5 страница. Отчасти она сложна потому, что Коржибски адресовал себя больше ученым и математикам, а не обывателям

Отчасти она сложна потому, что Коржибски адресовал себя больше ученым и математикам, а не обывателям, отчасти от того, что он запутал это учение с более ранней концепцией, называемой "временная связка". Было бы лучше, я думаю, если бы он забыл о временной связке и начал заново. Считал ли он, что его потомки - гении или людьми, перегруженными идее слишком большой, чтобы справится с ней, я не знаю. Но я уверен, что материал с которым он так исчерпывающе работал, один из самых важных, и что многие из его открытий выживут, чтобы отдать ему почет на долгое время. Для того, что читает и сознает внимательно все в этой книге, мир никогда не будет таким как прежде. Он будет ближе. Многие вещи, которые раньше были одним пятном и как в тумане, попадут в фокус.

Глава 7

Пионер-2
Огден и Ричардс

Коржыбски смотрит на семантику как математик. Огден и Ричардс рассматривают ее как ученые, интересующиеся литературой и эстетикой. Один длинный раздел книги "Значение значения" посвящен анализу 16 концепций "красоты". Нельзя не заметить, что, начиная с таких разных основ, два учения приходят к таким похожим заключениям. Они однозначно соглашаются, что путаница слов с вещами очень угрожающая в современном использовании языка и является основной причиной непонимания. Они соглашаются, что с абстрактными словами вульгарно неправильно обращаются и что это неправильное обращение ведет к заполнению окружающей среды чудовищными сущностями.
Сердце анализа Огдена и Ричардса можно представить в виде треугольной диаграммы, представленной на странице 68. Треугольник не изображает нервные каналы, а показывает отношения и, таким образом, структурное представление. Из внешнего мира и, иногда из боли или других внутренних причин, мы получаем знак. " Знак может быть любой причиной извне или действовать внутри". Знак, который мы пытаемся понять, найти в нем смысл. Интерпретация, как было замечено ранее, зависит от опыта прошлого. Звук спички, чиркающей о коробок, заставляет нас предположить, что сейчас появится огонь. Если бы мы никогда не знали спичек, этот знак не имел бы для нас смысла - хотя дикарь, вероятно, мог бы неверно предположить, что это дьявол чешет себе за ухом. Вид открытой устрицы вызовет удовлетворительные мысли, если мы когда-либо уже ели устрицы, и безразличие или отвращение, если раньше мы этого никогда не делали.Опыт человека -
то серия знаковых ситуаций, за которыми следуют рефлексы и обращение к файлам в мозге.
Знак вызывает объект - спичка, устрица,

карандаш - который отмечен как референт. Референт это "то не знаю что" к которому этот знак относится. Мы часто говорим "собака", когда мы должны сказать, что слова "собака" и "dog" обозначают одно и то же животное. В подкорке головного мозга файлы памяти обращаются за справкой и получают интерпретацию. Этот процесс Огден и Ричардс назвали "отсылкой" или мыслью. "Референт" - это то, к чем обращается отсылка. До сих пор этот процесс относится ко всем высшим животным. Человек сам по себе делает следующий шаг. Он озвучивает отсылку словом, фразой или символом. От знака до референта, от референта до символа - таков порядок. Животные могут хромать по треугольнику, используя какие-то значительные крики и жесты вместо слов. Слова попугая пропускают вершину треугольника все вместе.
Посмотрим, что у треугольника нет основы. Это дело первой важности. Нет прямого соотношения между референтом и символом, между вещью и словом, да и быть не может - за исключением тех случаев, где символ является жестом, таким же, как указание на устрицу. Даже тогда используется отсылка или механизм мысли. Еще люди постоянно перепрыгивают от слова к вещи, принимая слово за вещь. Самое распространенное заблуждение человеческого общения заключается в том, что основа треугольника заполнена. "Сколько не пытайся, ты не можешь съесть слово "устрица", не сможешь сидеть на слове "стул", не сможешь жить на слово "деньги". Путаница символа "деньги в настоящем мире, требуемыми для выживания и комфорта, возможно являются основной экономической сложностью современности.

