94 страница

Авторы житий создают нормативные образы. Это не описания жизни героев, а сборники легендарных рассказов о деяниях во славу буддизма. Житийная литература Тибета впитывала и фольклорные мотивы, а ряд житийных сюжетов затем снова перешел в устную традицию и бытует и по сей день в виде сказочных повествований (например, история женитьбы Сронцзан Гампо на китайской принцессе).

В XIII—XIV вв. складывается биографическая литература. В жизнеописаниях Чапа Чойджи Сэнгэ (1109—1169), знаменитых писателей рода и школы сакьяпа (XII—XIII вв.) — Чаг-лоцзава Чойджэпала (1197—1264), Бутона, Сакья Соднам Джалцана (1312—1375) образы героев, как в житиях, идеализированы и статичны; развитие определяется только степенью постижения буддийской истины. Не исключено, что произведения этого жанра создавались под влиянием устных рассказов проповедников о своей жизни.

Своеобразное историко-литературное произведение «Пять сказаний» («Катан-дэнга») создал Уджан Линпа. Сочинение написано под влиянием «Летописи монастыря Самье» и наполнено преданиями о борьбе буддизма за гегемонию в Тибете. Оно повествует о богах и злых духах, о царях VIII—IX вв., покровителях буддизма, и т. п. Уджан Линпа выдает книгу (как и в случае со «Сказанием Падмы») за обнаруженное им древнее произведение, написанное самими героями. В этом чувствуется влияние распространенной в школе ньинмапа традиции «обнаружения» в кладах древних тантрических текстов. В то же время мотив находки давал автору «Сказания Падмы» и «Пяти сказаний» определенную свободу творчества. В разных версиях «Сказание Падмы» сохранило популярность до настоящего времени.

Следы влияния псевдоэпиграфических историко-литературных и агиографических произведений имеет и «Ясное зерцало царских родословных и истории буддизма» («Джалраб-Чойджун-салваи-мелон»), созданное не ранее середины XIV в. и не позднее XV в. Сочинение является «всеобщей» историей (так как начинает повествование с образования Вселенной) и историей буддизма. В нем большое место отводится деяниям бодхисаттвы Авалокитешвары в его воплощении в царе Сронцзан Гампо. В «Зерцале», во всяком случае в его наиболее историчной XVIII гл., автор ссылается на китайские исторические сочинения, знакомство с которыми сказалось в тенденции к обобщенному изложению важнейших событий и устранению деталей.

Повествовательно-дидактическая литература (апокрифы, поучения, наставления и т. д.) использовала сюжеты и мотивы канонических произведений, тибетских версий индийских сказочных сборников («Двадцать пять рассказов веталы», «Жизнь Викрамы», «Семьдесят рассказов попугая») и тибетского фольклора.

В XII—XIV вв. в школе кадампа появился сборник «Голубые книги Потобы» («Бебум-нгонпо»), состоящий из отдельных произведений, авторство которых приписано религиозным деятелям XI—XII вв. Первая часть — изложение поучений Потобы (1027—1105), прославившегося тем, что он включал в наставления образные рассказы, притчи и т. д. (такой прием часто использовали деятели кадампа). Сюжеты рассказов разнообразны, так как источниками

их были буддийские сутры (например, «Лалитавистара», «Карандавьюха-сутра» и т. д.), «Гирлянда джатак» древнеиндийского поэта Арья Шуры (до начала V в.). сборник джатак «Сутра о мудрости и глупости» («Дзанлундо»), составленный в VII в., тибегские версии индийских сказочных сборников и местный фольклор.

Иллюстрация:

Тибетские ксилографы

Первый ряд: «Ваджрачхедика»,
сочинения, входящего в тибетский буддийский канон «Канджур»;
второй и третий ряды: первые страницы сочинения Цзонхабы
«Путь восхождения к свету». Собрание Г. Шулемана

Особую популярность в Тибете, а затем несколько веков спустя и в Монголии получило дидактическое произведение Сакья-пандиты Кунга Джалцана «Мудрые речения» («Легшад»), написанные в виде стихотворных афоризмов.

К XIII—XIV вв. относятся первые дошедшие до нас произведения эпистолярного жанра, среди которых выделяются написанные образным языком послания Пагба-ламы, например послание в стихах хану Хубилаю (1260—1294), где изложена сущность буддийской доктрины и учения сакьяпа. Послания Пагба-ламы часто полемичны, так как в них отстаиваются политические (например, вассалитет Тибета по отношению к монголам) и религиозные взгляды этой школы.

