СОЦИОЛОГИЯ 53 страница

Наступило глухое молчание. Присутствующие лишь переглядывались, растерянность рисовалась на всех лицах.

- Как же вы выстояли? - спросил канцлер, не скрывая недоверия.

Услышав эти слова, Скшетуский вскинул голову, словно новые обретя силы, горделивое выражение сверкнуло на его лице, и он ответил с неожиданной силой в голосе:

- Двадцать отбитых штурмов, шестнадцать выигранных сражений в поле, семьдесят пять вылазок...

И снова настало молчанье.

Внезапно король расправил плечи и встряхнул париком, словно лев гривой; на желтоватом его лице проступил румянец, глаза блеснули.

- О господи! - вскричал он. - Довольно с меня этих советов, этого топтанья на месте - нечего больше медлить! Есть хан или нету, собралось или не собралось ополченье - хватит, клянусь богом! Сегодня же идем на Збараж!

- На Збараж! На Збараж! - повторило несколько решительных голосов.

Лицо прибывшего просияло, как ясная зорька.

- Милостивый король, государь мой! - сказал он. - С тобою на жизнь и на смерть!..

От этих слов как воск растаяло благородное монаршье сердце, и, не гнушаясь отталкивающим обличьем рыцаря, он обхватил его голову обеими руками и молвил:

- Ты мне милее иных, что в атласах. Господи! За меньшие заслуги некоторые получают староства... Знай, подвиг твой не останется без награды. И не спорь! Я должник твой!

И остальные вслед за королем тотчас начали восклицать:

- Не было еще рыцаря доблестней!

- Этому и среди збаражских не найдется равных!

- Славу бессмертную ты стяжал!

- Как же меж татар и казаков сумел пробраться?..

- В болотах прятался, в камышах, лесом шел... блуждал... без еды...

- Накормить его! - крикнул король.

- Накормить! - повторили прочие.

- Одеть его!

- Завтра получишь коня и платье, - сказал король. - Ни в чем не будет тебе недостатка.

Следуя примеру короля, все наперебой принялись превозносить рыцаря. Снова на него посыпались вопросы, на которые он отвечал с превеликим трудом, потому что все большую чувствовал слабость и едва не терял сознания. Принесли еду; в ту же минуту вошел ксендз Цецишовский, королевский духовник.

Вельможи расступились: ксендз был премного учен, уважаем, и слово его для короля значило едва ли не больше, чем слово канцлера, а с амвона, бывало, он таких вещей касался, о которых и на сейме осмеливался говорить не всякий. Его тотчас обступили со всех сторон и стали рассказывать, что из Збаража пришел рыцарь, что князь, несмотря на лишенья и голод, продолжает еще громить хана, пребывающего там собственною персоной, и Хмельницкого, который за весь минувший год не потерял столько людей, сколько в збаражскую осаду, наконец, что король желает идти на выручку осажденным, даже если ему со всем войском суждено погибнуть.

Ксендз молча слушал, беззвучно шевеля губами, и поминутно обращал взор на изможденного рыцаря, который меж тем занялся едою; король повелел ему не смущаться своим присутствием и еще приглядывал сам, чтобы тот ел хорошенько, да время от времени отпивал за его здоровье глоток из небольшого серебряного кубка.

- А как зовется сей рыцарь? - спросил наконец ксендз.

- Скшетуский.

- Не Ян ли?

- Ян.

- Поручик князя воеводы русского?

- Так точно.

Ксендз поднял к небесам морщинистое лицо и опять углубился в молитву, а потом промолвил:

- Восславим имя господа нашего, ибо неисповедимы пути, коими он ведет человека к покою и счастью. Аминь. Я этого рыцаря знаю.

Скшетуский, услыша эти слова, невольно обратил взгляд на ксендза, но лицо того, весь облик и голос были ему совершенно незнакомы.

- Стало быть, ты один из всего войска взялся пройти через вражеский лагерь? - спросил его ксендз.

- Передо мной пытался один благородный рыцарь, но погиб, - ответил Скшетуский.