Треугольник дает нам ключ к близким семантическим проблемам, неверному использованию абстракций. Связь без помех требует референта, отсылки и символ, все три в совокупности. Предположим, что мы отбросим референта и просто думаем о словах, используя слова для того, чтобы воплотить эту мысль. Мы урезаем три фактора до двух. Тогда мы можем производить активность на левой стороне треугольника - от отсылки к символу и обратно к отсылке. Громкие слова перекатываются туда и обратно. "Великое" переходит в "хорошее" и они вместе в "вечное". "Свобода" переходит в "индивидуализм", а они вместе в "истинную демократию". "Национальный социализм" переходит в "чистоту расы", а они вместе в "тоталитаризм". Многие лидеры, которые формируют популярные идеи и принципы, представлены эксклюзивно на левой стороне треугольника. В следующих политических обсуждениях, которые вы услышите, наблюдайте за леворуким представлением и получите то наслаждение, которое только можете. Это чаще пугает меня. О чем, черт возьми - в буквальном смысле черт возьми - говорят эти люди? Они начинают высоко на лестнице абстракции с таинственным неприятием референта. И говорящий, и слушатель всегда опасаются схожих референтов, смысл не встречается, соглашение не может быть достигнуто, общение настолько же эффективно, как если бы кто-то говорил с радиоприемником.
Вот, например, Архиепископ Йорка говорит об отречении Эдварда Вилла в 1937 г.: " Король является воплощением своего народа". Это утверждение серьезно обсуждалось, но что оно означало? Здесь господин Алдрих из Национального Сити Банка, предостерегая молодежь колледжа Колгейт, когда они получали степень:
Нам нужно духовное перерождение, да, в бизнесе так же, как и в других вещах. Необходимо, чтобы мы получили степень национального единства развивая крепкую философию для нашей молодежи. Те, кто понимает духовную основу для нашей страны и понимает, что наши предки пытались сделать, скорее должны выбираться на важные должности и стать успешными.
Вот что говорил Николай Бердяев, русский философ. "История является результатом глубокого взаимодействия между вечностью и временем; безостановочным внедрением вечности во время".
Если умственная энергия была бы неистощима, то это могло бы не иметь значения,

что ты и я, и студенты старших курсов продолжали попытки понять такого рода вещи. Но человеческий мозг имеет лишь ограниченное количество концентрации и я сомневаюсь, сможет ли кто-нибудь думать об абстрактных предметах больше двух часов в день. Пять минут серьезных мыслей о внедрении вечности во время загоняет меня под стол. Сделать утверждение - значит символизировать отсылку, повесить ярлык на мысль. Но отсылка без референта повисает в воздухе. Никто не будет нести ответственность за такую чепуху. "Преимущество знания заключается в том, чтобы увеличить силу отсылки к референтам и пони как правило сходятся вместе". Снова конструктивная идея.
Монета круглая или эллиптическая? Тот, кто смотрит на нее, лежащую на столе, она эллиптическая. Вот это проблема для философа! Монета могла бы занять школу глубокомыслящих философов на десятилетия с левой стороны треугольника, обсуждая качество эллиптического и сущность круглого. Никаким образом мы не можем обсудить сущность референтов: Что такое стол? Мы можем только узнать как. Как выглядит стол? Каковы его характеристики? Как ощущают это наши чувства.
Суть каждой дискуссии - найти референта. Когда он найдет эмоциональные факторы растворяются во взаимопонимании. Участники тогда начинают с одной основы, говоря об одних и тех же вещах. Несогласие. Оно может появиться, оно имеет твердую основу. Это, конечно, легче, найти референта для "кислорода", чем найти референта, одного или больше, для "свободы" или "феодализма". Если референт для абстракций высокого порядка не может быть найдет, дальнейшее обсуждение бесполезно. Если референта сложно обнаружить, это беспокоит. Но они должны быть найдены.
Мы не можем бежать от устойчивых референтов используя абстрактный язык. Если мы пытаемся увернуться от сложности, наши слова становятся бессмысленными. Мы часто используем абстрактное "человечество". Каков референт? В зависимости от того, что у нас в коре головного мозга, или в ситуации, в которой мы используем "человечество", референт - это каждый человек, который когда-либо жил, или каждый живущий человек, или простое изучений достаточного количества человек, для того чтобы гарантировать верное заключение обо всех людях. На основе ежедневной жизни человека, референтами являются Адам1, Адам2, Адам3, - бла один использует Бла два, которое не является чем-то особенным. Можно сказать, что возвышенный - означает всемогущий. Очередное Бла. Возвышенный - это полезное прилагательное для установления прочных отношений - возвышенный вид, возвышенное вино; для использования его в сочетаниях для обозначения чего-то высококлассного. Слово произошло из латыни и изначально обозначало "до перемычки". Термины такие как "капитализм" не настолько бестелесны. Они находятся между "человечеством" , являющимся обозримом частью парада Адамов, и "возвышенным", где нет ничего обозримого. Референты

