Лингвистический контекст

В связи с тем, что коммуникация происходит в дис­кретных текстовых единицах и это является изначальным свойством языковой коммуникации, вполне логично пред­полагать, что место каждого отдельного языкового эле­мента, имеющего относительно номинативную самостоя­тельность (слово, словосочетание), должно определяться прежде всего тем окружением, в котором оно встречается в речевой цепи. Речь в данном случае идет не о статисти­ческой дистрибуции как вероятном окружении этой еди­ницы, а об актуальном существовании каждой единицы как зависимого элемента текстового фрагмента. Не го­воря о том, что сам синтаксис упорядочивает и опреде­ляет место и функцию каждого языкового элемента в вы­сказывании, семантика этих единиц раскрывается лишь в этих коммуникативных отрезках.

В связи с тем, что грамматическая структура пред­ставляет собой более обобщенный вид организации ком­муникативных единиц языка, вполне естественно, что количество конкретных, семантически разнообразных единиц может объединяться одной и той же грамматиче­ской структурой или формой. Из этого факта вытекает такая же неизбежность полисемии грамматических форм, как и для лексического уровня полисемии слов. Источ­ники этой полисемии различны: если для лексики многозначность обусловлена ограниченным набором лек­сем и обобщающим характером слова, то для грамма­тической структуры действует закон абстрактности ка­тегории отношения как свойства субстанциональных эле­ментов.

Структура языка есть прежде всего грамматическая организация, следовательно, упорядоченное отношение словесных элементов структур. Абстрактность граммати­ческих форм имеет как следствие существенную ограни­ченность количеством форм в противоположность лексике, значительно более многочисленной по своему составу и разнообразию.

Понятно, что в коммуникации грамматическая поли­семия не может выступать как организующее начало конкретного высказывания; и снятие этой полисемии происходит по тем же законам контекста, как и снятие лексической полисемии. Однако в отличие от лексической полисемии главной пружиной, как бы отбрасывающей полисемические моменты в грамматике, является здесь не простое окружение, а глубинные семантические взаимо­действия значения грамматических форм и семантики конкретных словесных единиц. Поэтому наиболее распро­страненная — грамматическая полисемия, как, например, полисемия атрибутивных словосочетаний, устраняется только внутренним значением самих слов (ср. угольный комбайн — угольная свеча).

Многозначность определенной конструкции типа во­дяной насос настолько распространена, например, в рус­ском языке, что без минимального контекста такие кон­струкции не могут восприниматься адекватно. Выраже­ния снежные пушки и снежные городки весьма близки по своей семантике, однако только в предложении можно расчленить эти структуры: в одном случае как структуры с качественным определением (снежные городки), а в дру­гом—как функциональные (снежные пушки), напри­мер: Арсенал технических средств горнолыжного спор­та — канатные дороги, повое снаряжение, машины для утрамбовки снега и т.д. — наполнился снежными пушками (Техника молодежи, 1965); К Новому году в каж­дом микрорайоне шахтерского города выросли снежные городки с разукрашенными елками; или: Бумажный вок­зал. В связи с приближением Нового года в Южноуральске готовят очередное письмо. А автовокзала нет: из бу­маги его не выстроишь (Лит. газ., 1978).

Грамматическая полисемия свойственна всем струк­турным конституентам высказывания — словосочетанию, предложению и сложному предложению. Удельный вес ограничивающих полисемию фактов для каждой соответ­ствующей единицы различен и диктуется статусом грам­матических форм. Так, например, форма атрибутивного словосочетания, как было упомянуто выше, расшифровы­вается в основном на базе семантики слов, а такая струк­тура, как эллипс всего предложения, расшифровывается главным образом на основе семантики окружающих вы­сказываний.

Одной из самых употребительных структурных форм живого процесса коммуникации является эллипс, высту­пающий как грамматическая конструкция, состоящая из неполного набора необходимых для завершенности вы­сказывания языковых элементов. Такая неполнота вы­сказывания определяется прежде всего условиями эко­номии в развертывании высказывания, экономии, которая по существу снимает лишь избыточность завершенной конструкции как обособленной единицы. В связи с тем, что коммуникация представляет собой, как правило, цепь связанных высказываний, как бы целый (устный, соот­ветственно письменный) текст, наличие ряда взаимосвя­занных высказываний создает уже условие для сокра­щения или элиминации каких-либо знаков, повторяю­щихся в некотором цельном фрагменте (отрезке). Вполне естественно, что единство некоторого фрагмента текста при устном или письменном общении создает некоторую единую семантическую базу, на основе которой возможно удержание в памяти или восстановление при восприятии высказывания знаков, опускаемых в последующем выска­зывании на основе ранее зафиксированных структур.