- Тем больше твоя заслуга, раз после такого дерзнул пойти. Судя по виду твоему, страшный ты путь проделал. Господь оценил принесенную тобой жертву, тронут был молодостью и добродетелями твоими и не оставил своей защитой.

Внезапно ксендз обратился к Яну Казимиру.

- Милостивый король, - сказал он, - стало быть, ты тверд в своем решении идти князю воеводе русскому на помощь?

- Твоим молитвам, отче, - ответил король, - вверяю отечество, себя и войско, ибо знаю, что огромен риск, но нельзя позволить, чтобы князь-воевода смерть нашел в этой злосчастной крепости и с ним пали такие рыцари, как сей, что сидит перед нами.

- Господь пошлет нам викторию! - воскликнуло несколько голосов.

Ксендз воздел руки к небу, и в зале воцарилась тишина.

- Benedico vos, in nomine Patris et Filii, et Spiritis sancti*.

_______________

* Благословляю вас во имя отца, и сына, и святого духа (лат.).

- Аминь! - промолвил король.

- Аминь! - повторили остальные.

Спокойствие пришло на смену озабоченности, до этой минуты не сходившей с лица Яна Казимира, лишь глаза его светились необычайным блеском. Меж собравшимися затеялся негромкий разговор о предстоящем походе - многие еще сомневались, что король выступит немедля, - он же взял со стола шпагу и сделал знак Тизенгаузу, чтобы тот ее ему прицепил.

- Когда ваше королевское величество изволит выступить? - спросил канцлер.

- Бог дал погожую ночь, - ответил король, - кони не устанут. - И добавил, обращаясь к обозному стражнику: - Прикажи трубить поход, сударь.

Стражник не мешкая вышел из залы. Канцлер Оссолинский осмелился негромко заметить, что не все еще к походу готовы и что возы не отправить раньше наступления дня, но король, не задумываясь, ответил:

- Кому возы дороже отечества и монарха, тот пускай остается.

Зала начала пустеть. Всяк спешил к своей хоругви, чтобы людей "на ноги поднять" и снарядить в дорогу. В комнате остались лишь король, канцлер, ксендз да Тизенгауз со Скшетуским.

- Всемилостивейший государь, - сказал ксендз, - что мы хотели узнать от этого рыцаря, то узнали. Надобно ему дать покой - он едва на ногах держится. Позволь, я возьму его к себе на квартиру - там и переночует.

- Хорошо, отче, - ответил король, - справедливы твои слова. И пусть Тизенгауз с кем-нибудь его проводят, одному ему, боюсь, не дойти. Иди, иди, друг любезный, никто здесь более тебя не заслуживает отдыха. И помни, я твой должник. Скорей о себе, нежели о тебе позабуду!

Тизенгауз подхватил Скшетуского под руку, и они вышли. В сенях им встретился староста жечицкий, который поддержал пошатывающегося рыцаря с другой стороны; впереди шел ксендз, а перед ним слуга с фонарем. Но напрасно светил слуга: ночь была ясной, тихой и теплой. Большая луна, точно златой ковчег, плыла над Топоровом. С лагерного майдана доносился говор, скрип телег и голоса труб, играющих побудку. Вдалеке, перед костелом, облитым лунным светом, уже собирались солдаты - конные и пешие. В селе ржали лошади. К скрипу возов примешивалось звяканье цепей и глухое громыхание пушек - и гомон становился все громче.

- Уже выходят! - сказал ксендз.

- К Збаражу... на помощь... - прошептал Скшетуский.

И неизвестно, то ли от радости, то ли от тяжких трудов, а скорее ото всего вместе, ослаб совершенно, так что Тизенгауз и староста жечицкий почти тащили его на себе.

Между тем по дороге к дому ксендза они попали в толпу солдат, собирающихся перед костелом. Это были хоругви Сапеги и пехота Арцишевского. Еще не получившие приказа строиться, солдаты стояли в беспорядке, в иных местах сбиваясь в кучки, загораживая путь идущим.