Для "капитализма" может быть и сложно, но возможно обнаружить. Мы попробуем найти несколько в следующей главе. Мы можем сказать, что некоторые современные люди имеют похожие референты для "капитализма", но тем не менее большинство дискуссий об этом бессмысленны. Опыт индивидов различен. Хотя их видение абстракций высшего порядка различается. Будет мудро в дискуссии, скажем Огдена и Ричардса, начать с вещей, на которые можно указать, простые референты с обычными символами, такие как Адам1, та машина там, то банк, этот бейсбольный матч. Затем подниматься по лестнице абстракций постепенно, останавливаюсь для частых проверок. Это сохранит время и ненужные действия в конце. Значение значения устанавливает четыре основных канона для хорошего языка. Среди них есть следующие:
1. Существует только один символ для одного референта. Слово "ровер" в любой дискуссии относится к одной определенной собаке. Хотя Референт может быть сложным, как "все монголы имбецилы", "все бумаги по налогам в Коннектикуте". Математические символы не имеют определенных референтов, но ими можно управлять руководствуясь законами, которые были оговорены к применению для каждого определенного набора. Позже мы расширим эту важную идею.
2. Символы, которые могут заместить друг друга, символизируют одного и того же референта или мысль. Я думаю об одном и том же объекте, когда говорю "хоби бэйкер" и "мой рыжий кот".
3. Референт обобщающего символа это референт того же символа, только расширенного, как в случае с "человечеством", который мы уже обсуждали. Обобщающий символ - это ярлык, или абстракций высшего порядка.
4. Символ относится к тому, к чему его привыкли относить. Он относится к тому, что у говорящего в голове, но не кто у, чего требует хорошее использование, или к чему как думает слушатель оно относится. Если я говорю "мой рыжий кот", используя язык, когда я имею в виду своего кота, хоби бэйкер является референтом, даже если вы в этот момент подумаете, что я говорю о собаке. Нет нужды говорить, что эта произнесенная моим языком фраза может полностью заблокировать коммуникацию. Если продавец говорит "почтальон нечет книгу", возможно она имеет в виду журнал, а не книгу, как привыкли говорить в других кругах.
"Только такой набор канонов", говорят авторы