Цзонхаба (1357—1419) и его ученики преподавали поклонение «другу добродетели», т. е. ламе как учителю. Деятельность Цзонхабы способствовала установлению ламаизма в его современной форме. Цзонхаба был крупным ученым, его авторитет помог победе новой ламаистской школы гелугпа (ее называют также «желтошапочная»), синтезировавшей учения других школ, что привело к триумфу гелугпа в XVII в., когда иерарх школы III Далай-лама получил с помощью монголов власть в стране. Взгляды Цзонхабы и его ближайших учеников Хайдуб Гэлэг Балсанпо (1385—1483), Джалцаб Дарма Риньчэна (1364—1432) на различные стороны буддизма позднее, после победы «желтых шапок», стали каноническими и в основном уже только толковались, а не редактировались. В XV—XVI вв. прекращается

переводческая деятельность и появляются схоластические и эксегетические религиозно-философские работы.

Творчество Цзонхабы и его учеников способствовало установлению норм языка религиозно-философских произведений, оказавшего большое влияние на литературный язык, все более отдалявшийся от разговорного и усложнявшийся по синтаксису.

Шаншун Чойван Дагба (1404—1469), ученик Цзонхабы, в 1438 г. написал на тибетском языке, сообразуясь с нормами древнеиндийской поэтики, буддийскую поэму «История Рамы» по мотивам «Рамаяны» о приключениях героев в лесу Дандака.

Развитие исторической литературы в XV в. ознаменовалось появлением «Голубых анналов» («Дэбтэр-нгонпо», 1476—1478). Ее автора — Гойлоцаву Шоннупала (1392—1481) признали позже «не имеющим равных среди историков». В «Голубых анналах» внимание уделено также роли мистического созерцания, хотя автор не забывает вопросов буддийской истории, догматики, логики и т. д. Язык достаточно прост и лишен риторической высокопарности. «Голубые анналы» оказали большое влияние на «Великую историю кадампа» («Кадам-чойджун-чэнпо», 1494) Лайчэн Кунга Джалцана, «Новую историю кадампа» («Кадам-сар-ньинги-чойджун-йидги-дзэджан», 1529) Соднам Дагба (1478—1554), «Историю буддизма» («Чайджун-капаи-гатон») Пабо Цзуглаг Прэнба (1503—1566).

В XV в. в среде гелугпа появился сборник «Книга драгоценных наставлений» («Кадам-ринпоче-легбам»), посвященный индийскому монаху Атише, который находился в Тибете в 1042—1054 гг., и его тибетскому ученику и сподвижнику Бром-тонпе (1004—1065). В сборник входят «Книга Отца» — комментарий Атиши (в форме беседы с учениками) к своей «Драгоценной гирлянде бодхисаттвы»; она составляет часть канона и действительно написана Атишей; три житейных биографии Атиши, авторство одной из которых приписано Бромтонпе; два сочинения о распространении буддийского учения в Индии и Тибете: «Книга Сына» — сборник 20 джатак о перерождениях Бром-тонпы, первого тибетца, удостоившегося этой чести; «Книга Кху» — сборник мелких сочинений, куда входят и 13 рассказов буддийской редакции одной из оригинальных тибетских версий распространенного индийского сюжета о так называемых рассказах попугаев.

В «Книге Отца» в форме беседы, которая появилась здесь едва ли не впервые в тибетской литературе, излагаются взгляды Атиши. Сборник джатак «Книга Сына» обрамляет беседа Атиши с учениками.

В XV—XVI вв. появляется все больше автобиографий, в которых по-прежнему сохраняется нормативный образ. Иногда автобиографии были «тайными» произведениями, они изучались по особому разрешению; в них описывались явления божеств, восприятие тайных тантрических доктрин, чудесные сновидения. Под влиянием требований гелугпа автобиографии включают списки или краткие биографии лиц, последним перерождением которых является автор или герой. Построение произведений и стиль изложения заметно усложняются, и в них проникает высокопарная риторичность, ранее свойственная восхвалениям.