- С дороги! С дороги! - восклицал ксендз.

- Это кому там уступать дорогу?

- Рыцарю из Збаража!

- Привет ему! Привет! - вскричало множество голосов.

Одни расступались немедля, другие, напротив, старались подойти поближе, желая поглядеть на героя. И смотрели с изумлением на изможденного оборванца, на страшное лицо, озаренное лунным светом, и, пораженные, шептали:

- Из Збаража, из Збаража...

С великим трудом довел ксендз Скшетуского до дома местного приходского священника. Там он приказал отмыть его от крови и грязи и уложить в хозяйскую постель, а сам поспешил к выступавшему в поход войску.

Скшетуский был в полубеспамятстве, но лихорадка не позволяла ему уснуть. Однако он не понимал уже, где находится и что с ним случилось. Слышал только говор, топот копыт, скрип возов, тяжелые шаги пехотинцев, крики солдат, голоса труб - все это сливалось в его ушах в неумолчный гул... "Войско идет", - пробормотал он про себя... Меж тем гул помалу стал отдаляться, ослабевать, затихать, рассеиваться, пока наконец тишина не объяла Топоров.

И чудилось Скшетускому, что он вместе со своим ложем летит в какую-то пропасть без дна...

Глава XXX

Спал он несколько дней кряду, но и после пробуждения не оставляла его злая лихоманка - долго еще бредил Скшетуский, поминал Збараж, старосту красноставского, князя, беседовал с паном Михалом и Заглобой, кричал: "Не туда!" - Лонгинусу Подбипятке - лишь о княжне не вспомнил ни разу. Видно, строжайший тот запрет, который он однажды и навсегда наложил на всякое о ней воспоминанье, не терял силы, даже когда болезнь его изнурила. Зато ему казалось, что он видит над собой щекастую физиономию Редзяна - будто воротилось то время, когда князь после староконстинтиновской битвы отправил его с хоругвями в Заслав громить разбойные шайки, и Редзян нежданно явился в хату, где он остановился на ночлег. Видение это путало его мысли: ему мерещилось, что время остановило свой бег и ничего с той поры не переменилось. Он снова у Хомора и спит в хате, а пробудившись, поведет хоругви в Тарнополь... Разбитый под Староконстантиновом Кривонос бежал к Хмельницкому... Редзян приехал из Гущи и сидит у его постели... Скшетускому хочется заговорить, хочется приказать слуге седлать лошадей, но нет мочи... И снова мелькает мысль, что не у Хомора он, что после того был уже Бар взят, - но тут опять тело пронзает боль и бедная его голова окутывается мраком. Ничего уже не знает он, ничего не видит. Однако минуту спустя из хаоса и кромешной тьмы новое проступает виденье: Збараж... осада... Значит, это не Хомор? А откуда же взялся Редзян? Сквозь прорезанные в ставнях сердечки в комнату пробивается пучок яркого света, и он отчетливо видит лицо слуги, исполненное сочувствия и заботы...

- Редзян! - вдруг восклицает Скшетуский.

- Ой, сударь вы мой! Наконец-то меня узнали! - кричит парень и припадает к ногам своего господина. - Я думал, никогда уже не проснетесь...

Настала тишина - только слуга тихо рыдал, обнимая хозяину ноги.

- Где я? - спрашивает Скшетуский.

- В Топорове... Ваша милость из Збаража к его величеству королю пришел... Слава богу! Слава богу!

- А где король?

- Повел войско на выручку князю-воеводе.

Опять наступило молчание. Слезы радости текли по лицу Редзяна; помолчав с минуту, он пробормотал голосом, прерывающимся от волненья:

- Довелось-таки вашу милость живым увидеть...

Потом встал и открыл ставню, а затем и окошко.

Свежий утренний воздух ворвался в комнату, а с ним и свет белого дня. Сей же час к Скшетускому полностью вернулось сознанье...

Редзян присел в ногах кровати...

- Так это я из Збаража вышел? - спросил рыцарь.

