Исполнения. Ложные представления

неправильно понятого и вынуждает его усиленно заботить­ся о выражении каждой мелочи, исполняемой перед нею, то и саму аудиторию эта тенденция знакового восприятия ставит в положение обманутой и обманувшейся, ибо край* не мало таких знаков, которые нельзя было бы использо­вать, чтобы подтвердить присутствие чего-то такого, чего в действительности там нет. И вообще, это малоинтересное, плоское мнение, будто многие исполнители имеют богатей­шие возможности и мотивы ложно представлять факты, и только стыд, вина или страх удерживают их от этого.

Как членам аудитории нам свойственно чувствовать, что то впечатление, которое стремится передать исполнитель» может быть истинным или ложным, искренним или под­дельным, обоснованным или «дутым». Это сомнение столь распространено, что, как было сказано, мы часто уделяем особое внимание тем характеристикам исполнения, кото­рыми не так-то легко манипулировать, и на этом пути об­ретаем возможность судить и о надежности более подат­ливых к лживым манипуляциям сигнальных знаков в ис­полнении. (Научно-полицейское расследование и проектив­ное тестирование — ярко выраженные случаи примене­ния этой тенденции.) И если мы, скрепя сердце, позволя­ем определенным статусным символам утверждать право исполнителя на данную трактовку, то мы же всегда гото­вы обрушиться на трещины в его символических доспе­хах, чтобы развенчать его притязания.

Когда думают о тех, кто представляет фальшивый пе­редний план исполнения или «просто» передний план, о тех, кто притворяется, надувает и обманывает, — то дума­ют о расхождении между насаждаемой видимостью и ре­альностью. Обычно помнят и о рискованном положении, в какое эти исполнители ставят себя, ибо в любой момент их спектакля может случиться событие, грубо противоре­чащее тому, что ими открыто заявлено, и на котором их поймают, следствием чего будет немедленное сиюминут­ное унижение, а иногда потеря репутации навсегда. Не­редко полагают, что честный исполнитель способен избе­жать этих ужасных возможностей, вытекающих из факта поимки flagrante delicto* в очевидном акте лживого пред-

* На месте преступления (лат.)

ставления. Таким здравомысленным воззрением и ограни­чивается аналитическая полезность наших соображений.

Иногда, когда задаются вопросом, правдиво или лживо насаждаемое впечатление, в действительности хотят спро­сить, уполномочен или нет исполнитель давать обсужда­емое представление, то есть фактическое исполнение само по себе не является здесь главным объектом нашего инте­реса. Когда кто-то открывает для себя, что его партнер, с кем у него были общие дела, обманщик и отъявленный мошенник, то тем самым он открывает, что партнер не имел права играть ту роль, какую играл, что он не был полноправным ответственным носителем соответствующе­го статуса. При этом, вполне вероятно, что исполнение об­манщика, вдобавок к тому, что оно лживо представляет его перед людьми, будет стараться сбить их с толку и в других отношениях, но часто такой маскарад разоблача­ется прежде, чем можно будет почувствовать какую-либо другую разницу между фальшивым и социально призна­ваемым, легитимным исполнением, которое обманщик под­делывает. Парадоксально, что чем удачнее исполнение об­манщика приближается к реальному образцу, тем сильнее это может нас напугать, ибо компетентное выступление кого-то, кто оказался надувалой, способно подорвать при­сущую человеку веру в существование определенной мо­ральной связи между авторитетностью законных социаль­но признанных полномочий на исполнение определенной роли и способностью играть ее. (Умелые имитаторы, с са­мого начала готовые признавать шутовскую несерьезность своих намерений, по-видимому, указывают один из путей, каким можно «проскочить» сквозь заградительную сеть таких общественных страхов.)

Однако само социальное определение обманного испол­нения ролей не отличается последовательностью. Напри­мер, считая непростительным преступлением против соци­альной коммуникации выдавать себя за кого-то из пред­ставителей «освященного» статуса (вроде врача или свя­щенника), люди гораздо меньше тревожатся, когда некто исполняет роль члена обесцененной, малозначительной, профанной статусной группы (типа бродяг или неквали­фицированных рабочих). На тот случай, когда какое-ни-

Исполнения. Ложные представления

будь разоблачение показывает, что некто сотрудничал с исполнителем более высокого статуса, чем этот человек по­зволял другим думать о себе, имеется хороший христиан­ский пример отзываться на это не враждой и злостью, а скорее радостным изумлением, смешанным с легким огор­чением. Мифология и современные популярные журналы полны романтическими историями, где злодей и благород­ный герой — оба морочат окружающих, и в последней гла­ве открывается, что в действительности злодей не принад­лежит по статусу к высшему классу, а герой к низшему.

Далее, мы можем сурово относиться к исполнителям (таким, как мошенники), которые сознательно представ­ляют в ложном свете каждый факт своей жизни, но в то же время мы способны испытывать некоторое сочувствие к тем, кто имеет лишь один роковой изъян и вместо при­знания своей вины и честной попытки ее загладить пыта­ется скрыть, кто он (она) теперь на самом деле: бывший заключенный, потерявшая девственность, эпилептик, расо-во нечистый и т. п. И еще, людям свойственно проводить различие между обманным исполнением роли именно этим конкретным индивидом, когда пороки исполнения обыч­но ощущаются ими как нечто совершенно непроститель­ное, и обманным исполнением роли просто представите­лем некоей социальной категории, когда люди негодуют на это гораздо слабее. В обществе также по-разному отно­сятся, с одной стороны, к тем, кто ложно представляет се­бя людям, чтобы протолкнуть то, в чем, по общему мне­нию, просто состоит интерес какого-то коллектива, или к тем, кто искажает свое представление шутки ради и слу­чайно, а с другой стороны, к тем, кто делает это ради лич­ной психологической или материальной выгоды.

Наконец, как имеются смысловые неясности в понятии статуса, точно так же существуют неясности и в понятии обманного исполнения ролей. Например, существует мно­жество статусов, причастность к которым явно не зависит от какого-то формального утверждения. Можно официаль­но установить обоснованность чьих-либо притязаний на статус дипломированного юриста, но притязания на ста­тус друга, истинно верующего или любителя музыки мож­но лишь более или менее поддержать или оспорить. Там,

где стандарты компетентности не объективны и где чест­ные практикующие специалисты коллективно не органи­зованы для защиты своих полномочий, некоторые люди могут самозванно величать себя экспертами, а наказать их можно только насмешкой.

Все эти источники затруднений поучительно пояснить на примере переменчивости общественного отношения к злоупотреблениям ложным возрастным и половым стату­сом. Конечно, для пятнадцатилетнего подростка, который водит автомобиль или пьет в таверне, наказуемо выдавать себя за восемнадцатилетнего, но что касается женщины, то во многих социальных контекстах ее просто не поймут, если она не постарается «ложно представить» себя более молодой и сексуально привлекательной, чем она есть на самом деле. Когда в одном случае говорят о конкретной женщине, что в действительности она совсем не так хоро­шо сложена как выглядит, а в другом, что она в действи­тельности не врач, хотя выдает себя за такового, то это означает, что используются разные значения термина «дей­ствительность», или «реальность». Более того, изменения в чьем-то личном представительском переднем плане, ко­торые в одном году считаются вводящими в заблуждение, несколькими годами позже могут рассматриваться как чис­то декоративные, безобидно украшательские, и подобные разногласия можно найти в любое время между разными подгруппами нашего общества. К примеру, совсем недав­но закрашивание седины стало считаться приемлемым, хо­тя все еще имеются группы населения, для которых это непозволительная слабость⁶². Для новых иммигрантов счи­тается нормальным обманно изображать из себя коренных американцев по одежде и соблюдению внешних приличий, но по-прежнему сомнительными воспринимаются попыт­ки американизировать свое имя⁶³ или свой нос⁶⁴.

