель, тем более глубоким и правдивым искусством ста­новится. Грубые линии архаической скульптуры, едва намечен­ные в камне, могут выразить жизнь человеческого духа гораздо точнее унылых утренних выражений лица или случайных гри­мас. Каждый, кто верен собственному разуму, или горд служ­бой, или тревожится об исполнении своего долга так или иначе принимает трагическую маску. Он поручает ей представлять его

самого и передает ей почти все свое тщеславие. Будучи живым и подверженным, как все живое, размывающему потоку собст­венного существования, такой человек отформовал свою душу в идее и более с гордостью, чем с печалью возложил свою жизнь на алтарь Муз. Самопознание, подобно любому искусству или науке, переводит свое предметное содержание в новый матери­ал, материал идей, в котором оно теряет свои старые измерения и свое старое место. Совесть преобразует ваши животные при­вычки в акты верности и долга, и мы превращаемся в «лица» или маски60.

Благодаря социальной дисциплине, характерная маска может удерживаться на месте внутренними усилиями. Но, как подсказывает Симона де Бовуар, нам помогают сохра­нять принятую позу то скрытые, то демонстративные ак­сессуары наружной поддержки, носимые прямо «на теле»:

Даже если каждая женщина одевается по своим возможно­стям, во всех случаях речь идет об игре. Лукавство, искусное умение, изобретательность, как и вообще искусство, порожда­ются воображением. Не только эластичный пояс для чулок, бюст­гальтер, перекрашивание волос, макияж меняют фигуру и лицо женщины; даже самая скромная женщина, когда она элегантно одета, уже становится другой: она словно картина, статуя, акт­риса на сцене, это ее аналог, кто-то сходный с ней, некий субъект, созданный ею персонаж, но не она сама. Вот такое соединение с вымышленным объектом, чем-то, с ее точки зрения, очень до­стойным и совершенным, как герой романа, как живописный портрет или скульптурный бюст, доставляет ей удовольствие, поднимает в собственных глазах; она стремится раствориться в этом воображаемом образе, показаться в этом новом, ошелом­ляющем облике и почувствовать себя защищенной61.

ЛОЖНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Ранее было сказано, что аудитория способна ориенти­роваться в ситуации, принимая поданные в исполнении намеки на веру, трактуя эти знаки как свидетельство чего-то иного или большего чем знаковые средства выражения сами по себе. Если эта наклонность аудитории так воспри­нимать знаки ставит исполнителя в положение человека

69DurkheimE. The elementary forms of religious life / Translated by J. W. Swain. L. Allen &Unwin, 1926. P 272

60 Santayana G. Soliloquies in England and later soliloquies. L.: Constable, 1922.

61 BeauvoirS. de. The second sex / Translated by H.M. Parshley. L.:Cape, 1953. [Бовуар С. де. Второй пол. М : АО Издательская группа «Прогресс»; СПб : Алетейя, 1997. С. 603.].








Дата добавления: 2014-12-09; просмотров: 1169;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.025 сек.