- Да, сударь мой... Никто не мог содеять того, что ваша милость содеял; только благодаря вашей милости король поспешил князю на помощь.

- Пан Подбипятка раньше меня пытался, да погиб...

- О господи! Пан Подбипятка погиб! А какой был щедрый да благонравный!.. Ух, аж дыханье сперло... Как же они такого силача перемочь сумели?

- Из луков его застрелили...

- А пан Володыёвский что и пан Заглоба?

- Живы-здоровы были, когда я уходил...

- Слава тебе господи! Лучше нет у вашей милости друзей, сударь... Только ксендз наказал помалкивать...

Редзян прикусил язык и на несколько времени погрузился в размышления. Работа мысли явственно отразилась на толстощеком его лице. Наконец он вновь заговорил:

- Ваша милость!..

- Чего тебе?

- А что же станется с пана Подбипятки богатством? Говорят, у него деревень и превсякого добра без счету... Ужель друзьям не отписал хоть какую малость - родных-то, я слыхал, у него нету?

Скшетуский ничего не ответил, и Редзян, смекнув, что вопрос хозяину не по нутру, перевел разговор на другое:

- Слава богу, что пан Заглоба и пан Володыёвский в добром здравии; я думал, они к татарам попались... Ужасть сколько мы вместе горя хлебнули... Да только ксендз говорить не велел... Эх, сударь вы мой, я уж думал, никогда больше их не увижу: нас орда так прижала, что ни взад, ни вперед...

- Погоди: выходит, ты был с паном Володыёвским и паном Заглобой? Они мне ничего не сказали.

- Так ведь они и сами не знали, погибнул я или жив остался...

- Где ж это вас орда настигла?

- А за Проскуровом, по дороге в Збараж. Мы, сударь мой, далече, за самым Ямполем побывали... Только ксендз Цецишовский рассказывать воспретил строжайше...

На короткое время настало молчание.

- Да вознаградит вас господь за добрые ваши намерения и старанья, промолвил Скшетуский, - зачем вы туда ездили, теперь мне понятно. Я и сам прежде вас побывал там... Да напрасно...

- Эх, сударь вы мой, кабы не ксендз этот... Он мне так сказал: я теперь с их королевским величеством в Збараж еду, а ты - это он мне наказывал - присматривай за хозяином, только не говори ни слова, а то еще отдаст богу душу.

Скшетуский так давно и бесповоротно расстался со всякой надеждой, что и эти слова Редзяна малейшей даже искорки в его сердце не заронили... Несколько времени он лежал недвижно, но потом возобновил расспросы:

- А ты откуда взялся, с каких пор при ксендзе Цецишовском состоишь и при войске?

- Меня пани Витовская, супруга каштеляна сандомирского, из Замостья сюда прислала - оповестить пана каштеляна, что в Топоров к нему прибудут... Отважная женщина, скажу я вам, сударь, беспременно желает при войске находиться, чтобы не разлучаться с паном каштеляном... Ну, я и приехал в Топоров, днем лишь вашей милости раньше. Пани Витовская, того и гляди, здесь будут... Со дня на день ждем... Только вот ведь беда: супруг-то ее с королем уехал!..

- Не пойму, как ты в Замостье мог оказаться, если с паном Володыёвским и паном Заглобой за Ямполь ездил? Почему же в Збараж не пришел с ними вместе?

- А вот почему, сударь: когда нас ордынцы настигать стали, иного способа не было, кроме как им двоим заступить путь чамбулу, я ж ускакал и прямо в Замостье.

- Счастье, что они не погибли, - сказал Скшетуский. - Но я о тебе лучше думал. Как же совесть тебе позволила их в беде кинуть?

- Эх, сударь, сударь, кабы нас только трое было, я б их ни в жизнь не покинул, у меня и так сердце на куски разрывалось, но ведь мы вчетвером ехали... Они, стало быть, на ордынцев напали, а мне сами приказали... спасать... Знать бы мне, что радость не убьет вашу милость... Мы-то за Ямполем... отыскали... Да вот ксендз...