Попробуем подойти к пониманию ложных представле­ний, разыгрываемых перед окружающими, с иной точки зрения. Откровенную, глупую, или наглую ложь можно

⁶² Tintair // Fortune. 1951 .November. P. 102.

⁶³ Mencken H. L. The American language. N.Y.: Knopf, 1936. P. 474—525.

⁶⁴ Plastic surgery // Ebony. 1949 May, Macgregor F. C., Schaffner B. Screening patients for nasal plastic operations: Some sociological and psychiatric considerations // Psychosomatic Medicine. Vol. 12. P. 277—291.

Исполнения. Ложные представления

определить как случай, в котором имеются бесспорные до­казательства, что лгущий человек знает, что он врет, но упрямо продолжает свое. Например, некто твердит, будто он был в определенном месте в определенное время, а на самом деле этого наверняка не было. (Некоторые, но не все, виды исполнения ролей включают такие образчики лжи, однако, многие разновидности подобной лжи никак не связаны с исполнением ролей.) Уличенные в наглом вра­нье не только «теряют лицо» во время взаимодействия, но могут потерять его и навсегда, ибо многие аудитории смутно чувствуют, что человеку, который единожды сумел так беззастенчиво солгать, уже никогда нельзя доверять пол­ностью. Однако существует много видов «белой лжи», про­износимой докторами, отказывающимися от визита гостя­ми и т. п., чтобы поберечь нервы публике, которой лгут, и эти виды уклонений от правды не воспринимаются как нечто ужасное. (Такие разновидности лжи, предназначен­ные оберегать других, а не защищать себя, будут рассмот­рены ниже подробнее.) Кроме того, в обыденной жизни исполнитель обыкновенно имеет возможность целенаправ­ленно создавать почти любой вид ложных впечатлений без того, чтобы попасть в уязвимое положение явного лжеца. Технические приемы коммуникации, такие, как косвен­ные намеки, искусные двусмысленности и принципиаль­ные умолчания, позволяют дезинформатору получать вы­году от обманов, не опускаясь, в техническом смысле, до прямой лжи. Средства массовой информации имеют свой вариант таких приемов, демонстрируя нам, как рассчи­танными ракурсами съемок н монтажом вялый ручеек ка­кой-нибудь торжественной церемонии можно превратить в бурный поток всеобщего восторга⁶⁵.

Тонкие переходы от истины ко лжи и обескуражива­ющие трудности, причиняемые существованием этого кон­тинуума, получили некоторое официальное признание. В организациях, вроде фирм по торговле недвижимостью, разрабатываются формальные инструкции, уточняющие, когда и в какой мере сомнительные впечатления от прода-

⁶⁵ Хороший пример этого дан в описании прибытия генерала Макар-тура в Чикаго для участия в национальном съезде Республиканской партии в 1952 г. См.: Lang К. and G. The unique perspective of television and its effect: A pi­lot study // American Sociological Review Vol. 18. P. 3—12.

ваемых объектов можно подправить преувеличениями, не­договоренностями и умолчаниями⁶⁶. На подобных компро­миссах держится, по-видимому, и государственная служ­ба в Англии:

Правило здесь (в отношении «заявлений, которые предна­значены для публики или имеют вероятность опубликования») простое. Нельзя говорить ничего, что не соответствует истине. Но вовсе не обязательно, а иногда и не желательно, даже с точ­ки зрения общественных интересов, говорить всю истину, кро­ме того представляемые факты могут быть поданы в любом удоб­ном порядке. Удивительно, что способен сделать в этих преде­лах умелый оратор или составитель документов. Цинично, но с некоторой долей истины можно утверждать, что идеальный от­вет на щекотливый запрос в Палате Общин должен быть крат­ким, с виду исчерпывающим, при попытке опровержения дока­зуемым и точным в каждом слове, не дающим поводов для не­уклюжих «дополнений» и в то же время реально не раскрывать ничего важного⁶⁷.

Закон перечеркивает много обычных и привычных со­циальных тонкостей, вводя свои собственные. В американ­ском праве различаются: намерение, преступная халатность и точно определенная ответственность. Ложное представ­ление людям считается намеренным актом, кроме случа­ев, когда оно возникает следствие неумышленного слова или поступка, двусмысленного высказывания или ошибоч­ного буквального понимания какой-то истины, анонимно­сти или помех раскрытию анонимности⁶⁸. Степень наказу­емости анонимности исполнителя зависит от области жиз­ни, где ее используют: один стандарт принят, например, для рекламного бизнеса и другой для профессиональных консультантов-адвокатов. Далее, закон тяготеет к тому, что

Ложное представление, сделанное с искренней верой в его истинность, все же может быть оставлено без последствий, если оно вызвано недостатком внимания к разумному отбору фак­тов, к манере выражения, или отсутствием необходимой к вали-

⁶⁶ Hughes E .C. Study of a secular institution. The Chicago Real Estate Board / Unpublished Ph.D. dissertation. Department of Sociology. University of Chicago, 1928. P. 85.

⁶⁷ Dale H. E. Op.cit. P. 105.

⁶⁸ Prosser W. L. Handbook of the law of torts / Hornbook Series. St. Paul (Min.) West Publishing Co., 1941 P. 701—776

4-231

Исполнения. Ложные представления

фикации и компетентности, требуемой данным конкретным де­лом или профессией⁶⁹ и

...аргумент, что обвиняемый был лично не заинтересован, что он имел самые лучшие намерения и думал, что делает истцу благо, не освобождает от ответственности, если будет доказано, что фактически ответчик действовал с намерением ввести в заб­луждение»⁷⁰.

Если от преднамеренного обмана в исполнениях ролей и бесстыдной лжи обратиться к другим типам ложных представлений, то здравый смысл окажется еще менее на­дежной основой для различения истинных и ложных впе­чатлений. То, что десяток лет считалось шарлатанством в какой-то профессии, в следующем десятилетии иногда ста­новится приемлемым законным занятием⁷¹. Выясняется также, что виды деятельности, которые в одних аудито­риях данного общества воспринимаются как законные, в других считаются аферами.

Еще важнее то всем известное обстоятельство, что вряд ли найдутся какие-нибудь законные повседневные профес­сии или отношения, исполнители которых не прибегали бы к тайным практическим уловкам, несовместимым с предназначенными для других впечатлениями. Хотя кон­кретные исполнения и даже отдельные партии или рути­ны могут ставить исполнителя в положение человека, ко­торому нечего скрывать, в полном цикле его деятельности где-нибудь обязательно найдется нечто такое, с чем он не может работать открыто. Чем больше проблем и больше работающих элементов в сфере действия данной роли или отношения, тем больше, похоже, вероятность существова­ния таких тайных, скрываемых пунктов. Так, даже в хоро­шо налаженных браках следует ожидать, что каждый из партнеров может таить от другого секреты, относящиеся к финансовым делам, прошлому опыту, флирту в насто­ящем, потворству своим «дурным» или дорогостоящим при­вычкам, личным надеждам и тревогам, поведению детей, истинным мнениям о родственниках и общих друзьях и

⁶⁹ Prosser W. L. Handbook of the law of torts/ Hombook Series. St. Paul (Min): West Publishing Co.. 1941. P. 733.

⁷⁰ Ibid. P. 728.

⁷¹ McDowell H. D. Osteopathy: A study of a Semi-orthodox Healing Agency and the recruitment of its clientele / Unpublished Master's thesis Department of Sociology. University of Chicago, 1951.