Литература XIII—XVI вв., связанная с проникновением буддизма в разные сферы духовной и политической жизни, объективно помогала преодолению раздробленности страны, но вместе с тем буддизм сковывал собственно художественное начало в тибетской литературе. Человек характеризовался деяниями «на пути спасения от страданий» и действиями во славу буддизма, его образ был нормативен и идеален. Скупым было описание чувств, внутреннего мира действующих лиц; изображение пейзажа, внешности героя, как правило, тоже отсутствовало. Стилевые различия между жанрами оформлялись в тибетской литературе медленно, и она оставалась в художественном отношении в рамках средневековой традиции.

МОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Древнемонгольские племена — таежные охотники и кочевники-скотоводы с давних пор обитали в Центральной Азии и Южной Сибири в тесном соседстве с тюркскими, тунгусскими и другими племенами, близкими к ним по общественно-экономическому укладу и культуре. Среди степных кочевников (хунну и дунху китайских летописей) складываются феодальные отношения, формируются племенные союзы и раннегосударственные объединения. Первой была держава хунну (III в. до н. э. — I в. н. э.), языковая принадлежность которых остается дискуссионной. Ей наследовали государства сяньби (II—III вв.) и жужаней

(IV—VI вв.), выделившихся из племенной группы дунху, вероятно древнемонгольской. Монголоязычными были и кидане, ответвление сяньби; империя киданей (X—XII вв.), возникшая после более чем трехвекового господства в Центральной Азии тюркских народов (тукю — VI—VIII вв., уйгуров — VIII—IX вв. и кыргызов — IX в.), просуществовала практически почти до выхода на историческую арену собственно монголов (или монголов Трехречья, в XII в. обитавших в бассейне Онона, Керулена и Толы).

Религия древнемонгольских племен была шаманского типа, ими почитались обожествленные небо и земля, духи предков, священные горы и животные (в прошлом — родовые тотемы). В государстве киданей получил ограниченное распространение буддизм, возможно знакомый центральноазиатским народам и раньше. По китайским источникам известны фрагменты песен, а также генеалогических и эгногонических преданий древнемонгольских кочевников. Кидани уже имели богатую литературную традицию, однако судить о ней трудно, так как их письменность пока остается нерасшифрованной (есть предположение, что руническое письмо существовало у центрально-азиатских кочевников еще с эпохи хунну).

В конце XII — начале XIII в. в ходе объединительных войн один из монгольских князей — Тэмучин (Тэмуджин) Чингисхан, подчинил своей власти все крупные кочевые племена Центральной Азии (тайчжутов, кэрэитов, мэркитов, найманов и др.), заложив таким образом основу Великой монгольской империи.

Появление первого письменного произведения — «Сокровенного сказания» («Нууц товчо»), или «Тайной истории монголов» — относится к 1240 г., по мнению некоторых исследователей, к 1264 г. До этого времени среди монгольских племен бытовали только устные произведения, передававшиеся из рода в род, из поколения в поколение. Проследить создание и развитие образцов устного народного творчества затруднительно, можно только утверждать, что они существовали уже достаточно длительное время, прежде чем появилось первое письменное произведение монгольской литературы.

Некоторые из устных преданий нашли отражение в «Сокровенном сказании». Его создание было обусловлено объединением племен в феодальное государство под властью Чингисхана, завоевательными походами, приведшими к покорению многих земель, и образованием огромной Монгольской империи.

Монголы, бывшие до того бесписьменным народом, заимствовали письменность у покоренных соседей. Уйгурская система письма, использованная монголами, восходит к сирийскому алфавиту эстрангело, распространенному в Средней Азии. Существует легенда о том, как захваченный в плен найманский грамотей, уйгур по происхождению, Тата Тонга показал Чингисхану государственную печать, объяснил значение записей актов в тетрадях и был назначен обучать грамоте царевичей.

При Хубилае (1260—1294) возникает новая монгольская письменность. Тибетским ученым Лодой Джалцаном, известным под именем Пагба-ламы (1239—1280), было создано квадратное письмо, названное так потому, что буквы имели вид четырехугольника. Квадратное письмо должно было стать династическим, служащим государственной надобности, годным для передачи звуков не только монгольского, но и языков народов юаньской империи. Но оно не получило широкого распространения. Одновременно применялось и уйгурское письмо, реформированное ученым и переводчиком Чойджи Одсэром.

Самым ранним образцом воспринятой монголами письменности считается надпись на так называемом Чингисовом камне, в которой прославляется искусная стрельба из лука Исункэ, племянника Чингиса. Надпись датируется по-разному: от 1219 до 1225 г. Вероятно, уже в то время уйгурское письмо использовалось для ведения генеалогических записей. Возможно, эта же система письма была применена и при создании «Сокровенного сказания», известного ныне только в фонетической записи китайскими иероглифами, сделанной через столетия после его создания.