Скшетуский уставился на слугу и заморгал глазами, будто только что пробудившись ото сна; вдруг, можно сказать, что-то в нем оборвалось: страшно побледнев, он сел на постели и громовым голосом вскрикнул:

- Кто с тобой был?

- Ваша милость! Эй, ваша милость! - закричал слуга, испугавшись перемены в лице рыцаря.

- Кто с тобой был? - кричал Скшетуский и, схвативши Редзяна за плечи, принялся трясти его, сам дрожа точно в лихорадке, однако железной хватки не ослабляя.

- Так уж и быть, скажу! - воскликнул Редзян. - Пусть ксендз делает со мной что хочет: барышня с нами была, а теперь она при пани Витовской.

Скшетуский оцепенел, веки его сомкнулись, и голова тяжело упала на подушки.

- Святый боже! - еще пуще завопил Редзян. - Того и гляди, дух испустит! Черт побери, что ж я наделал!.. Лучше б помалкивал. Ваша милость, сударь наидражайший, ради бога, скажите словечко... Царица небесная! Правильно заказывал ксендз... Ваша милость! Эй, ваша милость!..

- Ничего! - проговорил наконец Скшетуский. - Где она?

- Слава тебе господи, ожил... Лучше уж я ничего говорить не стану. При супруге каштеляна сандомирского она... Вскорости здесь будут... Слава богу!.. Только б ваша милость не помер... Вот-вот приедут... Мы в Замостье пробрались. Тамошний ксендз барышню к пани Витовской пристроил... Так оно пристойней... Да и в войске безобразников немало... Богун-то ее уважил, а и здесь всяко могло случиться... Страх я намыкался, пока не догадался солдатам говорить: "Это родственница князя Иеремии!.." - тут уж они отступались... Да и в дороге я немало поиздержался...

Скшетуский лежал не шевелясь, но глаза его были открыты, обращены к потолку, и лицо имело серьезное выраженье - видно, он молился. Закончив же молитву, вскочил, сел на кровати и приказал:

- Неси платье и вели седлать лошадей!

- Куда ж это ваша милость ехать собрался?

- Платье давай быстрее!

- Вам еще невдомек, сударь мой, сколько у вашей милости теперь всякой одежды: и король надарил перед отъездом, и разные другие вельможи. Да три отменных лошадки стоят в конюшне. Мне б хоть одну такую!.. А вашей милости, сударь мой, лучше полежать да в себя прийти, силы-то ведь никакой нету.

- Я в порядке. В седле могу держаться. Поторопись бога ради.

- Да уж знаю, у вашей милости тело железное. Будь по-вашему! Только замолвите за меня перед ксендзом Цецишовским словечко... Вон, одежды лежат... Лучших и у армянских купцов не найти... Одевайтесь пока, а я скажу, чтобы принесли винной похлебки: ксендзов слуга должен был для меня приготовить.

С этими словами Редзян занялся завтраком, а Скшетуский стал торопливо облачаться в платье, полученное в дар от короля и придворных. Но то и дело заключал малого в объятья и прижимал к своей преисполненной чувств груди, а тот рассказывал ему все ab ovo: как Богуна, посеченного паном Михалом, но уже оправившегося, во Влодаве встретил и выведал все про княжну и получил пернач. Как потом отправились они с паном Михалом и паном Заглобой в валадынские овраги и, убивши ведьму и Черемиса, увезли княжну, наконец, их подстерегало множество опасностей, когда они от Бурляевых людей убегали.

- Бурляя пан Заглоба зарубил, - поспешил вставить Скшетуский.

- Вот уж кто воинственный муж, - заметил в ответ Редзян. - Мне такие еще не встречались - обыкновенно оно как бывает: один храбр, другой речист, третий пройдошлив, а у пана Заглобы все вместе соединилось. Но хуже всего, сударь мой, нам пришлось в лесах за Проскуровом, когда ордынцы за нами погнались. Пан Михал с паном Заглобой остались, чтобы их на себя отвлечь и задержать погоню, а я вбок и к Староконстантинову - Збараж, думаю, лучше обойти стороною: справившись с маленьким паном и паном Заглобой, они как раз к Збаражу за нами и поскачут. Уж не знаю, каким там способом господь в милосердье своем спас маленького пана и пана Заглобу... Я думал, их зарубят. Мы ж тем часом с барышней удирали между войском Хмельницкого, который от Староконстантинова шел, и Збаражем, куда понеслись татары.