Позволяет философам обсуждать более важные вопросы, чем просто специфические выражения его и его коллег. Когда мы определяет слово, мы достаем словарь для того, чтобы подобрать другой символ для того же референта. "Диван" также называется "Софа". Когда мы определяем вещь, мы определяем ее характеристики: этот диван, о котором я говорю, пять футов длиной, три фута шириной, он сделан из дуба, покрыт мягкими подушками, выкрашенными в зеленый цвет". Диван является объектом, воспринимаемым чувствами на вербальном уровне, и процесс описания очень отличается от определения слова синонимом. Значение значения впервые была опубликована в 1923 году. Потом было несколько исправленных изданий, последнее вышло в 1936. Огден посвятил много лет в этом временном промежутке формулированию основного английского, международного языка, который сейчас замещает такие искусственные языки как эсперанто. Восемьсот пятьдесят английских слов и пять простых правил превращаются в двадцать тысяч слов. Совместив десять фундаментальных физических действий с двадцатью направлениями геометрии, Огден избавился от 4000 английских глаголов. Умный студент может выучить Бейсик за несколько недель, а четверть человечества (пол миллиарда Адамов), которое уже говорит на английском, должно только отшлифовать свои знания. Если Бейсик станет общим, это поможет не только общению, но также будет исключена одна из причин возникновения войн. Гораздо сложнее ненавидеть "иностранца", который говорит с тобой на одном языке. Тем временем Ричардс расширил концепцию, впервые упомянутую в Значении значения, в серии его собственных книг. Одно интересное исследование проводилось с двенадцатью неизвестными стихотворениями, которые отсылались сотням студентов, изучающим литературу в английских и американских колледжах, предлагая им дать стихам свою собственную интерпретацию. Нельзя даже и представить более унылого провала коммуникации. Эти студенты по-видимому, находясь на передовой нашего культурного наследия, имели в голове совершенно другие идеи от того, что имели в виду поэты - в целом, или фраза за фразой - и и в их анализе. Тот же самый стих был излишне восхвален и ужасно забракован. Молодых людей смутило во всем этом то, что имена авторов были не указаны. Как можно было ожидать от них, что они будут судить

стих до тех пор, пока они не будут знать, кто его написал?.... Что врезается нам в память из гневной критики Шоу в первой пьесе Фанни.
В философии риторики (неудачная приведенный по-моему), Ричардс явно усиливает определенные аспекты семантики. Изучение риторики и грамматики предполагает, что слова имеют определенное, однозначное значение. Но большинство слов меняют свое значение от контекста к контексту различными способами. Это их обязанность и их услуги, предоставляемые нам, делать это. Мы вспоминаем фразу Малиновски "контекст ситуации" и его невозможность понимать слова первобытных людей до тех пор, пока он не пожил их жизнью. Основная причина коммуникативного провала - это предубеждение против одного прямого значения, а именно, что слово имеет свое собственное значение, не зависящее от того, как его используют. В действительности, слова имеют схожее значение только в схожем контексте. Вот четыре утверждения, содержащие слово "толстый".(анг. fat)
1. Она толстая девочка.
2. У тебя есть жирные шансы выиграть эту гонку.
3. Дело сделано (букв. перевод жир в огне)
4. Под кожей всех млекопитающих есть жировая прослойка.

Нет необходимости комментировать, где слово "жирный" в классическом значении, а где в составе других слов. "То, что означает слово - это отсутствующая часть контекста, из которого вытекает значение".
Предрассудок об одном прямом значении слова еще больше усугубляется письменными словами, потому что на бумаге они появляются с пробелами между ними, что делает их отдельными и уникальными. Сказанные слова звучат более слитными, и утверждение или предложение воспринимаются как одно целое и контекст становится более читаемым. Лавина печатных слов становится все больше и больше год от года, и противостоящий ему поток слов из радио громкоговорителей тоже имеет свои недостатки. "Точка зрения о том, что значения принадлежат словам по их праву является своего рода колдовством, остатками магической теории имен". Мы указываем на словарь как на неоспоримого арбитра значения. Словарь - это почти последнее место