Впервые этот памятник стал известен европейской науке в 1866 г., когда появился русский перевод его сокращенной китайской версии, выполненный одним из крупнейших восто коведов XIX в. о. Палладием (П. И. Кафаровым), обнаружившим в Пекине рукопись «Сокровенного сказания» в копии, сделанной вскоре после 1368 г.

В «Сокровенном сказании» рисуются бытовые картины кочевой жизни монголов и ярко описываются бурные исторические события. «Сокровенное сказание» является первым образцом своеобразного литературного жанра, каким следует считать монгольские исторические летописи. В них хроникальное повествование сочетается с различными формами фольклора, в ткань рассказа о происшедших событиях включаются легенды, стихи, эпические песни, пословицы.

«Сокровенное сказание» состоит из трех частей. В первой кратко излагается родословная Чингисхана. Вторая часть, занимающая три

четверти всего сказания, посвящена рассказу о жизни и деятельности Чингиса как создателя Монгольского государства. В третьей кратко рассказывается о правлении второго хана монголов — Угэдэя, сына Чингисхана.

В каждой из трех частей, кроме рассказа об исторических фактах, есть стихотворные вставки и предания, которыми подкрепляется истолкование событий. Главная идея повествования — объединение племен и создание феодального государства Чингисхана. Чингисхан предстает перед нами как умный и хитрый предводитель, уступающий там, где это выгодно, щедрый, когда надо наградить верных сподвижников, вероломный и жестокий там, где это сулит ему победу. Генеалогическая часть повествования уводит в глубь веков, она начинается со сведений о единых для всех монголов легендарных предках — Бортэ Чино (Серый волк) и Хоо Марал (Каурая лань), в которых следует видеть родовые тотемы. От них-то и произошел род Борджигитов — «Алтан уруг» («Золотой род») — монгольских ханов. Отмечая возникавшие межродовые распри, автор приводит рассказ о мудрой матери и пяти сыновьях, научить которых единению она пытается, предложив им сломать по прутику, а затем по связке из пяти прутьев.

В дальнейшем рассказе о юности Тэмучина — будущего Чингисхана — «Сокровенное сказание» также пользуется преданиями и легендами. Оставшись в детстве сиротой — ему было девять лет, когда враждебные татары отравили его отца Есугэй-багатура, — Тэмучин узнал, что значит быть брошенным вассалами, преследуемым мстительными мэркитами и тайчжутами, захватившими его в плен, надевшими ему на шею тяжелую деревянную колодку-кангу. О трудных временах юности Чингиса было сложено несколько эпических песен. Но особенно много было создано песен о борьбе молодого Чингиса за ханскую власть и объединение под своей властью монгольских племен. «Сокровенное сказание» писалось, когда после смерти Чингиса прошло почти полтора десятка лет. По-видимому, анонимным автором были использованы песенно-эпические произведения и устные предания о Чингисхане.

В XIII в. были уже выработаны основы монгольского стихосложения. Наиболее древняя форма стиха — строфа, состоящая из двух строк, связанных аллитерацией первого слога и определенным ритмом. Таково, например, изречение, несколько раз повторяющееся в «Сокровенном сказании». Впервые оно встречается в словах Оэлун-уджин, матери Чингиса, указывавшей ему на то, что один он бессилен:

нет друзей [у тебя], кроме тени своей,
нет хлыста [у тебя], кроме конского хвоста.

Более совершенные формы эпических песен состоят из нескольких строф, причем строфа имеет по 6—7 строк, объединенных аллитерацией и заканчивающихся своеобразной кодой (добавочным стихом), составляющей последнюю строку строфы и неизменно повторяющейся в конце каждой строфы. В стихах наблюдаются также смысловые и лексические параллелизмы.

Образцом древнего стиха является «Похвальное слово» (магтал), обращенное Чингисом к своей армии. В этой песне рассказывается о кочевой повседневной жизни ханской ставки. В оригинале первая шестистрочная строфа имеет общую сквозную аллитерацию в начале строк; две последние строки составляют коду, повторяющуюся и после остальных шести- и семистрочных строф, где, однако, не всегда соблюдена сквозная аллитерация.