- Не скоро они туда добрались, их пан Кушель потрепал изрядно. Да ты не тяни, рассказывай дальше!

- Кабы я знал! Но мне и невдомек было, вот мы и пробирались с барышней, как по ущелью, промежду татар и казаков. По счастью, край тамошний весь будто вымер, мы души живой не встречали ни в деревнях, ни в местечках, все, куда кто мог, от татар разбежались. Да я все равно помирал со страху: только бы, думаю, в лапы разбойникам не попасться, однако и сия чаша нас не миновала.

Скшетускнй даже одеваться перестал и спросил:

- Это как же?

- А вот так, сударь мой: наткнулись мы на казацкий разъезд, который вел Донец, брат той самой Горпыны, что барышню в яру укрывала. Одно счастье, я его хорошо знал - он меня при Богуне видел. Передал я ему от сестры поклон, показал Богунов пернач и разобъяснил все: что Богун меня, мол, за барышней посылал и теперь ждет подле Влодавы. А он, как Богунов приятель, знал, что сестра барышню стережет, оттого и поверил. Я думал, отпустит, да еще подкинет чего на дорогу, а он вдруг ко мне с такими словами: "Там, говорит, собирается ополченье, еще попадешься ляхам в руки; оставайся, говорит, со мною, вместе поедем к Хмельницкому, в лагере для девушки наилучшее место, гетман сам приглядит, чтобы в целости Богуна дождалась". Как он мне это сказал, я прямо обмер: ну, что на такое ответишь? Говорю, мол, Богун барышню ожидает, а я животом поклялся, что без промедления ее доставлю. А он мне на то: "Мы Богуна оповестим, а тебе туда ехать ни к чему, там ляхи". Стал я спорить, он на своем уперся и говорит вдруг: "Дивно мне, что ты боишься к казакам идти. Эй, а ты случаем не изменник?" Тут уж я смекнул, что другого пути нет, кроме как ночью удрать, раз он меня подозревать начал. Ох, и страх меня взял, сударь мой, семь потов прошибло. Стал я, однако, в дорогу приготовляться, но в ту ночь с отрядом королевских войск подоспел пан Пелка.

- Пан Пелка? - переспросил, задержав дыхание, Скшетуский.

- Он самый, сударь мой, тот, что погиб недавно, - память ему небесная! Непревзойден был в набегах - под носом у врага что хотел, то и делал. Не знаю, кто лучше его сможет водить разъезды - разве что пан Володыёвский. Так вот, нагрянул пан Пелка, от Донцова отряда живой души не оставил, а самого Донца скрутил и увез с собою. Недели две, как его к волам привязали и на кол - и поделом вражьему сыну! Но и с паном Пелкой я нахлебался немало - больно охоч был до нежного пола... Упокой, господи, его душу! Неужто, думаю, барышня, от казаков зла избежавши, от своих хуже потерпит... Благо догадался сказать пану Пелке, что она в сродстве с нашим князем. А он, надобно вашей милости знать, говоря о нашем князе, шапку, бывало, снимал и давно уже на службу к нему целил... С того часу он с барышней почтителен сделался и сопроводил нас прямо к его величеству королю в Замостье, а там ксендз Цецишовский (воистину святая душа, скажу я вам, сударь) взял нас под свою опеку и барышню определил ко двору пани Витовской.

Скшетуский вздохнул глубоко и бросился Редзяну на шею.

- Другом ты мне отныне будешь, братом, не слугой! - воскликнул он. Но теперь... едем скорее. Когда пани Витовская обещалась быть?