т. д.⁷² При стратегически правильном распределении пунк­тов умолчания возможно поддерживать желанный status quo в отношениях, без необходимости строгого соблюде­ния всех признаков того, что вы состоите в браке, во всех жизненных перипетиях.

И, возможно, наиболее важно отметить, что ложное впе­чатление, поддерживаемое индивидом в какой-то одной из его рутинных партий способно стать угрозой отноше­нию или роли как целому, только частью которого явля­ется данная рутина, ибо позорное разоблачение даже в од­ной области деятельности индивида ставит под сомнение многие другие области, где ему может быть даже нечего скрывать. Подобно этому, даже если индивид должен скры­вать во время исполнения всего лишь один секрет и веро­ятность разоблачения реальна только при особом поворо­те событий или разговоров в ходе представления, — даже при этих условиях вполне возможно, что исполнитель бу­дет тревожиться за успех всего выступления.

В предыдущих разделах этой главы читателю были пред­ложены некоторые общие характеристики человеческого исполнения: деятельность, ориентированная на чисто рабо­чие задачи, тяготеет к превращению в деятельность, ори­ентированную на задачи коммуникации; передний план, который представляет определенную рутинную деятель­ность, по всей вероятности, подойдет также и для других, несколько отличающихся рутин и потому, наверно, не по­дойдет в полной мере ни к какой конкретной рутине; для поддержания рабочего согласия в исполнении необходим достаточный уровень самоконтроля; неизбежное акценти­рование одних фактов и сокрытие других создает идеали­зированное впечатление об исполнении; экспрессивная гар­мония поддерживается исполнителем больше заботой о не­допущении малых дисгармоний, чем о главной поставлен­ной цели данного исполнения, о которой, возможно, надо было бы заставить думать и аудиторию. Все эти общие ха­рактеристики исполнений можно рассматривать как огра­ничители взаимодействия, которые воздействуют на ин­дивида и преобразуют обыкновенные проявления его де­ятельности в театрализованные представления. Вместо про­стого выполнения своей задачи и вольного излияния чувств, индивид будет усиленно изображать процесс своей дея-

4*

И. Гофман. Представление себя другим...

Исполнения. Мистификации

тельности и передавать свои чувства окружающим в при­емлемой форме. В таком случае представление деятельно­сти перед другими будет, в общем, до некоторой степени отличаться от деятельности самой по себе и тем самым неизбежно подавать ее искаженно. И поскольку индивид будет вынужден опираться на знаковые средства, чтобы выстроить это свое представление своей деятельности, то создаваемый им образ, как бы он ни соответствовал фак­там, будет подвержен всем опасностям разрушения, свой­ственным впечатлениям.

Хотя можно и дальше придерживаться здравой идеи, что насаждаемые видимости могут быть развенчаны дис­сонирующей реальностью, часто нет причин полагать, будто факты, расходящиеся с насаждаемым впечатлением, яв­ляются более реальной реальностью, чем та реальность, которую они ставят под сомнение. Циничный взгляд с по­зиций обыденных исполнений может быть таким же одно­сторонним как и точка зрения самого исполнителя. Для многих социологических проблем, возможно, даже и не нужно решать, что более реально: то ли созидаемое в ис­полнении впечатление, то ли впечатление, от которого ис­полнитель пытается оградить публику. Принципиальное социологическое соображение (по меньшей мере, для этой работы) сводится попросту к тому, что впечатления, сози­даемые в обыденных представлениях, подвержены разру­шению. Социолог хочет знать, какого рода впечатления от реальности способны потрясти воспитанное впечатле­ние о реальности, а вопрос о том, что же такое реальность практически, можно оставить другим ученым. Для социо­лога интересен вопрос «Каким образом возможен подрыв доверия к данному впечатлению?» — и это совсем не то же самое что вопрос «Каким образом данное впечатление становится ложным?».

После всего сказанного, можно вернуться к пониманию того, что хотя представления, предлагаемые самозванца­ми и врунами, безнадежно лживы и этим отличаются от обычных представлений, обе разновидности похожи тем, что их исполнители должны заботиться о поддержании желаемого впечатления. Так, например, известно, что офи­циальные кодексы поведения британских государственных

служащих⁷³ и американских бейсбольных судей⁷⁴ обязы­вают их воздерживаться не только от незаконных «сде­лок», но и от невинных действий, могущих создать (лож­ное) впечатление, будто они вступили в такие сделки. Че­стный ли исполнитель рвется передать другим истину или бесчестный хочет внушить ложь — оба они должны поза­ботиться о живости и выразительности своих представле­ний, исключить из них все выражения, которые могли бы развенчать желанное впечатление, и быть осторожными, чтобы аудитория не приписывала их действиям непреду­смотренных смыслов⁷⁵. Поскольку существуют такие об­щие театральные условия, можно с пользой изучать со­вершенно фальшивые представления, чтобы понять свой­ства совершенно честных исполнений⁷⁶.

МИСТИФИКАЦИИ

В предыдущем изложении были описаны способы, ка­кими в индивидуальном исполнении выпячиваются одни вещи и прячутся другие. Если посмотреть на восприятие как на форму контакта и общения между людьми, тогда контроль над воспринимаемым есть контроль над завязан­ным контактом, а ограничение и регулирование содержа­ния показываемого есть также ограничение и регулирова-

⁷² Dressier D. What don't they tell each other // This Week. 1953 13 September.

⁷³ Dale H. £.Op.cit.P. 103.

74PtnelliB. Op. eft. P. 100.

⁷⁵ Следует упомянуть одно исключение из этого сходства поведения различных индивидов, хотя оно не в пользу честных исполнителей. Как сказано ранее, обычные законопослушные исполнения склонны преуве­личивать степень неповторимости конкретного исполнения рутинной партии. Напротив» полностью лживые исполнения могут усиленно выпя­чивать свою рутинность, чтобы усыпить подозрения.

⁷⁶ Есть еще один резон для особого внимания к вопиюще бесчестным исполнениям и их представительским передним планам. Когда узнаешь, что фальшивые телевизионные антенны продаются людям, которые не имеют приемников, пакеты экзотических дорожных ярлыков — людям, безвылазно сидящим дома, накладные спицы и ступицы — владельцам автомобилей с обычными колесами, то эти факты явно говорят о показ­ной, демонстрационно-выразительной функции предметов заведомо праг­матического назначения. При изучении реальных вещей, то есть лиц с реально действующими антеннами и телевизорами и т. д., во многих слу­чаях бывает трудно убедительно доказать показное назначение того, о чем заявляют как о спонтанном или практически необходимом действии.

И. Гофман. Представление себя другим...

Исполнения. Мистификации

ние контакта. Между информационными и ритуальными моментами существует некоторая связь. Неспособность ре­гулировать информацию, потребляемую аудиторией, вле­чет возможный распад проецируемого определения ситу­ации; неспособность регулировать контакты означает воз­можное разложение ритуальной дисциплины исполнителя. Широко распространено мнение, что ограничения на контакт, поддержание известной социальной дистанции между исполнителем и другими — это способ пробудить и поддерживать в публике некий благоговейный трепет, или как сказал Кеннет Берк, способ, которым аудиторию мож­но мистифицировать в отношении исполнителя. Иллю­страцией такого взгляда могут послужить рассуждения Ч. Кули:

Как долго человек сможет работать с другими людьми, пред­ставляя им ложную идею о себе, зависит от ряда обстоятельств. Как уже говорилось, сам человек может быть простым частным случаем без всякой определенной связи с общей идеей о нем — последняя является самостоятельным продуктом воображения. Работу воображения едва ли можно исключить там, где отсутст­вуют непосредственные контакты между лидерами и их после­дователями. Это частично объясняет, почему социальные авто­ритеты, особенно если они прикрывают внутреннюю личную сла­бость, всегда склонны окружать себя формальностями и искус­ственной таинственностью с целью предупредить фамильярно-панибратские отношения и тем дать шанс людскому воображе­нию для идеализации носителей авторитета... Военные, напри­мер, отчетливо понимают, что для поддержания дисциплины в армии и на флоте совершенно необходимы те формальные отно­шения, которые отделяют командира от подчиненного и потому помогают добиваться безоговорочного повиновения последнего. Точно так же, как отмечает профессор Росс в своей работе о «со­циальном контроле», светские люди используют манеры пре­имущественно как средство самоприкрытия, и это самоприкры­тие служит, среди прочих целей, сохранению своеобразной вла­сти над непосвященным⁷⁷.