в котором его можно найти. Смотрите в контекст, порядок и отношения, в которых слова активно используются. Ни об одном слове в отрыве от контекста нельзя судить как о правильном или неправильном, красивом или уродливом, или еще что-нибудь в таком духе, также как и об одной ноте нельзя судить кроме как в мелодии, композиции или хотя бы аккорде. Вне контекста вместо слова можно писать "бла". Путем длинных ассоциаций мы воспринимаем звук определенных слов, но попробуйте их на китайце. "Через пещеры, безграничные для человека" - прекрасно, звенящая поэзия. Сейчас возьмем те же пять слов и поставим их в другом порядке: "безграничный человек пещеры через". Уродливо и раздражающе.
Издатели и театральные продюсеры зачастую виновны в том, что они представляют магию слов вырывая фразу из контекста критика и используют из в рекламе. Критик, предположим, говорит, "Эта книга - великолепный примет того, как можно смутить писателя". На следующее утро в "Стар Трибьюн" появляется объявление о книге с заголовком: "Великолепный пример... К.К. Хокус". Сомневаюсь, что в этом случае издатель законно несет вину за уродливость текста. На самом деле ему все это неправильно представили, но судьи и все остальные из нас так уверены в том, что слова имеют значение сами по себе, что просто уверены в том, что мистер Хокус сказал "великолепный пример" - который он сделал" - вероятно составит адекватную защиту.
Абстрактные термины особенно служат для того, чтобы менять значение в контексте. На более поздней точке мы заметим, как значение "коммерция" видоизменилось с 1787 г., когда знаменитый "Пункт о урегулировании торговли" появился в конституции. И все же мы ищем вымышленную логичность, и мы относимся к изменению значения как к дефекту, к досадной случайности, а не как к преимуществу. Исцеление не в том, чтобы противостоять таким изменения, а в том, чтобы радостно следовать за ними, гордясь гибкостью речи. При широком применении, говорит Ричардс, это исцеление будет чем-то вроде попытки представить арабские цифры там, где в основном используются римские. (попробуйте разделить MLXXIV на CXVI в этих символах). Этим может быть ознаменована новая эра человеческого понимания и сотрудничества. Преклонение перед одним основным значением печально стоит у обочины. Слова не однозначны, они

часто многозначны и могут принимать столько значений, сколько есть контекстов.

АРНОЛЬД И РОБИНСОН
Арнольд Турман в своей книге "Символика правительства" делает важное и интересное применение семантической теории. Его "символы" применяются не к конкретным слова, а к принципам, идеалам, догмам, в основном вербальным, которые человек может держать у себя в голове. Для того, чтобы избежать путаницы с более строгими "символами" Огдена и Ричардса, я буду использовать слово "принципы" говоря об Арнольде. Кипа американских принципов сегодня включает:
Демократия - это лучшая форма правления.
Правительство по натуре своей коррумпировано и неэффективно.
Стоящий человек всегда может найти себе работу.
Материальная экономия - это отличное качество.
Лень - это порок.
Конституция - это боговдохновенный документ.
Частная собственность - это священное право.
Ты не можешь изменить природу человека.
Принципы обеспечивают стандартными правилами для суждения и для осуществления. Вместо того, чтобы исследовать факты ситуации, люди просто накладывают на нее принципы. Если принцип подходит под факты, то это будет очень удобно для того, чтобы сберечь время. Если они основываются на фактах прошедших лет, его применение к новым фактам и новым условиям может быть нелепым или разрушительным. Принципы часто имеют смысл лишь только в эпоху своего происхождения - хотя арийские мифы, которые нацисты сейчас формулируют в принципы, совсем не имеют смысла. Беда в том, что после усваивания, люди начинают относится к ним как к вечным, подходящим для любой ситуации, где угодно и когда угодн.
Говоря о кипе, упомянутой выше, мы замечаем, что догма насчет неэффективности правительства вероятно впервые была упомянута английскими экономистами где-то в 1820 г. и перестала иметь слишком тесное отношение к фактам после того, как в 1870 г. была учреждена Британская Госслужба. Принципы о стоящем человеке и его работе, красотам экономии и порока лени очерчены фактами начиная с тех пор, когда Америка была еще нацией первопроходцев. Принципы стали неприменимы в восточной части страны после 1850 г. и на западе после 1900, когда