В снежную бурю и мелкий дождь,
В тот, что пронизывает до дрожи,
В дождь проливной и просто в дождь
Вокруг юрты моей с решетками
Стояла, меня не тревожа,
Сердце мое успокаивая.

Крепкая ночная стража моя
На благодатный престол возвела меня.

Всего в этом похвальном слове семь строф, но вторая половина песни несколько отличается от первой по своему построению — кода из двух строк превратилась в однострочную, строфы стали короче. И если в первой части показано, как охраняет стража ханские юрты, то во второй, — как она их защищает.

В рассказе о том, как Чингиса нарекли ханом, отражены феодальные отношения. Три нойона объявляют Чингису о своем намерении поставить его ханом над монголами и обещают при этом:

Когда ты станешь ханом, то мы,
Отправясь в походы передовыми,
Приведем тебе девушек и женщин,
Дворцы и юрты чужих народов,
Прекраснощеких жен и девиц,
Добрых, отменных статей лошадей —

Все заберем и тебе отдадим!

Феодальный хан обладал правом получать львиную долю военной добычи, если не всю. Это право хана, отмеченное в фольклоре, упоминается еще не раз в «Сокровенном сказании», например в рассказе о гневе Чингиса на сыновей, когда он узнал, что они, захватив добычу в Ургенче, не выдали ему полагавшейся доли. Право хана забирать половину охотничьей добычи

во время облавных охот, имевших большое значение в жизни монголов и организации снабжения монгольских войск, также отражено в этой клятве вассалов.

В «Сокровенном сказании» сохранились также свидетельства исторического характера, почти документальные записи. К ним относится, например, рассказ об организации войска, о наборе воинов и о военных назначениях; или рассказ о раздаче наград и выделении уделов, где указано точное число юрт, полученных сыновьями Чингиса. Наконец, в «Сокровенном сказании» сохранились фрагменты из «Великой Ясы» (законы, указы) Чингисхана.

Кроме «Сокровенного сказания», другие летописи XIII в. до нас не дошли, хотя они и существовали. Так, персидский летописец Рашид ад-Дин упоминает о сочинении под названием «Алтан дэбтэр» («Золотая книга»), которое послужило ему одним из источников при составлении его «Сборника летописей». Вероятно, и составитель «Сокровенного сказания» знал и читал «Алтан дэбтэр». Французский востоковед Поль Пелльо высказал предположение, что «Алтан дэбтэр» сохранился, возможно, в китайском пересказе в сочинении «Шэн-у цинь-чжэн-лу», составленном, по-видимому, во второй половине XIII в.

Кроме исторических сочинений, в тот же период были созданы и некоторые произведения эпической литературы, дошедшие в более поздних списках, — «Повесть о двух скакунах Чингисхана» («Хоёр дзагалын туджи»), сборник «Поучения Чингисхана» («Чингис-ийн билэг»), «Похвальное слово Чингиса девяти орлюкам» (орлюк — витязь, герой), «Сказание об Аргасун-хурчи» («Аргасун-хурч-ийн домог»), «Повесть о мудрой беседе мальчика-сироты с девятью орлюками» («Чингис-ийн есун орлюктэй унчин хубуний сэцэлсэн шастар») и др. «Повесть о двух скакунах Чингисхана» связана с монгольским кочевым бытом. Конь — первый друг и верный слуга, для которого всегда находятся добрые слова, а в эпическом произведении ему дается красивое имя. Так, весьма характерен рассказ о том, как два скакуна, обиженные невниманием Чингиса, ушли из ханского табуна в дальние края, отдохнули и отъелись на хорошей траве и вкусной воде. Вернувшись, они отличились во время охоты. С ними разговаривал Чингис, он вознаградил их, повязав им шелковую ленту на шею. Некоторые части «Повести о двух скакунах» написаны ритмической прозой; красочны описания пастбищ, любопытен рассказ о пенье и щебете различных птиц.

«Похвальное слово Чингиса девяти орлюкам» состоит из девяти равномерно построенных частей. В основу его, вероятно, были положены девять похвальных слов (магталов), в которых говорилось о норме взаимоотношений между ханом и его вассалами. Потом магталы были дополнены. В них используется буддийская фразеология. Основа же произведения восходит к XIII в.

В «Повести о мудрой беседе мальчика-сироты...», имеющей сказочную основу, мальчик-арат порицает орлюков за пьянство и безрассудство.