- Спустя неделю после меня - а я уже десять дней как приехал... Из них ваша милость восемь без памяти пролежал.

- Едем, едем, - повторил Скшетуский, - а то у меня сердце от радости разорвется.

Не успел он договорить, во дворе послышался конский топот и за окнами, застя свет, замаячили люди и лошади. Скшетуский различил сперва старого ксендза Цецишовского, а рядом с ним увидел исхудалые лица Заглобы, Володыёвского, Кушеля и других знакомых в окружении княжеских драгун в красном. Раздались веселые восклицанья, и в горницу следом за ксендзом гурьбой ввалились рыцари.

- Под Зборовом заключен мир, осада снята! - возгласил ксендз.

Но Скшетускому довольно было бросить взгляд на збаражских своих товарищей, чтобы самому обо всем догадаться. Мгновение спустя Заглоба и Володыёвский, распростерши объятия, бросились к нему, отталкивая друг друга.

- Нам сказали, что ты жив, - кричал Заглоба, - но тем отраднее видеть тебя в добром здравии и к тому же столь скоро! Мы намеренно приехали сюда за тобой... Ян! Ты и не представляешь, какую стяжал славу и какая тебя ждет награда!

- Король тебя отметил, - сказал ксендз, - но король королей его превзошел.

- Я уже все знаю, - ответил Скшетуский. - Награди вас господь! Редзян мне открылся.

- И ты не задохнулся от радости? Тем лучше! Vivat Скшетуский, vivat княжна! - воскликнул Заглоба. - Что, Ян! А мы тебе ни словечка, потому как не знали, жива она, нет ли. Но слуга твой молодец, в целости ее довез. Ох, vulpes astuta!* Князь ждет вас обоих... Ха! Мы к самому Ягорлыку за ней ездили. Я дьявольского монстра, что ее стерег, своею рукой зарубил... Двенадцать мальчонков припоздали малость, но ничего, вы свое наверстаете! Внучата у меня пойдут, любезные судари! Рассказывай, Редзян, неужто у тебя все сошло гладко? А мы с паном Михалом, представь, вдвоем целую орду сдержали! Я первый на чамбул бросился, так-то! Басурманы от нас только что не прятались под землю - да все без толку! Пан Михал тоже не оплошал... Где моя доченька? Давайте сюда мою девочку!

_______________

* хитрая лиса (лат.).

- Дай тебе бог удачи, Ян! Дай тебе бог удачи! - твердил маленький рыцарь, вновь бросаясь к Скшетускому в объятья.

- Да вознаградит вас господь за все, что вы для меня сделали. Мне слов не хватает. Жизнь моя, кровь - малая для вас плата! - ответил Скшетуский.

- Забудь об этом! - кричал Заглоба. - Мир заключен! Худой мир, конечно, да что поделать. Хорошо, хоть мы в этом заклятом Збараже не сидим больше. Теперь, судари любезные, поживем в покое. Это все нашими стараньями, и моими тоже. Да-да, когда бы Бурляй жив остался, не видать бы нам перемирья. А теперь можно и за свадебку. Нос кверху, Ян! Держись, дружище! Ни за что не догадаешься, какой тебе к свадьбе князь приготовил подарок! При случае расскажу, а пока... тысяча чертей! Где же моя дочурка? Давайте скорей сюда мою доченьку! Теперь ее Богуну не видать как своих ушей - разве что уши поперед головы отрежут! Где моя доченька дорогая?

- Я как раз собрался навстречу супруге каштеляна сандомирского - уже на коня садился, - сказал Скшетуский. - Едем скорее, едем, не то я с ума сойду.

- За мной, милостивые господа! Поехали с ним, нечего время терять! Живее!

- Пани Витовская, верно, уже неподалеку, - заметил ксендз.

- Едем! - подхватил Володыёвский.

Скшетуский был уже за дверью и вскочил в седло так легко, словно и не был только что прикован к одру болезни. Редзян, предпочитая не оставаться с ксендзом с глазу на глаз, следовал за хозяином неотступно. Володыёвский с Заглобой к ним присоединились, и вот уже друзья скакали во весь опор по топоровскому тракту, а за ними и вся толпа шляхтичей и драгуны в красном казалось, ветер подхватил и несет по дороге алые лепестки мака.