закрылась граница.Божественность Конституции была неизвестна, когда был составлен ее проект и многие последующие годы. Распространенная канонизация документа появилась у последних нескольких поколений. Принцип человеческой природы был заложен еще до появления недавних работ по биологии, психологии и антропологии, которые сделали его неприменимым. И так и продолжается.
Принципы меняются время от времени, но обычно очень запаздывает за фактами внешнего мира. Люди делают вещи, в которые они не верили несколько десятилетий до того, прежде чем поверить. Поколение в этом контексте, богохульство будет вероятно просто скучным, у которого не будет никаких моральных принципов. Сегодняшнее правительство обеспечивает работой и деньгами безработных. Это оспаривает принцип вмешательства правительства и к нему относятся по большей части как к досадной необходимости. Таким образом несколько лет это будет почти наверняка приниматься за теорию.
Говоря языком семантики, принцип - это суждение, вовлекающее абстракции высшего порядка, обычно без референтов, которые трудно проверить опытным путем или действием, почитаемое просто за само себя, как таковое.Некоторые принципы кажется делают жизнь более сносной; гораздо большее количество имеет противоположный эффект. Провозглашая принципы, по правде говоря, это применение высших идеалов ранит меня больше, чем вас, можно совершать многие жестокие действия с полным осознанием этого. Когда мы верим в Мальтузианскую теорию трущоб ("закон" роста населения, который делает это неизбежным), трущобы перестают волновать нас. Когда мы верим в то, что высшее благо - это сбалансированный бюджет, горе тех, кто отрезан от облегчения воспринимается как что то второстепенное. Когда мы убеждены в том, что каждый стоящий человек может найти себе работу, безработица может остаться без внимания и принятие мер для ее уменьшения могут быть отвергнуты.
Гипотетически человек может использовать принципы как дымовая завеса для дальнейшего конца личности, но искренняя личность часто следует за ними слепо для них самих, не обращая внимания на личные приобретения или потери. Таким образом некоторые работодатели, которые противостоят профсоюзам в их принципах, готовы терять миллионы долларов вместо того, чтобы очернить свои идеалы. То, что они лично теряют общество, они надеются, что когда-нибудь вновь обретут. Принципы часто ошибочно применяют на практике.

Человек по имени Пауль Логуиджи был обвинен в убийстве в штате Нью-Йорк. Незадолго до обвинения выяснилось, что у него психоз. Стало понятно, что человек, будучи невменяемым, не может быть осужден. Он был не способен психологически отличить плохое от хорошего, поэтому он не смог бы извлечь важного урока из заключения. Он был отправлен в госпиталь, где ему дали хорошее надлежащее лечение от его болезни. Тысячи долларов были потрачены на него за десять лет. Наконец, благодаря чудесам психиатрических навыков, он был исцелен. Очевидно, что он теперь уже мог отличать плохое от хорошего и должен был бы быть осужден. Если бы его отпустили, то это означало бы неуважение закона. Камера смерти была готова. Губернатор Леман, у которого наблюдался недостаток логики, но переизбыток человеческого сочувствия, изменил приговор на пожизненное заключение.
Арнольд полагает, что исторические принципы являются "наследием романтических ненужных жертвоприношений человеческих жизней или комфорта в их честь". Идеалы кровавых жертвоприношений Ацтеков приходят на ум, а также гонения на еретиков святой инквизиции. Принципы - это не инструмент, с помощью которого совершаются открытия, они напротив направлены на то, чтобы закрыть рассудок от свободного наблюдения. Когда люди наблюдают за миром в свете идеалов, которые они считают священными и бесконечными, они скорее будут развивать священников, чем ученых. Египетские священники были очень опытны в бальзамировании, но они едва ли знали что-то о практической психологии. Для своих ритуалов он строго следовали церемонии и прецедентам.
Основной причиной, почему социальные учения так отстают в сравнении с точными науками, Арнольд заметил, что первые в большей степени руководствуются принципами, а вторые - экспериментами. Принципы "прощального послания" Вашингтона все еще считаются источником социальной мудрости, а метода, которые использовали его терапевты, однако, больше не изучаются. Социальные "науки" смотрят в прошлое, а физические - в настоящее. Экономисты, юристы, студенты правительственных организаций, изучают уроки, которые можно извлечь из истории, но они не думают о том, что череда событий, которую мы называем "историей" - это необратимый процесс. Это событие, которое никогда не повторит себя, и это является основной точкой зрения ученых. Рациональное мышление, не затронутое экспериментом, вынуждает профессоров изучать округленные системы доктрин и гладкий и единообразный поток абсолютов. Суд,