К XIII в. восходит и сборник поучений, приписываемых по традиции Чингису, но по существу восходящих к малым жанрам дидактического фольклора. «Поучения Чингисхана» дошли в рукописи XVIII в. Часть сборника состоит из кратких дидактических рассказов, многие из которых изложены в стихотворной форме. Несомненно, что часть рассказов относится к XIII в., а в некоторых случаях — и к XII в., когда у монголов существовали еще патриархально-родовые отношения. Архаический язык, крайняя лаконичность характерны для этих рассказов-поучений. В «Поучениях...» говорится о родовых связях, а также проводится мысль о ханском единовластии и его влиянии на жизнь монголов.

Трудно поймать лисицу на красивой скале,
Трудно поймать зайца под хорошим кустарником,
Трудно украсть скотину с хорошими поводьями, —
Но сытно простолюдину при хорошем хане!

В «Поучениях...» говорится, что араты, т. е. народ, должны быть покорными и не выступать против хана, иначе им грозит жестокая расправа:

Если хан будет нрав свой срывать на подданных,
То лишится своего народа!
Если простолюдин будет плохо вести себя с ханом,
То лишится черной своей головы!

Ряд поучений посвящен темам охоты и войны. Среди дидактических рассказов есть и поучения о вреде войны, однако особенно много указаний, как вести войну, как преследовать врага. Они даются в иносказательных образах. Беседуя с четырьмя сыновьями, Чингис спрашивает: в чем состоит наивысшее наслаждение и какой праздник лучше всего? В ответах трех сыновей отражены представления кочевого феодала, для которого высшее наслаждение — иметь тучные стада скота, богатые табуны коней, а лучший праздник — скачки и веселый пир после них. Только Угэдэй, третий сын Чингиса, сказал, что высшее наслаждение для правителя — управлять хорошо налаженным государством. Та же тема звучит и в словах Чингиса. В некоторых речах Чингис выступает

как идеальный феодал-правитель. В других его словах звучат и несколько иные ноты. «Нет, — сказал Чингис, — высшее наслаждение человека заключается в том, чтобы победить врагов, гнать их перед собою, отняв у них все, чем они владели, видеть дорогих им людей в слезах, ездить на их конях, сжимать в своих объятиях их дочерей и жен». В народном творчестве передан противоречивый образ Чингиса — это то правитель, пекущийся о благе государства, то завоеватель, наслаждающийся унижением врага.

После смерти Чингисхана сочинялись в честь его плачи. Один из таких плачей приводится почти во всех монгольских летописях. Его записи дошли до нас в материалах XVII в., но восходит он к XIII в. «Плач о Чингисе», сочинение которого приписывается сунитскому Килугэтэй-багатуру, — характерное произведение монгольской поэзии подобного типа.

Обернувшись крылом парящего ястреба,

ты отлетел, государь мой!

Неужели ты грузом стал повозки грохочущей,

государь мой?

Империя Чингиса и его ближайших преемников к XIV в. начала распадаться, появились отдельные государства монголов: Юани — в Китае, Ильханы — в Персии, Золотая Орда — на западе, Белая Орда — в Средней Азии. Основной областью, в которой создавались литературные произведения и переводились на монгольский язык, было государство, где правила династия Юань (1271—1368). Монгольские ханы, став императорами, перенесли столицу Китая в Дайду, или Ханбалык (соврем. Пекин), прежняя же столица — город Кара-Корум, находившийся в монгольских степях, стал местопребыванием наместника.

XIV век можно назвать юаньским этапом истории монгольской литературы. В это время были сильны иноземные влияния. Завоеватели столкнулись в Китае с высокоразвитой литературой, особенно сильным было воздействие буддийской традиции, шедшей через уйгуров и из Тибета. Еще в XIII в. началось проникновение буддизма в среду монгольской аристократии, которая больше не довольствовалась шаманством и тяготела к более развитой религии. При Юанях буддийские ламы стали заметными фигурами в жизни монгольского общества, появились монгольские переводы буддийской литературы. События XIII в. дали материал для создания эпопей, сказаний и историко-литературных произведений, продолжавших традиции «Сокровенного сказания».

Экспедицией А. Лекока в пещерах Турфана были обнаружены фрагменты еще двенадцати хроник XIV в. Подобно «Сокровенному сказанию» они записаны китайскими иероглифами на монгольском языке. Они были созданы в разных частях монгольских степей; известны имена составителей. В Западной Монголии хронику составил некий Самандашири, в центральных районах — Нэхэй и Ширамун, в Южной Монголии — Торгочар, Нагачу и др. Обращает внимание имя Самандашири, явно санскритского происхождения, он, по всей вероятности, был буддистом.