Ф. Понсонби, давая совет королю Норвегии, придер­живался той же теории:

Однажды вечером король Хаакон рассказал мне о своих зат­руднениях из-за республиканских наклонностей оппозиции и о том, каким осторожным он вынужден быть во всем что делает и

⁷⁷Cooley Ch. Op. cit. P 351

говорит. В частности, он намеревался как можно больше выхо­дить в народ и полагал, что его популярность возрастет, если он и королева Меуд вместо автомобиля будут пользоваться трамва­ями.

Я откровенно отвечал ему как думал, что это было бы боль­шой ошибкой, поскольку панибратство порождает лишь сни­сходительное пренебрежение. Как морской офицер, король дол­жен бы знать, что капитан корабля никогда не ел вместе с дру­гими офицерами, но держался в гордом отдалении. И это конеч­но же для того, чтобы пресечь всякую фамильярность в обраще­нии с ними. Я посоветовал королю подняться на пьедестал и там оставаться. Тогда он мог бы при случае сходить с него без всякого вреда для своего достоинства. Народ не хочет короля, которого можно запросто похлопать по плечу, — он хочет чего-то возвышенно-неопределенного, вроде дельфийского оракула. Монархия в действительности всегда результат творческого во­ображения рядовых людей. Каждый человек любит иногда по­мечтать, что бы он сделал, если б был королем. Люди вкладыва­ют в фигуру монарха все мыслимые добродетели и таланты. По­этому они обречены на разочарование, если видят его ходящим по улицам подобно самому обыкновенному человеку⁷⁸.

Логически крайний вывод, подразумеваемый теорией такого рода (независимо от ее фактической правильности или неправильности), требует совсем запретить аудитории смотреть на исполнителя, и временами, когда тот притя­зал на божественные качества и способности, это логичес­кое умозаключение, по-видимому, становилось руковод­ством к действию.

Несомненно, что в деле сохранения социальной дистан­ции аудитория сама часто будет сотрудничать с исполни­телем, соблюдая правила вежливости, чтя и уважая сак­ральную цельность и честь, приписываемую исполнителю обществом. У Г. Зиммеля можно прочитать об этом следу­ющее:

Действовать таким образом значит следовать чувству (кото­рое возникает и в других случаях), что вокруг каждого челове­ческого существа имеется некая идеальная сфера. Несмотря на то что она разнится по своей протяженности в различных на­правлениях и соответственно изменяется в зависимости от лица, с кем действующий индивид поддерживает отношения, она обла­дает одним неизменным свойством — в эту сферу нельзя вторг­нуться, не разрушив тем самым личного достоинства индивида.

⁷⁸ Ponsonby F. Op. cit.

Сферу такого рода образует вокруг человека его “честь”. Язык очень тонко обозначает покушение на чью-нибудь честь выра­жением “зайти слишком далеко”: здесь радиус идеальной сфе­ры отмеряет, так сказать, пограничную дистанцию, нарушение которой другим лицом оскорбляет нашу честь⁷⁹.

Сходная мысль есть у Дюркгейма:

Человеческая личность — вещь священная. Никто не в пра­ве оскорблять ее или посягать на поставленные ею границы, хотя одновременно величайшим благом для нас является обще­ние с другими⁸⁰.

Отсюда надо сделать ясный вывод, вопреки подразуме­ваемым в рассуждениях Кули следствиям, что чувства из­вестной благоговейной сдержанности и дистанции точно так же испытываются людьми (пусть не с одинаковой си­лой) по отношению к исполнителям равного или низшего статуса, как и к исполнителям сверхобычного статуса.

Какова бы ни была функция этих чувств для самой ауди­тории, такие источники сдерживания ее реакций предо­ставляют исполнителю известное свободное пространство для построения нужного впечатления по собственному вы­бору и позволяют ему, ради собственного блага или блага аудитории, задействовать это впечатление как средство за­щиты или угрозы, которое было бы уничтожено слишком тесным знакомством публики с исполнителем.

Наконец, надо добавить, что тайны, которые аудито­рия не трогает из почтения к исполнителю, вероятнее все­го, могут сказаться пустяковыми либо серьезными тай­нами, но которыми он равно устыдился бы при возмож­ном разоблачении. В таком случае мы имеем в обороте, по выражению К. Рицлера, фальшивую социальную монету, на одной стороне которой благоговейное почтение, а на другой — стыд⁸¹. Аудитории чудится, будто за представ­лением стоят некие тайные загадки и силы, а исполнитель при этом чувствует, что его главные секреты ничтожны. Как показывают бесчисленные народные сказки и обря-

⁷⁹ The sociology of George Simmel / Transl. and ed by К. Н. Wolff Glencoe (III.): The Free Press, 1950. P. 321.

⁸⁰ Durkheim E. Sociology and Philosophy / Transl. by D. F. Pocock L : Cohen & West. 1953. P. 37

⁸¹ Rieiler К Comment on the social psychology of shame // American Journal of Sociology Vol. 48. P. 462 ff [стр.104]

ды посвящения (или ритуалы инициации), настоящий се­крет, скрываемый за таинственностью всех мистерий, со­стоит в том, что в действительности тайны нет, а реальная задача их исполнителей — помешать публике тоже по­нять это.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ И УЛОВКИ

В англо-американской культуре есть две с виду здраво-мысленные модели человеческой деятельности, с оглядкой на которые мы вырабатываем свои концепции поведения: исполнение реальное, искреннее, или честное; и исполне­ние фальшивое, которое монтируют для нас старательные фабрикаторы, будь то с расчетом на несерьезное воспри­ятие, как в работе актеров на сцене, или на серьезное, как в работе аферистов. Обычно реальные исполнения кажут­ся людям сложившимися стихийно как нецеленаправлен­ный, ненамеренный результат бессознательной реакции индивида на факты его ситуации. Спланированные же ис­полнения нередко воспринимаются старательно сплетен­ным нагромождением одних измышлений на другие, по­скольку нет никакой реальности, прямым откликом на ко­торую были бы данные элементы поведения. Теперь надо показать, что эти дихотомные концепции поведения явля­ются своего рода идеологией честных исполнителей, при­дающей силу разыгрываемому ими жизненному спектак­лю, но обедняющей его анализ.

Во-первых, сразу отметим, что многие люди искренне верят, будто привычно проецируемое ими определение си­туации и есть самая доподлинная реальность, В этой кни­ге не обсуждается вопрос о том, какую долю во всем насе-• лении составляют такие люди, в ней исследуется струк­турное отношение их искренности к характеру предлагае­мых ими исполнений. Если исполнение удалось, то его сви­детели в общем должны поверить, что исполнители были искренними. Это и есть структурное место искренности в драме событий. Исполнители могут быть искренними (или неискренними, но искренне убежденными в своей искрен­ности), но такого рода аффектированное отношение к ис­полняемой партии вовсе не обязательно для ее убедительно-

106

И. Гофман. Представление себя другим...