который достигает желаемого результата человеческим языком путем неточного использования юридических концепций вызывает куда больше критики от ученых юристов чем суд, который достигает катастрофических результатов научным способом. Борьба за формулирование принципов, которые весомы, систематичны и состоятельны часто ведет к построению утопий реформаторами и к защите от обвинений консерваторов. Инженер, с другой стороны "может дать адекватное объяснение тому, что не так с мостом, который упал, не обвиняя при этом балки, которые рухнули, потому что им не хватило моральной стойкости для того, чтобы выдержать напряжение".
Большинство людей добры и гуманны в обычных ситуациях. Но когда проводимая реформа идет вразрез с их принципами, многие из них становятся жестокими. Арнольд язвительно заметил, что со строго гуманитарной точки зрения лучшее правительство можно найти в современной больнице для душевнобольных. Здесь принципы минимальны. Целью докторов является заставить пациентов чувствовать себя настолько комфортно, насколько это возможно, в соответствии с материально-технической базой, имеющейся в их распоряжении и текущим научным уровнем в медицине, независимо от моральной опустошенности пациентов. Здесь мы определяем принцип, которым Арнольд заменил бы многие те, которые сейчас в моде: "Идея в том, что это хорошо - заставлять людей чувствовать себя комфортно, если существуют средства, с помощью которых это может быть сделано".
Позднее, профессор Робинсон из Йеля, пошел по тому же самому пути. Он отметил в своей книге "Психология и закон" четыре типа объяснений, которые люди дают, чтобы оправдать свою веру:
1. Импульсивный: В основном используется примитивными людьми, которые руководствуются идеей, что любые объяснения лучше, чем никакого.
2. Авторитарный: Это так, потому что в хорошей книге говорится, Король или медицинский работник сказали, что это так.
3. Рациональный: Это так, потому что я сделал такой вывод у себя в голове (с левой стороны треугольника). Факты должны подходить под это объяснение. Если они не подходят, то они не важны.
4. Научный: "Здесь стандартные действия находятся в мире упрямых и непреодолимых фактов, которые происходят вне мыслительного процесса, но которые предлагают постоянную дисциплину и обязательства для честной интеллектуальной жизни".
Имея дело с физическим миром тестирование фактов обычно принимается как наиболее важное. Имея дело с миром

социального контроля, повсеместно верится, что есть другие тесты, более авторитетные - власть, внутренняя совместимость, рациональное мышление, исторические принципы. Для того, чтобы видеть мир таким, какой он есть, говорит Робинсон, вместо того, чтобы наполняться розовым светом принципом, это не попытка продолжать существовать с идеалами, целями и желаниями; "это попытка сделать эти цели реальными, сделать их достижимыми в конкретных условиях". Высокие идеалы могут принести результат в Тридцатилетней войне между католиками и протестантами, или они могут принести результат в жизненно важной деятельности Красного креста. С одной стороны смерть, с другой - жизнь. Если мы будем больше смотреть наружу и меньше внутрь, мы можем поменять наше поведение по отношению к Красному кресту.
И Робинсон, и Арнольд выдвигают серьезные основания для умственных фантазий. они придерживаются того, что без принципов, которые будут их направлять, большинство людей будет чувствовать себя так, как будто бы они обнаженными идут по улице. Возможно, коллекция фантазий и не является жизненно необходимой. Но я признаю, что жду тот день, когда мы должны будем освободиться от концепций, которые получены не из наших наблюдений, а из необходимости выжить и хорошо себя чувствовать в условиях жизни на земле. Ничего больше мы не можем знать наверняка, и ничто еще не должно быть ограничено. Ну или мне так кажется.
Ели бы американцы были свободны от жестких принципов, то, возможно, бедность была бы полностью ликвидирована еще в 1935 году, когда массовое производство стало доминирующим элементом в производстве товаров; что великая депрессия не наступила бы, что так называемый кризис Верховного суда не возник бы, что ситуация с рабочими не была бы такой острой, что возможность войны с участием США была бы невероятно далекой, что демократическая и республиканская партии исчезли бы, и что мы могли бы мирно заниматься своими делами или укреплять свои отношения с окружающей средой вокруг нас.
Возможно, это просто мои фантазии. Но я трезво спрашиваю, почему если мы должны иметь принципы, многие из них должны быть такими жестокими в своей материальной выгоде, и так плохо выбраны для того, что происходит в реальном мире сейчас? Я думаю, что один важный ответ можно найти в структуре языка, который мы используем.