Переводы буддийских сочинений с тибетского и китайского имели познавательное значение и стали важным явлением художественной культуры монголов. Еще в XIII в. были переведены «Калила и Димна» — иранский вариант «Панчатантры», фрагменты китайской летописи «Зерцало всеобщее в кратком изложении» Чжу Си (XII в.), а также отрывки из «Исторических записок» историка Сыма Цяня (II—I вв. до н. э.). Найденные отрывки «Романа об Александре» показывают, что и это произведение было знакомо монголам. Переводы больших индийских поэтических произведений, например поэм Шантидевы, «Субхашитаратнанидхи» Сакья-пандиты и др., особенно повлияли на стиль монгольской литературы. В монгольской поэзии, связанной с буддизмом, утвердилась четырехстрочная строфа, а названия для стихотворения — шулэг — и для строфы — бадаг — являются заимствованием из санскрита.

Переводы XIV в. дошли в большинстве случаев в обработке XVII в., однако есть образцы, восходящие непосредственно к XIV в., сохранившиеся в пещерах Турфана, например фрагмент перевода поэмы Шантидевы «Бодхичарьяватара» («Путь восхождения к свету»). В XI в. поэма была переведена на тибетский язык. Перевод с перевода, бывший обычным явлением и для буддийской литературы в Монголии, был выполнен Чойджи Одсэром (XIII—XIV вв.), уйгуром по происхождению. Ему принадлежит также грамматическое сочинение «Джирухэну толта» («Оправа сердца»), дошедшее в тщательной переработке XVII в. Перевод поэмы Шантидевы был обработан в XVII в., однако найденный фрагмент X главы в рукописи XIV в. позволяет судить о мастерстве самого Чойджи Одсэра. В этом фрагменте содержится 40 шлок (двустиший) и прозаический комментарий к ним. Тема поэмы — наставление, как вести себя по пути достижения состояния бодхисаттвы, как следует поступать, чтобы принести пользу всем живым существам и тем заслужить подобающее перерождение.

Из собственно монгольских произведений XIV в. дошло немного, например «Плач Тогон Тэмура» («Тогон Тэмур-ханы гэмшил»),

считающийся образцом лирического стихотворения. Оно приписывается Тогон Тэмуру (1328—1368), последнему императору династии Юань, о котором сохранились сведения как о книжнике и любителе поэзии. Стихотворение было создано, когда под напором народного восстания монголы были вынуждены покинуть Китай и оставить «прекрасный Дайду». Текст «Оплакивания своей судьбы», или «Плача Тогон Тэмура», содержится во всех пяти летописях XVII в. и в некоторых летописях XVIII в. в различных вариантах, наиболее совершенным по форме из которых следует считать содержащийся в летописи «Драгоценный свод» («Эрдэн-ийн тобчи», 1673) ордосского летописца Саган Сэцэна.

В «Плаче Тогон Тэмура» уже видна индивидуальность поэта, в поэзию входят новые образы, понятия, переживания. Так, в «Плаче о Чингисе» (XIII в.) скорбь выражена в образах, отражающих жизнь и представления кочевника-шаманиста.

В «Плаче Тогон Тэмура» поэт использует эпитеты и образы, которые могли у него возникнуть в результате знакомства с буддийской и китайской поэзией.

Впервые появляется пейзаж: «Если сверху посмотришь утром в тумане...» — это, очевидно, влияние китайской поэзии. Буддийские образы и понятия тоже заметны в стихотворении.

XV—XVI века — период феодальной раздробленности. Монголы были изгнаны из Китая восставшим народом, шли многочисленные войны между феодалами, между монголами и ойратами, ханский престол переходил из рук в руки, и в условиях кочевого быта и войн трудно было хранить рукописи. Монголы вернулись в свои кочевья. Городская жизнь пришла в упадок. Вероятно, и в эти времена сказители слагали улигеры, песни о героях и распевали их в юртах феодалов, но нет уверенности в том, что то или иное сказание было создано именно в бурные столетия междоусобиц, хотя существование подобного рода произведений доказывается появлением во второй половине XVI в. «Краткой истории Убаши-хунтайджи» («Убаши-хунтайдж-ийн туджи»), героической песни о стойкости и храбрости, чья принадлежность к XVI в. достоверна.