Для восполнения недостающих звеньев в эллипсных (сокращенных) конструкциях решающим фактором оста­ется семантика контекста. Сама по себе грамматическая форма никогда не дает оснований не только для воспол­нения опущенных звеньев, но и вообще для восприятия смысла высказывания. В грамматических эллипсах восполнение смысла происходит именно на основе семан­тики всего высказывания, а не на основе чисто грамма­тических показателей. Так, в простейшем предложении и ответе на него Вы утверждаете это? — Да, где типичная вопросительно-утвердительная форма построена по за­кону эллипса с полным отсутствием цельного звена пред­ложения — Я утверждаю это, — смысл подтверждения обозначается лишь минимальным средством, к тому же весьма многозначным субститутом да. Если представить себе ситуацию восприятия абсолютно изолированного по­казателя да вне всякой контекстной связи, то можно без­оговорочно утверждать, что сам по себе показатель да не имеет никакой коммуникативной, а следовательно, и смысловой ценности. Этот элементарный пример лишь свидетельствует о значимости семантического фактора в коммуникации — фактора, распространяющего свое дей­ствие практически на все виды высказывания и на все языковые единицы — от слова до сложного предложения.

* * *

Категория контекста имеет прямое отношение не только к восприятию и однозначному пониманию выска­зываний, но и к логической сфере определения истинно­сти высказываний. Причем в данном случае языковой контекст выполняет свою роль не как элемент формаль­ных правил высказываний, а именно как содержатель­ный фактор.

Многочисленные дискуссии относительно статуса истинности тех или иных высказываний могут быть пред­ставлены совершенно в другом свете, если их аргументы будут связаны прежде всего с понятием контекста, вос­прещающим анализ смысла высказывания, взятого безот­носительно к выражаемой в коммуникативном отрезке оп­ределенной и конкретной референции.

Выражение Король Франции болен в аспекте комму­никативной функции вряд ли может быть признано за­конченной смысловой единицей, хотя и грамматически оформленной, к которой могут быть приложимы различ­ные операции по установлению действительной семан­тики, а следовательно, и критерия истинности и ложно­сти. По существу к любой сепаратной, изолированной грамматической единице может быть поставлен такой же вопрос, как и к вышеприведенному высказыванию: существует ли король Франции в настоящее время? Такие вопросы в случае того или иного ответа о возможной предикации через приписывание различных признаков ко­ролю, естественно, отпадают в случае помещения этого высказывания в достаточно определенный коммуникатив­ный каркас.

Подобная фраза с точно таким же грамматическим по­строением в фрагменте исторического текста получает свою единственную референцию, при которой остается аб­солютно определенным не только само существование ко­роля Франции, но и его персональная характеристика и все другие атрибуты французского правителя соответ­ствующей эпохи. Естественно, что при таком коммуника­тивном ограничении текста теряют всякий смысл сами вопросы о том, существует ли и какой король Франции и в каком состоянии он находится. Вопросы истинности или ложности, правильности и неправильности смысла и бессмысленности снимаются через единственную воз­можную для данного отрезка референцию, и становится излишней дискуссия о логической природе подобного вы­сказывания.

Практически отдельное предложение — Король Фран­ции лыс — должно быть квалифицировано скорее как модель, несмотря на лексическую наполненность, так как лексика здесь коммуникативно не имеет полного набора, а грамматика абстрактна и, следовательно, многозначна в силу своей природы, что и даст право обсуждать эту модель вне контекста, а значит, и вне параметров реаль­ной истинности.

Дело в том, что вообще естественный язык не есть сумма, или конгломерат, изолированных фраз, а сам про­цесс общения не только не образует какой-либо двусмы­сленности, а определяется единственно целью установле­ния взаимопонимания коммуникантов (в том числе и взаимопонимания на предмет установления двусмыслен­ности в определенных условиях).

Именно контекст есть производное условие от ком­муникации, и это обстоятельство запрещает строить предположение об амбигитивном характере того или иного высказывания и разрешает лишь в строго ограни­ченных пределах с соответствующей целевой установкой семантическую анатомию изолированных и, следовательно, не составляющих арифметическую сумму отдельных фраз вне рамок естественной коммуникации. Если мы можем уже с уверенностью говорить о том, что так назы­ваемые грамматические модели типа «глокая куздра» или «пироты карулируют элатично» не являются при­надлежностью естественного языка (Р.Будагов), по­скольку они не только не имеют какой-либо объективной референции, но вообще лишены маркированного содер­жания, то естественные модели языка вышеописанного типа Король Франции лыс, Король Франции болен и т.д. за пределами контекстного окружения также не состав­ляют действительной единицы языка, а представляют со­бой лишь препарированную часть цельного коммуника­тивного отрезка, вне которого эти высказывания лиша­ются своего адекватного логического содержания, внутри которого оно функционирует как абсолютно однозначная, единица, как относительно законченная ячейка осмыс­ленного сообщения. Понятие контекстной семантики в этом плане вообще переносит любое логическое и линг­вистическое исследование единиц естественного языка в плоскость реальной коммуникации и заставляет прово­дить четкую границу между реальными контекстуаль­ными единицами языка и всевозможными искусствен­ными предложениями (псевдофразы и модели чисто формальной грамматики, логического синтаксиса, логиче­ской семантики и т.д.), в которых предметом исследова­ния являются сконструированные по формальным прави­лам языка и с использованием языковых знаков внекоммуникативные символические единицы, но не высказы­вания реального вербального общения.