го исполнения. В жизни не так уж много французских поваров, которые действительно являются русскими шпи­онами, и, возможно, не так много женщин, исполняющих партию жены для одного мужчины и любовницы для дру­гого, но эти “дуплеты” в самом деле встречаются и во мно­гих случаях успешно удаются достаточно долго. Это наво­дит на мысль, что хотя люди обычно и являются тем, чем кажутся, такая видимость все же может быть подстроен­ной. Тогда, между видимостью и реальностью существует отношение статистическое, а не внутренне обоснованное или необходимое. Практически, при непредвиденных угро­зах исполнению и необходимости (подробнее о ней см. ни­же) поддерживать солидарность с собратьями-исполните­лями и сохранять некоторую дистанцию от зрителей, кос­ная неспособность исполнителя отойти от внутренне при­сущего ему видения реальности может временами подвер­гать опасности само исполнение. Некоторые исполнения достигают успеха при полной бесчестности исполнителя, другие вполне честно, но, вообще говоря, для исполнений ни одна из этих крайностей несущественна и, возможно, драматургически нежелательна.

Напрашивается вывод, что честное искреннее, серьез­ное исполнение менее прочно связано с миром надежности и солидности, чем можно было бы предположить с перво­го взгляда. И этот вывод получает подкрепление, если при­смотреться к тому, что обычно отделяет совершенно чест­ные, спонтанные исполнения от исполнений неспонтанных, полностью запланированных. Возьмем, к примеру, фено­мен сценической игры. Требуются большое умение, дол­гая тренировка и особая психология, чтобы стать хоро­шим актером на сцене. Но этот факт не должен заслонять от нас другой: почти каждый человек способен достаточно хорошо выучить сценарий, чтобы, выступив на сцене, дать доброжелательной публике некоторое ощущение реаль­ности того, что разыгрывается перед нею. Так происхо­дит, видимо, потому, что обыкновеннейшее общение меж­ду людьми само организовано как театральная сцена, бла­годаря обмену драматически взвинченными действиями, контрдействиями и заключительными репликами. Даже в руках неопытных исполнителей сценарии могут ожить, потому что сама жизнь похожа на драматическое пред-

Исполнения. Действительность и уловки

107

ставление. Конечно, весь мир все-таки не театр, но опре­делить чем именно он отличается от театра, нелегко.

Недавний опыт “психодрамы” как терапевтической тех­ники — пример еще одного сближения театра и жизни. В поставленных психиатрами сценках психодрамы пациен­ты не только более или менее успешно разыгрывают свои партии, но, делая это, вообще не пользуются никаким сце­нарием. Их собственное прошлое доступно им в форме, по­зволяющей инсценировать краткий повтор этого прошло­го. Очевидно, что партия, когда-то сыгранная честно и все­рьез, при позднейшем воспроизведении вынуждает испол­нителя выдумывать, как ее показать. Кроме того, партии, которые в прошлом играли перед ним значимые для него другие исполнители, по-видимому, тоже становятся до­ступными ему, позволяя исполнителю переключаться с ро­ли, изображающей его самого, каким он был когда-то, на роли других, какими они были для него. Эту способность при необходимости переключаться с роли на роль можно было предсказать заранее. Такое, очевидно, может сделать каждый, ибо учась исполнять партии в реальной жизни, он нащупывает свой собственный путь, не слишком осо­знанно используя начальное знакомство с рутинными пар­тиями других, к которым собирается адресоваться. И ког­да человек научается по-настоящему справляться с реаль­ной рутиной, он оказывается способным к этому отчасти благодаря “предварительной социализации”⁸², давно уже приучавшей него к реальности, которая только теперь ста­новится для него актуальной.

Когда индивид передвигается на новую позицию в обще­стве и получает новую роль к исполнению, ему, скорее всего, не растолковывают во всех подробностях как вести себя, и к тому же вначале факты новой ситуации не давят на него с достаточной силой, чтобы определять его поведе­ние автоматически, без дальнейших размышлений о нем. Обыкновенно индивиду подают лишь немногие реплики-подсказки, намеки и постановочные инструкции, предпо­лагая, что он уже имеет в своем репертуаре богатый набор элементов и фрагментов исполнений, которые потребуют-

⁸² Merlon R. К. Social theory and social structure Glencoe (III.): The Free Press.

1957. P. 265 ff.

108

И. Гофман. Представление себя другим...

ся в новой обстановке. Так, индивид может ясно представ­лять себе, как выглядят скромность, уважение или пра­ведное негодование, и способен, когда нужно, плутовать в игре этими образами. Возможно, при нужде он сумеет сыг­рать даже роль загипнотизированного субъекта⁸³ или со­вершившего преступление якобы в “навязчивом” состо­янии⁸⁴, опираясь на какие-то образцы такого поведения, с которыми он уже знаком.

Артистическое исполнение, или хорошо поставленная мошенническая игра, требует подробного сценария отно­сительно разговорного содержания данной рутинной пар­тии. Однако обширная часть этого исполнения, включая “непроизвольное самовыражение”, зачастую располагает очень бедными постановочными указаниями. Все предпо­лагают, что исполнитель-иллюзионист и так уже многое знает о том, как управлять своим голосом, лицом и телом, хотя он (как и любой человек, направляющий его дейст­вия), скорее всего, затруднится подробно и четко сформу­лировать эти свои знания. И в этом, конечно, мы все близ­ки к положению простого человека с улицы. Социализа­ция, возможно, и не требует очень уж подробного обуче­ния множеству специальных мелочей в исполнении каж­дой отдельной конкретной партии — для этого попросту не хватило бы ни времени, ни сил. Что, по-видимому, дей­ствительно требуется от индивида — это научиться обще­принятым способам выражения в достаточной мере, что­бы быть в состоянии “войти” и более или менее справить­ся с любой ролью, которая ему может выпасть в жизни. Признанные исполнения обыденной жизни отнюдь не “ра­зыгрываются” или не “ставятся” в том смысле, что испол­нитель заранее знает, что именно он собирается делать, и потом делает это только из-за ожидаемого результата. Осо­бенно “недоступным” обыкновенному исполнителю будет розыгрыш его непроизвольных самовыражений⁸⁵. Но как

⁸³ Этот взгляд на гипноз четко представлен в работе: Sarbin T. R. Contributions to role-taking theory I: Hypnotic behavior // Psychological Review Vol. 57. P. 255—270.

⁸⁴ Cressey D. R. The differential association theory and compulsive crimes // Journal of Criminal Law, Criminology and Police Science. Vol. 45 P 29—70

⁸⁵ Это понятие заимствовано из работы: Sarbin Т. R Role theory// Handbook of social psychology/ Ed. by G. Lindzey Cambridge: Addison—Wesley. 1954 Vol I P. 235—236.

Исполнения. Действительность и уловки

109

и в случае менее признанных обществом исполнителей, неспособность обыкновенного человека заранее выработать сценарий своих телодвижений и красноречивых взглядов вовсе не означает, что он не сумеет выразить себя с помо­щью этих инструментов в направлении, уже драматиче­ски проработанном и сформированном в его репертуаре действий. Короче, все мы действуем-играем лучше, чем знаем как делаем это.

Когда случается наблюдать по телевизору, как некий борец мнет, грубо швыряет и вяжет узлом своего против­ника, зритель вполне способен разглядеть, несмотря на старательное втирание ему очков, что борец просто разыг­рывает из себя (и знает это) “громилу” и что в другом мат­че ему могут поручить другую роль — роль симпатичного борца, которую он исполнит с равным блеском и сноров­кой. Но, вероятно, гораздо менее доступно массовому по­ниманию то, что хотя такие детали, как число и характер падений могут быть обговорены заранее, подробности ис­пользованных выразительных гримас и телодвижений идут не от сценария, а от моментальных требований соразмер­ного стиля, чувство которого безотчетно крепнет от эпизо­да к эпизоду почти без предварительного обдумывания.