- Айда! - кричал Заглоба, колотя пятками лошадь.

Так проскакали они верст десять, покуда за поворотом тракта не увидели прямо перед собой вереницу возов и колясок, окруженных полсотней наряженных по-турецки выездных лакеев; несколько из них, заметя вооруженных всадников, стремглав бросились им навстречу - спрашивать, кто такие.

- Свои! Из королевского войска! - крикнул Заглоба. - А это кто едет?

- Супруга каштеляна сандомирского! - прозвучало в ответ.

Скшетуский от волнения так растерялся, что, сам не сознавая, что делает, сполз с лошади на землю и встал, пошатываясь, на краю дороги. Шапку он снял, по вискам его обильно струился пот; так стоял наш рыцарь на пороге счастья и... дрожал всем телом. Володыёвский тоже соскочил с кульбаки и поддержал ослабевшего друга.

Остальные, обнажив головы, остановились подле них на обочине; вереница возов и колясок меж тем приблизилась и, не задерживаясь, последовала дальше. Пани Витовскую сопровождало не менее пятнадцати разных дам, которые с удивлением взирали на рыцарей, не понимая, что означает появление на дороге вооруженного отряда.

Наконец в череде прочих показалась карета, пышностью ото всех отличающаяся; окошки ее были открыты, и рыцари увидели достойный лик седовласой дамы, а возле нее - прелестное личико княжны Курцевич.

- Доченька! - бросаясь к карете, вскричал Заглоба. - Доченька! Скшетуский с нами!.. Доченька!

С разных сторон понеслись крики: "Стой! Стой!" Сделалось общее замешательство. Между тем Кушель с Володыёвским вели, а верней, волокли Скшетуского к карете, он же, совершенно лишившись сил, казалось, сейчас упадет на землю. Голова его поникла на грудь; не в состоянии сделать ни шагу, он опустился у подножки кареты на колени.

Но уже в следующее мгновенье сильные и нежные руки княжны поддержали бессильно склонившуюся голову изнуренного рыцаря.

Заглоба же, видя недоумение пани Витовской, крикнул:

- Это герой Збаража, Ян Скшетуский! Тот, что сквозь вражеский стан пробился, спаситель войска, князя, всей Речи Посполитой! Да благословит их господь!

- Vivat! Vivant! Да здравствуют! - подхватила шляхта.

- Да здравствуют! - повторили княжеские драгуны, и громовое эхо прокатилось по топоровским полям.

- В Тарнополь! К князю! На свадьбу! - выкрикивал Заглоба. - Что, доченька? Конец твоим бедам!.. А Богуна - палачу и на плаху.

Ксендз Цецишовский стоял, возведя очи к небу, а уста его повторяли чудесные слова вдохновенного проповедника:

- "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью..."

Скшетуского усадили в карету рядом с княжной, и все двинулись в путь. День выдался дивный, погожий, поля и дубравы нежились под лучами солнца. В самых низинках и повыше, над перелогами, и еще выше, в воздушной голубизне, уже плавали там и сям серебристые нити паутины, к концу осени словно снегом покрывавшей тамошние поля. Великое спокойствие царило окрест, лишь лошади бодро пофыркивали на дороге.

- Пан Михал! - говорил между тем Заглоба, цепляя носком сапога стремя Володыёвского. - Чего-то у меня опять комок застрял в глотке, как в тот день, когда пан Подбипятка - царство ему небесное! - из Збаража вышел: но едва подумаю, что эти двое наконец обрели друг друга, до того радостно делается на сердце, будто кварту хорошего вина залпом выпил! Ежели и тебе не приведется связать себя узами брака, будем на старости лет ихних детишек нянчить. Всякому свое предназначено, пан Михал, мы же с тобой, пожалуй, для войны рождены, а не для семейной жизни.