Тому, кто хочет понять людей в Вест-Индии, которые изображают “лошадей” или одержимых “духом вуду”⁸⁶, будет поучительно узнать, что одержимый способен вос­производить точный образ вселившегося в него божества, благодаря накопленным при посещении культовых собра­ний знаниям и воспоминаниям в течение всей его предше­ствовавшей жизни”⁸⁷; что он в точности соблюдает прави­ла социальных отношений с теми, кто его наблюдает; что состояние одержимости наступает у него как раз в нуж­ный момент церемониального действа, и одержимый до того хорошо исполняет свои ритуальные обязательства, что способен участвовать в своеобразной коллективной сценке вместе с другими персонажами, одержимыми в это время иными духами. Но зная это, важно понимать, что такое контекстуальное выстраивание роли лошади и т. п. все же позволяет участникам культа верить, что одержимость —

⁸⁶ Milraux A. Dramatic elements in ritual possesions // Diogenes. Vol 11. P 18—36

⁸⁷ Ibid. P. 24.

по

И. Гофман. Представление себя другим...

явление реальное и что люди становятся одержимыми теми или иными духами совершенно стихийно, не имея ника­кой возможности их выбирать.

Наблюдая за совсем еще молоденькой американской девушкой из среднего класса, притворяющейся глупень­кой для ублажения самолюбия своего ухажера, прежде все­го замечают элементы обмана и хитрости в ее поведении. Но при этом подобно ей самой и ее парню, наблюдатели просто принимают как данность и далее никак не исполь­зуют факт, что эту сложную партию исполняет именно американская девушка из среднего класса. Тем самым здесь упускается из виду большая часть исполнения. Конечно, это общеизвестно, что разные социальные группировки по-разному выражают в своем поведении такие атрибуты, как возраст, пол, местность происхождения и проживания, классовый статус, и что каждый раз влияние этих про­стых качеств опосредствуется и конкретизируется слож­ной отличительной культурной конфигурацией принятых образцов поведения. Быть лицом данной категории зна­чит не просто обладать требуемыми качествами из числа вышеназванных, но и соблюдать определенные нормы по­ведения и внешнего вида, которые дополнительно к этим качествам предъявляет человеку его социальная группа. Бездумная легкость, с какой люди согласованно выдержи­вают такие нормативные рутины, отрицает не то, что ка­кое-то исполнение имело место, а лишь то, что участники сознавали его.

Статус, положение в обществе, социальное место — это не материальная вещь, которой надо овладеть и выста­вить напоказ. По сути это схема соответствующего зани­маемой позиции поведения — последовательного, идеали­зированного и четко выраженного. Это нечто, что должно быть реализовано, независимо от легкости или неуклюже­сти, осознанности или бессознательности, лживости или честности исполнения. Сказанное хорошо поясняет при­мер, взятый у Ж.-П. Сартра:

Возьмем обыкновенного официанта в кафе. Его движения бы­стры и решительны, пожалуй, немного чересчур точны, чересчур стремительны. Он подходит к постоянным клиентам чуть уско­ренным шагом. Он склоняется перед ними с преувеличенным усердием; его голос, его глаза выражают немного утрирован-

Исполнения. Действительность и уловки

111

ный интерес и внимание к приказаниям клиента. Наконец, он возвращается с заказом, каменной неподвижностью осанки под­ражая какому-то автомату и одновременно лавируя со своим подносом между столиками с отчаянностью канатоходца, вы­нужденный беспрестанно поддерживать неустойчивое, шаткое равновесие подноса легким движением руки и кисти. Все пове­дение официанта кажется нам какой-то игрой. Он весь уходит в цепную вязь своих движений, словно бы те были механически­ми деталями, подгоняемыми друг к другу. Его жесты и даже го­лос кажутся механическими. Он придает себе быстроту и без­душную скорость машины. Но во что же он играет? Нет надоб­ности долго наблюдать его перед тем как ответить: он играет в официанта в кафе. В этом нет ничего удивительного. Игра — это всегда своего рода разведка и исследование. Ребенок играет со своим телом, чтобы узнать его, ознакомиться с его составны­ми частями. Официант в кафе играет с условностями своего об­щественного положения, чтобы понять и освоить его. Эта обя­зательная дань игре в сущности не отличается от дани, нало­женной на всех торговцев товарами и услугами вообще. Их об­щественное положение делает их жизнь сплошь церемониаль­ной. Публика требует от них, чтобы и сами они понимали ее как некий церемониал: существует жизненная игра бакалейщика, портного, аукционера, которой они стараются убедить клиенту­ру, что являются всего лишь бакалейщиком, портным, аукцио­нером и никем больше. Мечтательный бакалейщик неприятен покупателю, потому что такой бакалейщик — не целиком бака­лейщик. Общество требует от него ограничить себя функцией бакалейщика, точно так же как солдат по команде “Смирно!” должен превратиться в солдата-вещь с прямо уставленным в пространство взглядом, который вообще ничего не видит, кото­рому больше и не положено видеть, так как устав, а не интерес переживаемого момента определяет ту точку, куда должен смот­реть солдат (смотреть “на десять шагов вперед!”). Поистине име­ется много предохранительных мер для удержания человека в тюрьме того положения, которое он занимает сегодня, словно бы люди живут в постоянном страхе, что он убежит из этой тюрьмы, внезапно сбросит постылые оковы и увильнет от обя­занностей своего общественного положения⁸⁸.

⁸⁸ Sartre J -Р Being and nothingness. L.: Methuen, 1957

ГЛАВА ВТОРАЯ КОМАНДЫ

Размышляя о сущности исполнения, легко сбиться на предположение, будто содержание представления себя дру­гим попросту является экспрессивным расширением лич­ных характеристик исполнителя, и далее рассматривать функцию каждого конкретного исполнения в этих лич­ных категориях. Такой взгляд ограничен и может затем­нить важные различия в функциональном значении того или иного исполнения для взаимодействия как целого.

Во-первых, часто случается, что данное исполнение слу­жит, главным образом, выражению характеристик испол­няемой задачи, а не характеристик исполнителя. Так, слу­жебный персонал, будь то в конкретной профессии, бюро­кратической организации, бизнесе или ремесле, обычно охотно оживляет свою манеру поведения выразительны­ми позами и телодвижениями, говорящими о профессио­нальном умении и честности, но, как бы много это поведе­ние ни сообщало о самих людях, часто его главная цель — утвердить в публике благоприятное мнение об их службе или о производимом продукте. Далее, нередко бывает, что личный передний план исполнителя разрабатывается не столько потому, что он позволяет ему представлять в же­ланном виде именно себя, сколько потому, что его внеш­ность и поведение могут быть полезны для выступления на более обширной сцене. В свете сказанного можно по­нять, почему сортировочное сито городской жизни отби­рает на должности секретарей по приему посетителей деву­шек с хорошо ухоженной внешностью и правильным про­изношением, ибо на этом месте они могут представлять передний план организации так же хорошо, как и самих себя.

Команды

ИЗ

Но важнее всего то, что обычно определение ситуации каким-то конкретным участником, есть неотъемлемая часть определения, созидаемого и поддерживаемого совместны­ми усилиями нескольких или многих участников. Напри­мер, в больнице два штатных терапевта могут потребовать от врача-стажера в качестве элемента его учебной практи­ки ежедневно просматривать графики состояния какого-нибудь пациента с изложением своего мнения по каждому их пункту. При этом стажер может не понять, что вынуж­денный спектакль его относительного невежества отчасти подстроен самим штатным персоналом, который тщатель­но изучает все эти графики заблаговременно. И уж тем более ему трудно догадаться, что такое впечатление о нем вдвойне усилено молчаливым соглашением местной коман­ды поручать разработку половины графиков одному штат­ному работнику, а второй половины — другому¹. Это рабо­та командой обеспечивает штатному персоналу хорошую возможность показать свой товар лицом (при условии, ко­нечно, что нужный специалист в нужный момент спосо­бен подменить другого в допросе стажера).

Более того, часто случается так, что каждому члену та­кой труппы или состава игроков для создания удовлетво­рительного общекомандного впечатления скорее всего надо будет выглядеть по-разному. Так, если в семейном доме устраивается официальный прием, то потребуется кто-то в униформе или ливрее в качестве участника рабочей ко­манды. Индивид, играющий эту роль, должен применить к себе социальное определение домашней прислуги. В то же время женщина в роли хозяйки дома вынуждена при­нять и поддерживать своим внешним видом и манерами социальное определение поведения персонажа, которому естественно и привычно пользоваться услугами челяди. Та­кой расклад в яркой форме автору пришлось наблюдать в островном отеле для туристов (который впредь будет на­зываться “Шетланд-отель”). Там общее впечатление о ка­честве обслуживания на уровне требований средних клас­сов было достигнуто управляющими благодаря удачному распределению ролей, где себе они взяли роли хозяина и

¹ Неопубликованное исследование автора о медицинском обслужива-

114

И. Гофман. Представление себя другим...

хозяйки дома из среднего класса, а своим наемницам отве­ли роль служанок-горничных, хотя в понятиях местной классовой структуры девушки, работавшие горничными, имели несколько более высокий статус, чем нанявшие их владельцы отеля. Когда постояльцев в нем не было, де­вушки мало считались с такой ерундой как статусные раз­личия между горничной и хозяйкой. Другой пример мож­но взять из семейной жизни средних классов. В американ­ском обществе, когда муж и жена появляются перед новы­ми друзьями на ознакомительной вечеринке, жена, веро­ятно, будет демонстрировать больше уважительного под­чинения воле и мнениям мужа, чем это обычно бывает на­едине с ним или при старых друзьях. Если она напускает на себя роль пассивно-почтительную, то ему можно при­нять роль властного мужа, и пока каждый член этой брач­ной пары играет свою особую роль, данная супружеская команда, как представительная единица, способна поддер­живать впечатление, которого ждут от нее новые аудито­рии. Еще один пример возьмем из области расового этике­та на Юге США. По Чарлзу Джонсону, когда поблизости нет других белых, негр может называть своего белого парт­нера-рабочего просто по имени, но когда подойдут другие белые, обращение “мистер” само собой восстановится². Эти­кет деловых отношений дает нам похожий пример:

В присутствии посторонних формально-деловой стиль обще­ния еще более важен. Вы можете весь день называть вашу сек­ретаршу “Мери” и вашего партнера “Джо”, нo когда в офис приходит чужой, вы обязаны обращаться к своим помощникам так, как должен бы по вашему ожиданию, обращаться к ним вежливый незнакомец: мисс или мистер. Вы можете иметь при­вычку шутить с телефонисткой, но шуткой надо пожертвовать, когда вы делаете вызов в пределах слышимости постороннего³.

Она [ваша секретарша] хочет, чтобы в присутствии незнако­мых ее называли мисс или миссис. Ей, по меньшей мере, не понравится, если ваше “Мери” спровоцирует кого-нибудь еще на фамильярное обращение с нею⁴.

В данной книге термин “исполнительная команда” или, короче, “команда” используется для обозначения любого

²Johnson Ch. Patterns of Negro segregation. N.Y.: Harper Bros., 1943 P. 137—138

³ Esquire Etiquette. Philadelphia: Lippincott, 1953 P. 6

⁴ Ibid P.15.

Команды

115

множества индивидов, сотрудничающих в жизненной по­становке какой-либо отдельно взятой рутинной партии.

До сих пор в этой работе основной точкой отсчета было индивидуальное исполнение, а в центре обсуждения были два уровня фактов: первый — индивид и его исполнение и второй — полный состав участников и взаимодействие как целое. Такого подхода, по-видимому, достаточно для изу­чения определенных видов и сторон взаимодействия. Все, что не укладывается в эти рамки, можно трактовать как разрешимое усложнение задачи. Так, сотрудничество меж­ду двумя исполнителями, каждый из которых был якобы целиком поглощен представлением перед другим своего собственного особого исполнения, возможно проанализи­ровать как некий тип тайного сговора или “понимания” без изменения базовой системы отсчета. Однако при ис­следовании конкретных социальных образований моногра­фическим методом сотрудническая деятельность некото­рых участников, судя по всему, слишком важна, чтобы рассматривать ее как простую вариацию прежней задачи. Независимо от того, выступают члены команды с похожи­ми индивидуальными представлениями или с непохожи­ми, но если эти исполнения вместе составляют одно целое, то возникает качественно новое командное впечатление, которое удобно толковать как самостоятельный факт, как факт третьего уровня, расположенного между уровнем ин­дивидуального исполнения и уровнем общего, суммарного взаимодействия всех участников. Можно даже сказать, что если специальный интерес исследователя сосредоточен на изучении управления впечатлениями, изучении возмож­ностей, возникающих в процессе внушения какого-то впе­чатления, и изучении методик реализации этих возмож­ностей, тогда команда и командное исполнение, вероятнее всего, будут наилучшим выбором в качестве основной точ­ки отсчета⁵. Отправляясь от нее, можно будет в рамках этих понятий освоить и такие ситуации, где взаимодейст-

⁵ Использование “команды” (в противоположность “исполнителю”) как базового понятия заимствовано у фон Ноймана, который проанализи­ровал бридж как игру между двумя игроками, каждый из которых в не­которых отношениях имеет две разные индивидуальности, чтобы вести игру (см.: Neumann J. von, Morgenstern O. The theory of games and economic behavior Princeton University Press, 1947. P. 53).

116

И. Гофман. Представление себя другим...

вуют только два лица, описав подобные ситуации как вза­имодействие двух команд, в котором каждая команда со­стоит только из одного члена. (Рассуждая логически, воз­можно даже утверждать, что предполагаемая аудитория, способная получить самое полное впечатление от особого случая социальной обстановки, где кроме нее нет других присутствующих — это аудитория, созерцающая команд­ное представление, в котором команда не имеет ни одного члена.)

Понятие команды позволяет нам размышлять о любых исполнениях, которые даются одним или более чем одним исполнителем, а также охватывает еще один особый слу­чай. Ранее говорилось, что исполнитель может быть за­хвачен и обманут своей собственной игрой и в этот момент верить, что насаждаемое им впечатление о реальности — это единственная и подлинная реальность. В таких случа­ях исполнитель становится своей собственной аудитори­ей, становится исполнителем и зрителем одного и того же спектакля. Предположительно он внутренне принимает или внедряет в свой мир нормы, которые пытается поддержи­вать в присутствии других, так что совесть требует от него играть как это принято в данном обществе. Вероятно, инди­виду в качестве исполнителя придется скрывать от самого себя в качестве собственной аудитории определенные дис­кредитирующие факты, которые он неизбежно узнает о своем исполнении. В обиходных понятиях это значит, что в исполнении обязательно найдутся вещи, о которых он знает или только что узнал, но в которых он не пожелает признаться самому себе. В жизни постоянно случается этот замысловатый маневр самообмана. Психоаналитики рас­полагают на этот счет прекрасными полевыми данными под рубриками “вытеснение” и “расщепление сознания”⁶.

⁶ Индивидуалистическое мышление склонно трактовать такие процессы как самообман и неискренность в качестве неких характерологических слабостей, рожденных в глубочайших тайниках личности данного инди­вида. Возможно, было бы лучше начинать анализ подобных процессов извне и потом углубляться во внутренний мир индивида, чем действовать в обратном порядке. Можно принять, что исходным пунктом для всего, что должно придти позднее, служит индивидуальный исполнитель, ут­верждающий некое определение ситуации перед аудиторией. Индивид ав­томатически становится неискренним, когда, сохраняя верность обяза­тельству поддерживать рабочий консенсус, он участвует в разных рути­нах или исполняет данную партию перед разными аудиториями. Самооб-

Команды

117

Возможно в этом кроется источник феномена, который ког­да-то был назван “самодистанцированием”, а именно про­цесса, в ходе которого человек начинает чувствовать от­чуждение от самого себя⁷.

Когда исполнитель ведет свою частную деятельность в соответствии с коллективными моральными нормами, он может ассоциировать эти нормы с какой-то референтной группой, тем самым создавая для своей деятельности не­кую отсутствующую в момент ее осуществления аудито­рию. Такая возможность побуждает нас рассмотреть еще одну. Индивид может частным образом придерживаться норм поведения, в которые он лично не верит, сохраняя эти нормы лишь из-за живого чувства соприсутствия не­видимой аудитории, которая накажет за отклонения от этих норм. Другими словами, индивид может или стать своей собственной аудиторией, или вообразить аудиторию присутствующей. (Во всем этом нельзя упускать из виду аналитическое различие между понятием команды и по­нятием индивидуального исполнителя.) Сказанное наво­дит на мысль, что и команда может ставить представле­ние для аудитории, во плоти не присутствующей. Так, в некоторых психиатрических больницах Америки невост­ребованным умершим пациентам могут быть устроены по­хороны на больничной земле по относительно полному об­ряду. И без сомнения, это помогает сохранить минималь­ные нормы цивилизованных отношений в обстановке, где убогие условия и общее безразличие общества действитель­но способны угрожать этим нормам. Во всяком случае, ког­да родственники не являются, больничный священник, больничный устроитель похорон и один-два других слу­жителя сами могут разыграть все похоронные роли и про­демонстрировать цивилизованное отношение к смерти ис­ключительно перед лицом мертвого пациента, при полном отсутствии публики.

Очевидно, что в силу самого факта принадлежности к команде между людьми, членами одной команды, возни-

ман можно рассматривать как некий результат вынужденного совмеще­ния в одном и том же человеке двух различных ролей: исполнителя и оценивающей аудитории.

⁷ Mannheim К. Essays on the sociology of culture. L.: Routledge & Kegan Paul. 1956 P. 209.

118

И. Гофман. Представление себя другим...

кает некая важная взаимосвязь. Можно выделить два ос­новных компонента этой взаимосвязи.

Во-первых, надо считаться с тем, что даже в разгар ко­мандного исполнения любой член команды способен под­вести общий спектакль или навредить ему своим неподхо­дящим поведением. Поэтому каждый участник команды вынужден полагаться на доброжелательное поведение сво­их соратников, а они, в свою очередь, вынуждены пола­гаться на него. Тогда волей-неволей устанавливается взаи­мозависимость, соединяющая друг с другом членов коман­ды. Если они, как это часто случается, имеют разные фор­мальные статусы и ранги в какой-то социальной организа­ции, то взаимозависимость, порождаемая членством в од­ной команде, по всей вероятности, перечеркнет сложив­шиеся структурные или социальные разделения в этой организации и тем обеспечит ей новый источник сплоче­ния. Там, где служебные и родословные статусы способст­вуют установлению внутренних перегородок в организа­ции, исполнительские команды могут действовать в об­ратном направлении, объединяя разделенное.

Во-вторых, очевиден вывод, что если члены одной ко­манды вынуждены сотрудничать в утверждении данного определения ситуации перед своей аудиторией, они едва ли смогут поддерживать соответствующее конкретное впе­чатление друг перед другом. Сообщники в деле поддержа­ния какой-то конкретной видимости, они вынуждены опре­делять друг друга как “посвященных”, как лиц, перед кем невозможно сохранить данный передний план действия. В таком случае, сочленов команды (прямо пропорционально частоте, с какой они действуют как одна команда, и коли­честву скрываемых элементов представления, попавших в зону их совместной посвященности) начинают связывать законы того, что можно бы назвать панибратством или фа­мильярностью. Среди участников команды права на па­нибратство (которое может выступать своеобразным ви­дом интимности в отношениях, но без теплоты) не требу­ют каких-то органичных, медленно развивающихся с тече­нием совместно проводимого времени личных чувств, а ско­рее предполагают некие формальные отношения, которые автоматически устанавливаются и распространяются, как только человек занимает место в команде.

Команды

119

Предполагая, что почти наверняка участников команды будут связывать друг с другом узы взаимной зависимости и взаимного панибратства, нельзя смешивать тип подобным образом сформированной группы с другими типами групп, такими, как неформальная группа или клика. Участник команды — это некто, от чьего драматургического сотруд­ничества при вынашивании коллективного определения си­туации зависят какие-то люди. Если даже он ставит себя вне рамок неформальных санкций и настаивает на отказе от данного спектакля или на придании ему какого-то осо­бого поворота, он тем не менее остается частью команды. Фактически, такой участник именно потому и является ча­стью команды, что он способен причинить другим подоб­ные неприятности. Так например, выскочка-обособленец на фабрике, ломающий норму производительности труда, трактуется все-таки как член команды, даже если его про­изводственная активность мешает другим рабочим созда­вать у окружающих определенное представление о том, что такое тяжелая каждодневная работа. Выскочку могут ста­рательно обходить в качестве объекта дружбы, но его не могут игнорировать в качестве угрозы командному опреде­лению ситуации. Подобно этому, на вечеринке вызывающе развязную и доступную девицу, другие присутствующие там девушки могут избегать, но в известных отношениях она остается частью их команды и не может не угрожать определению ситуации, которое они коллективно поддер­живают: девушка — труднодоступный сексуальный приз, ценная награда. Поэтому, хотя участники команды часто оказываются лицами, которые в порядке самозащиты не­формально соглашаются направлять свои усилия в опреде­ленное русло и, поступая так, образуют неформальную группу, но это неформальное соглашение не является кри­терием для определения понятия команды.

Члены неформальной клики (если использовать этот тер­мин для обозначения какого-то малого числа лиц, соеди­нившихся для приумножения в своем кругу неофициаль­ных удовольствий) также могут составлять команду, ибо очень вероятно, что им придется сотрудничать в деликат­ном сокрытии своей исключительности от некоторых не­членов клики, и в то же время снобистски выставлять эту исключительность перед другими. Существует, однако, важное различие между понятиями “команда” а “клика”.

120

И. Гофман. Представление себя другим...

В больших социальных образованиях, индивидов одного статусного уровня связывает факт, что они должны сотруд­ничать в поддержании определения ситуации по отноше­нию к тем, кто выше и кто ниже их. Отсюда множество людей, возможно, очень разных по существенным харак­теристикам, и, потому желающих сохранить социальную дистанцию между собой, вдруг обнаруживают себя в отно­шениях вынужденного панибратства, характерного для со-командников, занятых постановкой общего спектакля. Из-за этого малые клики нередко формируются не для того, чтобы продвигать интересы людей, вместе с которыми дан­ный индивид ставит жизненный спектакль, а скорее что­бы оберегать его от нежелательного отождествления с эти­ми людьми. Следовательно, клики зачастую функциони­руют, чтобы защитить индивида не от лиц других соци­альных рангов, но от лиц его собственного ранга. И хотя все члены одной клики могут иметь одинаковый статус­ный уровень, решающим, видимо, остается тот факт